Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук

31

Семён Николаевич писал что-то, сидя по другую сторону стола. За окном поднялся ветер.

⁃ Можно на «ты»? — спросил он.

⁃ Можно, — кивнул я в ответ.

⁃ И, называй меня Семён, — он улыбнулся, но вышло как-то истерично.

⁃ Хорошо.

Перед нами стояла задача: найти автора рассказа. Я искренне полагал, что он сможет объяснить нам и поведение Егорова и гибель Кати с Булатовым.

Я сказал «перед нами»? Любопытно. Я причислил себя к следователям. Самонадеянно с моей стороны. Неужели я настолько стремлюсь к славе, известности. Настолько мне хочется проявить себя и щелкнуть по носу всем: «Считайтесь со мной! Уважайте меня!». Насколько же нужно быть мелким и тщедушным, чтобы выстроить свою работу, свой труд вокруг двух лишь вещей: славы и денег.

Меня затошнило. От собственной тупой, идиотской внутренности. С таким настроением, можно хоть сейчас бросить практику, это дело с Семёном, вообще все бросить и уйти на стройку, мести дворы, мыть полы — все, что угодно. Лишь бы никто вокруг не знал и не видел этой моей пошлости.

⁃ Все в порядке? — спросил Семён.

⁃ Да, — ответил я.

Я прикрыл глаза. Я прекрасно понимаю своих пациентов. Многим, кстати, неочень нравится то, что я называю их пациентами, а не модным и актуальным словом клиент. Но, как бы не называть тех, кто отчасти по своей воли, а отчасти по велению внутреннего неспокойствия приходит ко мне — я их понимаю.

Я вспомнил как сам начал проходить анализ. После стандартной для психотерапии, душещипательной истории о несчастном детстве, наверное, на десятой встрече, я решил спросить у своего аналитика как она ведет записи о пациентах.

— А чем вызван такой интерес? — переспросила тогда мой психоаналитик.

— Ну, мне интересно, как будущему вашему коллеге, как правильно вести записи, составлять ли каталоги и так далее, — пояснил я.

— Вы составляете каталог? — удивилась она, — Какой? Чей?

— Я стараюсь выстроить записи о пациентах соответственно их возраста, уровня организации психики, — я старался произвести на нее впечатление, доложившись о том, сколько усилий у меня занимают записи.

— Вы знаете, — далее, она сказала удивительно тонкую вещь, — это похоже на коллекцию бабочек или жуков.

В тот момент, насколько бы странно это не прозвучало для вас, я почувствовал себя свиньей. Помню, что привычный ее офис на первом этаже хрущевки, пах густым деревом сирени под окном. Дерево, как и прочие в Сибири, разрослось само собой, без всякого вмешательства. И, как и прочие в Сибири, пыталось поймать нечастые теплые весенние дни неимоверно пышным цветением. Это дерево сирени наполняло комнату прекрасным теплым запахом. А мне тогда казалось, что все это великолепие цветущей сирени враз убивает моя собственная свиная вонь.

Тогда, я пришел к главному и страшному выводу о себе: я коллекционирую пациентов. Словно бабочек или жуков.