Выслеживая Вьет-конг Личные воспоминания участника программы «Феникс»

VI

Чтобы быть настоящим человеком, надо быть коммунистом

Охваченный любовью Хай Тьет беспокоился о безопасности своей невесты. Никто лучше него не знал, на что способны коммунисты ради защиты революции. Там жила в одной из внутренних деревушек уезда Дыкхоа — в районе, в который вьетконговцы могли легко войти ночью. Тьет был непреклонен в том, что мы должны увезти девушку из ее деревни — и чем скорее, тем лучше. Он признался мне, что родители Там Вьетконгу не симпатизировали, и на самом деле были категорически против отношений, которые сложились между их дочерью и местным командиром вьетконговцев. Тьет тщетно пытался убедить их в справедливости революционного дела, но отец Там ответил, что не хочет, чтобы его дочь выходила замуж за человека, целью жизни которого было свержение правительства. После этого Тьет и его возлюбленная были вынуждены тайно встречаться в доме соседа.

Тьет был разочарован тем, что отец девушки не хотел видеть его в качестве зятя, но теперь, когда он официально стал лояльным гражданином республики, он надеялся, что его примут в ее семью. Однако на данный момент самой важной задачей было защитить Там от любого возмездия, которое вьетконговцы могли планировать против Тьета. Как он мне объяснил: «Они не могут достать меня здесь, дайви, поэтому они могут попытаться навредить мне, похитив или убив ее. Вьетконговцы могут войти в ее деревню в любое время, когда захотят. Поверь мне — я знаю». Было ясно, что Тьет не сможет ни на чем сосредоточиться, пока его возлюбленная не окажется в безопасности.

У Тьета был план операции по спасению Там. Мы с лейтенантом Туаном согласились с ним. Вьетнамец рассудил, что вьетконговцы вполне могут принять репрессивные меры против семьи Там, если она по своей воле покинет деревню и последует за ним. По этой причине мы должны были сделать так, чтобы ее уход не выглядел добровольным. Один из способов добиться этого — «арестовать» ее.

Я сопровождал Туана и его взвод в операции «Лавбёрд». Тьет остался в Баочае. Прибыв в деревню, мы оцепили территорию вокруг дома Там и приказали жителям собраться во дворе фермы. Люди Туана велели всем принести с собой государственные документы, удостоверяющие личность, для обычной проверки. В течение тридцати минут более сотни взрослых и детей собрались в тени большого бамбука.

Первым шагом было быстрое групповое фотографирование, которое должно было использоваться во время будущих допросов пленных и перебежчиков для выявления тайных вьетконговских сотрудников. Люди Туана проверили у всех удостоверения личности и обнаружили одного солдата из 25-й вьетнамской дивизии, у которого не было увольнительной. Солдат, ушедший в самоволку, должен был сопровождать нас до Баочая, где его передадут в Военную службу безопасности. У одной молодой девушки не было удостоверения личности, но она предъявила квитанцию, подтверждающую, что она подала заявление на замену утерянного удостоверения. Солдаты также подтвердили присутствие двух человек, которых Хай Тьет назвал тайными вьетконговскими снабженцами. Наконец, нам удалось установить личность мисс Нгуен Тхи Там, возлюбленной Хай Тьета. На девушке были черные атласные брюки и фиолетовая блузка, а ее блестящие черные волосы были заплетены в косу, которая доходила до поясницы. Она была типичной деревенской девушкой, широкоплечей, широкогрудой, со смуглой кожей. Когда она улыбалась, ее красивое лицо омрачалось (на мой американский взгляд) парой золотых коронок на нижних зубах.

Лейтенант Туан привел в действие наш тщательно разработанный план. Его люди обыскали все дома в округе, уделяя особое внимание имуществу двух подозреваемых, которых раскрыл Хай Тьет. Перебежчик заверил нас, что две женщины, чьи имена он нам назвал, были постоянными снабженцами роты С1. Будучи командиром роты, он передавал им часть своих оперативных средств, а также список предметов снабжения и медикаментов, необходимых его подразделению. Женщины частями покупали требуемое на местном рынке, чтобы избежать подозрений, а затем прятали товар в своих домах, пока Тьет и его люди не заберут его. Вьетнамец был уверен, что если тщательно обыскать дома двух подозреваемых, то можно обнаружить улики.

Во время обыска взводный сержант лейтенанта Туана передал Там записку, написанную Тьетом. В ней сообщалось, что ее собираются «арестовать» и увезти. В записке Тьет просил ее сотрудничать и предупредить родителей о предстоящей операции, чтобы они не волновались, когда ее уведут.

Обыск в домах подозреваемых прошел успешно. В одном из домов люди Туана нашли транзисторный радиоприемник, который принимал только «Радио Освобождения», пропагандистскую радиостанцию Вьетконга. Один из солдат обнаружил пачку пропагандистских листовок, зарытую в семейном ящике для риса вместе с десятками ампул с витаминами. В другом доме солдаты обнаружили двадцать пар сандалий и несколько отрезков золотой, синей и красной ткани, из которой изготавливались флаги Вьетконга. В стене того же дома люди Туана обнаружили конверт с пятьюдесятью тысячами пиастров и список покупок продуктов питания и лекарств. Вместе с показаниями Тьета, это было достаточным доказательством, чтобы осудить двух женщин по вьетнамским законам.

Когда мы готовились к отъезду, лейтенант Туан подошел к Там и сурово сообщил ей, что у него есть приказ сопроводить ее в штаб для допроса. Девушка тут же запротестовала, настаивая на том, что она не сделала ничего плохого. Туан ответил, что если это правда, то она вернется домой еще до наступления ночи. Отрывисто кивнув одному из своих людей, чтобы тот занялся Там, лейтенант отпустил остальных гражданских.

Пока мы возвращались к ожидавшему нас автомобилю, встревоженная Там продолжала громко протестовать, уверяя в своей невиновности, а несколько солдат лейтенанта насмешливо называли ее «женщиной Вьетконга». Я улыбнулся Туану, который поднял большой палец вверх, — жест, означавший во Вьетнаме то же самое, что и во всем мире; задача выполнена, — после чего сказал ему, что надеюсь, что номер для новобрачных в Баочай уже готов. Туан посмотрел на Там и рассмеялся.

Мы уже подходили к грузовику, когда я услышал в хвосте нашей колонны плач и причитания, напоминавшие вьетнамские похороны. Пожилые мужчина и женщина преследовали нашу колонну, размахивая руками и призывая солдат остановиться. Мы не сразу догадались, что эта расстроенная пара — родители Там. Мать догнала свою дочь и обняла удивленную девушку. Она была почти в истерике. Слезы текли по ее лицу, она причитала: «Трой ой! Трой ой!» («Боже мой! Боже мой!»). Отец Там быстро нашел лейтенанта Туана и начал гневно ругать ошеломленного офицера: «Я лояльный гражданин республики! Вы не можете арестовать мою дочь. Она ничего не сделала! Отпустите ее!»

Туан взглянул на меня в поисках помощи, пытаясь образумить разъяренного старика. Отец Там был не настроен слушать. Он продолжал осыпать злосчастного офицера оскорблениями, к вящему удовольствию его солдат. Туан был выведен из равновесия таким натиском, и в ответ он сердито приказал своим ухмыляющимся людям грузить Там и других пленников в грузовик. Накричав на отца девушки, что он просто выполняет приказ, лейтенант повернулся на пятках и приказал водителю грузовика трогаться в путь. Когда мы отправлялись в путь, отец Тама обратился ко мне:

— Капитан, пожалуйста, помогите! Моя дочь не вьетконговка!

Пока грузовик набирал скорость, я успел крикнуть в ответ:

— Не волнуйтесь. С ней все будет в порядке!

Мать Там, не желая уступать, погналась за нашим автомобилем по тропе, причитая в стиле церемонии вручения «Оскара». Когда мы выехали из деревни, я смеялся над дискомфортом Туана перед лицом реалистичных оскорблений, которые обрушил на него «возмущенный» отец. Эта пара проделала совершенно убедительную работу, превратив арест своей дочери в правдоподобную трагедию. До коммунистов почти наверняка дошли бы слухи о том, что возлюбленную Хай Тьета забрали правительственные войска.

В Баочае наша парочка воссоединилась, и все вместе мы от души посмеялись, когда я рассказывал о голливудских представлениях Там и ее родителей. Девушка смеялась не меньше остальных, особенно когда мы вспоминали, как лейтенант Туан испытывал дискомфорт, став жертвой инсценированного отхода. И тут Там бросила бомбу — ее родители вовсе не играли. Она не смогла предупредить их о том, что арест был уловкой, поскольку они находились в гостях в соседней деревне, когда прибыли наши силы, посему ее родители узнали об аресте только вскоре после того, как мы покинули деревню. Неудивительно, что они так реалистично отреагировали на нашу выходку.

Теперь у нас появились проблемы. Родители Там, вероятно, уже собирались жаловаться начальнику уезда Дыкхоа или, что еще хуже, самому начальнику провинции. Поскольку мы не согласовали нашу нестандартную и поспешно спланированную операцию, нам, без сомнения, грозили более серьезные объяснения.

Хай Тьет счел все это забавным. Наш план обернулся против нас, но его Там была с ним, и расхлебывать последствия операции предстояло мне, а не ему. Лейтенант Туан покраснел при мысли о том, какие страшные последствия могут постигнуть его, если полковник Тхань узнает о его роли в этом плане. Пока мы обдумывали свои дальнейшие действия, один из охранников объявил, что у ворот появились посетители. Родители Там разыскали нас.

У ворот отец Тама уже начал страстно рассказывать о верности своей семьи республике, а охранник, которого он прихватил, вежливо слушал. Когда старик заметил меня, он изменил направление своего обращения, настаивая на том, что Там была вынуждена вступить в связь с вьетконговцем Хай Тьетом, потому что правительственные войска не могли охранять по ночам их деревню. Пока он говорил, его жена всхлипывала, что Там была хорошей девочкой, ее младшим ребенком и уж точно не вьетконговкой.

Чтобы положить конец путанице, вызванной нашим провалившимся планом, мы пригласили родителей Там в дом, чтобы выпить холодного напитка. Мне было неловко от того, что произойдет, когда они узнают, что Там была с Хай Тьетом. Девушка встретила их у двери, отчего мать снова начала плакать. Отец сразу же вздрогнул, увидев в комнате Хай Тьета. Поскольку вся эта история произошла по вине Ань Хая, я свалил бремя объяснений на его плечи, решив не вмешиваться в последующую разборку, и откупорил бутылку пива «Сан Мигель», пока быстро разговаривающий Тьет приступал к работе.

Первым выстрелил отец Там, потребовав, чтобы дочь немедленно вернулась домой. Когда Тьет попытался протестовать, старый крестьянин прервал его едким напоминанием, что у него больше нет его китайского пистолета, чтобы навязывать свою волю. Один ноль в пользу рисовода. Однако в течение часа Тьет убедил растерянного крестьянина, что в деревне Там не будет в безопасности. Старик все еще был далек от того, чтобы принять Ань Хая в свою семью, но, по крайней мере, он перестал кричать и согласился с тем, что девушке в обозримом будущем следует держаться подальше от деревни. Мать Там успокоилась и спокойно слушала заверения дочери, что она счастлива в данный момент в Баочае с Тьетом. К этому времени всем подали чай со льдом, и напряжение наконец рассеялось. Это было очень непросто, но, похоже, мы разрешили кризис. Тьет и отец Там теперь оживленно обсуждали драматическое дезертирство вьетнамца.

Родители Там наконец вернулись в Дыкхоа, и голубки удалились в свою комнату. Мы с лейтенантом Туаном хорошо посмеялись над всем этим эпизодом, хотя счастливый конец нашей странной спасательной операции не положил конец нашим проблемам. Оставалась проблема плохого послевкусия, вызванного нашим вторжением в деревню. Там и ее семья были уважаемыми и популярными членами своей маленькой общины, и наша операция могла только навредить имиджу правительства. Мы также должны были придумать объяснение длительному отсутствию Там в деревне, поскольку было очевидно, что нам нельзя было допустить, чтобы создалось впечатление, будто ее посадили в тюрьму. (Позже нам удалось минимизировать ущерб благодаря сотрудничеству ее родителей, которые оказались понимающими и благодарными. Их полное обращение произошло через несколько дней после нашей операции, когда однажды ночью в их деревню в поисках девушки вошел взвод вьетконговцев. Командир вьетконговцев расспрашивал отца Там о местонахождении его дочери. Старик умел сосуществовать с обеими сторонами в войне, и прямо на месте придумал отличную легенду. Он сообщил вьетконговцам, что Там ничего не знала о дезертирстве Хай Тьета и с тех пор не его видела. Она была арестована правительственными силами безопасности, ее допрашивали насчет связей с Вьетконгом, и после освобождения она отправилась в Дельту навестить тетю. Отец также сказал вьетконговцам, что она останется там на неопределенное время, чтобы забыть Хай Тьета и избежать преследований с обеих сторон).

*****

После того, как Там оказалась в безопасности в Баочае, мы могли приступить к серьезному делу — выведать у Хай Тьета информацию о планах Вьетконга в отношении провинции Хаунгиа в предстоящий сухой сезон. Служебное положение Тьета как высокопоставленного сотрудника по военным вопросам позволяло сделать очевидный вывод, что он знал детали предстоящего наступления. Соответственно, следующие несколько дней мы провели с ним в одной из комнат в столице провинции, где на столе была разложена карта Хаунгиа и Камбоджи. Пока я записывал так быстро, как только позволяли мои пальцы, Тьет делился со мной своей оценкой местных военных и политических реалий. Его откровения во время этих встреч были самыми ценными и своевременными разведданными, которые нам посчастливилось получить в тот год в Хаунгиа. Говоря простым языком, Тьет предупредил нас, что «медовый месяц» в нашей провинции закончился — Хаунгиа была отмечена как место предстоящего наступления, которое снова превратит наши общины и деревни в основные поля сражений. Вот как Тьет оценивал обстановку.

Политические и военные силы Вьетконга в Хаунгиа выстояли после серьезного поражения, вызванного вторжением в 1970 году в районы их камбоджийских баз, — во многих отношениях это была опасность, которую им едва удалось избежать. Например, его собственная рота во второй половине 1970 года и в течение всего 1971 года испытывала огромные проблемы с моральным духом. Не имея боеприпасов, вынужденные добывать рис и находясь под растущим военным давлением, бóльшую часть времени они проводили, скрываясь от правительственных войск. Количество деревень, в которые они могли безопасно проникать ночью, постоянно уменьшалось по мере того, как под руководством полковника Тханя расширилось количество правительственных постов и ночных засад. Тьет подчеркнул, что хотя моральный дух его местных войск был плохим, моральный дух деревенских кадров и партизан был еще хуже. Даже такие общины, как Танми, стали слишком опасными для нормальной работы. Правительственная программа «Феникс» привела к снижению готовности населения поддерживать повстанцев, поскольку все меньше и меньше сельских жителей готовы были рисковать арестом и тюремным заключением, помогая вьетконговцам. «Революционная мораль» упала до исторического минимума. Тьет и его коллеги из уездного политического штаба сообщили об этих фактах и срочно запросили подкрепление, предупредив о серьезных последствиях, если они не получат помощь в ближайшее время. Они сообщили своему начальству, что имеющиеся в округе силы не смогут собрать урожай риса, что моральный дух еще больше упадет, что пострадают вербовка и деятельность по привлечению сторонников, и что многие другие задачи, которые обычно возлагались на местные партизанские отряды и политических функционеров теневого правительства, останутся невыполненными. Короче говоря, Тьет и его коллеги доложили своему начальству, что революция в Хаунгиа находится в состоянии потенциально фатального кризиса, и чтобы предотвратить катастрофу, отчаянно требовалась помощь.

Незадолго до своего дезертирства Тьет присутствовал на встрече в Камбодже, где эти проблемы стали главной темой обсуждения. Его вместе с товарищами по службе призвали держаться. Помощь уже на подходе, сказали им их начальники, в виде новых организованных и оснащенных подразделений, которые вскоре будут переброшены. Тьет и его люди должны были «держать фронт».

Перебежчик предупредил нас, что во время предстоящего наступления будут атакованы и штаб уезда Дыкхюэ, и сам Баочай. Он объяснил, что верховное командование коммунистов выделило на фронт в Хаунгиа по меньшей мере семь батальонов главных сил Вьетконга, из которых несколько уже переброшены в базовые районы за рекой. Когда я спросил, уверен ли он в своих сведениях, Тьет бросил на меня обиженный взгляд и попросил меня верить ему.

— Я видел приказ, дайви.

Бóльшая часть того, что рассказал нам вьетнамец, совпадала с тем, что мы наблюдали или слышали из других источников. Некоторые подразделения, о которых он говорил, мы уже установили в наших оперативных районах; о других мы знали только, что они «где-то в Камбодже». Тьет знал точное местонахождение некоторых из этих подразделений и даже знал, что они были вынуждены отложить начало своих атак из-за боевых потерь.

За это вьетконговцы должны были благодарить полковников Тханя и Бартлетта. Начиная с августа, когда мы обнаружили вторжение новых вражеских подразделений в наш район, полковник Бартлетт призвал полковника Тханя начать агрессивные операции в тех районах, которые ранее являлись привилегированными вражескими базами за рекой. В течение нескольких месяцев силы нашего ополчения бродили по западному берегу реки Вамкодонг и провели ряд ожесточенных боев с основными силами противника. Бои были настолько тяжелыми, что коммунистические войска даже сбили несколько наших вертолетов поддержки. Войска полковника Тханя неоднократно умывались кровью, когда их перебрасывали по воздуху или на лодках через реку для поиска вьетконговцев, прежде чем те смогут пересечь реку и вторгнуться в наши населенные пункты.

Северовьетнамские силы, пополнившие эти подразделения, сражались хорошо, несмотря на полное отсутствие артиллерии и вертолетной поддержки. Когда две роты ополчения встретили вражеское подразделение средь бела дня, они попытались окружить его. Но операция сорвалась, когда наше подразделение оказалось прижато к земле одним вражеским пулеметчиком. В конце концов, правительственные войска преодолели упорно оборонявшуюся вражескую позицию, где нашли тело уоррент-офицера коммуниста. Из кармана его рубашки извлекли обычное удостоверение Народной вьетнамской армии (Северного Вьетнама), по которому павшего героя опознали как Во Динь Фуока, уроженца Южного Вьетнама, прошедшего подготовку на севере. Другие документы на его теле рассказали остальную часть истории. Фуок был командиром взвода, действительным членом коммунистической партии, дважды награжденным за героизм. Его семья жила в провинции Куангнгай на севере Южного Вьетнама, — в месте, известном по резне в Милай[28],— и у Фуока там была подруга, которая писала ему письма красивым шрифтом. Как и большинство вражеских солдат, Фуок вел небольшой дневник. На первой странице этой книги двадцатисемилетний коммунистический офицер написал такие строки:

Если ты хочешь быть цветком, то будь таким,

который всегда обращен к Солнцу.

А если ты хочешь стать камнем, то

постарайся стать драгоценным камнем.

И если ты должен быть птицей, то

во что бы то ни стало будь белым голубем.

Но если ты хочешь быть настоящим человеком, тогда

ты должен быть коммунистом.

Самоотверженность, выраженная в стихах молодого офицера, отразилась на поле боя. Наши солдаты, сражавшиеся в тот день, согласились, что Фуок спас весь свой взвод от уничтожения, оставшись прикрывать отход своих товарищей. Проявив редкое уважение, перед своим возвращением в Дыкхюэ они достойно похоронили его там, где он пал смертью храбрых.

Хай Тьет был непреклонен в том, что мы не можем ослабить бдительность только потому, что войска полковника Тханя нарушили график атаки вьетконговцев. Он настаивал на том, что если подразделение Вьетконга получило приказ нанести удар по цели, то рано или поздно оно обязано атаковать эту цель, если только приказ не отменили. Если атака задерживалась из-за боевых потерь, то подразделение проводило разведку повторно и атаковало цель позднее. Дыкхюэ и Баочай определенно будут атакованы в течение предстоящего сухого сезона. Тьет посоветовал нам продолжать атаки против подразделений Вьетконга в местах их базирования, одновременно укрепляя нашу оборону.

Хай Тьет перешел к нам в декабре 1971 года, и в период до праздника Тет, отмечавшемуся в середине февраля 1972 года, действуя во многом благодаря его откровениям, войска полковника Тханя уничтожили более сотни бойцов основных сил противника, которые были направлены в Хаунгиа для поддержания падающего революционного духа. Отважный Тьет сам провел наших ополченцев к бункерному комплексу, в котором укрывалось вражеское подразделение саперов-подрывников, а затем направил операцию правительственных сил, в результате которой на другом берегу реки произошел крупный бой с одним из недавно прибывших вражеских батальонов. К кануну Тет долгожданные атаки так и не состоялись. Неужели мы так сильно ранили врага? Или то, что Тьет постоянно твердил, что «приказ есть приказ» являлось преувеличением? Впервые я обнаружил, что сомневаюсь в своем улыбчивом собеседнике.

Коммунисты считали, что военные и политические реалии неразрывно связаны друг с другом, и свои нападения в сухой сезон 1972 года они предваряли наступлением политическим. Одной из целей такого наступления были народные силы самообороны. Отряды НСС состояли из подростков и стариков и обычно возглавлялись заместителем старосты деревни по безопасности. Их основной задачей было патрулирование деревень в ночное время, что освобождало взводы местного ополчения для прочесывания (проведения патрулирования и засад) на подступах к деревням, а это, в свою очередь, высвобождало лучше вооруженные роты ополчения для борьбы с основными силами противника во внешних районах провинции. Поскольку полковник Тхань не верил, что в случае тотальной атаки коммунистов он может рассчитывать на серьезное подкрепление, его стратегия заключалась в повышении уровня боеспособности рот ополчения региональных сил, и сделать их достаточно сильными, чтобы в случае необходимости вступить в бой с регулярными частями коммунистов.

Однако в том, чтобы повысить уровень задач рот региональных сил, как это сделал полковник Тхань, таилась проблема. Развернув свои ополченские роты впереди, в районах базирования противника, находившихся вдоль реки, полковник оставил наш «тыл», то есть населенные пункты, в опасности. Если бы вражескому подразделению удалось избежать обнаружения ротами ополчения, находясь на своей базе у реки, оно могло бы легко проникнуть в слабо защищенные внутренние районы провинции, где его численность значительно превысила бы численность относительно слабых взводов народного ополчения. Отряды НСС были малоэффективны, поскольку они не могли сравниться ни с одним вражеским подразделением, за исключением, возможно, пары блуждающих партизан. У большинства подростков из народных сил самообороны не было или почти не было желания отправляться на войну. Несмотря на это, коммунисты рассматривали программу НСС как серьезную угрозу возможностям революции получить власть над молодежью Южного Вьетнама и яростно ей сопротивлялись.

В 1972 году на уговоры вьетконговских пропагандистов поддалось тревожное число наших подростков из НСС. Вьетконговцы говорили нашим подросткам, что программа сил самообороны — это «черный заговор» режима Тхьеу с целью превратить их в пушечное мясо. Вьетконговские листовки напоминали им, что освободительные силы снова готовы «нанести решающие удары по продажным марионеткам». Сайгонское правительство «обанкротилось в политическом и в военном отношении», — говорилось в листовках, — и «марионеточные войска» отныне не смогут противостоять революции, когда американцы практически сдались и уехали домой. Положительным доказательством слабости правительства, указывали коммунисты, является необходимость вооружать шестнадцатилетних подростков старинным оружием и требовать, чтобы они встали и сражались против освободительных сил, которые были вооружены современными автоматами АК-47. Вьетконг призывал наших подростков сопротивляться вступлению в PSDF и призывал тех, кто уже был в нем, «вернуться к народу» — невинно звучащий эвфемизм, который означал нечто совершенно иное.

Начиная с января 1972 года, успех усилий Вьетконга по подрыву наших подростков начал проявляться. В уезде Чангбанг распропагандированные подростки одного из подразделения НСС позволили подразделению Вьетконга ночью беспрепятственно войти на их заставу. Затем один из подростков казнил заместителя старосты деревни, после чего вьетконговцы увели все четыре десятка молодых людей с оружием в руках в Камбоджу. Подобные инциденты стали происходить с пугающей частотой, тогда как одной из моих задач стало отслеживание того, сколько бойцов сил самообороны и сколько оружия пропало. В какой-то момент, как я помню, счет приблизился к ста пятидесяти, хотя мы постоянно получали сообщения о том, что каждый инцидент совершался лишь небольшим числом злоумышленников, которые сдали врагу все свое подразделение целиком. События это подтверждали. Практически во всех наших инцидентах с НСС наблюдалась одна и та же картина. Пленных — а большинство из них были именно таковыми — вьетконговцы препровождали в лагеря перевоспитания. После нескольких недель «обучения» тем, кто хотел вернуться домой, разрешалось уехать, а те, кто добровольно шел служить революции, оставались для дальнейшего обучения и последующего назначения в коммунистические подразделения. Из сорока человек, исчезнувших в тот вечер в Чангбанге, все, кроме пяти, вернулись домой в течение месяца без оружия. Тем не менее, число подростков, оставшихся с коммунистами, было зловещим, а коммунисты заявляли, что «всеобщее восстание» народных сил самообороны предвещает крах сайгонского правительства.

*****

После того, как я продлил срок своей служебной командировки в Хаунгиа, полковник Бартлетт попросил меня приехать в Баочай, чтобы служить под его началом в качестве советника по разведке. Я и так тратил все больше и больше времени на выполнение всех этих обязанностей, так что перевод не сильно изменил бы ситуацию — ну кроме места, где я буду спать. Наконец-то я смогу отдохнуть от двух гаубиц, торчавшим за моим окном в Дыкхюэ.

Был час ночи в мои крайние сутки пребывания в Дыкхюэ, когда на наш комплекс начали падать минометные мины. Предсказание Хай Тьета о том, что Дыкхюэ будет атакован, сбылось. Предупрежден — значит вооружен, и моя винтовка и другое снаряжение на случай тревоги были разложены у койки. Я натянул ботинки и потянулся за ранцем, полным гранат. Когда мы бросились к своим бункерам, треск разрывающихся минометных мин дополнился более тяжелым «бумом» подрывных зарядов. Ранцевые заряды! Это означало, что нас атакуют саперы-подрывники. Неподалеку слышалось «воу-банг» вражеских гранат B-40, а также спорадическое стрекотание по крайней мере одного автомата AK-47. С периметра доносился удручающе слабый огонь из M-16. Войска майора Нгиема оказались застигнуты врасплох.

Мы с моим товарищем по бункеру подготовили свой пулемет.50-го калибра. Если враг попытается переправиться через реку к северу от нас, ему придется иметь дело с нами. Если бы он пришел с другой стороны, наше оружие оказалось бы бесполезным, так как его нельзя было бы развернуть. Осветительные ракеты освещали пейзаж как днем, но на нашем участке не было заметно ни одного вьетконговца. В пятидесяти метрах к югу от нас рядом с отделом «Феникса» прогремел мощный взрыв — вражеский подрывник бросил ранцевый заряд и попал прямо на минометную позицию вьетнамцев. От взрыва сдетонировал боезапас орудия, расчет из трех человек погиб.

К этому времени мы уже выплевывали из.50-го калибра длинные очереди трассирующих пуль по противоположному берегу реки. Трассеры прорезали в ночной темноте впечатляющую оранжевую полосу — обнадеживающее зрелище, несмотря на то, что мы не видели ничего, по чему можно было бы стрелять. Отстреляв таким образом несколько сотен патронов, мы были вынуждены прекратить огонь из-за пороховых газов, заполнивших бункер. Я высунул было голову через задний выход, чтобы хлебнуть свежего воздуха, но тут же задохнулся от ядовитых испарений. На мгновение я растерялся, и только когда, пошатываясь, вернулся внутрь, до меня дошло, что мы подверглись газовой атаке. Схватив полевой телефон, я позвонил на командный пункт.

— Газ! — Я задыхался в трубке. — Нас травят газом в бункере номер два!

— Вы уверены? — Недоверчиво отозвался голос.

— Чертовски уверен! — Я кашлянул. — Если не верите, высуньте голову наружу. Нам нужны противогазы, и быстро!

Сам момент, когда ты осознаешь, что вьетконговцы использовали газ в своей атаке, был ужасен. Хай Тьет предупреждал нас о нападении, и мы готовились к нему более двух месяцев, и вот, когда, наконец, это знаменательное событие произошло, случилось то, к чему мы оказались не готовы. Вражеская газовая атака в 3-м военном округе была настолько неслыханной, что американцам, направляемым туда, даже не выдавали противогазы. Когда несколько месяцев назад медик нашей советнической группы раздобыл коробку с противогазами, некоторые из нас посмеялись над «старым доктором Плюшкиным». Теперь драгоценные противогазы хранились под замком в медпункте, а Док находился в отпуске. И никто не знал, у кого был ключ.

Капитан Джордж Бенхэм, один из немногих оставшихся в команде советников офицеров, быстро решил нашу проблему. Бен бегом пересек открытый двор и отстрелил замок медпункта. Подхватив охапку противогазов, он начал перебегать от бункера к бункеру и раздавать их. С момента, когда я впервые почувствовал газ, и до того, как надел противогаз, прошло не более пяти минут, но это были самые длинные пять минут в моей жизни. Если бы Бен их продавал, я бы отдал бы за него годовую зарплату.

Мы запросили огонь осветительными снарядами из Баочая и вертолеты отовсюду, откуда только можно было их вызвать. Вражеский минометный обстрел утих, но небо все еще освещалось вторичными взрывами с минометной позиции, где погиб минометный расчет.

Вскоре на место прибыли боевые вертолеты, устроившие впечатляющий пиротехнический спектакль. Вертолеты были вооружены НУРСами и «миниганами», они прошли низко над нашим комплексом, нанося удары по целям, на которые мы им указывали. На самом деле, к тому времени вражеские подрывники уже отошли, оставив после себя тело одного своего товарища. Лучшее, что могли сделать артиллеристы, это обстреливать опушку леса к югу от нашего лагеря в надежде нанести хоть какой-то ущерб вражеским саперам и минометчикам, когда они отходили. Остаток вечера я провел, скрючившись в бункере, эгоистично благодаря Бога за то, что целью вьетконговцев на этот вечер была вьетнамская часть лагеря.

Противник появился и исчез за время не более чем тридцать минут. Короткий минометный обстрел заставил наших солдат забиться в бункеры и дал трем атакующим отрядам подрывников возможность незамеченными пробить себе путь через колючую проволоку. К счастью, только одной из атакующих групп удалось прорваться к цели. В расположении роты ополченцев нескольким подрывникам удалось забросить ранцевые заряды в пустое здание. Именно эта группа потеряла одного человека в последовавшей за этим короткой перестрелке. Его тело, одетое в набедренную повязку, уже было выставлено на перекрестке правительственными солдатами. Второй вражеский отряд попытался проникнуть через наш периметр возле минометной позиции. Именно этот отряд бросил баллоны со слезоточивым газом, пытаясь вызвать замешательство, чтобы прорваться к складу боеприпасов. Третий отряд саперов-подрывников вступил в ожесточенный бой с солдатами нашего небольшого артиллерийского подразделения и не смог прорваться к цели. Счет за вечер составил пять убитых и восемь раненых солдат. Все могло бы быть гораздо хуже.

На полковника Тханя можно было положиться, так как он приезжал на место любой крупной ночной атаки с первыми лучами Солнца, и эта его привычка вызывала большое беспокойство среди его подчиненных и советников. Поэтому никто не удивился, когда он вместе с полковником Бартлеттом прибыл на следующее утро, чтобы осмотреть повреждения и опросить защитников Дыкхюэ. Когда майор Нгием сопровождал Тханя по территории, было видно, что начальник провинции недоволен. Во всех трех местах, где атакующие приблизились к своим целям, высокая трава позволила им незамеченными проползти в нескольких метрах от позиций правительственных войск. В частности, при ближайшем рассмотрении на базе ополчения региональных сил были выявлены следы, которые оставили подрывники, проползая сквозь траву. Примятые участки травы прямо за проволокой обозначали места, где они лежали, ожидая начала минометного обстрела. Эти места находились настолько близко к часовым, что вьетконговцы, должно быть, могли слушать, о чем говорят защитники, лежа в ожидании сигнала к атаке. Когда упали последние минометные мины, подрывники вбежали в комплекс без сопротивления со стороны защитников, которые не могли знать, что обстрел закончился, нанесли свой урон и скрылись до того, как большинство правительственных солдат поняло, что они находятся на территории комплекса. Это был тяжелый вечер, но нам повезло. На китайский Новый год я твердо решил, что больше никогда не буду сомневаться в словах Хай Тьета.

*****

На следующий день я покинул Дыкхюэ, чтобы приступить к своим новым обязанностям в Баочае, но не без чувства вины за то, что уехал именно тогда, когда уезд, казалось, находился в наибольшей опасности. Когда я грузил свои немногочисленные пожитки в джип, майор Нгием вышел из своего дома и зашагал через двор. На своем лучшем английском языке человек, устранение которого было одной из моих главных целей на протяжении более года, поблагодарил меня за помощь и пожелал удачи. Когда я подумал о том, что не смог стать хорошим советником для вьетнамцев из Дыкхюэ, включая майора Нгиема, меня охватило чувство раскаяния. Затем, напомнив себе, что назад дороги нет, я забрался в джип и направился в Баочай. Когда я медленно ехал вдоль канала в Хьепхоа и мимо перекрестка на Танми, трудно было поверить, что прошло больше года с тех пор, как я впервые проехал по этой дороге с майором Эби. Время пролетело незаметно, но мы многого добились с тех пор, как полковник Вайсингер прямо предупредил меня, чтобы я не тратил свое время на перекладывание бумаг.

Оглядываясь назад на баланс тех первых тринадцати месяцев, в строго военном смысле я мог видеть реальный прогресс, — если под прогрессом понимать ослабление влияния повстанцев на крестьянство. Число деревенских партизан и политических активистов в Дыкхюэ за год значительно сократилось. Я также могу назвать прогрессом укрепление наших сил ополчения под командованием полковника Тханя. Полковник Бартлетт, безусловно, сыграл здесь важную роль, заслужив в моей книге высокую оценку как настоящий советник. Полковник являлся всем тем, кем хотел, но не мог быть я. Он терпеливо развивал такие отношения с импульсивным полковником Тханем, которые позволяли ему подавать предложения, которые часто принимались и обычно были эффективными. Советы полковника Бартлетта обычно оформлялись в виде тщательно продуманных и скрупулезно сформулированных письменных меморандумов — документов, которые переводились на вьетнамский язык и подавались полковнику Тханю, чтобы он мог изучить их на досуге. Свидетельством успеха полковника Бартлетта как советника стала привычка полковника Тханя искать своего американского коллегу и привлекать его практически ко всем начинаниям. Это резко контрастировало с опытом многих американских советников, которые постоянно пытались угнаться за своими неуловимыми коллегами, которые, в свою очередь, прилагали все усилия, чтобы «стряхнуть» свои американские «хвосты». К тому времени, когда я переехал в Баочай, полковник Бартлетт установил с полковником Тханем такие хорошие рабочие отношения, каких я еще не видел — немалое достижение, если учесть языковые и культурные барьеры, которые пришлось преодолеть этим двум людям.

Но была и негативная сторона, — многое в нашей ситуации вызывало беспокойство. Несмотря на то, что нам удалось добиться успехов в борьбе с Вьетконгом в наших общинах, мы по-прежнему должны были признать мрачную правду, что битва за так называемые сердца и умы жителей деревень Хаунгиа была далека от завершения. Нашим главным достижением в 1971 году было отпугивание врага с помощью более частых и более совершенных военных операций и неортодоксальной, но очень успешной атаки на теневое правительство повстанцев общины Танми. Все было хорошо, но нас все еще преследовало несколько проблем.

В начале 1972 года не было никаких признаков того, что количество людей, позитивно настроенных по отношению к сайгонскому правительству, значительно возросло. Просто не было доказательств, подтверждающих вывод о том, что потери Вьетконга стали достижениями правительства. На самом деле, чем глубже я вникал в обстановку в стане врага, тем больше я неумолимо вовлекался в ситуацию с нашей стороны. Превосходная организация Вьетконга позволила им использовать практически все слабые места сайгонского правительства, и я часто думал о том, что революции стоило бы наградить коррумпированных правительственных чиновников за службу ихнему делу.

Конечно, бóльшая часть из того, что попадало в поле нашего зрения, были проблемами копеечного характера. Однажды мы узнали о старосте деревни, который вымогал у семей погибших правительственных солдат плату за погребение в размере двухсот пиастров, хотя на самом деле такой платы не существовало. Когда я начал задавать вопросы о причинах казни одного чиновника, осуществленной его же солдатами НСС, я узнал, что он освобождал некоторых подростков от тяжелой службы в карауле — за определенную плату. Похоже, фантазии некоторых правительственных чиновников, когда они придумывали способы пополнить свои доходы, не было предела. Сержант Чунг однажды предупредил меня, что вьетнамское «сарафанное радио» гудит от сообщений о моей «шпионской деятельности», и что мне нужно быть очень осторожным в своем любопытстве. Было широко распространено мнение, что полковник Тхань прислушивается к полковнику Бартлетту и что все, что я смогу выведать о коррупции на низком уровне, попадет в поле зрения Тханя, а тот, как все знали, подобных махинаций не потерпит. Поэтому вьетнамоговорящему американскому капитану в некоторых общинах и деревнях Хаунгиа были не очень-то и рады.

Со своей стороны, я изначально не был заинтересован в том, чтобы заглядывать за плечи правительственных чиновников. Мне просто нужно было разобраться в причинах продолжающегося повстанчества, и поиски ответов на свои вопросы неизменно приводили меня к выводу, что недовольство населения правительством было реальным и обоснованным. Даже сами солдаты полковника Тханя, которые в подавляющем большинстве были настроены антикоммунистически, не особо благожелательно отзывались о своем собственном правительстве. Конечно, они были «проправительственными», если это означало, что они предпочитали его коммунизму. Они могли, — и хотели, — упорно бороться, чтобы не допустить военной победы коммунистов, однако осознание того, что с полным выводом американских войск эти правительственные силы в недалеком будущем столкнутся с еще бóльшими жертвами, не утешало.

Еще одним аспектом ситуации, который вызывал беспокойство, был растущий дискомфорт наших вьетнамских союзников в связи с темпами процесса вьетнамизации, который для них означал уход американцев. Несмотря на то, что в 1971 году наши силы ополчения хорошо развивались, все мои коллеги знали, что в Хаунгиа мы еще не столкнулись ни с одной из регулярных дивизий Народной вьетнамской армии генерала Зиапа — той страшной НВА. Северный Вьетнам держал в резерве мощный кулак, и вьетнамцы в Хаунгиа испытывали беспокойство, наблюдая, как за год наша советническая группа сократилась с двухсот человек до сорока.

Коммунистические пропагандисты знали об этой чувствительности южновьетнамцев и постоянно играли на ней. В провинции появились вражеские пропагандистские листовки, в которых говорилось о «тяжелых ударах», которые должны быть нанесены в 1972 году, — вызывая в воображении обычное вторжение армии Северного Вьетнама, — а для того, чтобы мы не преуменьшали силу НВА, коммунистическая пропагандистская машина постоянно напоминала нашим солдатам о мощи легионов Зиапа. Любимой темой был разгром южновьетнамских сил, вторгшихся в Лаос в начале 1971 года. Операция «Лам Сон 719», начатая по политическим причинам без американских советников, поначалу проходила успешно — ровно до тех пор, пока северовьетнамцы не оправились от неожиданности и не укрепили силы на поле боя значительно быстрее, чем считали возможным многие эксперты. Подразделения Зиапа обрушили на перенапряженные южновьетнамские части мощный артиллерийский и зенитный огонь, сбив при этом более сотни вертолетов. Среди вьетнамцев поползли ужасающие истории о бесследном исчезновении целых южновьетнамских батальонов, а фотографии паникующих южновьетнамских солдат, отчаянно цепляющихся за полозья вертолетов, появились во вьетнамской прессе и в американском журнале «Звезды и полосы»[29]. В деревнях Хаунгиа появились плакаты, в которых похвалялись тем, что северовьетнамцы захватили командира южновьетнамской воздушно-десантной бригады (это было правдой) и цитировались его слова о том, что американцы не поддержали эту злополучную операцию. Намек был весьма прозрачным — доверяя американцам, вы попадете в беду. Американские бомбардировщики B-52 и вертолеты не смогли защитить марионеточные войска от непобедимой Народной вьетнамской армии.

Эта пропагандистская кампания не прошла бесследно для наших ополченцев. Даже люди лейтенанта Туана стали спрашивать меня, не собираюсь ли я тоже «бросить» Вьетнам и уехать домой. Примечательно, что для обозначения нашего отъезда обычно использовалось вьетнамское слово бо, — «бросать» или «оставлять», а не рут, что означает «уходить». По мере того, как в Хаунгиа начали появляться более крупные коммунистические подразделения, мои вьетнамские друзья стали задавать все больше обеспокоенных вопросов: «Дайви, почему американцы не дают нам такого же хорошего оружия, как B-40?» «Дайви, почему у коммунистов есть ракеты, а у нас нет?» «Дайви, почему магазин М-16 вмещает только двадцать патронов, а магазин АК-47 — тридцать?» «Дайви, вы слышали, что коммунисты ведут танки по тропе Хо Ши Мина?»

Вопросы все сыпались и сыпались, вопросы, которые были симптомами главного страха, который постоянно овладевал умами наших вьетнамских союзников — быстро приближался тот день, когда им придется столкнуться в бою с лучше вооруженной, по их мнению, северовьетнамской армией. Обдумывая свои новые обязанности в Баочае, я разделял и их опасения, и их тревогу. Я не забыл предупреждение Хай Тьета о том, что и Дыкхюэ, и Баочай будут атакованы во время наступления 1972 года. Дыкхюэ уже подвергся нападению, и благодаря своему своевременному назначению я прибыл в Баочай как раз к следующему акту драмы.