Записки изыскателя

Тайга

Итак, мы находились у начала будущей трассы. Она должна идти вверх по течению реки Раздельной до самого ее истока, затем, перевалив горную цепь через какой-нибудь перевал, вдоль попутного ручья выйти в долину реки Оротукан, где находился поселок горняков — конечный пункт изысканий.

В задании говорилось: «найти наилучший перевал». Это значило, что на водоразделе, с которого берет начало не только река Раздельная, но сбегает множество ее притоков, надо отыскать и обследовать несколько перевалов.

Из-за отсутствия времени мы решили организовать небольшую рекогносцировку и одновременно приступить к работам.

Вдвоем с дядей Ваней налегке отправились вверх по реке. Теперь мы на тайгу смотрели глазами изыскателей: где и как укладывать трассу. Сильно заболоченная долина затрудняла наше продвижение, и, изрядно измучив лошадей, мы свернули ближе к реке. Здесь значительно суше, но оба берега покрыты буйными зарослями лиственницы и тополя. Видимости нет никакой. Часто приходится подниматься для осмотра местности на мокрые и скользкие северные склоны сопок.

Несмотря на неблагоприятные грунтовые условия в долине реки Раздельной, трассу надо вести здесь, начав ее от столба, установленного на базе Стрелка. Так было сказано в задании.

Примерно через двенадцать километров река Раздельная раздвоилась. Эта вилка не была указана на нашей «карте».

Вот первая задача: которая из двух рек Раздельная? Где нужное нам направление?

Стоим молча у развилка безыменных рек. Ваня тяжело вздыхает.

— Вот и приехали. Что теперь делать дальше? Обе реки вытекают примерно из нужного нам направления, но которая из них Раздельная? Эх, и карты у нас! Лучше бы их вовсе не было.

— В этом вся сложность нашей работы, — высказываю я слабое утешение. — Ведь в задании говорится: «найти перевал». Значит, никто не знает, где он находится. Ты пойми, Ваня, ведь это даже почетно, что нам поручили выбрать направление будущей дороги, а ты сердишься.

— Вот будет нам почет, если мы не найдем хорошего перевала.

— А мы его найдем, обязательно найдем! Для этого мы сделаем так. Ты со всеми начнешь изыскательские работы, а я с кем-нибудь из техников поеду на поиски перевала. А сейчас давай возвращаться в лагерь.

По пути домой мы наметили первые километры трассы в суровой и неприветливой тайге. А в тот день, когда Ваня с товарищами вышли на работу, мы с Сергеем Обуховым и еще одним рабочим выехали на поиски перевала.

Доехав до разветвления реки, мы свернули в долину правого притока.

Вначале долина шла, немного отклоняясь от нужного нам направления, но постепенно стала заворачивать на северо-запад.

В глухой тайге не видно ни одного следа пребывания человека, только бесчисленные медвежьи тропы свидетельствовали о жизни в ней.

К вечеру мы добрались до верховья обследуемой реки, прозванной нами Медвежьей.

Перед нами открылось узкое темное ущелье, огражденное с двух сторон высокими сопками, покрытыми осыпями. Вдали было видно, как река Медвежья разбилась на пять ручьев, образовав пять ущелий, в конце которых возможны перевалы через водораздел.

Уже смеркалось, и обследовать перевалы в этот день мы не могли, а стали готовиться на ночлег. Палатку решили не ставить, а расстелить ее и приготовить на ней постели.

Вскоре запылал костер. Вскипятили чай, разогрели консервы, достали масло, сыр, и простой, но сытный ужин был скоро готов. После ужина выкурили на сон грядущий по трубке и, завернувшись в одеяла, безмятежно уснули.

Едва серо-молочный рассвет стал спускаться к нам в ущелье, я проснулся. Был бодрый морозец, и на покрывающих нас одеялах и всюду на земле лежал толстый слой инея.

Я разбудил товарищей, разжег костер и стал готовить завтрак, чтобы после него сразу отправиться на поиски перевала.

После завтрака, когда рабочий пошел искать лошадей, Сережа совсем недалеко от наших постелей заметил на инее следы медведей. В каком-то метре от нас, когда мы ночью крепко спали, прошло это мирное семейство, не причинив нам никакого зла. Только лошади, почуяв зверей, убежали в соседний распадок, и на их поиски мы потратили почти два часа.

Обследование перевала мы начали с правого ущелья. Перед нами стояла трудная задача: среди этих гор и ущелий без инструментальной съемки, только на основе зрительного впечатления установить возможность строительства дороги через горную цепь.

Когда ехать стало невозможно, мы оставили рабочего с лошадьми в долине, а сами начали взбираться на сопки. Труден и тяжел был наш путь. Мы часто срывались и падали, скользили на осыпях, продирались через заросли стланика, но метр за метром поднимались вверх и, наконец, достигли вершины одного из перевалов.

С хребта открылся замечательный вид. Вокруг громоздились горы с острыми вершинами, которые разбегались во все стороны и постепенно сливались с горизонтом. Между горами чернели провалы ущелий, на дне которых извивались маленькие ручейки и, звеня по камням, несли свои еще слабые воды в долину видневшейся вдали большой реки.

Нам показалось, что она совпадает с нужным нам направлением, и мы занялись обследованием всех спусков с перевала к этой реке. Но всюду нам попадались крутые, а местами совершенно отвесные склоны сопок, глубокие ущелья и осыпи, и вскоре мы убедились, что здесь строить дорогу нельзя. Удобного перевала в верховьях реки Медвежьей не оказалось.

— Ну, Сережа, давай теперь увековечим наши имена.

— Как? — недоуменно спросил он.

— Бери топор и — видишь лиственницу? — делай затеску.

— Вот как? Теперь понял. Мы напишем, что были здесь.

Когда затеска была готова, я на ней черным карандашом написал: «Октябрь, 1933 год, экспедиция инженера… Обследовали перевал — прохода нет».

Составив краткую схему нашей рекогносцировки, мы поспешно стали возвращаться к месту ночлега.

Уставшие и голодные, только к ночи спустились с гор и нашли нашу стоянку по зареву большого костра, который развел рабочий. Быстро поужинав, легли спать, но, учитывая соседство медведей, на ночь установили дежурство и все время поддерживали костер.

Возвращаясь к себе в лагерь, мы застали наших товарищей во главе с дядей Ваней на работах. За эти дни они славно потрудились и уже подтянули трассу к развилку.

Что делать дальше? По реке Медвежьей перевала нет. Но что ждет нас в верховьях левого притока?

Приостановить работы на три-четыре дня, в течение которых можно было обследовать левый приток, мы не могли. Зима неумолимо приближалась, а впереди было много дел. В ту же ночь начавший падать снег заставил нас принять решение идти пока без рекогносцировки по левому притоку и одновременно обследовать его верховье.

На следующий день, оставив товарищей продолжать работы по левому притоку, который, очевидно, и был рекой Раздельной, мы с Сережей снова уехали на поиски перевала.

Стояла тихая морозная погода. В воздухе медленно кружились крупные снежинки, покрывая молчаливую тайгу пушистым ковром. Если до вчерашнего дня и теплилась еще какая-то надежда, что зима задержится, то теперь стало ясно — она наступила. Через несколько дней снег покроет всю землю, забушуют вьюги, ударят свирепые морозы, и конец нашим изысканиям.

С такими невеселыми мыслями я ехал по тайге, почти не обращая внимания на дорогу.

К вечеру мы опять подъехали к новому развилку, где река разделилась на две. Смотрим на нашу «карту», но на ней река Раздельная на всем протяжении показана одной линией, без всяких притоков.

Решили и здесь начать свои обследования с правого притока. Как только перебрались на левый берег реки, так нас сразу окружила непроходимая тайга; продвигаясь вперед, вышли в темный сырой распадок. Проехав еще несколько километров вверх по нему, убеждаемся, что прокладывать здесь дорогу нельзя. Смущает только одно обстоятельство: направление долины совпадало с заданным и шло на северо-запад.

Вернувшись к развилку, поехали по левому притоку и к вечеру второго дня добрались до его верховья.

Уже совсем стемнело, когда мы, наконец, решили стать на ночлег почти у самой подошвы перевала. Смертельно устав за день, кое-как поужинали, легли спать. А утром, оставив Сергея на стоянке для составления схем пройденного маршрута, я один пошел обследовать перевал.

Долина, по которой мы двигались, и начавшийся подъем на сопки пока никаких трудностей для укладки трассы не представлял. Если на противоположной стороне перевала спуск окажется таким же спокойным, думал я, поднимаясь на водораздел, то другого пути искать не надо. А что касается направления, то схема нас уже не раз подводила, и ей очень доверять нельзя.

Пройдя довольно широкое седло, стал спускаться на другую сторону перевала. Спуск был пологий и удобный для автодороги. Добравшись до начала небольшого ручья, я решил на этом обследование закончить.

«Перевал найден, — думал я, отдыхая на поваленном дереве, — и сравнительно легкий. Но выйдем ли мы отсюда к заданной точке? Ведь перевал находится больше на северо-восток, чем на северо-запад, куда, как это указано на схеме, мы должны вести трассу. Но другого варианта нет, а пока надо быстрей подходить сюда с работами».

Наше возвращение товарищи встретили с радостью, узнав, что перевал найден и проделанная работа не пропала даром.

Собрав всех, я рассказал им о нашем путешествии и результатах рекогносцировки.

Открытие перевала устраняло многие сомнения, позволяло идти вперед быстрым темпом. Работа спорилась, я сам намечал трассу, дядя Ваня работал с теодолитом, и это еще в большей степени ускоряло трассировку. Мы все работали с большим воодушевлением под лозунгом «Даешь перевал!» и через несколько дней, как и предполагали, подошли к нашей с Сережей стоянке и на ее месте разбили лагерь.

В один из вечеров на этой стоянке в палатке возник разговор о том, что неплохо бы нашему перевалу, первому разгаданному «белому пятну», дать название.

После горячих и долгих споров и обсуждений различных предложений мы назвали наш перевал Молодежным. На заметном дереве, ближе всего растущем к седлу, сделали затеску и написали: перевал Молодежный.

Во время работы по укладке трассы уже на северной стороне перевала я совершил еще небольшую рекогносцировку вниз по ручью и неожиданно обнаружил небольшое зимовье. Около него мы разбили один из своих следующих лагерей.

Долина ручья, по которой мы намечали будущую автодорогу, узкая и неприветливая в своем верховье, постепенно расширялась. Но часто высокие сопки подходили друг к другу и зажимали русло, образуя непроходимые ущелья с отвесными скалами по его берегам. Такие скалы в дальнейшем мы стали называть «прижимами», и это название сохранилось до настоящего времени.

Отвесные берега, состоящие из темно-серого глинистого сланца, имели различные напластования, залегающие под разными углами, и по мере выветривания и разрушения паводками образовали причудливые карнизы и уступы, похожие на ступени гигантской лестницы. На темном фоне сланца отчетливо выделялись белые жилы кварца, прорезающие отвесные скалы.

Вдоль этого ущелья мы и укладывали трассу по левому берегу.

Азарт работы заставлял нас несколько забывать о наступившей зиме, хотя снежный покров постепенно увеличивался, а морозы достигали тридцати градусов.

Когда мы перебросили свой лагерь к найденному зимовью, вечером в палатку вошел необычно мрачный Василий.

— Иван Андреевич, есть серьезный разговор.

— Садись, Василий, — радушно предложил я ему место на вьючном ящике, — с чем хорошим пришел?

Василий сел, раскурил свою коротенькую трубку, пустил несколько раз дым и как бы выдохнул вместе с дымом одно слово.

— Зима.

Я сразу насторожился.

— Зима, — повторил Василий, — корма нет, стоят большие морозы. Погубим мы лошадей.

— Но что же делать? — спросил я. — Неужели мы не перебьемся как-нибудь две-три недели?

— Никак нет, — ответил он и стал перечислять всех лошадей и их состояние.

Состояние лошадей я знал и сам, но не представлял его таким угрожающим после начавшихся морозов.

— У меня есть предложение, — продолжал Василий, — чтобы не губить всех лошадей, — они пригодятся нам на будущий год, — надо отправить большую часть их в поселок, а оставшихся понемногу подкармливать мукой.

— А как же мы будем перевозить имущество? — спросил я.

— Я об этом думал, — ответил Василий. — Оставим пять самых лучших лошадей. Продуктов осталось немного, и за три-четыре рейса я буду перебрасывать лагерь.

Вопрос возник неожиданно, и решить его без совета с товарищами я не мог.

И в эту ночь мы приняли героическое для нас решение — оставить пятерых лошадей с собой, а остальных восемнадцать отправить на базу.

На следующий день вереница лошадей ушла в белую муть тайги, и, как выяснилось впоследствии, все они благополучно дошли до базы.

С уходом лошадей переброска лагеря усложнилась. Теперь приходилось имущество перевозить за четыре-пять рейсов, что не всегда удавалось сделать за один день

В зимовье мы прожили несколько дней, пока трассировщики не отошли от лагеря на восемь километров. Хотя мы тратили много времени на дорогу и не все помещались в маленьком бараке, все же уходить из него нам не хотелось.

И опять в тайге под молчаливыми лиственницами, осыпанными снегом и опушенными инеем, разбивался наш шумный и говорливый лагерь. Ночью костры озаряли полянку с нашими палатками. Часто из глубины мрака светились чьи-то зеленоватые глаза. Лошади жались к людям и огню, а изредка долетавший к нам вой и обнаруженные по утрам на снегу следы говорили о том, что нашу стоянку посещают волки.

С первой же стоянки после зимовья мы с Сергеем опять отправились на рекогносцировку. Проехав километров пятнадцать, мы каким-то подсознательным чувством стали ощущать близость жилья, хотя тайга по-прежнему казалась глухой и нетронутой.

И действительно, еще через несколько километров мы увидели занесенный снегом пень срубленного дерева. Затем порубки стали встречаться чаще, но жилья все не было. В тайге быстро темнело, приближалась ночь. Лошади проваливались в глубокий снег, выбивались из сил, но мы их усиленно подгоняли, так как ночевать в тайге без палаток было опасно. Наконец мы напали на довольно свежий санный след, перешедший скоро в хорошо набитую тропу. Усталые лошади сразу приободрились и пошли резвее. Вот и устье нашей реки. Запахло дымом; этот запах в тайге всегда желанный и говорит о многом, особенно путникам вроде нас.

Выехали на берег большой реки, которая, по нашим расчетам, должна была быть Оротуканом. Это и подтвердилось, когда мы увидели на другой стороне реки огоньки в окнах маленьких домиков. К этому небольшому поселку горняков, затерянному в тайге, мы и должны довести трассу в этом году.

В маленьком домике начальника нас приветствовало почти все население поселка. Люди приходили узнать новости, жали нам с Сергеем руки, торопливо задавали вопросы и по знаку хозяина уходили, пропуская новых гостей.

Когда паломничество кончилось, мы, разморенные теплом и сытным ужином, полусонные, продолжали сообщать хозяину и немногим из оставшихся «новости» чуть ли не трехмесячной давности. Но для жителей поселка они являлись самыми свежими.

Утром мы рассказали о своей работе, о тяжелом положении в экспедиции с транспортом, продовольствием и одеждой. К сожалению, на помощь горняков мы рассчитывать не могли; то, о чем меня предупреждал начальник политотдела, подтвердилось: поселок сам находился в тяжелом положении и сидел на аварийном пайке, ожидая прибытия продовольствия по зимней дороге.

Уточнив направление трассы по берегу реки с учетом расположения будущего моста к поселку, мы простились с радушными хозяевами и тронулись в обратный путь.

Часто бывает так, что когда находишься сам на месте, все идет как будто нормально. Но стоит только отлучиться, как обязательно что-нибудь произойдет. Так и теперь. Подъезжая к лагерю, мы увидели странное зрелище: несколько человек гоняли по кругу упирающихся лошадей. Оказывается, пасущиеся лошади случайно набрели на созданный кем-то и забытый или потерянный склад продовольствия. На стеллажах из тонких лиственниц лежали мешки с мукой, крупой и зерном. Все это было когда-то закрыто брезентом, но медведи и другие звери склад разорили. Из разорванных мешков все их содержимое высыпалось, смешалось с землей, проросло и сгнило. Наши лошади набрели на этот склад и после долгой голодовки с жадностью набросились на порченые крупы и муку, объелись и могли погибнуть от колик. За спасением больных лошадей мы и застали весь лагерь.

Лошади упирались, падали на землю и катались от боли. С ними поступали просто безжалостно: их поднимали на веревках и продолжали гонять. Когда измученные животные стали падать от усталости, Василий собрал у всех одеяла, укутал их и стал поить теплым пойлом, составленным по своему рецепту. Двое суток не отходил он от лошадей, обогревая их кострами и заставляя пить лекарство.

Старания Василия и Степана увенчались успехом. Ни одна лошадь не пала, и, проболев несколько дней, они оправились настолько, что мы опять начали их завьючивать.

«Нет худа без добра», — гласит народная пословица. Так случилось и с нами. Найденный старый склад продовольствия позволил в дальнейшем сохранить лошадей и, подкармливая их остатками продуктов, держать в работоспособном состоянии.

Как выяснилось позже, несколько лет назад при заброске продовольствия в поселок с оленьим транспортом произошла какая-то авария, и груз был оставлен в тайге. Когда же за ним вскоре приехали, то увидели, что таежные хищники склад разорили и много продуктов испортилось. Все пригодное было вывезено, а остальное оставлено на месте.

…После рекогносцировки изыскательские работы на последних километрах трассы пошли значительно быстрее. Народ повеселел, зная о скором окончании работ. Никто, конечно, не догадывался о том, что на длительный отдых и помощь жителей поселка рассчитывать нельзя, так как они сами находятся в тяжелом положении. Но этой надежды до конца работ я у людей не отнимал.

Наконец, несмотря на трудную рубку просеки в густом лесу у устья реки, мы в намеченный срок вышли к поселку. Затем прошли еще около километра за поселок вниз по реке Оротукан и у огромной лиственницы, стоящей на трассе, закончили свои изыскания. На ней мы сделали затеску и написали: «20 октября 1933 года экспедиция инженера _________ километр _________ пикет_________».

Не обременяя гостеприимный поселок, мы разбили свой лагерь в шести километрах от него. Здесь мы привели в порядок все полевые записи и стали готовиться в обратный путь.

Положение с продовольствием сильно осложнилось. Уже несколько дней назад у нас кончилась соль. Но от солевого голода пока выручали консервы. Проверив наличие всего продовольствия, мы установили, что при самой сокращенной норме его хватит только на четыре дня. Двигаться же всем лагерем до Стрелки потребуется по крайней мере дней семь-восемь.

Что делать? Просить помощи у горняков нельзя. Вдвоем с Фомичом отходим от лагеря и держим совет.

— Надо, — говорю я, — снабдить продуктами рабочих и налегке отправить их вперед. Это будет трудный переход по тайге зимой, но другого выхода нет. Им придется за четыре дня прийти на базу Стрелка и выслать оттуда нам навстречу продовольствие.

— А кого вы пошлете с людьми? — спрашивает Фомич.

Я смотрю на него в упор и говорю:

— Тебя, больше некого.

— Правильно. Я сам хотел просить вас об этом.

Вечером собираю совещание, на котором рассказываю о положении с продовольствием у нас и в поселке и объявляю решение об отправке тридцати человек рабочих во главе с Фомичом на базу Стрелка.

Все единодушно поддержали это решение и срочно стали готовиться к переходу. Снабдив людей продуктами, намечаем маршрут движения: в первый день надо дойти до последнего зимовья, а далее ориентироваться на наши старые стоянки.

— Через четыре дня вы должны дойти, — говорю я.

Провожая людей, я долго шел с Фомичом и давал ему последние советы.

— Придете благополучно, высылайте немедленно нам навстречу на собаках продукты, да не забудь соли, плохо без нее. Продуктов у нас всего на три дня, большую часть отдали вам, а на охоту рассчитывать нельзя. Ночью непрерывно жгите большие костры. Смотри, не поморозь людей. Ну, счастливого пути!