Загадаю Тебя

Глава 43

Дело близится к вечеру. Салат с горем пополам, но нарезаем и, естественно, без эксцессов не обходится. Лёха, болван, переваривает картошку. Эмиль, как и предполагалось, заливает кровью кухню, порезав-таки палец. В довершение ко всему, ещё и кубики у нас получаются абсолютно разного размера. Мои – идеальные, конечно. Галдин мельчит, а вот Разумовский, напротив, фигачит слишком крупно.

– Какой-то он бесцветный, да? – недовольно выдаёт наш татуированный шеф-повар.

– Трава нужна, – подсказываю я.

– Точняк, – Лёха лезет в холодильник и достаёт оттуда пучки с зеленью. – О, помню, Сенька выращивала такой лук на окне.

– Правильно говорят. Можно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки – нет, – язвит блондин.

– Лучше замолчи.

– Ну а чё, не правда разве?

– Не ругайтесь а, – массирую виски. Голова болит адски.

– Так. Я сам травой займусь, а то придётся потом салат с ветками жрать.

– Помой её для начала.

– А то ж я без тебя не знаю, – раздражённо цокает языком Галдин. – Мы точно всё туда кинули? Соображайте.

– Вроде да.

– Осталось посолить и заправить.

– Свали на хрен от кастрюли, белобрысый! С тебя капает как со свиньи! – возмущается Лёха и отгоняет его подальше от стола.

– У меня плохая свёртываемость или как там это называется, – Эмиль откручивает кран и подставляет палец под воду. – Богданыч, у тебя на хате есть бинт или пластырь?

Соображаю.

– Блин, наверное, нет.

– Дерьмово.

– В холодильнике стоит перекись.

– Сойдёт.

– Чё? Падаешь в обморок, немощный? Теряешь сознание?

– Заткнись.

– Вызываем скорую?

– Очень «смешно», – нахмурившись, цедит пострадавший.

– Кстати, его выперли из дома, – делится Лёха последними новостями.

– Это из-за меня? – поворачиваюсь к блондину.

– Никто меня не выгонял. Просто мать пока не в настроении, учитывая обстоятельства, – усмехается тот.

– Ещё раз спасибо тебе, – с благодарностью смотрю на друга.

Согласитесь, не каждый пойдёт против своей семьи.

– Завязывай. Уверен, на моём месте ты поступил бы ровно также, – отзывается он, печатая что-то в своём телефоне.

– А Миронова в курсах про то, что ребёнок не твой? – Галдин чешет нос и на нём остаётся укроп.

– Я говорил ей ещё тогда, что с Элей в ту ночь не спал, – выковыриваю из блистера леденец для горла.

– Не поверила?

Молчу, а молчание, как известно, знак согласия.

– Не, ну девчонку, так-то, тоже можно понять, – ожидаемо, встаёт на защиту Оли. – На вечеринке ты был. Вместе вы в спальне находились. Да и репутация твоя, Сухоруков…

– Обойдёмся без анализа? Неважно уже. Проехали.

Мну пальцами блистер. Опять заводиться начинаю по новой.

– Она просто мелкая еще, Богданыч. Ты не забывай, что ей всего восемнадцать.

– Вот и пусть встречается со своими сопливыми ровесниками, – откидываюсь на спинку стула и беру спрей для носа. – Ни забот, ни хлопот, ни прошлого. Не готова она к нормальным взрослым отношениям.

– А сам-то давно перестроился? – не упускает возможности подколоть.

– По-моему я уже доказал всё за этот год.

– Вот с этим я согласен, – поддерживает меня Эмиль.

– К слову, про ровесников... Этот её однокурсник, ботаник в очелах, прям активизировался не на штуку, когда ты перестал маячить на фоне.

– В смысле?

– Цветы девчонке припёр недавно.

– Какой-нибудь стрёмный веник? – фыркаю пренебрежительно.

– Я не присматривался. Хризантемы вроде.

– Плевать. Флаг ему в руки, – нажимаю на дозатор и слишком глубоко вдыхаю лекарство.

Козлина. Мало я ему по морде съездил!

И Оля тоже хороша… Уверяла, что с этим додиком просто дружит.

– Цветы взяла? – интересуюсь, прокашлявшись.

– Тебе ж плевать, – угорает с меня Разумовский.

– Да или нет? – мрачно переспрашиваю, ощущая как в груди печёт от ревности.

– Нет. Букет она не взяла.

Самодовольно хмыкаю.

– А чё так?

– Мне ж откуда знать.

– Отличная вышла бы пара.

На пять с плюсом.

Пацаны ржут.

– Всё. Трава нарезана. Заправляю наше творение майонезом, – торжественно сообщает Лёха. – Вашу мать, кто стругал морковку? Что за жесть? Такие кусьмяры.

– Нормально она порезана, – обиженно ворчит Эмиль.

– Так и думал, что это ты. Богдан, ты видел, как он при чистке яйца изуродовал?

– Они всё равно под нож пошли, какая разница?

– Ты рукожоп, признай. Посмотри, как криво гирлянду повесил.

– Повесил бы сам.

Они, уже по старой-доброй традиции, принимаются активно спорить и пререкаться.

Это могло бы быть надолго, но внезапно раздаётся трель дверного звонка.

– Ты кого-то ждёшь?

Напрягаю память. Отрицательно качаю головой.

– Странно. Для доставки жратвы рановато…

– Я открою, – Разумовский убирает телефон в карман и направляется в прихожую.

– Я с него офигеваю. Вообще к жизни не приспособлен, Царевич.

– У тебя живёт сейчас? – предполагаю с ходу.

– Ага, но скоро я его выкину. Шмотьё своё брендовое везде разбрасывает. Грязные носки и тарелки по всей квартире оставляет. Вчера чуть не залил соседей, набирая себе ванную с пеной, – жалуется он, вздыхая.

– Пусть ко мне переезжает.

– Куда? В однушку? Прикалываешься? Ему ж отдельная принцесскина спальня нужна.

Смеюсь.

Принцесскина спальня…

– И рота обслуги. А, о!

– Чё?

— Вспомнил кое-что. Ещё к Оле Игнатов опять подваливал, – продолжает исправно отчитываться Лёха. Хотя никто его об этом не просил.

Игнатов… Вот падла!

– Болтал с ней после матча, в которой участвовала наша женская сборная.

Подгорает, признаю.

Они там совсем страх потеряли в моё отсутствие?

– Улыбался как полудурок. Флиртун недоделанный.

Не отгребал давно? Подрихтовать ему улыбку может?

– Эу… Богдан, алё. Что с лицом?

Очевидно, мой фэйс выдаёт всю палитру чувств, которые я испытываю.

– Больше ничего про Неё не говори мне.

– Ладно, как скажешь, – друг пожимает плечом. – Что решил в итоге?

– Что ставлю точку и желаю Оле удачи.

– Может, не стоит рубить с плеча, дружище?

– Если нет доверия, толку не будет.

– И что? Прям забыть её хочешь?

– Да, хочу. Надоело всё к чертям, – бросаю устало и тянусь за салфетками. Чисто интуитивно поднимаю взгляд и охреневаю. Потому что в дверях кухни стоит Миронова. Однозначно услышавшая наш диалог…

– Опа-на… – присвистывает Лёха, разительно изменившись в лице.

Выключает звук на телеке и прокашливается.

Тоже понял, что мы лоханулись.

– Привет, парни, – раскрасневшаяся с мороза Оля переводит взгляд с меня на Галдина. – Что там у вас? – кивает на кастрюлю.

– Оливье. Красиво получилось, да? – нахваливает наших рук творение.

– По-моему, перебор с майонезом, Лёш. Не обижайся, но с таким количеством получится не салат, а окрошка.

– Твою дивизию… Много выдавил, – озадаченно чешет затылок.

– Перемешать не успел, так что ещё не всё потеряно.

– Думаешь? – закусывает губу.

– Да. Просто убери ложкой лишнее, – подсказывает девчонка.

– Ща, – татуированный с энтузиазмом принимается за дело.

– А теперь оставшееся размешивай. Нормально будет.

– Оль, у тебя случайно нет пластыря? – в кухне появляется Эмиль.

– Есть, – она лезет в сумку.

– О, отлично. Ну хоть у кого-то.

– Что у тебя с рукой? – уставившись на заляпанную рубашку, спрашивает она испуганно.

– Ерунда.

– Точно? – её голос выражает сомнение.

– Не парься, Миронова. Это так… Небольшая производственная травма.

– Порезался?

– Ему опасно давать любые колюще-режущие предметы, – насмешливо фыркает Лёха. – Покалечится, сто процентов.

– Заткнись.

– Держи.

– Спасибо, – Эмиль надрывает упаковку и обматывает пластырь вокруг пальца. – От души!

Фея, блин.

Только появилась, а уже успела спасти салат и истекающего кровью Разумовского.

– Надеюсь, в салате нет твоих ногтей? – кривится Лёха.

– Ребята потом нам расскажут, – забирает со стола брелок от своей тачки. – Поехали, расписной.

– Куда? – искренне недоумевает тот.

– Куда-куда, в Сосновый Бор.

– Подожди, но мы же решили остаться… – зыркает на друга, недоумевая.

– Нас ждут. Погнали, придурок, – отбирает у того ложку и сам пробует салат. – Ништяк.

– Я чёт не догоняю? А Богданыч? У него ж температура тридцать девять и два. Мало ли что!

– Выдохни и расслабь булки, нянька. Мы здесь уже не нужны. Снегурочка как следует о нём позаботится, верно? – обращается к Мироновой, щёки которой стремительно заливаются краской.

– Угу.

– Вот и супер, – блондин настойчиво толкает Лёху в спину, подгоняя к выходу, но тот вдруг резко стопорится посреди кухни.

– Аа… Так вот оказывается зачем ты заказал свечи и всю ту лабуду, – хитро прищуривается, глядя на Олю.

– Захлопнись и топай, – приказывает Разумовский.

– Не понял, вы в сговоре, что ли? – хмуро взираю на блондина. – С Ней переписывался всё это время за моей спиной?

– Выздоравливай, братан, – Эмиль и не думает объясняться. Ободряюще хлопает меня по плечу и подмигивает. – Созвонимся.

– Богданыч, – многозначительно тянет Лёха, поигрывая бровями. – Увидимся. Пока, Оль.

– Пока, – машет им Миронова на прощание.

– Не провожайте, – кивает ей Разумовский, и они переглядываются.

Предатель хренов.

– Мы ушли!

До нас доносится хлопок входной двери.

Такая давящая тишина повисает в квартире, что становится слышно соседский телек за стеной.

Оля сперва долго гипнотизирует взглядом салат, но потом всё же решается поднять на меня глаза.

– Это, вообще-то, МОИ друзья, – не могу удержаться от комментария.

– Я просто хотела выяснить, дома ты или нет, – оправдывается извиняющимся тоном.

– Выяснила? – вопросительно выгибаю бровь.

– Ты заболел? – обеспокоено косится на склад лекарств.

– Всё со мной нормально, – отзываюсь недружелюбно и беру в руки пульт, чтобы начать демонстративно щёлкать каналы.

– У меня есть мёд и варенье, – ставит небольшую клетчатую сумку на стул и начинает доставать оттуда банки. – А ещё я притарабанила Зулины травы. Отвар тебя быстро на ноги поставит. Проверено на дедушке и Сеньке неоднократно, – выкладывает и выкладывает что-то, шурша пакетами.

– Зря везла. Мне ничего от тебя не нужно. Прибереги заботу для своего ботаника, – непроизвольно срывается с языка.

– А Антон-то тут причём? – перестаёт копошиться. Поднимает голову, и мы снова просвечиваем друг друга, словно рентгеном.

– Не строй из себя дуру. Я в курсе про твоих ухажёров.

– Богдан, прекрати. Нет никаких ухажёров.

– Есть, нет, не колышет, – топлю уверенно. – Ты просила, чтобы я оставил тебя в покое?

– Просила.

– Я оставил.

– Да, – тихо шевелит губами.

– Ну и зачем ты тогда приехала? Всё решили же, – высекаю холодно.

– Ты правда хочешь, чтобы я ушла? – пристально на меня смотрит. По реакции вижу, что не ожидала такого поворота.

– Да, Оль, так будет лучше.

– Лучше? – её голос вибрирует, а глаза подозрительно блестят. Не то от слёз, не от обиды.

– Насчёт отписанной матери квартиры не переживай. Я всё верну. Жилплощадью или деньгами, разберёмся.

– Плевать мне на квартиру. Я слышала твой разговор с Лёшей.

– Отлично. Значит, мне не придётся объяснять всё по второму кругу, – вытираю нос салфеткой. – Давай я вызову тебе такси. Возвращайся в Загадаево, пока не поздно.

– Не надо мне такси! – с психу швыряет сумку.

– Не дури, электричка будет поздно.

– Какая тебе разница? – злится ещё больше.

– Оля, – устало вздыхаю и потираю отяжелевшие веки. – Не усложняй. Просто езжай домой, ладно?

– Вот и вся твоя любовь! – цедит ядовито. – А говорил…

– Да надоело мне, пойми ты! – раздражённо перебиваю. – Задолбало! Оправдываться, доказывать, бегать.

– Ясно всё, – она поджимает губы и, вздёрнув подбородок, уходит.

– Оля, такси…

Но она уже не реагирует. Ураганом несётся в коридор. Слышу, как шелестит вещами и обувается.

Пусть.

Всё равно ни черта у нас не выйдет.

Бах!

Дверью прямо-таки от души хлопает.

Что ж.

Я снова остаюсь в одиночестве. Видимо, Новый Год буду встречать в компании кастрюли Оливье. Или вообще встречать не буду. Усну вон на хрен и баста. Нет ни настроения, ни сил.

Роняю голову на сложенные перед собой руки. Минут десять слушаю озвучку мультфильма, идущего за стеной. Поворачиваюсь вправо и натыкаюсь взглядом на отряд пузатых банок и лотков.

Закрутки, еду, траву привезла.

Как дотащила? Стопудово же на электричке тряслась.

Вздыхаю. Заставляю себя подняться со стула и подойти к окну.

Если приехала в Москву, то получается, что бросила из-за меня Корнея Степановича?

Стыдно становится. За то, что вот так грубо выпроводил её из квартиры.

И стемнело уже.

Метель вон какая...

Как добираться до деревни будет?

А вдруг кто обидит?

Очень тревожно становится на душе. Начинаю переживать конкретно.

Не надо было отпускать её одну. Идиот!

Может, недалеко ушла? – теплится в сознании мысль.

Срываюсь с места и, наплевав на гордость, бросаюсь следом.

Ныряю в ботинки, срываю куртку с вешалки, хватаю ключи, толкаю дверь и… В грудь мне врезается Миронова. Заплаканная, злющая, но настроенная столь решительно, что я теряюсь, когда встречаемся глазами.

– Никуда я не поеду, понял? – заявляет тоном, не терпящим возражений. – Мне всё равно, твой это ребёнок или нет. Если Эля в прошлом, то … совершенно неважно. Я скучаю. Мне плохо. Я хочу быть с тобой, ясно? Я тебя люблю и…

Не даю договорить.

Затаскиваю в квартиру, захлопываю дверь на лестничную клетку и целую её. Так горячо и жадно, как представлял все эти дни, что провёл без неё.

Оля, вцепившись в мою футболку, отвечает с той же страстью. Обнимает меня. Гладит по волосам. Крепко прижимается к груди, дрожит и плачет.

Я чувствую солёный вкус её слёз на своих губах.

– Оль… – усилием воли заставляю себя от неё оторваться.

Да нет, лгу я себе. Ни фига не могу отпустить её.

Люблю так сильно, что сердце этой самой любовью заполнено до краёв.