Выслеживая Вьет-конг Личные воспоминания участника программы «Феникс»

IX

Война приходит в Хаунгиа

Полковник Тхань оказался тем самым пресловутым «трудным примером для подражания», и его сменщик с самого начала стал испытывать трудности. Подполковник Доан Конг Хау прибыл в провинцию Хаунгиа со штабной должности в 25-й дивизии АРВН, где он славился тем, что любил играть в любимчиков среди своих штабных офицеров. Хау был красивым, хотя и несколько тщеславным офицером, склонным при любой возможности придираться к своим менее любимым подчиненным. Я познакомился с новым подполковником в день его прибытия и впечатлен не был. Он умел прихорашиваться, как женщина, и создавалось впечатление, что он не может пройти мимо зеркала, не остановившись, чтобы причесать свои черные волосы. Пришлось напомнить самому себе, что никто и никогда не сможет заменить полковника Тханя и что важно дать новому человеку справедливый шанс показать, на что он способен. Полковник Бартлетт чувствовал то же самое, и мы оба решили воздержаться от окончательного суждения, пока полковник Хау не получит возможность показать нам, на что способен. Если мы не ошиблись в выборе, то такая возможность представится весьма скоро.

После убийства полковника Тханя вьетконговцы активизировали подрывную деятельность в наших общинах. Коммунистические отряды разбились на небольшие ячейки, чтобы облегчить передвижение, и эти ячейки распространяли информацию о том, что наступление Нгуен Хюэ ведет к краху правительства Тхиеу. Коммунисты-политработники призывали население поддержать новое наступление, жертвуя рис, призывали подростков из народных сил самообороны и наших солдат дезертировать. В ближайших к реке Вамкодонг деревнях крестьяне начали укреплять свои хозяйственные постройки, чтобы защититься от предстоящих боев. Запасы риса, обычно хранившиеся в больших соломенных корзинах, стали исчезать, так как смекалистые крестьяне закапывали свои ценные запасы, чтобы уберечь их от потери. Тревожное «всеобщее восстание» НСС продолжилось, когда однажды ночью исчезло шестьдесят девять военнослужащих одного из подразделений уезда Чангбанг, прихватив с собой 144 единицы оружия. Позже сорок четыре пропавших подростка вернулись и объяснили, что их похищение организовали предатели в их группе. Тем не менее, тревожным было то, что многие из похищенных поддались на уговоры Вьетконга и добровольно согласились остаться в Камбодже для прохождения военной подготовки у коммунистов. Сочетание давних революционных связей Чангбанга и мощного наступления северовьетнамских войск сделало аргументы Вьетконга для впечатлительной молодежи как никогда убедительными. Падение провинции Куангчи и кровавая осада Анлока не могли не отразиться на жителях Хаунгиа, которые, видимо, начали сомневаться в исходе войны, когда северовьетнамские танки впервые появились к северу от Сайгона.

Мы были уверены, что провинция Хаунгиа будет атакована, и полковник Бартлетт направил шквал запросов на нанесение авиаударов по предполагаемым местам дислокации северовьетнамских подразделений в Камбодже. Все запросы были отклонены. В обычной ситуации штаб генерал-майора Джеймса Холлингсворта в Бьенхоа их бы поддержал, но сам генерал бóльшую часть времени проводил в вертолете в воздухе над Анлоком, наводя авиацию для нанесения ударов по трем северовьетнамским дивизиям. Холлингсворт, динамичный, ориентированный на действия офицер, однажды посетил нас в Дукхюэ. Когда майор Эби показал ему на нашей карте базовый район вьетконговцев, известный как ручей Ратьнюм, возмущенного генерала чуть разбил апоплексический удар — он помнил район базирования Ратьнюм еще по предыдущей командировке и был поражен тем, что никто до сих пор «ничего не сделал» с этим местом. Когда майор попытался объяснить проблему мин-ловушек, разгневанный генерал прервал его:

— Вы когда-нибудь слышали о воздухе, майор? Вы уже запросили авиаудары?

Когда бедный майор Эби попытался объяснить, что все наши запросы были отклонены штабом генерала, Холлингсворт прогремел:

— Запросите их сейчас, черт побери, и вы их получите! Я хочу, чтобы этот ручей превратился в одно гигантское озеро!

Но сейчас, как бы мы ни старались, Хаунгиа имела слишком низкий приоритет, чтобы отвлекать жизненно важные вылеты из Анлока; мы не вступали в реальные боевые действия с противником. В результате лучшее, что можно было сделать, — это следить за растущим числом северовьетнамских подразделений, которые обнаруживались на расстоянии удара от провинции, и готовиться к худшему.

В конце апреля северовьетнамцы наконец-то нанесли удар. Впервые я понял, что мы в беде, когда заметил одного из вьетнамских радистов, сгорбившегося над своей трубкой в серьезном разговоре со штабом уезда Кути. Взволнованно переговариваясь, начальник уезда Кути сообщал, что жители общины Чунглап начали эвакуироваться из своих домов. Из правительственного подразделения, расположенного на сторожевом посту к югу от общины, докладывали, что оттуда идет поток беженцев. Целые семьи грузили рис и прочее движимое имущество на телеги, запряженные волами, и покидали место проживания так быстро, как только могли.

Это могло означать только одно. Враг занял Чунглап, и люди бежали от неизбежных военных действий, которые за этим последуют. Я быстро оповестил полковника Бартлетта и вернулся к радиостанции. Дежурный офицер пока не решился вызвать подполковника Хау, так как он, в отличие от полковника Тханя, не любил, когда его будили по ночам. Поэтому дежурные не хотели беспокоить его по любому поводу и вызывали вместо него его заместителя.

К тому времени, когда подполковник Хау узнал о сложившейся ситуации и полковник Бартлетт смог донести до него необходимость своевременного реагирования, было уже слишком поздно. Когда правительственные войска, наконец, прибыли на окраину общины, чтобы вступить в бой с противником, они попали под шквальный огонь сильно окопавшихся захватчиков — общину Чунглап занял северовьетнамский 101-й полк, получив приказ окопаться и держаться, по крайней мере, до тех пор, пока община не будет уничтожена.

В течение следующих тридцати шести часов мы знакомились с новой тактикой противника. Захват населенного пункта был излюбленным приемом коммунистов. Люди становились заложниками, и перед командиром вставала дилемма: как выбить врага, не вызвав лишних жертв среди мирного населения. Такая тактика сводила к минимуму преимущество правительственных войск, обусловленное их превосходством в огневой мощи. Если бы сайгонские войска не проявили сдержанности, то в последующих страданиях и разрушениях население обвинило бы правительство.

В Чунглапе северовьетнамцы решили действовать по-другому. Войдя в общину вскоре после полуночи, они сообщили жителям, что скоро начнутся ожесточенные бои, и призвали их покинуть район. Отсюда и исход воловьих повозок, которые предупредили нас о предстоящем сражении. Пока люди грузили свое имущество, дисциплинированные регулярные войска Ханоя начали окапываться, устанавливая зенитные пулеметы и обеспечивая достаточную глубину и прикрытие своих позиций для защиты от ударов с воздуха, о которых они знали и на которые надеялись. Северовьетнамские войска прикрывали подступы к общине из автоматического оружия, а минометы полка готовились вести огонь по правительственным войскам, продвигавшимся по открытым рисовым полям, окружавшим общину. Военнослужащие 101-го полка как бы предлагали правительству вытеснить их из Чунглапа ударами авиации и артиллерии. Их целью было заставить командующего правительственными войсками «уничтожить общину, чтобы спасти ее».

Община Чунглап — это переселенческий район, населенный в основном беженцами, чьи родовые дома находились в нескольких километрах к северу, на землях, контролируемых вьетконговцами. Таким образом, Чунглап (что, по иронии судьбы, переводится как «нейтральный») был контролируемым правительством населенным пунктом, среди жителей которого было необычайно много семей революционеров. Это были не те люди, которых можно было бы назвать нейтральными. Если бы северовьетнамцам удалось заставить правительство уничтожить деревню, то коммунистические пропагандисты смогли бы призвать ее жителей вернуться в «безопасные» или «освобожденные» районы. Для многих жителей общины Чунглап это означало возвращение в дома своих предков.

Поскольку штурм подступов к общине потребовал бы значительного тактического опыта и определенных потерь, командир 25-й дивизии АРВН, отвечавшей за оборону Чунглапа, решил бомбить позиции НВА. Дисциплинированным ополченцам Хаунгиа, которые, вероятно, смогли бы выбить северовьетнамцев и без авиаударов, такой возможности не дали. Это возмутило полковника Бартлетта, который заметил, что для того, чтобы коммунистическое подразделение вошло в Чунглап, ему необходимо было незамеченным пробраться через район действий 25-й дивизии, и теперь, не сумев прикрыть общину от проникновения противника, командир АРВН собирался уничтожить ее ударами с воздуха, тем самым сыграв на руку врагу.

Авиаудары оказались потрясающими по своей ярости и точности, но упорным войскам 101-го полка удалось удерживать Чунглап почти тридцать шесть часов. К моменту отхода одна из деревень общины перестала существовать, а соседним деревням был нанесен ущерб различной степени тяжести. В общей сложности от бомбардировок лишились крова более трехсот семей, в которых проживало несколько тысяч человек. Даже если бы никто из них не внял призывам коммунистов перебраться на прежние места, операция была бы признана противником успешной. Ценой всего нескольких жертв Чунглап был разрушен наполовину. Пока 101-й полк восстанавливался в Камбодже, правительству Сайгона предстояло заботиться о беженцах и восстанавливать разрушения, причиненные собственными ВВС.

Вскоре после окончания боя я вместе с начальником отдела Военной службы безопасности капитаном Сангом посетил Чунглап. Пробираясь среди жалких развалин деревянных и жестяных домов общины, мы убедились, что наша победа была неполной. Когда мы подошли к груде искореженной жести, где несколько женщин искали хоть что-то пригодное для спасения, одна из них подняла голову. Тряся пальцем в сторону Санга, она начала горько обличать американцев за разрушение ее дома, не зная и, конечно, не обращая внимание на то, что я могу ее понять. Когда она выплеснула свои чувства, я был поражен ее обвинениями. Ведь ее дом разрушили южновьетнамские «Скайрейдеры», а не американские ВВС! В этот напряженный момент я набросился на удивленную домохозяйку с сарказмом, заявив ей, что если ей не нравятся результаты операции, то она должна обратиться к местному командиру АРВН или северовьетнамскому политруку, но не вмешивать в это дело американцев, но как только закончил свою тираду, то понял, что все это было бессмысленно. Для этой женщины все самолеты прилетали из Америки, и ей было все равно, кто их пилотирует. Ее дом сравняли с землей, ее жизнь была нарушена, и никакие политические препирательства не могли этого изменить. Эта встреча оставила меня расстроенным и подавленным на весь оставшийся день. Только что мне открылось еще одно из главных сильных сторон Вьетконга — какие бы грехи ни делал противник, какие бы тактические или политические просчеты не допускали его бойцы и начальники, они все равно оставались теми, кем я никогда не смог бы стать, сколько бы языков ни выучил, — вьетнамцами.

Разрушение Чунглапа стало преддверием грядущих событий в Хаунгиа. Возможно, я был потрясен, впервые увидев результаты тактических авиаударов в тот день, но вскоре должны были произойти события, которые настолько глубоко вовлекут нас в войну, что мы будем не только вызывать тактические авиаудары, но и запрашивать удары с летящих на большой высоте бомбардировщиков B-52 в рамках операции «Арклайт»[34]. Одиннадцатого мая 1972 года наступление Нгуен Хюэ нанесло удар по провинции Хаунгиа.

*****

Было четыре утра, когда полковник Бартлетт постучал в мою дверь и крикнул:

— Лучше вставай и отправляйся на командный пункт, Стью. НВА заняли общины Локзянг и Аннинь. Похоже, что мы наконец-то получим свою долю от наступления Нгуен Хюэ.

«О Боже, — подумал я, натягивая ботинки, — как бы мне хотелось, чтобы полковник Тхань был жив!» Если северовьетнамцы заняли две общины, то у нас были серьезные проблемы. Для проведения такой операции потребовалось бы не менее полка.

На командном пункте собралось все руководство провинции. Наши коллеги с мрачными лицами сидели у радиостанций, напряженно пытаясь уловить плохие новости, поступавшие из уездов Дыкхюэ и Чангбанг. Начальники обоих уездов сообщали, что в их районы идет массовое проникновение северовьетнамских регулярных войск. По словам начальника уезда Дыкхоа, через границу хлынуло такое количество вражеских войск, что он был вынужден отдать приказ об отводе войск практически со всех сторожевых постов в северной части своего уезда. Пока он говорил, мы слышали звуки минометного, ракетного огня и стрельбы безоткатных орудий.

Не менее мрачными были и новости из уезда Чангбанг. Вражеские войска уже вошли в сердце общины Локзянг и из 75-миллиметровых безоткатных орудий били по отставшим защитникам администрации общины. Уездные ополченцы также были вынуждены оставить ряд сторожевых постов на пути наступающего противника. Штаб уезда Чангбанг подвергся ракетному обстрелу.

В Хаунгиа вторглось более двух тысяч военнослужащих 24-го и 271-го ханойских полков. Вооруженные недельным запасом продовольствия и боеприпасов, солдаты этих двух частей получили приказ любой ценой захватить и удержать местность. Их появление вызвало обычный поток беженцев — жители деревень покидали новую зону боевых действий. Северовьетнамские захватчики были ветеранами нескольких ожесточенных боев последних недель и не теряли времени, подготавливая поле боя для длительной обороны только что освобожденной территории. В течение всей ночи 11-го мая они окапывали свои позиции, прокладывали провода связи, устанавливали наблюдательные пункты. Вражеский командир отправил один взвод для оборудования блокпоста и отрезания Дыкхюэ от столицы провинции Баочай, а одной из своих рот приказал захватить сторожевой пост в общине Аннинь, расположенную на ключевом перекрестке между Баочаем и Чангбангом.

С поста в Аннине пришло встревоженное сообщение — солдаты слышали звуки земляных работ за пределами своих позиций. На посту находилась разношерстная группа ополченцев, полицейских, горстка подростков из НСС и гражданский староста общины. За пределами их крошечного глинобитного форта целая рота северовьетнамцев готовилась к атаке. Когда староста судорожно попросил подкреплений, его голос надломился.

То, что произошло дальше, было одним из тех странных, совершенно необъяснимых событий, которые могут оказывать решающее влияние на исход военной кампании. Утратив преимущество внезапности, северовьетнамское подразделение отложило атаку на сторожевой пост еще на час, дав тем самым сильно уступающим по численности и вооружению защитникам время на подготовку к обороне. В то же время подполковник Хау приказал двум ротам ополченцев готовиться к переброске на грузовиках к осажденному посту с первыми лучами Солнца — или, если понадобится, раньше.

В итоге коммунистическое подразделение атаковало крошечный пост около пяти часов утра. Штурму предшествовал минометный обстрел, после чего северовьетнамцы выскочили из своих неглубоких окопов и по открытому полю устремились к цели. Небо сразу же осветилось сигнальной ракетой, выпущенной защитниками, которые открыли шквальный огонь по атакующим. По меньшей мере пять северовьетнамцев сразу же упали, и атака захлебнулась. Ошеломленные северовьетнамские войска отступили на безопасные позиции, чтобы еще раз обдумать возникшую проблему. Солдаты марионеточного правительства показали зубы.

Восстановить причину того, что произошло дальше, невозможно. Ответ на этот вопрос знает только командир северовьетнамской роты, а опросить его после боя оказалось невозможно. Уцелевшие в бою северовьетнамцы (всего пять человек) знают только то, что они оставались в своих окопах до рассвета, поскольку не получили приказа ни на вторую атаку, ни на отход. В результате, когда взошло Солнце, все подразделение коммунистов все еще лежало в нерешительности на своих наспех подготовленных и открытых позициях. Защитники, видя, что противник находится так близко к их посту, начали вести прицельный огонь из стрелкового оружия по северовьетнамцам, которые в ответ еще ниже вжимались в свои норы. Отходить к этому времени было уже рискованно, но если бы пехотинцы НВА получили приказ, они вполне могли бы отступить. Но уже через час после восхода Солнца возможности обреченной северовьетнамской роты оказались исчерпаны — к месту событий подошло подкрепление, и битва за перекресток Аннинь началась.

Две роты ополчения применили классическую тактику огня и маневра и в течение часа преодолели позиции северовьетнамцев. В то время как одно подразделение вело настолько плотный огонь, что попавшие в ловушку северовьетнамцы вынуждены были пригибать головы, бойцы другого подразделения подбежали на расстояние броска ручной гранаты и планомерно уничтожали позиции противника одну за другой. За короткое время в своих окопах погибли 65 северовьетнамских солдат. Только пятеро попали в плен — и все они были ранены. Правительственные войска также взяли в плен одного вьетконговца — девятнадцатилетнего партизана из общины Аннинь, который выполнял роль проводника для северян. За зарослями в тылу вражеской позиции победившие правительственные войска обнаружили минометы подразделения, брошенные минометчиками в целости и сохранности при бегстве. Рядом с минометами, по всей видимости, был расположен командный пункт роты, и бойцы даже подобрали бинокль китайского производства, который командир роты, видимо, выронил, когда бросал своих подчиненных. От расправы спаслись только минометчики и группа управления роты, остальные погибли в своих норах, ожидая приказа, который так и не поступил. Потери правительственных войск составили один лейтенант, погибший во время штурма, и пять человек, получивших ранения. Таково оказалось наследие годичного поиска полковником Тханем хороших командиров.

Мы с коллегами прибыли на место боя вскоре после штурма. Осматривая кровавую бойню и захваченную добычу, трудно было поверить, что наши скромные ополченцы смогли так легко разгромить регулярное северовьетнамское подразделение. Было затрофеено все оружие вражеской роты, и наши бойцы с гордостью складывали свою впечатляющую добычу у дороги. Пятьдесят пять автоматов АК-47, несколько пулеметов, шесть или семь РПГ, три миномета. Были захвачены полевые телефоны и планшет с картами командира.

Осмотрев трофеи, мы с двумя моими вьетнамскими коллегами из разведывательного отдела приступили к мучительной работе по обыску каждого павшего врага. Позиции роты были оборудованы в форме подковы, по одному человеку в ячейке. Глубина каждого одиночного окопа составляла всего метр-два — как раз достаточно, чтобы солдат НВА не попадал под прямой огонь стрелкового оружия. Остановившись у первого окопа, мы освободили его обитателя от рюкзака горчичного цвета, из которого извлекли многочисленные документы и другие предметы, представляющие разведывательный интерес. Каждый из павших солдат НВА был одинаково одет и имел единообразное снаряжение: холщовую шляпу для тропиков с надписью на русском языке, черные резиновые «сандалии Хо Ши Мина» китайского производства, оливковую униформу, овальную флягу, три гранаты с деревянными ручками на ремне, холщовый тубус с несколькими фунтами сладкого сушеного риса, сто пятьдесят патронов к АК-47 в полиэтиленовом пакете, нейлоновый гамак, и небольшой набор туалетных принадлежностей. Каждый солдат также имел два дополнительных магазина к АК-47. С учетом трех полных магазинов каждый солдат нес двести сорок патронов и три гранаты — почти втрое больше основного боекомплекта. Очевидно, что ханойские войска пришли воевать, хотя до данной роты это не дошло. Из почти пятидесяти убитых автоматчиков, которых мы проверили, удалось найти только одного, который расстрелял все тридцать патронов из первого магазина. Большинство неудачливых жертв израсходовали менее двадцати патронов. Еще одним немым свидетельством огневой мощи наших войск и храбрости их противников стал тот факт, что более половины трупов были перевязаны. Большинство раненых северовьетнамцев перевязывали себя сами, а затем продолжали сражаться до тех пор, пока их не подавили. Некоторые из них перевязывали свои раны трижды, прежде чем потерять сознание.

Среди десятков собранных нами документов оказался и список личного состава роты. В нем значилось восемьдесят три фамилии, из которых семьдесят мы только что убили или взяли в плен. Позже я допрашивал молодого северовьетнамского сержанта, раненого в голову — единственного командира подразделения, выжившего в бою. Он был не очень сговорчив, и во время допроса его рана постоянно открывалась и сочилась кровью, но все же он пролил свет на произошедшее. По его словам, подразделение ожидало, что защитники сторожевого поста, которых превосходили численно, будут бежать, а не пытаться обороняться от таких превосходящих сил. Ожесточенное сопротивление застало их врасплох. На вопрос, почему он и его бойцы не отступили, ошеломленный сержант смог ответить только, что приказа на отход никто не отдавал, и поэтому бойцы остались на своих местах.

Весть о нашей победе быстро распространилась. Уже через несколько часов из Сайгона прилетел вертолет с телевизионной съемочной группой. Сюжет о победе ополченцев над одной из регулярных частей Ханоя был слишком хорош для правительственных СМИ, чтобы его упустить. С момента начала наступления Нгуен Хюэ хороших новостей было крайне мало.

Победа в Аннине изменила мировоззрение наших войск. Это было похоже на волшебство. Еще несколько часов назад руководство провинции с опаской косилось на радиоприемники, слушая плохие новости из Дыкхюэ и Чангбанга. В тот момент мало кто из них мог предположить, что наши войска смогут противостоять северовьетнамцам, но неожиданный поворот событий все изменил. Наши ополченцы разгромили регулярные войска противника без помощи авиации и вертолетов, и это достижение произвело на моральное состояние эффект разорвавшейся бомбы. Хваленые северовьетнамцы были побеждены, и теперь, когда все об этом узнали, пора было приступать к делу. С первого момента вторжения, независимо от того, насколько сложной становилась обстановка, в штабе и в ополчении провинции царил уверенный, агрессивный, победный дух. Дух Аннинь, как стали называть этот феномен наши коллеги, дал нашим войскам своевременный заряд уверенности в себе. Теперь они знали, что могут сражаться и побеждать, несмотря на потерю полковника Тханя.

Победа 11-го мая стала началом трехнедельной серии боев, завершившихся отступлением оккупантов. В этот период силы ополчения провинции Хаунгиа заслужили репутацию лучших во Вьетнаме. Только в уезде Чангбанг наши войска получили помощь от 25-й дивизии — там из дивизии был выделен один батальон для зачистки от северовьетнамских войск общины Локзянг. Эти войска быстро приобрели дурную славу из-за своего плохого поведения и недостаточной агрессивности. В течение одного трехдневного периода войска 25-й дивизии неоднократно пытались продвинуться в общину, и при каждой попытке командир АРВН приказывал своим солдатам отступить, а затем проводил остаток дня, беспорядочно вызывая авиацию для нанесения ударов по невидимым целям, видимо, надеясь на удачное попадание во вражеский миномет.

В то время как войска 25-й дивизии в Чангбанге с трудом справлялись со своей задачей, военные силы Хаунгиа продолжали доставлять коммунистам неприятности. Единственным способом ослабить давление на Дыкхюэ было оттеснение северовьетнамцев за реку в Камбоджу. Для этого правительственные войска должны были войти в оккупированные деревни и вступить в бой с северовьетнамской пехотой. Как и в Локзянге, когда наши войска подошли к занятым деревням, они были встречены минометным и стрелковым огнем. Но силы Хаунгиа продвигались вперед до непосредственного соприкосновения с противником, а затем наносили авиационные и артиллерийские удары по выявленным позициям противника. Результат был предсказуем. Поскольку огонь велся по выявленным целям, он оказывал разрушительное воздействие на северовьетнамских пехотинцев. В ходе майских контратак по освобождению деревень Дыкхюэ погибло более пятисот вражеских солдат ценой гибели восьмидесяти пяти наших бойцов. Подразделение 25-й дивизии в Чангбанге настолько плохо справилось со своей задачей (в мае оно уничтожило девятнадцать солдат НВА), что командир 25-й дивизии полковник Ту обругал своих командиров и пригрозил отправить их в роту ополченцев Хаунгиа «учиться воевать».

К концу мая наши войска вытеснили северовьетнамцев из большинства общин Дыкхюэ, но северовьетнамские пехотные части все еще упорно цеплялись за базовые районы на нашей стороне реки. Находившиеся за рекой ханойские войска обошли на пути в Хаунгиа сторожевой пост 83-го пограничного батальона рейнджеров. Теперь они решили, что пришло время уничтожить пограничников, присутствие которых угрожало их путям снабжения в Хаунгиа.

Первый снаряд северовьетнамцев прилетел в звездообразный сторожевой пост рейнджеров во время утреннего построения — 122-мм боеприпас взорвался прямо в центре строя и унес жизни двадцати двух человек. Началась осада 83-го батальона. В течение следующих двух недель коммунисты обстреливали изолированный пост из всех имеющихся в их арсенале орудий, включая американские 105-миллиметровые гаубицы, захваченные ими в начале года у камбоджийской армии. Северовьетнамские саперы и пехота неоднократно штурмовали периметр поста, но рейнджеры держались. На протяжении более чем недели давление на рейнджеров было настолько велико, что они не могли даже похоронить своих погибших, а смрад смерти в воздухе стал нестерпимым. Наконец, под покровом ночи им удалось похоронить своих товарищей в братской могиле на территории базового лагеря.

Однажды вечером мы получили от рейнджеров панический сигнал о помощи. К их периметру приближались танки! Мы быстро вызвали ударный самолет, чтобы «немного пролить свет» на проблему защитников, которые сообщали, что их вот-вот настигнет северовьетнамская бронетехника. Прибытие ганшипа заняло около тридцати минут, и когда AC-119 сбросил на парашюте над осажденным сторожевым постом одну из своих осветительных бомб силой в миллион свечей, местность вокруг оказалась залитой светом на километр во все стороны. Примерно в пятистах метрах к северу от поста пограничников летчик заметил крытый армейский грузовик, спешащий на запад. Это и были северовьетнамские «танки», перевозившие боеприпасы для северовьетнамских артиллеристов. Времена, когда тысячи велосипедистов-носильщиков с трудом переносили грузы, пробираясь по «тропе Хо Ши Мина», прошли — в наличии были более эффективные грузовики «Молотов» советского производства[35].

*****

Двадцать седьмого мая 43-я группа советников потеряла своего первого американца с момента моего приезда. Это произошло, что и неудивительно, в моем «старом доме» — уезде Дыкхюэ. В тот день силы ополчения Дыкхюэ начали в глубине общины Аннинь операцию, представлявшую собой разведку боем вдоль дороги № 7 при поддержке нескольких бронетранспортеров 25-й дивизии с целью определения степени присутствия северовьетнамцев в общине. Мы знали, что потрепанные остатки двух вторгшихся полков отходят в Камбоджу, но мы не знали, какие силы противник оставил в качестве прикрытия и где они находятся. Операция в Аннинь должна была развеять эту неопределенность, что, несомненно, и произошло.

Операцию сопровождали два советника из группы Дыкхюэ — капитан Эд Швабе и штаб-сержант Ричард Арсенó. Швабе и наши ополченцы были переброшены на лодках на западную окраину общины по реке Вамкодонг, а механизированная колонна 25-й дивизии подошла с востока по дороге № 7. Вскоре подразделение АРВН, встретив небольшое сопротивление, захватило бункер противника. В ходе короткой перестрелки погибли два северовьетнамских солдата. Третий человек, получивший ранение лица и истекающий кровью, был взят в плен. Военнослужащие связали пленного, завязали ему глаза и посадили в одну из машин, чтобы вывезти из общины.

Еще западнее, мимо кладбища, двигалась другая колонна, когда северовьетнамцы устроили хорошо подготовленную засаду. Сержант Арсенó, который переносил радиостанцию, был мгновенно убит взрывом гранаты B-40. (Ничто так не пугало северовьетнамцев, как американец с рацией). Взрыв свалил капитана Швабе с ног и осыпал его осколками, после чего северовьетнамские солдаты открыли шквальный огонь по ошеломленным ополченцам, которые укрылись за могильными плитами из песчаника. Несколько солдат погибли, пока ошеломленный и раненый капитан Швабе пытался укрыться на кладбище. Американского офицера спасло от гибели то, что храбрый вьетнамский переводчик вытащил своего начальника в безопасное место.

Я как раз обедал, когда до нас дошла весть о засаде. На командном пункте я обнаружил, что вьетнамские радисты ведут напряженные переговоры с подразделением, угодившим в засаду — оно все еще находилось под огнем и запрашивало артиллерийскую поддержку, в то время как несколько бойцов пыталось извлечь тела своих погибших.

Когда я понял, что сержант Арсенó мертв, меня охватило тошнотворное чувство. Этот уроженец Массачусетса совсем недавно присоединился к нашей группе. Статный, обходительный, с хорошим чувством юмора, сержант Арсенó сразу же пришелся по душе жителям Дыкхюэ, самостоятельно изучая вьетнамский язык. Он идеально подходил для работы в качестве советника и прекрасно ладил с вьетнамцами, которые чувствовали, что они ему нравятся. Теперь несчастный сержант стал жертвой наступления Нгуен Хюэ, и его тело везли в Баочай на бронетранспортере.

Когда весть о гибели сержанта Арсенó дошла до вьетнамцев в Дыкхюэ, многие из них не скрывали слез, оплакивая потерю своего нежного друга — далеко не малая дань уважения в районе, где смерть в бою стала повседневным событием.