Я думала, я счастливая...

Глава 36

У Ольги Ивановны они продержались неделю. Пожилая женщина давно привыкла жить одна и не собиралась терпеть в доме конкурентку. Хотя, какая там конкуренция… Соня безоговорочно сдалась в первые же часы нахождения в осажденной крепости. Ольга Ивановна обещание своё выполнила: и в церковь сходила, и помолилась изрядно, и водой святой обрызгала все стены и углы в квартире. Она совершенно бесцеремонно входила в комнату сына и, не обращая внимания на сжавшуюся в комок Соню, разбрызгивала щепотью воду из банки, попадая ей на лицо и на одежду. Потом тыкала сухим пальцем ее в плечо, нетерпеливо жестом сгоняла с места и продолжала окроплять диван, шкаф и цветы на окнах. Соня вжималась в стенку и безропотно ждала, когда Ольга Ивановна закончит ритуал и исчезнет у себя. Поначалу она даже не выходила поесть, и Николай приносил ей тарелки в комнату, а потом шел на кухню и мыл посуду, стараясь не обращать внимания на презрительный взгляд матери.

— И долго ты на побегушках будешь? — цедила она, аккуратно откусывая печенье.

Николай отмалчивался, ссориться с мамой сейчас нельзя. Придется терпеть. Он старался, как можно быстрее закончить с помывкой и уйти к Соне.

— Томочка с тебя пылинки сдувала. У нее ты приходил на готовый ужин, в чистоту, в уют, — снова зудела Ольга Ивановна, — а у этой твоей? Ни кола, ни двора… явилась-не запылилась к пенсионерке на шею… Даже посуду помыть не в состоянии.

— Мама! — не выдерживал Николай. — У Сони есть жилье, я же тебе объяснял. Мы скоро уедем. Можешь ты потерпеть немного? Ты же сама запугала Соню… она и выйти сюда боится!

Ольга Ивановна поджимала недовольно губы:

— Боится… ишь ты… Что я зверь какой? Значит, есть почему бояться. Вон, Томочка, меня что-то не пугается… Всегда рядышком, всегда поможет. А могла бы и от ворот поворот дать, после твоих-то выкрутасов.

Николай закатывал глаза, выдыхал, с грохотом ставил тарелку в шкаф и хлопал дверцей. Спорить — бесполезно. Для мамы ее слово — закон. Да и сердце у нее слабое, и возраст, к чему нервировать. В те дни, когда Николаю нужно было отлучиться, Соня цеплялась за него тонкими руками и с глазами на пол лица умоляла взять с собой. Но куда взять? В офис, на разговор с начальством? Или в поликлинику? Уговаривал, успокаивал, обещал вернуться скорее. Но как только за Николаем закрывалась дверь, Соня тихо проскальзывала следом и ехала к себе. Морщилась при входе в квартиру — уж очень сильно пахло здесь сыростью, как в подвале, только что мокрицы по стенам не ползут, но всё равно так ей было спокойнее. Она хотя бы могла расслабленно принять душ, разогреть в микроволновке нехитрую еду, купленную в гастрономе. Раздумывала даже, чтобы больше отсюда не уезжать, но Николай был непреклонен: в ее положении вредно дышать застоявшимся воздухом. А если еще и плесень пойдет? Нет, только после ремонта. Скоро станет совсем тепло, всё проветрят, он наклеит новые обои и в квартире будет хорошо и уютно.

Тревожные мысли стали теперь постоянными спутниками Сони и чтобы немного отвлечься, она по-прежнему навещала Тимура, делилась с ним своими переживаниями. Иногда ей казалось, он слушает невнимательно, как будто одну и ту же надоевшую запись. А иногда, наоборот, с сочувствием гладил ей руки и старался приободрить.

— Послезавтра меня выписывают, — поделился он новостью.

Соня почувствовала холодок в груди. Выписывают, значит, Тимур снова может исчезнуть. Как же тогда ей устоять на ногах? А вдруг он снова уедет на другой конец света? Она уже привыкла к его отеческому совету, покровительственному тону, небрежной насмешке над ее наивностью. С ним ей было спокойнее. Коля и Тимур — два самых важных человека в ее жизни.

— И куда ты?

— Не решил еще, Соня… не решил… Но в любом случае, я благодарен тебе за помощь… Если бы не ты… я не знаю, — и так обезоруживающе улыбался, что захватывало дух и щемило сердце.

— Ты… ты уедешь? — осторожно, через силу спрашивала Соня, стараясь не давать слезам пролиться наружу.

Тимур пожимал плечами, отмалчивался. Соня сквозь слезы улыбалась. Все, кому она доверяет и ищет сочувствия и тепла, рано или поздно исчезают. Кружат, кружат, как мотыльки вокруг керосиновой лампы, а потом растворяются в темноте. И только огонек за стеклом брезжит и колеблется, танцуя в одиночестве свой сине-желтый танец.

Больничный Николаю закрыли, и он с предвкушением засобирался на работу. Соня затравленно смотрела, как он воодушевленно гладит рубашку, выставляет будильник, чтобы не проспать, прикидывает, как лучше ему добираться на автобусе или пешком и на метро? Остаться с Ольгой Ивановной на весь день, было равносильно сидеть бок о бок в клетке с голодным тигром. У Сони даже не было сил жаловаться, как она боится и не хочет весь день сидеть взаперти. Но и расстраивать Колю ей не хотелось. Соня решила, ради него попытаться хоть как-то наладить отношения с его матерью. Полночи не спала, мучилась изжогой и судорогами в ногах, но терпела и рисовала воображаемые картины своих диалогов с Ольгой Ивановной. Утром даже рискнула выйти вместе с Колей из комнаты и приготовить ему завтрак. Правда, он выдал ей не ту сковородку, и вся яичница прилипла намертво ко дну, а когда Соня начала отскребать ее вилкой, на кухню прибежала Ольга Ивановна и запричитала, что ей испортили всё ее имущество. У Сони задрожала нижняя губа от обиды. Она так и застыла рядом с мойкой со сковородой в руке, не понимая, что ей делать дальше. Сковородку всё же отмыла и даже одернула Николая, который пытался ее перед матерью защитить.

Решив сделать приятное Ольге Ивановне, и хоть как-то ее задобрить, Соня сварила овсяную кашу, истратив почти всю пачку молока. Она вежливо пригласила ее к столу, в надежде, что та оценит ее старания, и они смогут хотя бы начать разговаривать. Но оказалось, Ольга Ивановна терпеть не может каши, а уж тем более на молоке. На воде еще, куда ни шло. А вот чай без молока она не пьет и теперь ей придется с утра пораньше идти в магазин. Соня покрылась красными пятнами и пообещала сходить сама. Она кинулась в комнату, чтобы одеться и тут поняла, что от переживаний уже не может сдерживать слезы.

Тем временем Ольга Ивановна набрала Тамару и заворковала с ней, называя ласково Томочкой, интересуясь ее самочувствием, причитая, как давно она ее не видела и как всегда ждет в гости. О своей новой соседке не упомянула, ни к чему пока расстраивать невестку. Но поглядывала ехидно, и говорить старалась, как можно громче. Соня всхлипывая, собрала немногочисленные свои пожитки и, ничего не сказав, тихо вышла на улицу. Придется поехать к маме. Здесь она не останется.

Николай весь день был как на иголках. Никак не мог сосредоточиться, чтобы разобраться с бумагами и даже не пошел на обед, надо было успеть составить краткий обзор данных. Но всё равно не справлялся. Несколько раз звонил Соне, пока не заметил недовольный взгляд начальника отдела, того самого молодого выскочки, который годится ему в ученики. Кое-как отсидев до вечера, помчался быстрее домой. От напряжения нестерпимо разболелась голова, глаза покраснели и слезились, будто он подцепил вирус, а капли он с собой взять забыл. Он был голоден, раздражен, да еще и душа не на месте: как там Сонечка? Домой ворвался, словно бежал на пожар и обнаружил темную пустую квартиру. Он сразу заглянул к себе в комнату. Пусто. Матери дома тоже не было. Впрочем, на его звонок она откликнулась сразу, как будто только этого и ждала.

— Мама, что случилось? Где Соня?

— Я откуда знаю? Я чай пью у Томочки.

Николай запаниковал и кинулся звонить Соне. Тут же нарисовались ужасные картины, как она попала под машину или неудачно упала и теперь находится в больнице, в роддоме, а может, уже и потеряла ребенка. Проклинал себя за то, что оставил ее без присмотра. Злился на мать, которая так и не помудрела и не захотела ни понять его, ни принять Соню.

— Да, Коленька, да. Не беспокойся, пожалуйста, я у мамы, — раздался тихий и какой-то заспанный голос.

— Но Соня… почему? Ты даже не предупредила…

— Я не могла. Мы с твоей мамой… в общем, я уехала. Побуду здесь. Мама, правда, еще не вернулась…

Николай бессильно опустился на мягкую скамейку. Он сидел, вытянув ноги, опираясь затылком о стену, и молча смотрел в темноту. Усталость навалилась на него со всех сторон, бесконечная суетливая беготня превратилась в ежедневный ритуал, только нет ей ни конца и ни края.

— Ты только, Томочка, не подумай! Я эту змею выведу на чистую воду. И Коля всё поймет. Ты только не горячись. Сколько лет вместе, разве из-за какой-то лахудры разбегаться? Не надо, Томочка. Пожалей себя, да и меня заодно. Ты мне как дочка…

Тамара улыбалась и кивала головой. Свекровь приехала к ней, позвонив уже у самого дома, и сбегать и прятаться было глупо. Ольга Ивановна таинственно сообщила, что ей нужно поговорить о личном, и через несколько минут предстала на пороге с коробочкой пирожных в руках. Не выгонять же. Тамара и так догадывалась, зачем к ней заявилась свекровь, и какой страшной тайной ей не терпится поделиться. Слушала в пол уха, доливала свежий чай, молча соглашалась, а сама смотрела на календарь и видела лишь одну дату, обведенную ее же рукой — дату, когда их с Николаем должны официально развести.