Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук

26

Дождь все ещё лил. Небо шло зигзагами. Между огромными чёрными облаками, проглядывало солнце. Из каждого такого облака-монстра, лил сильных и быстрый дождь. Между такими дождями, показывалось солнце. Оно, наверное, дарило надежду. Оно, вероятно, пыталось дать понять, что не все ещё кончено, что будет после этого ненастья тёплые и яркие дни.

Я позвонил жене. Сказал, что меня вызвали в полицию. Она одобрительно покивала в трубку и уведомила меня, что будет ждать моего возвращения. Она понимала и была рада, что полиция нуждается в моих услугах.

На первом этаже невеселого здания полиции, меня встретили двое охранников. Они словно специально делали вид, что не помнят меня и видят впервые.

⁃ Я к Михайлову, — сказал я охранникам.

⁃ Что за Михайлов? Ты кто? — набор вопросов был стандартным и максимально простым.

⁃ Михайлов меня ждёт, если нужно — позвоните ему.

⁃ Паспорт ваш, — спокойно сказал охранник. Человек он был не злой. Немного туповатый, но добрый. Ещё на выпускном из начальной школы, его первая учительница написала в его фотоальбоме «Защитнику класса!». Он воспринял это слишком буквально и стал охранником. Он думал, что является важнейшим звеном в системе охраны города. И это логично: если что-то случиться с полицией, кто будет охранять граждан?

Я дал ему паспорт. Он аккуратно и ровно вывел в журнале мою фамилию, имя, отчество, дату рождения. Этих данных ему показалось мало и он стал листать паспорт в поисках важных «улик». Нашёл страницу «семейное положение». Переписал всю страницу.

Семён Николаевич спустился к нам. Он был испуган.

⁃ Скорее, я жду вас! — он посмотрел на охранников, — Ваня, ты дурной что ли?

⁃ А че не так? — Иван был доволен видом красивой странице в журнале посетителей.

Семён Николаевич ругается? Он стерпел даже Булатова. А тут орет на бедного стража мира (который, к слову, охраняет и самого Семена Николаевича, и весь свой класс).

Мы поднялись в кабинет Семена Николаевича. В кабинете пахло сыростью. Из приоткрытого окна дуло прохладой.

⁃ Это конец, — сказал Семён Николаевич.

⁃ Что случилось? — я знал ещё не все здешние традиции и правила. Вполне возможно, что каждый вечер в этом отделении полиции, все бегали по коридорам с криками «это конец!».

Семён Николаевич взял со стола фотографию. Он молча протянул ее мне. На фотографии, плотно завёрнутые в пищевую пленку, лежали два туловища. Под пленкой мало что можно было разобрать. Лица — не видны. Очень много крови. Нет рук и ног. И красная от крови пищевая пленка.

⁃ Это Булатов. — сказал Семён Николаевич, — и Катя. И вот это было с ними.

Семен Николаевич показал на пакет для улик, лежавший на столе. В пакете была записка, прикрепленная к нескольким, исписанным от руки листам бумаги. Записка была короткой «это мой подарок Ротакору, взамен на свободу». Записка эта была странной, но довольно аккуратной. Производила она впечатление не наскоро выведенного сообщения вроде «купи хлеба», а целостного послания. Послания, понятно кому адресованного. К этой записке-посланию было пришито несколько листов с рассказом о Ротакоре. С тем самым рассказом, на который недавно наткнулся Семен Николаевич в интернете.

Я вскользь упомянул, что рассказ был «пришит» к записке. Так вот: в самой записке и листах с рассказом было шилом проделано три дырки. Через эти дырки, автор письма, прошил все страницы между собой белыми канцелярскими нитками. Так, как это делают обычно делопроизводители, сдавая материалы в архив.