Забери мою девственность

Глава 18.1. Целибат

— … все внезапно вспомнили, что после процесса по сепарации, супруги должны соблюдать целибат до конца своих дней.

— Серьезно? — изумляюсь я, — то есть, католики запрещают разводы, но разрешают разъехаться. При этом накладывают запрет на секс?

— А что тебя удивляет? В христианстве это нормальная практика, — усмехается Андреа, — ранние отцы церкви вообще призывали всех вокруг отказываться от сексуальных отношений и хранить целомудрие, ибо так делал Иисус.

— А как же «плодитесь и размножайтесь»? — седлаю бедра Гонголо и пощипываю губами лицо.

— Ранние христиане ожидали конца света со дня на день, поэтому поддержанием численности населения не сильно интересовались. Они считали, что время, которое отдается под секс, лучше потратить на молитвы. Это эсхатологическое ожидание затянулось на столетия. Потом Августин Блаженный опомнился и заявил, что брак — это тоже неплохо, хотя все-таки хуже, чем целомудрие.

— Да уж. Я-то считала христианство прогрессивным течением, которое произвело переход от полигамии к моногамии, а оказывается это был переход сразу к целибату! — удивленно восклицаю я, — но это же чистый фанатизм, как они с подобной философией захватили мир?

— Тогда это почему-то стало трендом. Конкурирующая с христианством религия — манихейство — тоже топило за целибат. Сейчас принято считать, что Римская империя пала из-за того, что ее затопили пороки. Думаю, это чушь и христианская пропаганда. Пороки — это адреналин, который помогает в бою. Думаю, нашествие варваров — следствие распространения аскетических сект. Для снижения полового влечения следует поститься. Подобная пища заодно снижает уровень воинственности. Римляне стали покорными, поэтому и потеряли свою империю. Сильные варвары-хищники сожрали травоядных.

— Может быть, для стремления к аскетизму были исторические предпосылки? — предполагаю я, — например, распространение венерических заболеваний?

— Мимо, Тайа, эпидемия венерических заболеваний началась только в 15 веке, то есть через полторы тысячи лет после рождения христианства. Просто из колоний заразы понавезли, — опровергает Гонголо, — а вопрос, почему социальное учение Иисуса из Назарета смогло захватить мир остается открытым.

— Социальное учение, не религия? — уточняю.

— Нет, — качает головой. — Проповеди Христа — это мечта о социальной революции. Борьба с привилегиями, если можно так выразиться. Стремление к всеобщей справедливости. И твоя любимая моногамия проходит по той же статье. Переход к моногамии всего лишь средство более равномерного распределения благ. Женщины были собственностью мужчин. Отобрали лишних жен у богатых и отдали бедным.

— Иисус — революционер? — скептически хмыкаю и начинаю расстегивать пуговицы на голубой рубашке.

— На древнееврейский лад. В тот момент времени типичный иудей не воспринимал человека, как субъекта истории. Его максимум — позиционировать себя, как выразителя воли Яхве. Поэтому Иисус хотел, чтобы его социальную революцию совершили высшие силы. Кстати, замечу, что основатель буддизма принц Сиддхартха Гаутама был честнее и никаким посланником бога себя не объявлял. Хотя метафизического в его учении куда больше, чем у Иисуса.

— Странно, что за ним пошли, — распахиваю полы рубашки и любуюсь рельефной грудью, — явно же был похож на юродивого, еще и девственник. Не похож на образ того, кто ведет за собой массы.

— Ну не будем забывать, что в Иудее были сильно развиты пророческие течения. Каждый находил свою паству.

— Да, но мир захватило именно христианство, — напоминаю я.

— Возможно, сыграла твоя любимая моногамия, — задумчиво говорит Андреа. — Если хочешь понять исторические процессы, ищи аналогии в современности. Сейчас самое близкое явление — возникновение ИГИЛ.

— Ты серьезно? — вздергиваю бровь. — Сравниваешь террористов с христианами?

— Разница несущественная, — пожимает плечом Андреа. — Хотя программу им писали британские спецслужбы, а не странствующий проповедник, суть от этого не меняется. Такое же быстрорастущее социальное учение. Посмотри, как игиловцы вербовали бойцов в свои ряды. Обещали царство справедливости и каждому женщин в собственность. Получили кучу апологетов и горячий отклик.

— И причем тут моногамия? — не могу сдержать ухмылку.

— Не важно сколько женщин предлагали, по сути, просто пообещали секс. В регионе вербовки игиловцев была реальная проблема. Многие молодые мужчины по экономическим причинам не могли позволить себе жену. Все крутится вокруг женщин. Я почти уверен, что христианство раскрутилось только за счет обещания выдать каждому сирому по жене.

— А как же целибат? — пальцем обвожу кубики на груди мужчины.

— Массы шли за сексом, обещанным основателем. У отцов церкви оказался свой взгляд на этот вопрос. Так всегда бывает, результаты революции переигрываются последователями.

— Андреа, не ты ли убеждал меня в том, что бог есть? — восклицаю я, расстегивая рукава.

— Несомненно есть. Но изначальное христианство всего лишь социалистическое учение. С легким налетом религиозного флера. В вашей стране вообще поклонялись Карлу Марксу и Ленину. Явления практически одного порядка. Ленинцы-троцкисты, кстати, тоже обобществляли женщин. Ты же не считаешь, что их учение имеет какое-то отношение к богу?

— Нет, не считаю. И в какого бога ты веришь? — с любопытством смотрю на Андреа.

— Я верю в бога по Эйнштейну, который есть сила, но не обладает моралью.

— Если бог не обладает моралью, следовательно он злой? — стягиваю рукава рубашки сначала с одной руки, потом с другой.

— Следовательно он бесстрастный. А христианская мораль — дело рук человеческих. Один человек придумал лозунги, другие накрутили тезисы, третьи создали культ и систему. Причем, почти у всех фигурантов наблюдались сексуальные девиации, судя по стремлению к тотальному контролю над интимной жизнью последователей, — Андреа через голову стягивает с меня платье и голодным взглядом изучает тело, — пошли они все к дьяволу со своими нравоучениями.

— И где же надо молиться этому бесстрастному богу? — интересуюсь я.

— Любой храм — место аккумулирования медитативной энергии, любой подойдет для любого бога. Обычно мы выбираем тот, к которому привыкли с детства.

— Ладно, твоя идея бесстрастного бога мне тоже нравится — выдыхаю я, завожу руки назад и расстегиваю бюстгалтер, медленно стягиваю его по рукам, упиваюсь темнотой в глазах Гонголо. По телу разливается тепло предвкушения.

— Вот и отлично, детка. Не верь никому, кто вешает ярлыки, используя христианские догматы. Я могу придумать культ не хуже, чем у всяких извращенцев. И в рамках моей религиозной системы ты центр Вселенной и новая Мадонна, — он резко притягивает меня к себе, жадно целует шею, — а все это общественное мнение с их религиозным фанатизмом пусть идет в пешее эротическое путешествие.

— Мне не нужен культ, я просто хочу быть рядом, — растроганно лепечу.

Прилипаю к голому торсу кожа к коже. Обнимаю Гонголо за шею. Мне очень хочется его поддержать. Я шепчу на ухо по-итальянски то, что давно хотела:

— Андреа, я тебя люблю!

— Ну вот, а говорила, нужен только для секса, — шумно втянув воздух, нервно смеется Гонголо. — Я тоже люблю тебя, Тайа. И скоро все к этому привыкнут. Просто нужно время.