Записки изыскателя

Разбушевавшаяся стихия

Зима в этом году была особенно суровая. С конца октября установились сильные морозы. И даже в бураны, заносящие снегом наш поселок, они не спадали. В поселке жизнь как бы замерла. Все сидели в помещениях и выходили на улицу только по самым неотложным делам. О каких-либо поездках никто думать и не мог.

И вот в эти страшные холода мы, изыскатели, получаем задание: срочно произвести изыскания и проложить трассу от мостового перехода через Колыму вдоль ее берега до левого притока — реки Таскан. В широкой долине этой реки с тучными лугами решено было создать большое подсобное хозяйство с выращиванием огородных культур и развитием животноводства.

На сравнительно небольшом участке Колымы между притоками Дебин и Таскан выходили отроги горного хребта Черского. На берегу Колымы заканчивались они высочайшими труднопроходимыми прижимами.

Почти отвесные скалы, изрезанные множеством ущелий, падали прямо в реку, и их подошвы, отполированные паводковыми водами Колымы, тускло поблескивали на солнце. В отдельных местах, где на поверхность выходили наклоненные пласты глинистого сланца, скалы казались покрытыми гигантскими морщинами, по которым ручейками текла мелкая щебенка, образуя в реке конусообразные выносы, постепенно смываемые водой.

Еще более величественными и красивыми выглядели эти горы и прижимы зимой. Покрытые снегом, сверкая обледенелыми вершинами и склонами, они стояли неприступными громадами, таящими на каждом шагу опасности. Но нам, изыскателям, надо было решить вопрос, где вести трассу. Или переваливать, если найдем проход, через высокую гряду гор, или пройти по прижимам?

Производить рекогносцировку зимой в горах в поисках перевала вообще трудное дело. При теперешних же морозах трудности эти увеличиваются в несколько раз.

Но полученный приказ мы рассматривали как приказ Родины, который надо выполнить, несмотря ни на что.

И вот мы группой в несколько человек с парой оленьих упряжек уходим в горы.

Рельеф местности скрыт огромными сугробами снега. В горах свирепствует ветер, он несет тысячи острых снежинок, которые как ножом режут лицо. На морозе трудно дышать. Передвигаемся на лыжах. На крутых склонах, где лежит плотный снег или стоят обледенелые скалы, лыжи начинают скользить под откос, и надо напрягать все силы, чтобы не скатиться в пропасть. Иногда наст не выдерживает, и мы проваливаемся в снег. Наступают жуткие минуты, когда, барахтаясь в снегу, с помощью товарищей выбираешься из сугроба и на страшном холоде начинаешь торопливо закреплять лыжи.

Олени выбились из сил и больше не в состоянии тянуть нарты. Но бросать их нельзя: в них наша жизнь — пища, палатка, походная печка и спальные мешки. Впрягаемся в нарты сами и шаг за шагом тянем все выше и выше. Жарко и смертельно холодно в одно и то же время! Но и в эти тяжелые минуты мы находим в себе силы шутить и подбадривать друг друга.

Ночь застает нас в занесенных снегом горах. У небольшой рощицы лиственниц вытаптываем площадку, натягиваем палатку и устраиваемся на ночлег. От сырых дров и от порывов ветра, сотрясающего каждую минуту наше непрочное жилье, печка нещадно дымит. В палатке холодно, носятся снежинки. Выпив спирта и горячего чая и кое-как согревшись, прямо в ватных костюмах забираемся в спальные мешки. Один только Григорий Степанович раздевается до белья.

«Ладно, — думаю я, — раз ты такой полярник, то это мы учтем в следующий раз».

Под завывание ветра мы заснули чутким таежным сном.

Утром, оставив в палатке громоздкое имущество и взяв только немного пищи, топоры и заячьи одеяла, продолжаем подъем.

Вокруг высятся вершины гор, склоны которых настолько крутые, что снег на них почти не задерживается. Подниматься становится все труднее. Как заправские альпинисты, вырубаем топорами в обледенелых скалах ступени и, связанные веревкой, карабкаемся на кручи.

На перевале под нависшей скалой устраиваем отдых. Нам, собственно, можно уже возвращаться. Вопрос ясен. Через горы пройти с трассой нельзя, но для большей уверенности проходим еще немного по хребту. Может быть, где-нибудь окажутся склоны, которые позволят уложить трассу?

Но тщетны наши поиски, ничего хорошего нет. Спуск по ту сторону хребта еще страшнее. Мы некоторое время смотрим на узкие ущелья, теряющиеся в снежной мути. Стоять долго нельзя: мороз и ветер гонят нас с вершин. Сделав надписи на зарубках лиственниц, начинаем спуск к брошенной где-то внизу палатке. А спускаться, оказывается, еще труднее, чем подниматься.

Итак, через перевалы дорогу вести невозможно. Предстоит совершить еще один трудный подвиг: зимой в пятидесяти-шестидесятиградусный мороз высоко на скалах, обдуваемых пронзительным ветром, наметить ось будущей дороги через колымские прижимы.

На изыскание этого участка пошли наиболее выносливые и крепкие люди нашей экспедиции во главе с моим помощником Григорием Степановичем.

Дует резкий, леденящий дыхание ветер. Каждая щель прижимов забита снегом, образовавшим опасные сугробы. При неосторожном прикосновении эти массы снега могут превратиться во все сокрушающие лавины, низвергающиеся в страшную бездну.

Голые и обледенелые скалы, на которых невозможно стоять, не за что держаться, являются местом укладки трассы.

Чтобы подняться на них, нужно неимоверное напряжение сил. Но и поднявшись, надо на морозе устанавливать геодезические инструменты, производить измерение и вести записи. В рукавицах работать невозможно, а в перчатках руки моментально замерзают. Больше двух-трех часов на прижиме никто не выдерживал. И даже наш неутомимый полярник Гриша вынужден был бросить работу и убежать в палатку греться.

Это были, пожалуй, самые тяжелые изыскания, и нашим товарищам пришлось много и напряженно трудиться, пока ряд вешек не замаячил на отвесных прижимах.

Когда был пройден самый сложный участок пути и изыскания велись по более пологим склонам сопок, мороз неожиданно спал и работать стало значительно легче. Григорий Степанович со своими орлами отказались от замены и закончили изыскания сами.

Их группа все время была в центре внимания всего огромного коллектива дорожников. Местная газета не раз отмечала действительно героический труд Гриши и его товарищей.

И когда, закончив изыскания, они вернулись в поселок Ягодный, их встречали как настоящих героев, совершивших выдающийся подвиг. Но и победителям досталось. Их трудно было узнать: заросшие, худые, с черными обмороженными лицами, с которых лохмотьями свисала кожа, с обмороженными руками, но с радостными улыбками и сияющими глазами, слезли они с машины и, окруженные толпой, прошли по поселку.

Трудно было нашим изыскателям! Но еще труднее будет строителям. И все же наперекор злым силам природы лента дороги скоро опояшет седые прижимы на Колыме.

По возвращении товарищей надо было срочно составить проект дороги по новому маршруту. И, отложив на время летние материалы, мы засели за работу.

…Бежали зимние дни. Мы зимовали в благоустроенном поселке с клубом и радио. Ко многим из нас приехали семьи, и жизнь потекла так же, как и у миллионов наших людей в центральных районах страны.

Небольшое население поселка Ягодный жило исключительно дружно. Это была как бы одна большая семья, в которой все радости и горести одного члена коллектива переживались всеми как свое близкое и дорогое. Это участие и товарищеская поддержка помогли многим, особенно вновь приезжающим, скорее привыкнуть к новой обстановке, к суровой природе и найти свое почетное место в коллективе дорожников.

Поселок Ягодный стал небольшим центром далеко протянувшейся в тайгу дороги, вдоль которой возникали другие поселки строителей. Между поселками была установлена телефонная связь. Часто из новых поселков в Ягодный приезжали люди; еще чаще мы, работники управления, ездили к ним для оказания практической помощи при постройке дороги.

Никогда за всю мою последующую работу я не встречал таких хороших товарищей, такого дружного коллектива, каким были дорожники.

Сплоченные и воодушевленные своей партийной организацией, коммунисты и комсомольцы все время были в передовых рядах и, несмотря на трудности строительства дороги в необжитых еще местах тайги, всегда успешно выполняли свои обязательства, увлекая за собой и остальных рабочих.

…Почти незаметно прошла зима. И с первой капелью, с первыми теплыми лучами солнца мы, изыскатели, стали собираться в дорогу. «Весна зовет!» — звучало в наших сердцах. Но не только весна нас звала, нас звала тайга, звала работа.

Мы каждый день смотрели на уровень воды в реке. Когда она начнет спадать, тогда можно будет трогаться в путь.

Весна нас торопит и вместе с тем задерживает. Опасно выезжать слишком рано. Бушующие реки станут грозным препятствием на пути следования, и придется терять время на переправах.

Но все равно уж очень скоро «снова вденешь ногу в стремя и возьмешь ружье».

Мы к новым изысканиям подготовились неплохо. Самое главное, что мы сделали зимой, помимо подготовки и сдачи проектов, — это забросили и развернули продуктовые базы на пути предстоящей трассы и полностью обеспечили себя продовольствием и фуражом на весь летний сезон. Это значительно облегчало нам работу и передвижение по тайге. Правда, наше участие свелось в основном к разработке маршрута, выбору мест расположения баз, отбору к упаковке ассортимента продуктов. Посылать же кого-нибудь из экспедиции с транспортом мы не могли, так как все были перегружены работой и каждый человек был на счету. Забрасывали базы опытные товарищи — снабженцы, и, так как предполагаемый новый маршрут изысканий особых трудностей как будто не представлял, мы были уверены, что эта операция пройдет у них благополучно.

И вот мы снова в тайге.

Что нового у нас? Народ весь старый, бывалые изыскатели. Новое только то, что с Ягодного поехали на автомашинах. Строители славно потрудились зимой и устроили проезд до своей последней базы на реке Сусуман.

Лошадей мы туда отправили заблаговременно, и теперь сами весело катили по почти законченной дороге.

Мелькают знакомые и подчас неузнаваемые места. Машины легко берут перевал. Теперь он выглядит просто чудесно!

А сколько километров я исходил в прошлом году, пока не нашел его? Но все это позади.

На мгновение у наших ног оказываются вершины окрестных гор, и снова весь горизонт закрыт ими. Мы уже внизу и мчимся по берегу реки Сусуман.

Последний поселок строителей. Здесь перестраиваемся на вьюк и по прошлогодней тропе углубляемся в тайгу.

Вот жилье нашего друга якута. С грустным чувством прошли мы мимо чуть тронутой уже неизбежными разрушениями, по-прежнему пустующей юрты Николая.

Вода в реке Берелех еще недостаточно спала, и вброд ее перейти нельзя. Первая непредвиденная задержка. Но у нас с собой тонкий трос. Мы натянули его через реку и соорудили переправу. Маленький легкий плот рейс за рейсом перевозит грузы на другой берег. Наконец все имущество и люди на той стороне. Настала очередь переправлять лошадей. Теперь мы хорошо знаем, как это надо делать. Один конюх верхом на лошади пускается в бурный поток, и как только он закачался на волнах реки, остальные лошади неохотно, пугливо и осторожно начинают входить в воду, плывут за вожаком.

При многочисленных таких переправах, совершенных нами в тайге, не было ни одного случая гибели лошадей.

Но вот переправа закончена, и мы снова в пути. Безводные в прошлом году ручьи сейчас бурлят и пенятся. Рыть колодцы, наверно, больше не придется.

Проходим памятные места — Фомич, Угольный, и вот наша последняя вешка. Проходим еще несколько километров в глубь тайги и становимся лагерем.

А что нас ждет там впереди?

Наши географические карты по-прежнему не отвечают ясно на этот вопрос, и, значит, надо проводить глубокую рекогносцировку.

С Сережей Обуховым оставляем товарищей, занятых подготовительными работами, и верхами уезжаем на разведку.

Перед нами стояла задача — не подниматься в верховья реки для нахождения перевала, а где-то в ее среднем течении перевалить через водораздел и выйти в соседнюю долину реки Аркагала. Эта задача являлась наиболее трудной.

Представьте себе, что вы едете по мрачной сырой долине, окаймленной с обеих сторон высокими сопками. Причем та сторона, по которой вам надо перевалить в соседнюю долину, наиболее неподходящая для строительства дороги. Крутые, покрытые марями склоны сопок почти отвесно падают к реке, и подняться на них нет никакой возможности.

Примерное расстояние, после которого мы должны свернуть на перевал, уже пройдено, а удобного подъема еще нет. И опять начинается понятная только изыскателям тревога за выбор направления. Не найдя хорошего перехода в заданном районе, мы вынуждены ехать дальше. Но и дальше нет ничего подходящего для перехода через водораздел. Тогда поднимаемся на его вершину и оттуда стараемся разобраться в направлении нашей и соседних долин.

Медленно взбираемся по заболоченным склонам. Лошади скользят и падают. Пришлось спешиться и, ведя их в поводу, подниматься пешком. Но вот мы на вершине. Хребет сопок, сухой и ровный, наталкивает на мысль: нельзя ли по нему вести дорогу? Но водораздел оказывается нам не по пути.

Что делать? Проехали уже очень далеко, но удобного подъема и спуска для трассы не нашли.

Возвращаемся назад в лагерь и на следующий день начинаем поиски снова.

Теперь мы сразу переваливаем через водораздел и стараемся разобраться там в системе водотоков и найти попутный ручей.

Долго пробираемся по тайге и, наконец, выезжаем к довольно большой реке, которая течет в нужном направлении.

Спустившись вниз по течению на довольно большое расстояние, мы окончательно убеждаемся, что река эта Аркагала и по ней мы должны вести изыскания.

Итак, часть задачи решена. Оставалось найти наиболее удобный выход к этой реке. Вернувшись в лагерь, мы с Гришей долго еще уточняли наши новые схемы с имеющимися путаными и неясными картами.

Все товарищи были готовы к началу полевых работ, а мы никак не могли найти выхода в долину реки Аркагала. И снова мы в горах. Двое суток напряженнейших поисков перевала с бесчисленными переездами через водораздел дали свой результат. Наконец мы нашли один подъем, правда сильно заболоченный, но все же пригодный для сооружения дороги.

Затратив много времени на решение этих первых задач, мы начали изыскания. Работа спорилась, и ничто нас больше не задерживало.

Спустившись с трассой в долину реки, перебросили туда и наш лагерь. К этому времени запасы продовольствия стали подходить к концу, и их требовалось пополнить.

Первая база, заброшенная еще зимой, должна была находиться где-то здесь на реке, примерно в десяти километрах вверх по течению.

За продуктами отправили Гришу и поручили ему заодно произвести рекогносцировку. Мы же продолжали работать на трассе.

Когда прошли все сроки возвращения отряда, посланного за продуктами, мы начали тревожиться: не случилось ли чего с товарищами?

Подождали еще два дня. Продукты подошли к концу, и ждать больше нельзя, надо искать товарищей и базу.

С новым отрядом решил ехать сам, захватив всех оставшихся лошадей. Но не отъехали мы от лагеря и пяти километров, как встретили своих посланцев. Еще издали увидели, что все они едут верхами, а остальные лошади не загружены. С тревогой Гриша рассказал, что базу они не нашли.

— Мы обшарили почти всю долину Аркагалы, осмотрели соседние распадки, но не только базы, даже никакого следа транспорта не обнаружили. Я хотел уже ехать на следующую, но до нее пятьдесят километров, а у нас кончились продукты. С утра мы ничего не ели.

Создалось тяжелое положение. Почти в начале сезона мы оказались без продуктов.

Здесь же, на месте встречи, мы с Гришей стали держать «военный совет». Еще раз просмотрели наши схемы, на которых красными крестами были помечены продуктовые базы. Но больше того, что мы уже знали, мертвая бумага нам ничего не сказала. Смотрим еще и еще раз. Вот тонкая линия ручья Особенный. На схеме он заворачивает несколько больше на северо-восток, чем в действительности. От него отходят тонкие нити ручейков, впадающих, по всем нашим данным, в реку Аркагала, и на ней немного внизу стоит крест — база. Тогда я говорю Грише:

— Возвращайся в лагерь, уменьши продовольственный рацион и жди меня три дня. Если к этому времени я не вернусь, посылай людей за продовольствием в поселок к строителям.

На этом и расстались. Гриша поехал в лагерь, а мы с Сережей поскакали в тайгу. Ехали широкой цепью, стараясь осмотреть всю долину. Людям было приказано давать знать при обнаружении любых следов: от костров, свежих порубок и т. д. Так проехали мы довольно большое расстояние, но, кроме следов Гришиного отряда, ничего не нашли.

Шли третьи сутки наших поисков. Завтра Гриша пошлет людей к дорожникам, а базы нет как нет. Мы поднялись на водораздел и едем по его вершине. Отсюда лучше обозревать долину и соседние распадки. «Где же база? Может быть, ее вовсе здесь не закладывали? — думаю я. — Но этого не может быть. Может, ее заложили где-то в другой долине? Надо искать и искать».

Решили спуститься в долину ручья Особенный и осмотреть ее. И когда стали искать новый удобный спуск в долину, Сережа обратил мое внимание:

— Иван Андреевич! А это ведь не долина Особенного. Смотрите, она какая-то глухая и узкая и идет не в том направлении.

Я подъехал к нему, и мы стали сверять местность с нашими «картами».

— Что за чертовщина? Действительно, ты, Сережа, прав. Это не Особенный. Едем на вершину сопки и там разберемся.

Мы быстро взобрались на вершину ближайшей сопки, и здесь я понял тайну нашей базы.

Уверенность, что мы в этом новом распадке найдем базу, была так сильна, что прямо отсюда, с водораздела, я послал в лагерь посыльного предупредить, чтобы за продуктами к строителям не посылали.

Отсюда, с вершины водораздела, мы увидели, что хребет, тянущийся между ручьем Особенный и рекой Аркагала, разделился на два, и между этими реками появилась третья. Очевидно, товарищи, забрасывающие базы, не заметили этой особенности и базу заложили в долине промежуточной реки.

«Так, казалось, должно было быть, но так ли это в действительности?» — подумал я, когда посыльный уже уехал в лагерь.

Ведя лошадей под уздцы, спустились в новую долину, которая быстро расширялась и вскоре превратилась в довольно широкую и приветливую. Мы продвигались вниз по реке, являющейся, по моим предположениям, притоком Аркагалы. Однако на базу не было никаких намеков. В сердце стало заползать сомнение. И когда надежда, что мы найдем базу, рухнула, вдруг наткнулись на сломанные нарты. Это был уже след. След самый верный. Здесь прошел олений транспорт, и, значит, мы на правильном пути.

Вскоре стали встречаться свежие порубки, и вот среди деревьев замелькал сруб. Это была наша база в полной целости и сохранности.

Переночевав у базы, мы утром тронулись в обратный путь, нагруженные запасом необходимых нам продуктов.

Поиски злополучной базы дали возможность достаточно подробно изучить наш район, поэтому работа быстро продвигалась вперед и мы успешно наверстывали упущенное время.

После пройденных с изысканиями нескольких десятков километров решили сделать длительную стоянку и выполнить камеральные работы. Очередной лагерь мы разбили на галечной пойме в конце длинного и ровного участка реки. Ниже река делала крутой поворот влево. Выше виднелся заросший густым лесом большой остров. Омывающая его протока проходила у подошвы высоких прижимов, сопки которых постепенно спускались к повороту реки и переходили в невысокую террасу.

Как и всегда, лагерь разбили быстро. Но, сообразуясь с тем, что здесь предполагается простоять дольше обычного, благоустройству уделяли больше внимания и построили даже печи в галечном наносе у самой реки.

Жизнь в лагере протекала по установленному порядку. Рано утром после завтрака полевые работники уходили в тайгу, а в лагере оставались хозяйственники, камеральщики и повара. С трассы люди возвращались обычно вечером, по дороге собирались вместе и, несмотря на то, что все были уставшие, шли с песнями и шутками. В лагере сразу становилось шумно и весело. Умывшись в реке, все садились ужинать. После ужина каждый занимался своим делом. Сережа и Борисоглебский подсчитывали и сверяли нивелировочные отметки, Фомич с Сашей, Гриша и техник-пикетажист Борис проверяли свои журналы; одни набивали патроны, другие ремонтировали свое обмундирование.

У меня лично эти минуты уходили на хозяйственные дела. Я вызывал завхоза Куприянова, и мы с ним обсуждали продовольственные, фуражные и другие неотложные дела. Иногда на эти беседы приглашался конюх Василий, старший повар Степан и сапожник.

Закончив дела, мы ложились спать.

Так прожили три дня.

Утро четвертого дня встретило нас неприветливо: небо обложили тяжелые, свинцовые тучи, они низко неслись над долиной реки, цеплялись за вершины сопок, останавливались, потом начинали кружиться, затем разрывались и, покрываясь по краям как бы белой пеной, застилали тайгу.

Погода ничего хорошего не предвещала. Но мы не придали особого значения этой мрачной картине, развертывающейся вокруг нас, и решили, что это очередной непогожий день.

Наши сомнения, идти или не идти на работу, разрешил дождь. Он пошел как-то неуверенно, то начинал накрапывать, то затихал, то опять усиливался. Издали слышался глухой гул. Он нарастал и приближался. Вдруг налетел сильный порыв ветра. Захлопали полотнища палаток. В воздух полетели сухие ветки, пыль, мелкие камешки. Ветер все усиливался, превращаясь в ураган. Сорвало одну палатку. Люди бросились укреплять полотняные дома, и здесь, как говорят, «небо разверзлось». На нас обрушились потоки воды.

Рев ветра, треск деревьев, шум реки и ливня, еще какие-то зловещие звуки в сопках и ко всему этому почти ночной мрак окутал нас. В тайге бушевала буря. В темноте ослепительно сверкали молнии, грохот грома покрывал все шумы и раскатывался стоголосым эхом по окрестным сопкам. А когда стихал гром, то было слышно, как тайга выла и стонала, вселяя в нас невольный страх.

Стихия бушевала долго, в палатках стало холодно, сыро и темно. Обед не готовили. Все лежали на нарах, прислушиваясь к неистовствованию природы. В смутной тревоге время протянулось до вечера. Ветер постепенно начал слабеть и к ночи затих совершенно. Буря прошла, но дождь продолжал лить. В подавленном состоянии мы стали укладываться спать, выставив посты для наблюдения за рекой. Вода в ней пока держалась на прежнем уровне.

Утром сквозь сетку непрекращающегося дождя тайга выглядела неприветливо. Мрачная и темная, она всем своим видом выражала враждебность к забравшимся в ее сердце пришельцам.

Сильный ливень, продолжающийся уже более суток, вызывал тревогу за наш лагерь на пойме. Но вода в реке пока не выходила из берегов, и это немного успокаивало нас.

Приближался вечер второго ненастного дня, быстро темнело, и вдруг где-то в верховьях реки что-то грохнуло. Со зловещим гулом по ней прошел первый вал воды. За какие-нибудь двадцать минут вода поднялась на метр. Дальше она стала все прибывать. К ночи поднялась на полтора метра и залила печи, но из главного русла пока еще не вышла. Угроза лагерю становилась реальной, и мы в кромешной темноте начали собирать и упаковывать вещи. Подогнали к лагерю лошадей и заседлали их.

Со специальных постов, выставленных для наблюдений за рекой, все время поступали тревожные вести: вода прибывает. Прибежал один рабочий с поста и сообщил, что сзади нас в протоке пошла вода и отрезала лагерь от берега. Мы оказались на острове. Положение сразу осложнилось. Дождь продолжал лить, вода кругом все поднималась и приближалась к лагерю, по реке стремительно неслись огромные деревья. Вода с угрожающим шумом смывала гальку у нашего берега и неудержимо подступала к палаткам. На лицах тревога и страх. На небольшом совете решили, пока еще не поздно, искать брод через протоку и выбираться на берег. Среди рабочих сразу оказались охотники на поиски брода.

Большой группой идем к протоке. Ревет вода, лошади шарахаются от проносящихся по реке деревьев, проваливаются в какие-то ямы, бьются и не идут в воду. Ясно, что наша затея бессмысленна. В темноте искать брод — безумное дело. В душу закрадывается страх. В лагере, несмотря на дождь, все толпятся около воды и, сознавая свое бессилие, мрачно следят за неумолимым ее подъемом.

— Эй, робинзоны, что носы повесили? — как можно спокойнее кричу я. — У нас есть еще тридцать метров земли, скоро наступит утро, и тогда переберемся на Большую землю, а сейчас неплохо подкрепиться!

Пока люди закусывали, вода подступила к палаткам еще ближе. Две из них пришлось свернуть. Начали завьючивать лошадей, и только тогда над тайгой забрезжил рассвет.

В серых сумерках опять едем искать брод. Только сейчас стала понятной та жуткая обстановка, в которой оказались бы мы, если бы ночью попытались найти злополучный брод.

Хаотическое нагромождение деревьев по берегам пенистой протоки, мутный и быстрый поток ее вод и высокий террасистый противоположный берег вряд ли позволили бы благополучно закончить ночную переправу.

Брод ищем сразу в нескольких местах. Лошади плохо слушаются, боятся и упираются. Вода им по грудь. Вплавь пускать их боимся.

Наконец нашли место, где можно еще переехать на лошадях. Но противоположный берег крутой, и лошадям на него не взобраться. Что делать? Еще полчаса или час — и этот брод будет непроходим.

Посылаем несколько человек с шанцевым инструментом и веревками на тот берег делать выезд для лошадей.

Лагерь наш почти весь залит водой. На маленьком клочке еще сухой гальки лежит в куче все наше имущество.

Но вот посланные рабочие устроили на противоположном берегу выход для лошадей, и мы начинаем переправляться через проток. Дорога каждая минута. Лошади на тот берег выбираются с трудом. Их подхватывают люди и на веревках вытаскивают на берег.

Спустя несколько времени вода так прибыла, что низкорослые лошади пошли вплавь. Пришлось прекратить на них перевозку грузов. Переправа замедлилась.

Когда почти все ценное имущество и часть люден были на устойчивом берегу, дождь, как бы сжалившись над нами, стал уменьшаться. Правда, нам теперь было это почти безразлично, так как все имущество промокло, а на нас самих не осталось сухой нитки. Все стали успокаиваться, как вдруг случилась беда.

В воду вошла очередная пятерка связанных лошадей. На двух сидели люди, держа в руках кое-какое имущество, а на остальных были вьюки.

Бурный поток сбил одну лошадь с ног, она рванула остальных, и те, храпя и кружась, замелькали в мутных водах. Всех охватил ужас. Барахтавшихся в воде людей и животных река несла к повороту. В этом месте в воду упало несколько деревьев, смытых с берега, но корнями еще державшихся за землю. Наши ребята не растерялись, и когда проплывали мимо них, то бросили вещи и ухватились за ветки. Подбежавшие товарищи быстро вытащили их на берег. Лошади же, подхваченные течением, помчались вниз по реке и быстро исчезли за поворотом.

Итак, лошади и часть имущества погибли. В мрачном настроении продолжалась дальнейшая переправа.

Мокрые, измученные пережитым волнением и бессонными ночами, мы, наконец, собрались все на высоком левом берегу реки. Люди разбивали новый лагерь на террасе излучины реки, готовили завтрак, начали приводить в порядок наше промокшее имущество, сушиться у разведенных больших костров.

Вдруг с того берега реки донеслось ржание лошади. И что же мы видим? Вся пятерка похороненных нами лошадей вышла против нашего лагеря и беспокойно топталась у самой воды. Наши кони также начали ржать и подошли к обрыву террасы.

Все заволновались, надо что-то делать, чтобы спасти лошадей, но как переправиться на тот берег?

Эти сомнения разрешил Василий, наш старший конюх.

— Давайте, Иван Андреевич, я перееду на лошади, — сказал он спокойно, — и переправлю сюда остальных.

— Опасно, Василий, переплывать сейчас реку, — ответил я. — Видишь, как она бушует! Подождем немного, может, вода скоро спадет.

— Это будет нескоро, а мы можем потерять пятерых лошадей, тогда как я дал слово себе, что в этом году у нас потерь не будет. Не подводите меня, Иван Андреевич!

Посмотрев на волнующихся на том берегу лошадей, скрепя сердце я разрешил ему переправу. Слишком часто многим из нас приходилось рисковать во имя нашего общего дела. Ну что ж, еще один геройский поступок нашего обыкновенного и скромного человека.

Василий разделся до белья, взял с собой нож, спрятал в шапку в непромокаемом пакете спички, вскочил на коня и спустился в воду.

Мы на берегу с тревогой следили, как лошадь, напрягая силы, старалась преодолеть стремнину, несшую их к излучине реки. Для облегчения Василий слез с нее и плыл рядом, держась за гриву. На середине излучины они преодолели поток и выплыли на более спокойную воду.

Лошади на том берегу, как будто поняв, что это к ним спешит помощь, успокоились.

Наконец мы все с облегчением вздохнули: Василий достиг берега. Развязав там лошадей и поправив на них вьюки, он против нашего лагеря опять бросился в воду.

Оставленные лошади заметались на берегу, но в воду не шли, и только тогда, когда Василий доплыл почти до середины, одна робко подошла к воде и долго ее нюхала, а потом вдруг прыжками бросилась в волны. За ней последовали и все остальные. Так, с вьюками они благополучно переплыли к нам.

За это время повара успели приготовить обед, и, вполне естественно, пришлось вскрывать банки со спиртом.

После обеда настроение у всех значительно улучшилось.

Слышался оживленный говор и смех, чувствовалось, что волнения ночи и утра прошли, и все повеселели.

Да, попугала нас злая стихия в эти жуткие дни!

Уровень воды в реке был настолько большой, что во многих местах она вышла из берегов и залила огромные пространства леса.

Лес под водой! Это было красивое зрелище, и мы очень сожалели, что у нас не было с собой лодки и мы не можем поплавать по образовавшимся лагунам.

Помимо красоты, мы видели и страшную разрушительную силу, вызванную все тем же наводнением.

Берег на излучине реки, где мы разбили лагерь, был сложен из модной толщи гальки и порос крупным лесом.

И вот этот берег под напором воды стал быстро размываться. Подмытые деревья упорно цеплялись корнями за берег, начинали качаться, потом медленно клонились к реке. Купая свои пышные кроны в быстрой воде, несколько мгновений они бились как бы в агонии, но, не выдержав неравной борьбы, вырывались с корнями из земли и уносились вниз по течению мутным потоком.

Разрушение берега происходило с чудовищной быстротой, и в лагере была объявлена тревога. Оказывается, наши невзгоды еще не совсем кончились. Пришлось все имущество опять перебрасывать подальше от непрочного берега. Высокая терраса, ставшая для нас пристанищем, была ненадежной, и нам пришлось срочно выехать из этого района.

Мы вовремя организовали переезд. Когда лошади с последними вьюками карабкались по склонам сопки, остатки террасы были смыты. Основная масса воды хлынула в новую протоку. В этом месте река меняла свое русло. Вода быстро сгладила и отшлифовала новый берег у самых подошв сопок, образовав труднопроходимый прижим.

Пережитое наводнение, смена на наших глазах русла реки заставили нас в дальнейшем отнестись с должным вниманием к этой реке и, несмотря на большое количество прижимов на ее левом берегу, где мы укладывали трассу, переходить на другой берег считали нецелесообразным.

Негостеприимной оказалась долина реки Аркагала, и мы стремились как можно скорее закончить работы в ней. Нам казалось, что как только мы попадем на новое место, то сразу все изменится к лучшему. Сейчас же люди стойко и мужественно переносили все трудности и километр за километром прокладывали трассу по суровой тайге.

Мы продолжали работать в долине реки Аркагала, продвигаясь к ее верховьям, где должны были найти удобный перевал, выйти через него к реке Худжах и по ней спуститься к реке Нера — конечной цели наших изысканий этого года.

По мере продвижения вперед стали все чаще и чаще встречаться заболоченные места и, наконец, пошли тяжелые для укладки трассы участки. Мари заполняли всю ширину долины и высоко поднимались на пологие склоны сопок.

Низкие берега реки, состоящие из пылеватого суглинка, покрытые кочками и осокой, напоминали заболоченные луга центральной полосы Союза, а судя по большому количеству староречий, река в этом районе часто меняла свое русло.

Это обстоятельство заставляло нас укладывать трассу ближе к подошвам сопок, хотя и здесь строительство дороги не обеспечивалось полностью хорошим строительным материалом.

Чахлая лиственница, рыжие пятна марей, кочки и осока, какая-то темная с тихим течением вода в реке, отсутствие дичи и рыбы — таковы были условия жизни и работы на реке Аркагала, и мы старались скорее уйти из этих «скучных», по нашему определению, мест. Но та же заболоченная долина задерживала трассирование. Приходилось тратить много времени на поиски наиболее благоприятных в грунтовом отношении участков для прокладки трассы.

А время шло. Кончились запасы продуктов, и с одной из стоянок пришлось послать за ними на новую продуктовую базу, заложенную в этой долине выше по реке.

Сложность укладки трассы не позволила мне и моему помощнику Грише совершить эту поездку и заодно разведать впереди лежащую местность.

За продуктами поехал наш техник Борис. Он хотя и был третий год в составе нашей экспедиции, все же никак не мог привыкнуть к таежным условиям.

Есть такие натуры, которые даже при известном старании не могут постичь самых немудреных правил жизни. Таким был и наш Борис. Все у него получалось не так, как у всех. Ходить по тайге он не научился. Обувь и одежду рвал неимоверно. Нам всем казалось, что очки, которые он носил из-за близорукости, не помогали ему, а мешали. Лошадей он остерегался и ездил на них только в самых крайних случаях. В то же время это был прекрасный работник и веселый, чуткий и отзывчивый товарищ.

Зная его особенности, мы никогда не поручали ему каких-либо хозяйственных заданий. Но на этот раз получилось так, что он оказался менее других занятым, да и не мешало ему, наконец, приобрести кое-какой опыт самостоятельности в тайге.

Одним словом, на совещании было решено послать его.

Получив задание по обследованию тайги и выслушав всяческие пожелания, он взобрался на самую смирную лошадь и во главе небольшого отряда отбыл.

Вечером, сидя в палатке после ужина, все почему-то высказывали уверенность, что Борис нам продуктов не привезет.

— Вот увидите, — говорил Сергей, — нам придется посылать второй отряд на поиски Бориса. Он обязательно заблудится в тайге.

— Заблудиться он не заблудится, — вторил каким-то пророческим голосом Фомич, — но продуктов он нам все же не привезет.

А Гриша даже спросил у Куприянова, на сколько еще дней осталось у нас продовольствия.

К сожалению, мрачные предсказания товарищей сбылись.

На третьи сутки отряд вернулся, но без продуктов. Правда, все это произошло не по вине Бориса, но продуктов он нам не привез.

— Где продукты? В чем дело? Давай рассказывай! — набросились мы все на Бориса. И он нам поведал обыкновенную историю, которая встречается в тайге всегда, когда что-нибудь упускается в работе.

— Трясусь и трясусь я в седле, считаю километры по времени. Проехали мы километров двадцать, когда начались густые леса. Ну, думаю, здесь где-нибудь и лежат наши продукты. Едем цепочкой, осматриваем весь берег, а базы все нет и нет. Начало темнеть, стали на ночлег. Днем проехали еще километров десять. Кругом страшная чащоба. Пропустили, думаю, и двинулись назад. Один рабочий заметил свежий пенек, стали вокруг шарить, и в соседнем распадке наткнулись на кучу бревен, а среди них наши продукты. Базу кто-то разорил и ограбил, что осталось, все попорчено, даже овес пророс.

И в подтверждение своих слов Борис вынул из переметной сумы почти сноп свежего овса.

— Вот смотрите, — продолжал он. — Кое-что там, конечно, можно собрать, но я решил пока ничего не трогать до вашего приезда туда, — закончил он свой рассказ, обращаясь ко мне.

Эта неожиданная неприятность путала нам все планы. До следующего склада было около ста километров, и он был самым маленьким, рассчитанным, собственно, на обратную дорогу. Мы, правда, оставляли на пройденных складах небольшие запасы на всякий случай, но собирать их сейчас не было времени.

Выслушав рассказ Бориса, пришли к выводу, что надо срочно опять ехать на базу и собрать все, что там еще осталось из продуктов, а затем уже думать о будущем.

На следующий день я с этим же отрядом уехал.

Прибыв в район базы, оставили людей на берегу, а с Борисом пошли к складу.

Мне хотелось тщательно все обследовать и по возможности установить обстоятельства ограбления.

В первый свой приезд товарищи довольно-таки хорошо потоптались вокруг склада и этим самым затруднили мои поиски каких-либо других следов. Я обследовал каждый метр тайги, каждый сломанный ящик и каждую банку. Затем по старым — весенним, более поздним и, наконец, по самым свежим следам на бревнах, на разбитых ящиках, на изуродованных банках консервов я нарисовал себе примерную картину разграбления нашей базы.

И вечером, коротая время у таежного костра, я высказал товарищам свои предположения, которые, как выяснилось позже, в основном были верны.

— Нашу базу разоряли по крайней мере четыре раза.

— Откуда вы это узнали? — удивился Борис.

— Зимой сюда на оленях, как нам известно, были заброшены продукты. Организаторы базы, очевидно, по неопытности построили ее не совсем правильно и настелили полы очень низко. Этим воспользовались медведи. Они разрушили сруб, а затем лакомились продуктами и портили их. Медведи приходили на базу несколько раз. Об этом говорят их многочисленные старые следы. Зверей кто-то спугнул и даже стрелял в них. В бревнах я нашел следы дроби и вот, видишь, выковырял винтовочную пулю. Медведи улепетывали во все лопатки: несколько глубоких следов с ясным отпечатком когтей говорят об этом.

Посещавшие базу люди подъехали к ней на лошадях, и они же спугнули медведей. Это могла быть экспедиция геологов, которая, по моим данным, должна была весной работать в этом районе. Геологи нашли нашу разоренную базу, застали на ней медведей, может быть, устраивали на них ночью засаду. Одним словом, зверей прогнали, склад привели в порядок, но взяли часть продуктов, оставив нам записку. Вот смотри, Боря, — показал я ему клочок бумаги. — От надписи почти ничего не осталось, она вымылась дождем, но в одном месте можно прочесть «…ято масло из разбитого ящика». Это надо понимать так, что «взято масло из разбитого ящика». Они, конечно, взяли еще кое-что и сделали правильно, так как после их ухода через некоторое время медведи опять пришли на базу. Они долго ломали крепкий сруб. Ты еще меня спрашивал, кто это посдирал всю кору с бревен. А это сделали медведи, стараясь растащить сооружение. Добравшись до продуктов и уничтожив все съедобное, они больше сюда не приходили, но дожди и грызуны окончательно испортили остатки продуктов.

Вот, Боря, печальная история нашей базы, — закончил я свой рассказ. — Завтра вы займетесь сортировкой продуктов. Думаю, что кое-что мы еще здесь соберем, а я хочу побродить по другому берегу. Еще днем я заметил следы двух лошадей, идущие к реке.

Наутро, оставив людей за разбором и чисткой остатков продуктов, я переехал на ту сторону реки.

Пробираясь через заросли на пойме реки, я неожиданно обнаружил часть наших продуктов, хорошо укрытых в кустах. По ним видно было, что взявшие их не особенно нуждались в пище. Здесь были почти все наши деликатесы: масло, сахар, печенье, сгущенное молоко, какао и т. д. Продукты лежали уже довольно давно, и, очевидно, из этих запасов ничего не было взято. Вот еще новая тайна, связанная с посещением нашей базы.

И я стал рассуждать: похитители были здесь вскоре после посещения базы геологами, у них были две лошади, причем использовались они только для переправы через реку; отсюда лошади ушли налегке. Значит, продукты были приготовлены, чтобы их забрать в будущем. Кто же это мог сделать?

А это могли быть только люди из экспедиции геологов.

Выбрав момент, они на двух лошадях приехали на базу опять, отобрали особенно ценные продукты и поспешно, чтобы их отсутствие не стало заметным, устроили на другой стороне реки свой складик, из которого собирались лакомиться. Ушла ли далеко отсюда эта экспедиция геологов, или какая-либо другая причина не позволила им воспользоваться до настоящего времени своими запасами, неизвестно. Но я решил попытаться поймать последних посетителей базы.

Когда мы собрали остатки продуктов и фуража, то выяснили, что кое-чем еще можно воспользоваться. Сруб мы привели в порядок, нагрузили коней продуктами и тронулись в лагерь. У склада же на том берегу я оставил засаду из двух человек.

Неприятности с базой и потеря большей части продуктов заставили нас торопиться с изысканиями. Продуктов оставалось мало, и это обстоятельство могло вынудить нас раньше наступления зимы прекратить работы.

Чем выше мы поднимались по реке, тем хуже становились грунтовые условия долины. Приходилось много времени тратить на поиски хороших и близко расположенных строительных материалов.

Возвращались мы в эти дни в лагерь очень поздно. Зачастую ночь заставала нас на работе, а ходить в темноте по тайге, даже по нашей хорошо набитой тропе было трудно.

Но больше всего доставалось теперь нашим геологам и особенно Саше, который обследовал трассу. Вечерами, когда мы уже отдыхали у костра на берегу реки, он обрабатывал свои дневные материалы, с тем чтобы перед сном рассказать нам о характеристике грунтов на трассе.

Мы, трассировщики, стали настолько опытными в части определения качества грунтов по внешним признакам и растительности, что почти всегда безошибочно знали, какие будут разрезы шурфов у Саши.

В своей работе почвенно-грунтовые условия мы делили просто на хорошие и плохие, пригодные или нет. Сашины же уточнения в смысле правильного наименования грунтов воспринимали как неизбежное зло в его объяснениях.

Мы спрашивали Сашу:

— Как сегодня с грунтами, пройдет здесь трасса или нет?

Саша садился на своего любимого конька и объяснял нам примерно в таких выражениях.

— От пикета такого до пикета такого разрезы шурфов говорят, что мы проходим по второй террасе третичного периода, представленной в данном районе толщей гумуса аллювиального происхождения на глубину до пятидесяти сантиметров. Нижележащие слои представляют собой пылеватые суглинки, образовавшиеся в результате эрозии верхних слоев склонов сопок, сложенных в основном из глинистых сланцев, чрезвычайно сильно подверженных воздействию атмосферных факторов…

— Довольно, довольно! — кричали мы все хором.

— Ты просто скажи, можно вести здесь трассу или нет, — горячился Гриша.

Но Саша с невозмутимым спокойствием продолжал:

— По моим обследованиям, данная гумусовая прослойка простирается поперек всей долины, то бишь второй террасы, до самой подошвы сопок, за исключением отдельных пониженных мест, где под мощным слоем сфагнума находится толща молодого торфа глубиной до двух метров, имеющего в своих нижних слоях содержание углерода до пятидесяти процентов.

И опять ребята прерывают Сашу:

— Ты человеческим языком расскажи, без «гумуса», хорошо уложена трасса или нет?

И Саша, припертый, как говорят, к стене, переходит на общепонятный язык:

— Не знаю, для чего я здесь мучаюсь с вами. Плетусь вечно в хвосте, часами долблю и ковыряюсь в земле, и не было, кажется, ни одного случая, чтобы я нашел что-нибудь лучшее, чем трассировщики, которые наличие хороших грунтов определяют на глаз и, задавая направление трассы, мне говорят: «Саша, зафиксируй гальку на глубине сорока сантиметров». И если не на сорока, то на пятидесятисантиметровой глубине я обязательно нахожу гальку. Они как будто видят сквозь землю и, главное, все это определяют по какому-то мху, бруснике или толщине лиственницы, а на третичные террасы им наплевать. О горе мне, зачем я стал геологом! Но я еще докажу вам, что без меня вы не обойдетесь!

Это было прежде. Сейчас же главным лицом был Саша.

Грунты в долине оказались настолько плохими и по нашему мнению и по Сашиному определению, что пришлось к трассированию подключить геологов. Теперь они нам показывали, где есть резервы хороших грунтов, и к ним по возможности приближали трассу.

…Но вот лагерь разбит около пострадавшей базы. За это время оставленная охрана ничего подозрительного не обнаружила, и склад на левом берегу реки мы ликвидировали.

Хозяйственники еще раз перебрали остатки продуктов, кое-что перемыли, высушили, просеяли. Под бревнами собрали небольшое количество сохранившегося овса. Одним словом, сделали все возможное, чтобы использовать даже немного испорченные продукты.

Собранные продукты позволили нам не так мрачно смотреть на свое будущее, появилась надежда, что сможем нормально закончить и этот сезон изысканий.

Последняя рекогносцировка показала, что выше по реке, по правому берегу, тянутся на большом протяжении непроходимые прижимы. Это обстоятельство заставило нас перевести трассу на тот берег.

Закончив работы на переходе, выбранном недалеко от нашего лагеря, мы уже несколько дней работали на том берегу. Для удобства сообщения с противоположным берегом через реку соорудили примитивный мостик и через него ходили на работу.

Однажды утром, когда все уже собирались идти на трассу, кто-то заметил человека на той стороне. Человек осторожно спускался с сопки в долину реки.

Наши сердца загорелись местью. Надо во что бы то ни стало задержать неизвестного. Но как?

Мы быстро выслали засаду к месту бывшего склада продуктов на том берегу, но это успеха не гарантировало. Человек рано или поздно должен был заметить наш лагерь, расположенный на открытой пойме. Поэтому несколько товарищей сели на лошадей и поехали в соседний распадок, чтобы отрезать ему пути отступления.

Переправившись через реку, наша группа осторожно ехала по пойме, ведя наблюдения за неизвестным, который продолжал спускаться с сопки. Но вдруг он присел, подполз к дереву и притаился за ним. Так он сидел несколько минут, потом начал быстро уходить в сопки. Товарищи из засады начали стрелять.

Теперь не было причины скрываться и нам, мы помчались ему наперерез. Но что значит мчаться по тайге? Пока мы подъехали к сопке, неизвестный давно уже скрылся в лесу на ее вершине. Взобравшись на сопку и найдя его следы, мы осторожно шли по ним. Первоначально он бежал в ту сторону, откуда пришел, и только спустя примерно километр резко изменил направление. В одном месте он постоял некоторое время, ожидая товарища, который присоединился к нему.

Хребет сопки стал каменистым, и мы вскоре потеряли их следы. Обсудив создавшееся положение, сделали вывод, что они убежали не в ту сторону, откуда пришли, поэтому мы начали искать место, где находился второй. Сопоставив все точки и направление, мы решили, что действительным направлением, откуда пришли неизвестные в нашу долину, есть прямая от начала бега первого до места ожидания второго.

И мы поехали в ту сторону, откуда они пришли. Наши рассуждения оказались правильными; уже со склона сопки мы увидели в соседней долине дым.

Вскоре мы сидели в палатке наших знакомых по базе — геологов. Начальник геологической экспедиции радушно нас встретил и рассказал, что они возвращаются домой, но, имея свободное время, решили поковыряться в этой долине.

Он подтвердил наши предположения о судьбе продуктовой базы.

— Я даже посылал к вам в экспедицию людей, — говорил он, — хотел предупредить о нашествии на базу медведей, но мои люди вас не нашли.

И когда я ему рассказал о дальнейших происшествиях на нашей базе и складе продуктов на другой стороне реки и, наконец, о сегодняшней причине нашего приезда, он был чрезвычайно огорчен.

— А это, пожалуй, дело рук наших людей. Есть у меня один тип, не внушающий доверия.

Он велел позвать к себе какого-то Николая. Последнего в лагере не оказалось, не оказалось на месте и еще одного рабочего.

Примерно через час к нам в палатку ввели двоих потных и усталых людей. Припертые уликами, они сознались, что хотели немножко «подкрепиться», как они сказали, продуктами с нашей базы.

— Да и жаль было такое добро бросать медведям, — пробасил один из них.

Геологи выдали нам расписку на взятые ими продукты, и тайна нашей базы, почти безошибочно разгаданная «по следам в тайге», была подтверждена.

Вполне удовлетворенные, мы вернулись к себе в лагерь.