Заметки из путешествия в Россию

Письмо четырнадцатое. Крестьянский сатирический театр

Когда я пришел в Дом крестьянина, где каждый крестьянин может получить совет, подсказку и помощь, доклады уже закончились, началась вторая, развлекательная часть. Она непременно бывает на пятничных собраниях.

Актеры-любители играли комедию про крестьян.

Хотел бы рассказать Вам об этом. Мне кажется, никакая книга, никакой разговор не произвели бы на меня такого чувственного впечатления, как один акт этой комедии.

В деревне хозяйничает зажиточный крестьянин, которому удалось избраться председателем сельсовета. Он самовольно обращается с бедными крестьянами: одному отказывает в праве жительства, другому, своему фавориту, это право дает, тратит общественные деньги на покупку инвентаря для себя и т. д.

Один крестьянин нажаловался, и от советской администрации присылают ревизоршу. Ей поручено проверить гроссбухи. Зажиточному крестьянину эта проверка как кость в горле.

— С каких это пор женщины стали ревизорами? — кричит он. — Дай-ка мне свою бумагу!

«Бумага», документ с печатью, играет важную роль в Советской России.

Сам он читать не умеет, велит прочесть «бумагу» секретарю.

Чешет в затылке, на лице его появляется лукавое выражение.

— А номер там есть? — спрашивает секретаря.

— Нету.

— Гляди-ка! Я сразу понял, никакая ты не ревизорша, не то бумага твоя с номером была бы. На всякой официальной бумаге номер есть. Раз на твоей нет, стало быть, ревизорша ты фальшивая.

Женщина пытается возразить.

— Попридержи-ка язык! — орет он. — Как ты смеешь! Я, председатель сельсовета, не давал тебе слова!

Он велит привести крестьянина, написавшего жалобу.

Крестьянин идет пьяной походкой.

— Вот-те и жалобщик! — с важной миной говорит председатель. — Жалуешься и пьешь как свинья.

— Ты прав, я пьян, — говорит крестьянин. — Но пьян не потому, что выпить люблю, а потому, что житья нет от порядков в нашей деревне, в которых ты виноват.

И крестьянин двинулся на председателя, пытаясь ухватить его за плечи.

— Запиши в протокол! — кричит председатель секретарю. — Жалобщик напал на меня.

— Да, холоп, запиши, — бормочет пьяный. — Но запиши и то, что этот милостивый государь покупает себе инвентарь на наши деньги.

«Милостивый государь» склоняется к уху секретаря.

— Не пиши, не надо про инвентарь.

В конце деревенский заправила приказывает посадить крестьянина под арест.

Другие крестьяне советуются, как побороть председателя.

— Есть закон, — говорит один.

— Где же? — вопрошает второй.

— В Москве, — отвечает первый.

— Москва далеко. Власть у председателя, стало быть, закон у него.

— Да, брат, Москва далече.

Я вспоминаю русскую пословицу: «До бога высоко, до царя далеко».

Зная строгость цензуры, удивительно, что советское правительство разрешило поставить эту сатиру, но в то же время это признак большой мудрости. Ведь сатира как социальное средство объективирует недовольство единиц, переводит его на общественный уровень, и недовольный, утешаясь мыслью, что страдает не он один, чувствует в смехе облегчение и обретает смелость для общих действий.

Несомненно, функции сатиры и в том, чтобы подорвать общественные устои и заставить бунтовать. Зависит от того, обличает ли она отдельные явления или же выкристаллизовывает их как свидетельства фундаментального разложения.