Заметки из путешествия в Россию

Письмо восьмое. ЦИТ

Центральный институт труда, ЦИТ, нацелен на производство продукции наивысшего качества при минимальных затратах. Для этого нужно механизировать каждое движение человека. Около сотни одетых в униформу женщин и мужчин работают за сотней унифицированных серых столов. Единая серая форма позволяет уравнять женщин и мужчин. Надзирателей не видно. Взамен их командам на столе стоит машина, она гудит и скрипит. Рабочие выстраиваются по-военному в четыре сомкнутых ряда, каждый останавливается перед столом. Звучит первый скрип машины. Каждый подходит к своему столу. Второй скрип. Каждый берет в руки свой инструмент. Третий скрип. Каждый приступает к работе. Сначала ритм такой: одна минута работы, две минуты перерыва. Затем: две минуты работы, две минуты перерыва. В конце: пятнадцать минут работы, три минуты перерыва.

Рабочий занимает строго выверенную позу перед столом, ноги точно на отметках на рабочем подиуме. Инструменты справа на столешнице. Группа рабочих, за которой я наблюдаю, трудится «естественным путем». Машина уже не задает им конкретные движения. Перед каждым стоит задача обработать напильником две поверхности стального блока так, чтобы они образовывали прямой угол. День за днем по таблице сверяют, растут или падают точность и скорость работы и каково их соотношение.

До того как рабочий будет допущен к «естественной» работе, он в течение двух месяцев на специальном оборудовании оттачивает двадцать базовых движений.

Вот, например, машина, которая учит правильному положению при работе с молотком. Рука рабочего пристегивается к механически движущемуся молотку. Рука следует за движением молотка полчаса, пока механический ритм не войдет в привычку. Так же отрабатывается движение напильником. Чтобы научиться правильно ударять молотком по зубилу, требуется подготовка. Рука обхватывает рукоятку зубила длиной около 25 см. Она укорачивается до тех пор, пока полностью не исчезнет. Постепенно это приводит к совершенно безопасному удару.

Основатель института Гастев с восторгом описывает мне полученные результаты. Механизация в тридцать раз повысила объем работ, выполняемых за определенный промежуток времени. Меня переполняет чувство тревоги. Должно быть, в этом и состоит цель: механизация труда, уничтожение всего, что в человеке есть творческого? Рассказываю о своих опасениях. Гастев улыбается.

— Мы надеемся, что работнику, которому раньше требовалось восемь часов для выполнения конкретной задачи, в будущем на это потребуется два-три часа.

Как бы я ни противился, мне пришлось признать исключительность метода. В нашем многоотраслевом обществе, нуждающемся в рационализации, внедрившем на всех крупных предприятиях непрерывный рабочий процесс, бессмысленно возрождать маломасштабный ручной труд. Проблема кроется в том, что объем обязательного механического труда должен быть сведен к минимуму, дабы оставить людям простор для творческого развития. Всё зависит от того, ради кого трудится человек: себя, класса, общества или небольшого числа эксплуататоров. И давайте, наконец, развеем опасения: по природе человек далеко не машина. Желание творить в нем противится полной механизации. Человек переймет только те методы труда, которые сможет без ущерба привнести в жизнь. Даже русский, чье восприятие времени, к счастью, так сильно отличается от американского. В России нет более чуждой пословицы, чем «время — деньги».