Я думала, я счастливая...

Глава 41

Спустя две недели Соня вернулась домой. Она вышла из роддома прозрачная до синевы, теперь уже окончательно похожая на неземного эльфа. В сгибах локтей разлились неровными буграми следы от безжалостных острых иголок, а волосы и кожа пропахли лекарствами и тем особенным запахом, который витает во всех больницах. Она вышла к Николаю совершенно безучастная, как заводная большая кукла. Казалось, что ее блестящие серые глаза превратились в стекло и даже не моргают. В такси Николай сжимал ее ледяные пальцы, не в силах найти нужных слов, потому что и сам еле сдерживался от переживаний и от рухнувшего в бездну счастья, о котором он так искренне размечтался. И получил щелчок по носу. Себя жалел в одиночестве, а Соню нужно жалеть прямо вот здесь и сейчас. Только где взять для этого силы? Так и сидели они рядом, но порознь, вместе, но каждый в своем измерении. Николай порывался проникнуть в сферы Сониной планеты, но она наглухо законопатила все щели, герметично окутала себя непроницаемой оболочкой, защищаясь от всех, кто мог бы заговорить о ребенке. Об исчезнувшем ребенке.

Несколько ночей она смотрела в краешек черного неба, которое нависало над городом, искала в нем хотя бы одну тускло мерцающую звездочку, которой можно присвоить имя Малыша. Била кулаками себя по телу, ненавидело его, проклинала. Худосочная и слабая она не смогла стать надежным убежищем для собственного сына. На что же вообще она тогда годится? Ее тело предало обоих — и ребенка, и саму Соню. Оно взбеленилось и захотело освободиться от ненужного ему груза. Оно поднимало давление, вызывало отеки, впрыскивала ядовитые вещества во все жидкости и медленно убивало. Оно объявило им бойкот. И Соня с малышом проиграли. Тело оказалось сильнее. Оно выплюнуло ребенка, посчитав, что он только мешает. Мешает разгонять кровь, нагружает сердце, давит на печень — он лишний. Так решило хрупкое тело. И малыш это понял и не стал цепляться за жизнь, слишком слаб, слишком мало шансов ему выделила беспристрастная природа.

Соня смотрела на проносящиеся мимо деревья, автобусы с размытыми лицами за стеклами, остановки и светофоры. По тротуарам по-прежнему спешили пешеходы, большие и маленькие, старые и молодые, катились коляски и самокаты. Соня не успевала заметить детали, пропускала мимо глаз фигурки малышей, неуклюже ковыляющих с матерями. Понимала только одно, никто ничего не заметил. Ее маленькая личная трагедия растворилась в огромности повседневной суматохи.

Машинально она еще подносила руку к животу, с удивлением проваливалась мимо уже несуществующего упругого шарика, упиралась пальцами в мягкую, похожую на рыхлое тесто, кожу.

Николай с отчаянием смотрел на оплакивающую своего ребенка мать. Хотя слез у нее и не было. На лице застыла маска, как будто всё его обкололи специальными препаратами и теперь ни одна мышца не в состоянии шевелиться. Гладкая, пугающая безмятежность. Он вспоминал, как хотел обрадовать Соню ремонтом, и как ему пришлось в последний момент везти, купленную так некстати коляску, обратно в магазин. Все последние дни слились для него в один долгоиграющий сериал, в котором известны все актеры, знаешь всех героев и, тем не менее, не можешь разобраться, где ты потерял сюжетную линию, и почему теперь ничего не понятно.

Соня вошла в квартиру, молча разулась и тихо скользнула в комнату. Николай с напряжением следил за ее реакцией. Но ничего не произошло. Она просто легла на диван и свернулась в клубок, оставив на обозрение только худые крылышки лопаток, да узкие, маленькие, как у ребенка, ступни в желтых носочках с легкомысленными бабочками. И вот эти желтые, цыплячьи носки его добили. Николай крепко зажмурился, сдерживая слезы, и сгорбившись, вышел на кухню. Уже много дней он уговаривал себя одной фразой: всё поправимо, никто не умер. Пока вдруг мозг не взорвался воплем: умер! еще как умер! и мантры твои не работают. Он обхватил голову руками и скукожился на новеньком стуле. Где-то наверху у соседей забарабанила в ванну вода.

Презентация и последующей за ней скромный фуршет, вполне удались. Маленькая уютная кофейня наполнилась друзьями, давнишними клиентами, а также зеваками, которые праздно шатались по улице и вдруг услышали музыку, взрывы смеха и аплодисменты. Тамара в длинном, сером платье цвета металлик была похожа на античную статую. Поблескивали в лучах приглушенного света стильные, похожие на стекляшки, серьги. Черные гладкие волосы касались плеч, а потом завивались концами наружу. Всё получилось! Тамара так переживала. Сколько раз она хваталась за телефон и судорожно записывала туда внезапно ее посетившие идеи, а какое количество текстов она напечатала и удалила, прежде чем нащупала то, что надо? А бесконечные просмотры сайтов с каталогами картин? Появилась мысль продавать в кафе маленькие сувениры, по картинам известных мастеров, изобразивших кофе и сладости. Много, много чего случилось за совсем короткий срок. В голове давно исчезла бесконечная и уже надоевшая кинолента с образами Николая, Сони и даже Лёльки, а вертится совсем другая, где есть интересные идеи, захватывающая новизна и ощущение свободы.

Подошел Женя, высокий, в голубой льняной рубашке, улыбаясь, протянул ей узкий бокал шампанского.

— За наше новое детище! Без тебя ничего бы не получилось.

Тамара рассмеялась. Женька, Женька… Ведь состоялся уже разговор, к которому Тамара готовилась так долго. Они сидели на камнях, глядя на темное вечернее море, прислушиваясь к глухому рокоту волн и каждый прекрасно понимал, зачем они приехали на этот отдаленный пляж. Рядом бегал Тимофей. На этот раз его собачье сердце и душа подвели. Он ничего не чувствовал. Не бегал между Женей и Томой, не хватал зубами его свободные штаны и край ее длинного сарафана, не тянул друг к другу. Просто радовался, не подозревая, что происходит. А может, потому что и не было никакой трагедии?

— Ты уверена, Том, что так надо? — спросил Женя, и не глядя на нее, запустил в сторону воды продолговатый, как яйцо камень.

— Да, Женя, — просто сказала Тамара и потрепала подбежавшего к ней Тимку.

Он радостно гавкнул, перебирая лапами, а потом прыгнул куда-то вбок и снова понесся по пляжу, как будто преследовал только ему видимую добычу.

— Получается, только проект? — задал он еще один вопрос.

— Да, только «Фамарь», — подтвердила Тамара. И еще если ты меня не уволишь, воспользовавшись правом директора, — пошутила она.

Женька улыбнулся, прищурился и посмотрел в море, где отсвечивали огоньки кораблей.

— Жень, я очень тебе благодарна. Правда. Но у тебя другой путь. Да ты и сам это понимаешь. Но от проекта я не оступлюсь, не рассчитывай. Ты еще устанешь отбиваться от моих идей, — морской прибой заглушил смех Тамары.

В сумерках, на фоне гор виднелись два силуэта — мужской и женский. Хлопала белыми крыльями широкая юбка, трепал зубами ветер свободные штанины и сидел рядом уставший пес с умными и всё понимающими глазами.

— Останься, ну, я прошу… — сильная рука пробегает по узкой худой спине.

— Не могу, Андрюш, никак не могу… — виновато звучит голос. — И так уже опоздала.

Лёлька торопливо подбирает разбросанную у кровати одежду. Сражается с лифчиком, расправляет чуть помятое легкое платье. Кажется, на подол капнул соус. Или это шоколад? Торопливо проходится по волосам расческой, косясь в отражение мужчины в зеркале. Он лежит неподвижно на простынях и даже не делает попыток ее проводить. Обиделся. Надо что-то решать. Босоножки не застегиваются, где эта чертова дырка? Глеб по-прежнему делает вид, что ничего не происходит, но ей становится всё сложнее скрывать свои поездки и переписку в телефоне. Запуталась. На днях чуть Глеба не назвала Андреем. А позавчера, целуя еще влажную после любви, кожу Андрея, пробормотала: как я тебя, Глебушка, люблю… Сама не поняла, как вырвалось, но только сегодня удалось вымолить прощение у Андрюши. Всё чаще и чаще он требует решить, кого она выбирает. А она не может. Пока не может. Еще один виноватый взмах ресниц и второпях захлопнутая дверь. Дома грешные глаза нужно спрятать. «Поздно? Да с Танькой забежали в кондитерскую, заболталась…»

А потом дни и ночи слились в серую муть. Ольга Ивановна тихой тенью скользила по квартире, прислушивалась к каждому звуку из комнаты сына. С укоризной смотрела на иконы слезящимися глазами, шептала один вопрос: когда? Сил нет больше ждать, когда Коленька оживет. Подходила к коричневой, оклеенной пленкой под дерево, двери, скреблась туда неслышно, как мышь.

— Коля… Коленька иди ужинать…

Тишина. Почти всегда тишина. Только изредка в ночи услышит, как хлопнет холодильник, зашуршит пакет с сыром и колбасой, а наутро в мойке останется одинокая кружка с веселым белым медведем на боку. Ну, хоть так.

Николай пожевав безвкусный, как будто картонный, бутерброд, возвращался на чуть продавленную тахту и закрывал глаза. Неизменно рисовалась картинка: салон самолета, ряды кресел, приветливая красотка-стюардесса с ярким платком на шее. Губы с красной помадой, ровные зубы, гладко причесанная головка и белоснежные перчатки, под стать лайнеру. Мельком смотрит на посадочный талон, указывает путь, как Моисей, исходивший длинный проход в самолете вдоль и поперек. Тимур тянет за собой безучастную Соню. Вот их места. Он заботливо укрывает пледом ее вечно зябнущие руки и ноги, укутывает, как тяжелобольную. Соня не возражает. Забирает у нее телефон, находит в контактах имя «Николай» и отправляет длинное сообщение. Он знает, о чем думает Соня, он может сформулировать ее мысли и передать их туда, где их всё равно не поймут. А потом самолет доставит их в Стамбул. Умчит подальше от триггеров, которые вызывают лишь слезы и истерики, прочь от серых давящих зданий, следом за солнцем. Оно поможет — исцелит, согреет, высушит влагу, это лучше, чем клиника рядом с мрачными елями, которые даже летом выглядят зловеще. Тимур гладит Соню по щеке, прижимает к себе ее голову, целует в русые поблекшие волосы. Она снова притворяется спящей.

Вот что видит Николай в своем воображении после того, как получил от Сони долгий текст, как кинжал, перерезающий артерию, питающую его жизнью. А ведь сначала Соня просто невинно попросила его оставить ее ненадолго одну.

— Всего на пару деньков, Коленька. Мне нужно собраться с мыслями.

Но когда он вернулся, ее в квартире уже не было. Метался, звонил, искал, пугался номеров телефона морга и сводок полиции. А потом пришло сообщение, и с тех пор в голове темно-синие ряды кресел и табличка, на которой перечеркнута сигарета и две электронные руки тянут друг к другу ремень безопасности.

Однажды не выдержал вздохов матери и гнетущего препарирования собственной души, собрался и поехал в дом, где был счастлив двадцать лет жизни. Квартира встретила его угрюмой тишиной. Она купалась в светлых сумерках, а через коридор бежал золотисто-красный луч заката, но в лицо Николаю неприязненно дохнули ледяным сдержанным «что еще понадобилось?»

Ничего. Ничего не нужно. Николай устало вздохнул и, глядя на лезвие луча, разделившего коридор на две неровные части, вдруг понял, что ему повезло, и он был счастлив дважды. Одна половинка счастья была большой и объемной, с разными гранями, а другая, крошечная, но от того еще более ценная. Смешивать их нельзя и лучше тихо уйти отсюда туда, где он может смаковать обе половины, в зависимости от настроения.

Еще через полгода квартира была продана. Николай от денег отказывался, и Тамара не нашла ничего лучше, чем просто перевести их ему на счет. С городом попрощалась легко и так же легко приняла свой новый дом, который вырос быстро, как гриб, на месте старенького жилища тети Клаши. Буфет из карельской березы, сломанные часы с кукушкой и даже кособокий кактус Геннадий переехали на правах старых хозяев. В прихожей ее, как в детстве, встречала и провожала тетя Клаша. Она стояла на большом валуне, зажав в руке красную косынку, и тревожно вглядывалась в море, куда недавно ушли Юрка и Валерий.

Тамара не торопясь, вышла на веранду. Это ее третья весна на море. В ноутбуке горит значок сообщения. Ох, и привередливый клиент этот Леонид Владимирович. Улыбнулась, вспомнив о роскошном букете, доставленном накануне. Так и стоит в вазе в столовой, раскрыв белые бутоны навстречу солнцу. Сегодня напросился на обед, якобы снова хочет сверить все материалы. Опять будет шутить, целовать ей руку и приглашать на морскую прогулку. Может быть, стоит согласиться? Есть в нем что-то такое, что притягивало и заставляло краснеть и смущаться, как старшеклассница на свидании.

Тамара закрыла глаза, наслаждаясь теплым морским ветерком и запахом первоцветов, над головой шелестели нежно-зеленые виноградные листья. Посидев так несколько минут, она потянулась и, накинув ветровку, побежала на пляж.

Больше книг на сайте — Knigoed.net