Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук

11

Семён Николаевич старался не шуметь и осторожно открыл дверь. Разница в атмосферном давлении подъезда и квартиры давила дверь и прижимала ее, так что Семёну Николаевичу пришлось приложить усилия. Квартира пахла маслом, блинами и кофе. Дочь, наверняка, уже спала. Жена, скорее всего, смотрела какой-нибудь фильм.

В их жизни было многое. При этом, у Семёна Николаевича и его жены было стойкое ощущение, что в их жизнях не было ничего. Они пытались избавиться от этого ощущения, выгнать из их жизней, как стойкий запах краски. Они открывали настежь окна, проветривая их дом.

Они растили дочь, покупали продукты, одежду и мебель, мечтали о чём-то и куда-то рвались. Но, как бы они не старались, им все равно было душно в трёх их совместных жизнях.

Семён Николаевич, то и дело загорался чем-то, ловил за хвост очередную искру и мастерил чего-нибудь этакое. Или строил. Выходило, обычно неуклюже, неправильно.

Два года назад он заплакал, оказавшись на новой даче. В ту осень, им досталось крошечное наследство (наследство, не то, чтобы очень маленькое, но говорю я так, потому что при слове наследство рисуются миллионы) в размере двухсот десяти тысяч рублей. На эти деньги Семён Николаевич хотел построить что-нибудь этакое, но решено было купить «что-то дельное».

Дельной оказалась дача, состоящая из домика в тридцать квадратов и полгектара земли. Владелица всего этого чуда — Тамара, человек грустный и старый. Из семидесяти пяти лет своей жизни, тридцать два она отработала на кухне рыбацкого судна. К быту она была не готова, хоть и всю жизнь о нем грезила. Она оставила в тридцати квадратных метрах своего дома невероятное количество хлама: чемоданы, мешки и коробки с вещами, посуду, ящики и свертки с давно гнилыми овощами, грязные мягкие игрушки, с десяток пар обуви. Оставшееся барахло создавало ложные фантазии о ее смерти или похищении пришельцами. Последнее предположение внесла дочь Семена Николаевича. Как человек очень маленький и свободный (пока не началась школа), он была также не ограничена и в предположениях.

Семён Николаевич, как я уже отметил выше, оказавшись на этой новой даче — заплакал. От чего он плачет сложно было понять. В его жизни, как ему самому казалось, хватало и грусти, и скорби, а теперь ещё и бессмысленного труда в виде разгребания завалов Тамары.