Второе счастье

Глава 7 Долг самурая

Добыть информацию о любом человеке в Советском Союзе было относительно легко. В Москве такую услугу предоставляли на Центральном телеграфе или в специальных киосках, которые были разбросаны по городу безо всякой видимой системы. Но нужно было знать фамилию, имя, отчество и точную дату рождения — ну и заплатить небольшую копеечку за услуги. Обычно этим сервисом пользовались приезжие, которые искали своих родственников, чтобы остановиться на время визита в столицу; что любопытно, они находили, и их пускали — но люди тут действительно были доверчивые, что потом аукнулось им в перестройку. Это был своеобразный оффлайн аналог популярной передачи «От всей души», только с анонимными тётеньками вместо Валентины Леонтьевой.

По понятным причинам я не мог использовать этот способ. Про миньонов Боба я знал только их имена и мог предполагать год рождения — наверняка в этой компании все были ровесниками. Для тётенек из справочных киосков этого было мало, и они бы с полным правом послали меня далеко и надолго — добывать недостающие анкетные данные. Наверное, можно было задобрить их, вручив в крошечное окошко некоторое количество хрустящих купюр, но я решил пока поберечь нажитое нелегким трудом. В конце концов, имелись и более простые способы.

И вечером, после возвращения домой, я вооружился тетрадным листком, позаимствовал из папиной коллекции самый непрезентабельный «кохинор» и оккупировал красный телефон в прихожей. Набрал подсказанный Врубелем номер и был готов дать отбой при первых признаках работы АОНа. Но этого не потребовалось — видимо, сейчас эта аппаратура была не слишком распространена даже среди продвинутых слоев населения.

— Алло?

Мне ответил приятный женский голос, и я вздохнул с облегчением. Говорить с самим Родионом мне пока было не о чем.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался я. — Извините, а можете позвать Женю?

— Женю? — удивилась женщина на том конце провода. — Молодой человек, вы, наверное, ошиблись, у нас нет никого с таким именем.

Я с некоторым облегчением выдохнул. В моём будущем я привык к тому, что неправильно набранный номер почти гарантировал окончание разговора буквально после первой фразы — почти никто не горел желанием утешать человека, набравшего не ту цифру. Но тут до поголовной телефонизации было далеко, и каждый разговор по волшебному аппарату мог продолжаться сколько угодно — особенно если попадешь на правильного собеседника. Эта женщина, кажется, была именно им, «правильным» — во всяком случае, с моей точки зрения.

— Да? — я изобразил огорчение. — Я же правильный номер набрал?

Я повторил подсказанную Врубелем последовательность цифр.

— Да, всё верно… — в её голосе свозило сочувствие. — Жаль, что никаких Жень тут нет… Это же девушка, я угадала?

— Да, — я поймал кураж и мог, наверное, растрогать даже армейского прапорщика. — Мы познакомились на этой неделе, она дала свой… то есть ваш телефон… и позвала в гости, сказала — приезжай, я живу на Проспекте Мира, сто двадцать два, семьдесят восемь. Но я решил предварительно позвонить… и вот…

— Ох, знакомая ситуация, — сказала женщина. — Наверное, вы ей не понравились, бывает и такое. Она, наверное, вообще всё выдумала, у нас другой адрес — мы на Константинова живем, в девятом доме. Советую вам выбросить её из головы и не переживать. Судя по голосу, вы ещё достаточно молоды, у вас всё впереди.

— Да, пожалуй… вы правы. Хотя обидно… очень. Спасибо, что поддержали.

— Да не за что, — в трубке послышался смешок. — Знали бы вы, какие ситуации в жизни случаются! Что ж, удачи вам!

Я услышал короткие гудки отбоя и положил трубку на место. Потом аккуратно записал сказанный женщиной адрес на листок, поднял голову — и столкнулся с суровым взглядом Аллы.

— Тебя опять изобьют!

Мне удалось увести Аллу в нашу комнату, прежде чем она начала обвинять меня в различных непотребствах — во время скандала на первой неделе совместной жизни нам только бабушки в пределах слышимости не хватало. Дверь я тоже закрыл поплотней, хотя и сомневался, что Алла сможет сдержать рвавшийся из неё крик. Впрочем, себя я чувствовал вполне нормально. Кроме того, я был уверен, что готовлю совершенно богоугодное дело.

— Если я ничего не буду делать — да, изобьют, — спокойно ответил я. — Они уёбки. Только уёбки будут следить за девушкой и делать так, чтобы пацаны бросали её ради непонятно чего.

Алла обиженно засопела.

— Я им, конечно, в чем-то благодарен. Если бы не эти ребята, фиг бы мы с тобой познакомились. Вот такая закавыка, панимаешь, — я не слишком удачно спародировал Ельцина, которого тут если и знали, то только в его родном Свердловске. — Вот только теперь пора с этим заканчивать. А для этого им надо показать, что хранение твоего целомудрия переходит ко мне, а они могут поискать себе другое занятие.

— Скажешь тоже… — я добился, что Алла улыбнулась.

— Скажу, — подтвердил я. — Они мстительные, мелочные и очень неприятные люди. Но сталкиваться сразу со всеми я не готов. Их больше, они старше и крупнее. Один из них… вот этот, Родион… кажется, немного знает каратэ. Так что один на один будет честно, по любым понятиям. Но сами они на такое не пойдут, вот и приходится так — врать, врать и ещё раз врать. Не знаю, с кем я говорил, но если это мать, то странно, что у такой милой женщины выросло то, что выросло. Хотя по-разному в жизни случается…

Помнится, одним из героев сериала «Бригада» был сыном профессора или академика, которого воспитывали в очень правильном, советском ключе. Вот только потом, когда сложились определенные обстоятельства, этот правильно воспитанный академический сынок сел в «боевую машину вымогателя», научился виртуозно обращаться с пистолетом и пачками валил таких же дебилов, пока его самого не завалили. И пусть это было в сериале, который суть художественное преувеличение, он точно отражал реальности первоначального накопления капитала в российской версии. У нас в качалке занимался сын простой учительницы, которая уж наверняка не учила своего ребенка, как надо правильно засовывать паяльники в жопу другим людям. И был сын какого-то из секретарей то ли райкома, то ли чего-то подобного, и его отец буквально сегодня говорит правильные и мотивирующие лозунги про помощь ближним и взаимовыручку.

Кричать лозунги я тоже умел, но не видел в этом особого смысла. Я почти смирился с тем, что один человек не сможет радикально изменить ход истории — особенно при активном противодействии. Фактически мне оставались только судьбы отдельных людей. Правда, и в этом направлении я далеко не продвинулся, а лишь сделал то, что мог сделать без долгой и муторной подготовки. Тот же Чикатило сидел в шахтинской ментовке, и если не случится очередного чуда, то он останется там достаточно надолго, а это — спасенные жизни, пусть и не слишком много. Спас Аллу. Не так уж и много, но не так уж и мало. Особенно если принять в расчет ещё и Елизавету Петровну.

Всё это, конечно, не давало полного удовлетворения моим амбициям. Я чувствовал, что колесо сансары сделало полный круг и вернуло меня обратно. Я снова пребывал в том состоянии, в котором попал в прошлое. Правда, за первый оборот я всё-таки сумел заработать пару плюсиков в карму — и то хлеб.

И пусть разборки с приятелями Боба были, с моей точки зрения, боями местного значения — их всё равно нужно было выигрывать. Иначе я не смогу победить там, где должен.

— И что ты собираешься делать?

— Пока ничего, — я пожал плечами. — У меня неделя на подготовку, и я собираюсь использовать её по полной программе. Например, завтра мы с тобой едем за грибами. А пока…

— За какими грибами? — перебила меня Алла.

— За самыми обычными грибными грибами. Они в лесу водятся, их можно жарить, варить, тушить, солить… хотя нет, эти надо сначала варить, а потом жарить, тогда не отравишься.

— Егор! — Алла подскочила ко мне и стукнула кулачком в плечо. — Я тебя когда-нибудь сама убью! Что за грибы?!

— Видишь ли, Алла…

— Егор!

— Ладно, ладно, котёнок, — я увернулся от кулачка, который был готов раздробить мне плечо, и обнял девушку, крепко прижав её к себе. — Самые обычные грибы. Они в лесах растут. Сейчас хорошее время, чтобы поискать какой-нибудь подножный корм и даже найти его.

— Ты надо мной издеваешься?

— Ни капли. Я действительно завтра хочу посетить один подмосковный лес и поискать там грибы, а ты можешь ко мне присоединиться — ну или провести воскресенье за другими, более интересными занятиями. Например, за очередным рефератом, — это был не очень честный прием, и он сработал.

В прошлое воскресенье Алла мужественно наверстывала учебное время, от которого она откосила в Анапе, и успела подготовить всё, что требовал строгий препод по какой-то из литератур. Но профессор не оценил её труды и раскритиковал написанный реферат за банальности — похоже, у них тоже практиковалось держание студентов в черном теле и постоянном страхе. У нас за это в основном отвечала Рыбка, но у неё было много единомышленников. Были, конечно, и преподы-пофигисты, которых студенты любили, но сейчас я считал, что Рыбка и ей подобные всё же вдалбливали в нас больше знаний и делали это гораздо качественней — просто в мою первую жизнь мы не умели оценивать деяния по их последствиям и не очень понимали, чему нас вообще учат. Лучшие студенты обычно осознавали это курсу к третьему; хорошисты типа меня могли проникнуться происходящим в стенах альма матер к диплому. У двоечников шансов на понимание не было — их безжалостно выкидывали после пары заваленных сессий, невзирая ни на какие оправдания.

Аллу я тогда сумел успокоить — мол, если бы твой реферат был плохим, преподаватель предпочел бы его совсем не заметить. А так он уделил ему время, прочитал и указал ей на ошибки, которых, по его мнению, могло и не быть. Другое дело, что после поездки мозг Аллы, видимо, был способен генерировать только банальности, но вряд ли об этом стоило ставить в известность сотрудников института. Да и, скорее всего, им было бы глубоко пофиг на трудности отдельно взятого ученика.

И хотя Алла мои объяснения приняла, но самоотверженный труд по выходным заметно сократила. Например, ни в День Победы, ни сегодня, в субботу, она к учебникам даже не притронулась.

— Нет уж, одного я тебя никуда не отпущу! — Алла вывернулась из моих объятий и ткнула указательным пальцем в мое солнечное сплетение. — Иначе ты опять во что-нибудь ввяжешься!

— Да, за мной глаз да глаз нужен, — согласился я. — Пойдем котлет пожарим?

Это тоже был запрещенный прием. От еды Алла никогда не отказывалась.

Продукцию местной кулинарии я опробовал ещё в самый первый день своего попаданчества и в целом остался доволен; за сорок лет я успел позабыть эти вкусы и эти полуфабрикаты. Фарш, например, тут продавали вполне сносный — если не думать, из чего его намешали, и не обращать внимания на запредельное количество лука. Во всяком случае, котлетки из него получались съедобные, особенно если не жалеть белого хлеба и соли. Я и не жалел, клал и того, и другого от души, опасаясь только пересолить. Со всем остальным я был готов примириться.

Бабушка пришла из своей комнаты в самый разгар готовки, молча включила телевизор и некоторое время увлеченно следила за каким-то телеспектаклем с неплохим актерским составом — там играли Этуш, Юрский, Немоляева, Смехов, Гафт и прочие звезды, слава которых сумела продержаться как минимум следующие сорок лет. Они были ещё относительно молодыми и бодрыми, даже Каневский, его я помнил по циклу следственных документалок, которые он уже вёл глубоким стариком. Но пока что майор Томин ещё не обзавелся благородной сединой, а был полноценным брюнетом[14].

Но потом она поинтересовалась нашими планами на воскресенье, и внучка огорошила её моими грибами.

— Грибы? В мае?

— Говорят, сморчки уже пошли, — ответил я, следя, чтобы котлеты не пригорели к массивной чугунной сковороде. — Но посмотрим, что попадется, хотя на белые я не рассчитываю.

За неделю я успел хорошо обжиться на кухне, а Елизавета Петровна всячески приветствовала мои устремления и помогала в случае нужды. Это не было эксплуатацией внезапно свалившегося меня — я подозревал, что бабушка была готова стоять у плиты днями и ночами, лишь бы мы с Аллой были сыты, здоровы и не помышляли о расставании. Но если я проявлял желание что-то приготовить сам, бабушка категорически не возражала.

Правда, обычно она к ужину всё делала сама, и я не вмешивался в этот процесс, чтобы не плодить сущностей и недоеденных блюд. Но сегодня я успел первым. На мои котлеты бабушка смотрела одобрительно; рядом с плитой имелась целая кастрюля отварной картошки, которую она приготовила, наверное, ещё в обед, но вот ничего мясного к гарниру почему-то не было.

— Сморчки? — нахмурилась Елизавета Петровна. — Я слышала, они ядовитые.

— Сырые — да, лучше даже не пробовать. А если их правильно приготовить, то ничего страшного. И там не сложно — сварить, воду слить, а потом пожарить.

С весенними грибами меня познакомила одна из любовниц. Мы прожили вместе целый год, и она едва не стала моей третьей женой, но ей подвернулся какой-то другой, более выгодный вариант, и мне дали отставку. Но одну весну я провёл в её обществе, и она заставляла меня возить её в лес. От самих грибов я, правда, отказывался — мне был неприятен их запах. Впрочем, я надеялся, что наш завтрашний поход в лес закончится хорошо, и мы не найдем ни одного строчка или сморчка.

— Ну если ты знаешь, как… — с сомнением сказала бабушка. — Но я поговорю с Ленкой, она большой специалист в этом вопросе.

Ленка, видимо, была одним из членов вохровской мафии. Впрочем, мне это было не слишком интересно.

— Опыт и у меня есть. Но и совету я буду рад, — сказал я. — А если ваша знакомая заберет нашу добычу, то, наверное, будет даже лучше.

— Мы же не за грибами поедем?

Я покачал головой.

— Конечно, нет. Но сморчки и строчки сейчас найти можно, особенно после сегодняшнего дождя, так что внимательнее смотри под ноги, вдруг соберем развлечение для этой бабушкиной Ленки.

После сытного ужина мы оставили Елизавету Петровну досматривать историю про старого развратника в исполнении Этуша, а сами уползли в свою комнату. Меня этот день немного вымотал, и я отвалился на диван, размышляя на тему немного подремать перед сном. Но такой поступок в более зрелом возрасте приводил к очень предсказуемым последствиям — я колобродил всю ночь и на следующий день был разбитым и невыспавшимся. Сейчас, конечно, мой организм мог справиться с этими проблемами. Я уже выяснил, что могу заснуть почти везде и в любой обстановке. А взрослое сознание позволяло мне адекватно оценивать возможные поводы для волнений.

Но Алле надо было договорить. Она притащила с собой кружку кофе, приготовленную мною лично, и сидела за отцовским столом, понемногу отхлебывая горячий напиток.

— Это всё хорошо, но тогда зачем нам куда-то ехать? Думаю, тётя Лена и без твоих сморчков проживет.

Конечно, проживет. В первом варианте истории она именно так и поступила — и наверняка не слишком расстроилась этому.

— Куда она денется, — сказал я вслух. — На самом деле мы едем на кладбище.

Я постарался сказать это самым обычным голосом, и, кажется, у меня получилось.

— Н-на какое клад… кладбище? — Алла внезапно начала заикаться.

Я выдержал небольшую паузу.

— На самое обычное, на какое же ещё, — сказал я. — Вертолетное. Туда свозят вертолеты, которые уже не летают.

— Егор!

— Что?

— Я тебя прикончу!

— Не надо, я хороший, — я улыбнулся. — Извини, не мог удержаться. Ты так забавно испугалась.

— Я тебя сейчас испугаю! Я чуть не поперхнулась.

— Но ведь не поперхнулась же?

— Егор! Так что там с вертолетами? Надеюсь, ты не собираешься их угонять? — с опаской в голосе спросила она.

Я представил эту картину — когда-то я хотел был пилотом именно вертолета, носиться над полями и лесами под вдохновляющую на разрушения музыку Вагнера и чувствовать себя вершителем судеб. Впрочем, как и многие другие мои хотелки, эта осталась нереализованной. К тому же сейчас я хорошо представлял себе, что такое вылет боевого «Аллигатора» и как все враги в окрестностях хотят его приземлить. Во время двух русско-украинских конфликтов было много видеороликов работы этих бронированных чудовищ.

— Это невозможно, котенок…

— Егор!

— Я и говорю — невозможно, — невозмутимо продолжил я. — Там одни корпуса лежат, даже винты сняты, и вся начинка вытащена. Так что никаких угонов, к сожалению.

— А зачем они тебе тогда? — недоуменно спросила Алла.

— Там остаются детальки из магния, а магний это очень ценная вещь, из него можно новогодние фейерверки наделать. Вот мы и позаимствуем пару штук. Они легкие совсем, не надорвемся.

— И это не опасно?

— Ни капли. А на обратном пути сморчков поищем, вдруг нам повезет?

— Егор!

Я рассмеялся. Алла очень забавно возмущалась — у неё морщилась переносица, носик задирался ещё выше, а глаза становились похожими на глаза героев японских мультфильмов. Только они были не совсем милыми — а, скорее, показывали весь её гнев. Гнев маленького котенка.

Алла насупилась, обхватила чашку двумя ладонями и спрятала в ней лицо. Пришлось вставать с уютного лежбища, подходить к девушке и тыкаться лбом в её затылок.

— Извини, Ал. Что-то я сегодня слишком наглый, что ли. Ещё не отошел от разговора с мамой этого… И от них самих…

— Понимаю, — тихо сказала она. — Но хватит на сегодня, я из-за твоих планов сама на взводе, боюсь страшно… Может, лучше будет, если ты от меня уйдешь? И драться ни с кем не…

— Не говори так, — оборвал я её. — Знаешь, у японских самураев есть такой кодекс Бусидо, по которому они живут. И один из пунктов прямо говорит — надо понимать, что позорит честь. Вот если я оставлю тебя из-за угроз этих ублюдков, это опозорит мою честь. И мне останется только совершить сэппуку.

— Что совершить?

— Это у них такой обычай, — объяснил я. — Опозорившийся самурай садился на пол и вспарывал себе живот с помощью вакидзаси, а его лучший друг — я попрошу Жасыма — отрубал ему голову катаной.

— Егор! Что за ужасы ты рассказываешь?! — Алла развернулась ко мне, едва не опрокинув кофе.

— Это красивый обычай древнего народа… ну, не очень красивый, скорее, жестокий и кровавый, но я буду вынужден сделать это. Женщины, кстати, тоже что-то подобное делали, только они горло перерезали.

Все мои познания в кодексе Бусидо и самурайских обычаях были получены из художественных фильмов, которые пока не добрались до советских зрителей, но Алле этого знать не стоило. Она и так восприняла всё это слишком всерьез.

— Егор!

— Да ладно, ладно. Шучу. Не буду я делать никакую сеппуку. Но и тебя не брошу. А поэтому мне нужно заставить этих ребят передумать. Просто я ещё не придумал, как именно. Но в любом случае, это будет не завтра. Завтра нас ждут грибы и вертолеты.

Заснуть в этот день мне удалось не сразу, несмотря на все мои таланты и юное тело. Обычай резать себя большим острым ножом почему-то задел в моей душе какие-то струнки — хотя, наверное, и не совсем те, на которые рассчитывали те, кто придумал так смывать позор. Я вдруг понял, что хочу законсервировать 1984 год, чтобы он сохранился на веки вечные — ну или хотя на то время, которое отмерено мне, моим детям и моим внукам.

Оруэлл оказался неправ. Выбранный им год оказался самым лучшим в новейшей истории человечества. Где-то, конечно, шли войны; где-то от голода и болезней умирали люди. Кто-то зарабатывал на страданиях, кто-то разорялся, страдая. Но в мире в кои-то веки возник баланс, который не позволял главным игрокам совершать резких движений. Баланс был достигнут всей предыдущей историей взаимоотношений востока и запада, его, кажется, никто не видел из тех, кто жил здесь и сейчас и по первому разу. Я же знал, что буквально через год хрупкое равновесие будет разрушено, когда в посудную лавку ворвется Михаил Сергеевич Горбачев.

Был ли он виноват в том, что случилось потом? Безусловно. Власть мало взять, её нужно удержать. С первым ему безусловно помогли — возможно, это были как раз те ребята из ГКЧП, но, может, и кто-то из тех, кто уже сегодня имеет всю полноту власти на одной шестой суши. Я этого не знал, но это было неважно. А вот с удержанием у товарища Горбачева ничего не получилось, всё-таки он был настоящим неудачником, даже Хрущев на его фоне выглядел вполне прилично…

Я замер в темноте, боясь потерять с таким трудом нащупанную нить. Было очень соблазнительно объявить Горбачева идиотом — да и не только его, но и всех его предшественников скопом. Мол, им оставили страну с ядерной бомбой и кучей миньонов, а они всё проебали, как последние лохи, ну, кроме бомбы, слава богам и добрым людям, иначе всё, что происходило за несколько лет до моего попаданства, могло закончиться совершенно иначе.

Но я помнил популярную максиму — про то, что сложные проблемы всегда имеют простые, легкие для понимания неправильные решения. Хотя как рабочую версию её стоило принять. Принцип Питера, в конце концов, никто не отменял, а тот же Горбачев ещё на уровне ЦК не продемонстрировал ничего, что выделяло его на фоне многочисленных секретарей или даже рядовых членов этого авторитетного органа[15].

Его, конечно, запихивали во всеразличные комиссии и посылали с ответственными поручениями, но был ли с этого толк? Я не помнил. Но выяснить было проще простого. Нужно было снова посетить библиотеку, опять полистать подшивку «Правды», выбрать оттуда всё, что так или иначе связано с определенной фамилией, занимавшей определенный пост. Это шесть лет, двести с лишним номеров в год и восемь страниц. Все страницы смотреть не обязательно — культуру и спорт можно пропустить, да и вообще секретарей ЦК КПСС местные СМИ старались не опускать ниже третьей страницы. В общем, за пару дней можно было управиться — и либо подтвердить, либо опровергнуть мою теорию о некомпетентности товарища Горбачева.

Откровенно говоря, мне очень хотелось с кем-нибудь поделиться своими знаниями. С кем-то более опытным, знающим и сообразительным, кто сможет в рассыпанных там и сям по моей памяти осколках будущего увидеть масштаб катастрофы и пути её предотвращения. Сам я, похоже, был на это не способен, потому что для меня будущее катастрофой не было — я там просто жил и в меру сил выживал. Правда, подходящего человека на роль конфидента не имелось. Им мог стать старик с Сокола, который пока что был вне досягаемости моих откровений.

Но для продолжения моих библиотечных изысканий мне нужно было разобраться с прихлебателями Боба. Причем так, чтобы они навсегда забыли о моём существовании и о существовании Аллы.