В небольшой лужице галдели и толкались ошалевшие от солнца воробьи. Николай сидел на скамейке и чувствовал себя самой настоящей развалиной. Он выбрался в парк сразу после того, как Соня уехала в консультацию. Лениво шевельнулась мысль, что возможно и не в консультацию вовсе, или не только туда, но тут же затихла. Сидеть взаперти было невыносимо, и он вышел на улицу. До парка рукой подать, а там можно спрятаться в глубине и долго-долго гонять мысли по кругу. Соня осторожно предложила показаться доктору, который когда-то помог ей, а теперь помогает и Тимуру, но Николай наотрез отказался: еще не хватало прослыть психом. Как-нибудь справится сам. Это просто плохое настроение. Оно пройдет, как только он окончательно поправится и выйдет на работу. Каждый вечер перед сном Николай давал себе обещание проснуться полным энергии и сил и прекратить, наконец, хандрить и раздражаться по пустякам. Но открыв утром глаза, он с тоской понимал — ничего не выйдет, и сегодняшний день будет такой же мрачный, как вчера и как позавчера… Выть хочется. Иногда он заставлял себя принять контрастный душ, щурясь и вглядываясь в зеркало, не без порезов брился, щедро мазал лицо дорогим лосьоном и растягивал губы в улыбке. Но запала хватало ненадолго. К тому же, Соня сразу чувствовала его фальшь и не хотела подыгрывать. Да и правильно. К чему этот спектакль? Так и сидели, каждый занятый своим делом. Он бесконечно слушал длинные книги, изнемогая от безделья, а она уходила на кухню и раскладывала на столе узкие яркие ленты, собираясь делать картины. Но рисунок не получался, атлас сбивался в кучу, нитки путались, и Соня сгребала разноцветный ворох и раздраженно бросала в корзинку для рукоделия.
— А ты что? — спрашивал ее Тимур, выслушав тихое, почти монотонное, повествование Сони.
Смутные подозрения Николая в том, что Соня продолжает ездить в клинику, оказались небеспочвенны. Каждый раз она мучилась, но как неприкаянная приезжала к Тимуру. Его ровный спокойный голос, участие, теплые руки помогали пережить отчаяние. Она не могла достучаться до Коли и с каждым днем чувствовала, как теряет силу. Однажды ночью, когда снова тихо плакала в подушку, ей показалось, что произошедшая авария — это расплата за то, что она попыталась окончательно расстаться с Тимуром. Нужно было это сделать как-то по-другому. Не так резко, не так жестоко. Круг замкнулся, и она опять сидит рядом со своим учителем и просит совета, как наладить разваливающуюся на кусочки жизнь.
— А я просто живу. Как во сне. Я пыталась, много пыталась расшевелить Колю, но что-то с ним случилось. А я не понимаю, что… Он… он, как будто замерз…
Тимур хмурил темные густые брови, задумчиво тер ладонью лицо.
— Я думал, я отдал тебя в надежные руки, — расстроенно произнес он в сторону.
Соня сидела, поджав худые, как у цапли ноги, длинная ее коса уныло свешивалась на пополневшую грудь, устраивалась кончиками на круглом животе. Со стороны она напоминала нахохлившуюся от ветра и холода птицу, которая, как может, пытается защитить и спасти свое потомство.
Николай чертил прутиком головоломки у себя под ногами. Этот квадратик — он сам, кружок — работа и финансы, треугольник — Соня. Как бы всё это совместить? Ведь еще совсем недавно его хватало на многое: любить Соню, зарабатывать деньги и откладывать кое-что на будущее. А теперь даже на лекарства пришлось взять у мамы. Он с досадой отбросил ветку и откинулся на спинку скамейки, провожая взглядом женщину с коляской. Уже совсем скоро родится его сын, а папаша сидит здесь и льет слезы. Противно. До конца лета ему обязательно нужно успеть вернуться к работе. Эх, если бы не зрение. К остальному можно приспособиться. Он вспомнил о доме.
В последний раз, когда заезжал к матери, ему было там так хорошо и спокойно, что хотелось уткнуться в ее теплое плечо, прижаться, как в детстве и подождать, когда все неприятности пройдут стороной. Ольга Ивановна уловила настроение сына и снова принялась за свое:
— Сынок, возвращайся домой, к Томочке. Она тебя живо на ноги поставит. Смотреть же на тебя страшно! Похудел, как Кощей, осунулся…
Николай молча мотал головой. Он сидел на удобном диване, который сам и покупал матери, рассматривая полки с книгами, вычурные вазы — подарки на праздники, вышитые золотом иконы, и ему хотелось остаться здесь и больше никуда не торопиться, ничего не решать, ни о чем не думать.
Если бы мама хорошо отнеслась к Соне, то можно было на время переехать сюда. А Сонину квартиру сдавать. Не очень большие, но такие необходимые деньги. Но тут же отмахивался от этой глупой затеи. Дожился. Вместо того чтобы обеспечивать семью, скулит, как побитый щенок и к мамочке под теплый бок мечтает забраться. Осталось только ее пенсию себе присвоить. Тяжело вздыхал и уходил, чувствуя на себе расстроенный взгляд матери. Всем он доставляет одни лишь хлопоты. Поэтому в одиночестве виделось спасение. Только куда ему сбежать?
Приехал к Соне и снова попытался жить и строить планы. И снова, как будто в компьютерной игре — вроде бы, что-то делаешь, куда-то идешь, разговариваешь, а всё вокруг нереальное и искусственное. Иллюзорная красочная картинка, нет-нет, да и исказится, пойдут поверх кривые помехи, дрогнет изображение, снова выправится, а потом и вовсе исчезнет, рассыпется на ячейки. Соня тоже это чувствовала, поэтому старалась не досаждать. А Николаю нестерпимо хотелось, чтобы она его растормошила, зацеловала и вообще вдохновила на жизнь, как это случилось, когда вспыхнул их роман. Пустыми глазами смотрел он в прошлое, где был счастлив. Наощупь бродил там, выискивая кусочки радости, которые можно перетащить в настоящее. Понимал, что это невозможно. Нужно строить всё заново, но почему-то боялся. Страх буквально его парализовал.
— Коленька, тебе просто нужно отдохнуть, — ворковала Соня. — Всё наладится, всё будет хорошо. Тимур говорит, так бывает после сильного стресса…
Николай медленно поднял голову:
— Тимур? — и тут же сник. — Тимур, так Тимур, — усмехнулся криво, одним уголком рта.
Поинтересовался безразлично, как будто уточнил для себя:
— Ты снова к нему ездишь?
— Я ищу выход, Коленька. Ищу совета. Нужно же что-то делать с твоим состоянием? Ты себя гробишь…
Она помолчала и добавила:
— И меня заодно.
Николай внимательно посмотрел на нее, будто пытался вникнуть, чего в ее словах больше: беспокойства или обвинения. Показалось, второго. Он слабо трепыхнулся, как дергается из последних сил муха в паутине, но быстро и покорно затих. Сил ревновать и выяснять отношения, не было. Молча лег на диван и отвернулся лицом к стене. Уныло завыл, забухтел желудок, а на душе стало совсем тошно. Соня тихо подошла ближе и протянула руку, чтобы погладить его по волосам, но вдруг нерешительно замерла и бесшумно отступила.
Николай проснулся рано утром и понял, если он сейчас не уедет отсюда, хотя бы на время, он больше с этого дивана не встанет. В комнате было едва светло. Соня тихо спала с краю, длинные волосы, собранные в хвост, закрывали часть лица, одеяло сбилось в сторону, обнажив хрупкое плечико. Николай на мгновение залюбовался ею — такая светлая, чистая… Не испортил ли он ей жизнь своим появлением? Не погубил ли? Но тут же решительно оборвал свои мысли: он ее не бросает. Ни ее, ни ребенка. Почему-то вспомнилось правило при разгерметизации салона самолета. Сначала надеть маску взрослому, потом позаботиться о детях. Так и здесь. Ради Сонечки и малыша он на время покинет квартиру, где ему невыносимо душно и тоскливо. Наберется сил, вернется на работу, а уж потом сможет снова окутать их заботой и вниманием. Всё наладится. Всё будет хорошо. Николай даже улыбнулся своим мыслям. И как раньше ему не пришло в голову такое просто и одновременно рациональное решение?
Соня не спала. Она сквозь ресницы наблюдала за сборами Николая. Слышала, как он осторожно, стараясь не шуметь, оделся, потом затих и вдруг нежно поцеловал ее в волосы, а потом почти бесшумно открылась и закрылась входная дверь. Внутреннее чутье безошибочно подсказало, что Коля вышел не в магазин и не просто прогуляться. В животе перевернулся ребенок, и Соня улыбнулась. Раз Коленька так решил, значит, так сейчас надо. Она ему доверяет и терпеливо подождет, когда он исцелится и вернется к ней таким, каким он был до аварии.
Николай торопливо шагал по знакомому маршруту. Он где-то читал, что у каждого человека должно быть свое место силы. Место, где он черпает энергию, наполняется ею, а потом может жить, творить и действовать. Ошибиться с этим местом почти невозможно — и душа, и разум подскажут. Встречи с Тамарой Николай не боялся, хотя теща и намекнула, что дочь ее сильно переживает, а оттого творит разные глупости. Но одно лишь появление Николая в доме должно снова наладить и упорядочить жизнь. По лицу скользнула усмешка: сильно он на такой исход не рассчитывал бы, да и откровенно говоря, не хотел. А может, просто старался себя уговорить, что ему всё равно. Неприятно слышать, что женщина, с которой прожил больше двадцати лет, быстро его забыла, да еще и кажется, подобрала замену.
Он нашел глазами окна квартиры. А что если Тамара сейчас не одна? Но тут же себя одернул: какая разница! Он же не к ней идет. Он просто хочет побыть в знакомой, привычной обстановке, сесть в любимое кресло, укрыться мягким пледом, включить телевизор и слушать его с закрытыми глазами. Эту квартиру он знает, как пять своих пальцев и точно помнит, где стоит его любимая кружка, в каком порядке расставлены в сушилке тарелки и в каком ящике хранятся приборы. Не задумываясь, найдет всё, что пожелаешь. Он может поселиться в комнате Лёльки, чтобы не досаждать Тамаре. Это вынужденная мера и это ненадолго. Тамара тоже должна его понять. А квартира общая и права у него такие же, как у жены и дочери.
Тамары дома не оказалось. «Может быть, опять укатила на моря?» — с надеждой подумал Николай, оглядываясь в прихожей, но тут же заметил ярко-оранжевый уголок чемодана, выглядывающий из-за комода. Да и оставленная после завтрака в мойке посуда, явно намекала: хозяйка вернется. В холодильнике лежали продукты — немного, но они были, что тоже говорило в пользу скорого появления Тамары.
Николай прошелся по квартире, заглянул в спальню — никаких следов присутствия другого мужчины не было заметно. Он специально закрыл глаза и потянул в сторону дверцу шкафа. Потом поднял руку и нащупал стопку полотенец. Вытащил одно и довольно рассмеялся — хоть это и не его черное, махровое, а другое — с рыбами, но он убедился: он точно знает, где и что лежит. Теперь он перестанет нервничать и злиться, прекратит чувствовать себя беспомощным и быстро придет в себя. Неделя, может быть две, этого будет достаточно. Его мечта о счастливой жизни с Соней послужит ему стимулом. Только вот, лишь бы гонясь за мечтой, не пожалеть, что упустил что-то важное и дорогое.