Заметки из путешествия в Россию

Письмо девятое. Водка, Коммунистическая партия

Мне трудно понять обстоятельства русской жизни. Я не говорю по-русски, вынужден полагаться на переводы, но наряду с фактами важен и неуловимый подтекст в словах и между строк, который теряется при переводе, а потому моих впечатлений недостаточно.

Разрешение водки в России — дело опасное. Много лет ее запрещали. Люди делали ее подпольно. Отравления некачественным алкоголем были обычным явлением.

В 1924 году правительство водку разрешило, но уже через неделю запретило вновь: начался призыв в армию.

— Так зачем разрешили?

— Нужны же правительству источники дохода.

Объяснение слишком простое.

Я говорил об этом с русским рабочим, который понимал по-немецки. Так вот он сказал, раз всё еще существует в той или иной форме капитализм, раз есть богачи, которые ездят на автомобилях и едят деликатесы, которые мы купить не можем, ведь нам зарплата не позволяет, так дайте рабочему выпить водки и хоть немного забыться. Рабочим и крестьянам хочется водки.

Опасно, что правительство разрешило продавать ее только поллитровками или литрами. Тем самым оно надеялось обуздать пьянство. Не приведет ли это к обратному эффекту? Ведь кто хотел выпить одну-две рюмки, теперь купит и выпьет бутылку.

На улице можно увидеть пьяных, которых милиционеры ведут в участок.

Все руководители знают, что водка — великое зло для рабочих. Она влияет на производительность труда: на некоторых заводах она в понедельник падает до четверти нормы. Но на очередной запрет никто не решается.

Членам партии запрещено пить в общественных местах. Если их заметят пьяными в общественном месте, их немедленно исключат.

Еще одно проявление аскезы в партии.

Не зря партию сравнивают с монашеским орденом. Того, кто знает, как устроен католический орден, кто изучил заветы Игнатия Лойолы, основанные на понимании индивидуальной и массовой психики, такое сравнение не смутит. Как современный педагог знает, что пример убедительнее наставления, так и русские коммунисты, которых можно назвать государственными педагогами, точно знают, что только последовательное применение принципов на практике может укрепить фундамент их учения.

Именно так следует воспринимать строгую, даже бесчеловечную дисциплину в партии. Дисциплина эта зрелая, она обусловлена стремлением к цели, приобретенной властью и ее применением.

Дисциплина в данном случае — духовная функция, в ней, несомненно, есть нечто созидательное. В западноевропейских партиях дисциплина, напротив, зачастую представляет собой простое подражание шаблонам.

Такое отличие нельзя объяснить тем, что у русских власть есть, а у других еще нет. Русские живут с большей преданностью идее; они те, за кого выдают себя немцы, — идеалисты.

Нет для русского цензора понятия более возмутительного, чем «религиозный». Но «религиозный» — это не обязательно связанный с церковью. Веру, героизм русских революционеров можно объяснить разве что их абсолютным идеализмом.