Телефон звонит в десять по Москве. Самое начало рабочего дня. Быстро снимаю трубку, пока не проснулся Джованни, и выхожу из комнаты.
— Таисия Гонголо? — спрашивают на том конце.
— Да, слушаю, — подтверждаю я.
— Вас беспокоит помощник нотариуса Захаровой Мария Козлова. Мы хотели пригласить вас на оглашение завещания.
— Простите, — впадаю в ступор, — какого завещания?
— Завещание Андрея Ларина в пользу несовершеннолетней Ариадны Гонголо. Вы указаны, как ее законный представитель.
— Что значит оглашение? — голос резко слабеет, — разве это делают не после смерти завещателя?
— Андрей Ларин попал в аварию на Варшавском шоссе три дня назад. Соболезную! — рокочет трубка.
У меня темнеет в глазах.
— Простите, я перезвоню вам позже. Сейчас плохо понимаю, — жму на отбой и сползаю по стенке. Ноги отказываются держать вес тела.
Глубоко часто дышу. Мне нельзя рыдать и пугать детей. Дышу изо всех сил. В груди печет и рвет на части. По щекам текут слезы. Вытираю их ладонями и пытаюсь понять произошедшее.
Ларина больше нет. Какой-то абсурд. Это невозможно осмыслить. Не хочу в это верить.
Когда-то я считала, что он для меня умер. Но сейчас это бред, просто кошмарный сон.
Почему я не посмотрела его руку?! Нужно было проверить линию жизни. Он тогда был бы осторожнее и осмотрительнее за рулем.
Джованни плачет. Нужно успокоиться. Смахиваю слезы.
Он обещал нас не бросать. Как ему можно верить? Никогда нельзя было верить.
Джованни плачет. Заставляю себя встать и зайти в комнату. Сейчас переключение в материнский режим — спасение для моей психики. Вытираю лицо салфетками. Даю ребенку пустышку.
Пугает нелепость происходящего. Просто едешь в машине. Ничего не подозреваешь. Миг, и тебя уже нет. Нет уже три дня. Почему я ничего не почувствовала? Просто продолжала жить, а мир уже был не тот.
Джованни плачет. Я должна просто успокоиться. Младенцы чувствуют состояние матери. Он не перестанет плакать, пока я не перестану. Достаю очередную салфетку. Вытираю лицо. Беру ребенка на руки и себя в руки.
В Москве зима. В аэропорту меня встречает Вова Алехин. Багажа у меня почти нет. Кинула в сумку вещи по минимуму, гигиенический набор, документы и молокоотсос. У меня экспресс-поездка. Завтра утром нужно на оглашение завещания. Вечером вернусь домой.
Выезжаем на трассу. Сразу же встаем в пробку. Как здесь вообще можно попасть в аварию со смертельным исходом?
— Как ты, Тай? — пока стоим, Вова кидает взгляд на меня, — ты очень бледная.
— Знаешь, Вов, я первый раз в жизни поняла, зачем людям нужна религия. Это просто попытка отыскать смысл в общей бессмысленности бытия.
— Смысл в упорядоченности, Тая. Бессмысленность — это хаос, а вселенная устроена очень логично. Смерть лишь способ постоянного обновления и снижения энтропии системы. Все умирает. Деревья, люди, звезды. Даже, если бы бог когда-то существовал, он давно уже умер. А религия всего лишь способ борьбы со страхом неизвестности. Религиозные обряды нас успокаивают.
Светлана Алехина — юрист. Они поженились с Вовой пару лет назад. Детей пока нет. Я планирую оформить на нее доверенность на совершение юридических процедур по окончательному оформлению наследства. Сейчас просто благодарна за кров, ужин и компанию.
— Днем, наверное, вид хороший? — вежливо интересуюсь я, пока мы с ней стоим на балконе, составляя компанию курящему Вове.
Алехины купили квартиру на высоком этаже в новострое в старом сталинском районе. Сейчас темно, оценить можно только свет в окнах и контуры темнеющих крыш под нами.
— Да, неплохой, — соглашается Света, — но мне больше всего нравится приватность. Можно летом голой сидеть в кресле на балконе и никаких соседей напротив.
— Развратная девочка, — Вова не может удержаться. Притягивает жену и смачно целует.
Это то, что сейчас надо. Жизнеутверждающая сцена. Не могу сдержать улыбку.
Рано утром вызываю такси и прошу провезти меня по Варшавскому шоссе. Я не знаю, где все произошло. Просто смотрю в окно и пытаюсь почувствовать.
Завтракаю в кафе возле здания, где расположена контора нотариуса. К назначенному часу поднимаюсь в лифте на оглашение. Двери уже закрываются, когда успевает заскочить вдова Ларина.
Лариса в черном. Смотрит на меня враждебно. Пытаюсь игнорировать ее присутствие, но сама девушка не намерена этого делать.
— Он заставил меня сделать аборт, а сам имел внебрачного ребенка, — выплевывает мне претензию.
— Сочувствую, — пожимаю плечом, — но вы сами сделали выбор в той ситуации.
— Я сделала то, что он хотел, — шепчет Лариса, — у меня не было другого выбора. Потом мы поженились. Я все сделала правильно.
Просто молчу. Не мне читать проповеди и бросаться камнями. Уверена, что именно я поступила правильно, но не мне судить. Я знаю, как Ларин умел подавлять волю. Поэтому произошедшее особенно дико. Как мог умереть человек с той безумной энергетикой?!
Ларисе достается квартира, в которой они жили с Лариным. Остальные квартиры, активы и счета завещаны Ариадне. Не знаю, насколько справедливо поступил Андрей, но отказываться ни от чего не собираюсь.
Больше не общаемся с вдовой. Приезжает Светлана, и мы удаляемся в другой кабинет для оформления доверенности.
Вечером я уже дома. Обнимаю детей. Нежно целую мужа. Безумно благодарна ему за то, что он тогда не заставил меня выбирать между собой и ребенком.
За ужином шумно. Кажется, семья поставила себе цель отвлечь меня от печальных мыслей.
Кормлю Джованни на ночь и проваливаюсь в сон.
Я иду с Андреем по Варшавскому шоссе. Мы молчим. Я не могу говорить, потому что беззвучно рыдаю, и в груди застрял ком. Дорога совершенно пустая. Нет ни машин, ни людей на тротуарах. Вымерший город. Я знаю, что впереди та самая развилка с каширкой, на которой все случится. Пытаюсь увести Андрея с дороги. Мы молча боремся. Я тяну в сторону, беззвучно глотая слезы, но Ларин упорно идет вперед. Он сильнее. Он всегда был сильнее.
— Покажи мне свои руки! — в отчаянии кричу я.
Андрей бесстрастно смотрит на меня и разворачивает ладони вверх. На одной четкий квадрат из линий, на другой круг.
Меня грубо выдирают из сна. Кот Энрико каким-то образом проник в нашу спальню, залез лапами под одеяло и царапает мою ногу. Я просыпаюсь вся в слезах, сотрясаясь от рыданий.
— Что случилось? — Андреа сонно прижимает меня к груди и гладит по голове.
— Он приходил ко мне, — кричу сквозь рыдания, — этот кот прогнал его.
Гонголо растирает глаза. Встает, хватает за шкирку животное и вышвыривает его за дверь. Садится рядом и укачивает меня как ребенка.
— Все хорошо, девочка моя! Я всегда буду рядом.
— Не смей обещать мне ничего подобного! — рыдаю и бью его кулаком в грудь. Постепенно успокаиваюсь в сильных объятиях.
Днем прокручиваю в голове сон. Я твердо уверена, что Андрей приходил ко мне. Я чувствовала его рядом. Лезу в поисковик и гуглю значение знаков. Круг — символ неба, квадрат — земли. Как это трактовать? Ларин сейчас между землей и небом?
Сегодня девятый день после его смерти. Может он в том самом чистилище, поэтому между землей и небом?
Нет, он не католик, а православный. Ему нужна помощь близких и наша молитва.
Вечером забираю Ариадну из школы, и мы идем в соседний греческий храм. Ставим свечки. Молимся за душу усопшего. Дочь по всем правилам своей церкви, потому что ходит в католическую школу. Я так, как подсказывает сердце.
— Мама, а папа Андрей попадет в рай? — волнуется Ариадна.
— Все в твоих руках, детка, — обнимаю дочь за плечо и прижимаю к себе, — если ты сильно захочешь, то так и будет. Твои молитвы — нить для выхода из лабиринтов тьмы к свету.
Ариадна решительно кивает. Мы просто стоим и смотрим, как огонь плавит воск поминальных свечей.
Конец