Записки изыскателя

Первая зимовка

Затерянный в глухой тайге небольшой поселок Мякит насчитывал всего несколько рубленых домов и бараков, жил размеренной и полнокровной жизнью. Строители затратили много труда, чтобы создать условия для нормальной жизни его обитателей. Здесь была пекарня, столовая, баня, красный уголок и другие общественные здания.

Однако людей на поселке было много, и для их размещения не хватало жилья. Учитывая это, мы с дядей Ваней уступили свои места в новом доме, а сами перебрались в специально оборудованную палатку. Оборудование заключалось в том, что ее немного утеплили войлоком и разделили на две половины, в одной устроили кухню, а в другой — рабочий кабинет и спальню. В железной печке, поставленной посредине палатки, круглые сутки горел огонь, давая необходимое тепло, но оно ощущалось только в верхней части палатки, а внизу свирепствовал холод. Можно было сидеть в нижних рубашках, но зато в валенках и в ватных брюках. С этим мы быстро смирились и даже извлекли некоторую пользу: под койками устроили холодильник, в котором хранили продукты и битую дичь.

Вскоре наша жизнь вошла в нормальную колею. Перед нами стояла большая задача: надо было привести в порядок все записи и полевые материалы, полученные при изысканиях, и составить подробный проект дороги.

Так как общего помещения мы не имели, то каждый работал там, где он жил. Это несколько тормозило составление проекта, который был очень большой, и решение отдельных его вопросов требовало обсуждений и согласований. Поэтому мне приходилось часто ходить на квартиры к товарищам или же вызывать их к себе. Все технические вопросы мы решали сами, так как никого из дорожного отдела здесь не было.

Мы уже знали, что отдел реорганизуется в управление, которое должно приблизиться к месту работы и переехать сюда, в Мякит. Но произойти это должно не раньше весны, когда будут построены новые здания.

Дорога проектировалась в необычных для нас условиях вечной мерзлоты. Вечная мерзлота! Это совершенно неизвестное нам состояние грунта Крайнего Севера только одним своим названием «вечная» внушало какой-то страх и заставляло весьма осторожно принимать те или иные технические решения.

На десятки, а местами на сотни метров опустилась в глубину вечная мерзлота, порождая на поверхности неожиданные явления. Кажется, что, имея всегда отрицательную температуру, мерзлота может служить прочным основанием для различных сооружений. Но и этот кажущийся прочным фундамент поплывет, а построенное на нем сооружение рухнет.

Необходимо было срочно изучать ее свойства, проводить эксперименты, принимать подчас смелые решения и проверять их на практике, чтобы в ближайшее уже время составить технические условия для строительства автодороги.

Интересная, трудная, но благодарная работа!

Мы разрабатываем разные типы земляного полотна, чтобы оно было устойчиво на марях, вечной мерзлоте, на склонах сопок; составляем проекты защиты дороги от снежных заносов и наледей, рассчитываем новые конструкции опор для мостов, потому что забивать сваи в мерзлоту нельзя, и думаем над многими еще вопросами.

Наледи — это одно из явлений Крайнего Севера, вернее районов с наличием вечной мерзлоты. Явление это вызвано в основном климатическими условиями. Летом в тайге земля оттаивает на некоторую глубину. Этот оттаявший слой, называемый «деятельным», с наступлением зимы начинает снова замерзать сверху. Между двумя мерзлыми слоями — замерзающим и нижним — вечной мерзлотой — накапливается вода. При постепенном сближении этих пластов вода между ними начинает испытывать гидростатическое давление, достигающее значительных размеров.

Найдя слабое место в замерзающем «деятельном» слое, например корень, ветку или просто трещину, вода прорывается на поверхность, иногда даже высоким фонтаном. По мере истечения воды давление ослабевает, и ее вытекает все меньшее количество. Вылившаяся на поверхность вода постепенно замерзает. С течением времени этот процесс повторяется снова, и так несколько раз за зиму. Поэтому наросты льда достигают иногда нескольких метров толщины, и их здесь называют «тарынами».

Описанные наледи относятся к так называемым грунтовым. Но есть наледи и речные. Аналогичное явление происходит на реках, если вода в них промерзает до дна. В жгучие морозы можно встретить участки реки, окутанные клубами пара, с еще не замерзшей водой на поверхности льда. Речные наледи опасны. Ступив на них, легко можно провалиться под лед.

Перед появлением наледи лед на реке под напором воды вспучивается огромным холмом, который вскоре с сильным звуком, напоминающим пушечный выстрел, лопается, и из трещин начинает течь вода, разливаясь по поверхности льда.

По мере повторения таких процессов толща льда на реке все нарастает, вода все больше и больше растекается, наконец выходит из берегов, и постепенно лед заполняет всю долину от сопки до сопки.

Такие участки долин становятся совершенно непроходимыми даже в самые сильные морозы. Окутанные паром наледи, как немая стража, запирают долину на долгое время. Особенно активно действуют они в конце зимы или ранней весной, то есть тогда, когда слои мерзлоты близки к соединению.

Все эти явления нам надо было изучить и учитывать при составлении проекта дороги.

По окончании рабочего дня все собирались в одном месте для подведения итогов и получения нового задания. После этого обыкновенно уже не расходились и коротали длинные темные вечера вместе, сидя у «огонька».

Занимать свой досуг в то время могли мы немногим и принимали героические усилия, чтобы не скучать и избежать праздности, столь опасной в нашем положении.

Небольшое количество книг было прочитано и перечитано, а шахматы и шашки не могли бесконечно поглощать наше свободное время. Поэтому мы придумывали себе дополнительные занятия: организовали учебу, общие читки, а в выходные дни ходили на охоту или проводили лыжные соревнования. Но все же вечера у «огонька» чаще всего проходили в горячих спорах и беседах, когда в порядке анализа прошлых изысканий разбирали проделанную работу, успехи и промахи отдельных работников.

Это было очень полезно, так как некоторые товарищи еще не совсем понимали, что жизнь и работа в наших суровых условиях требовала прежде всего напряжения физических и нравственных сил, проявления чувства товарищества, что только коллектив, причем крепкий, спаянный коллектив, мог решить те задачи, которые стояли перед нами.

Введенная еще в тайге коллегиальность при решении особо важных вопросов полностью одобрялась моими товарищами. И пока у нас не было ни одного случая нарушения заведенной довольно строгой дисциплины.

Так, днем за работой, а вечерами в немудреных развлечениях, в беседах и спорах у «огонька» проходили наши дни на зимовке, в одиноко стоящем, занесенном снегом поселке, на многие километры окруженном молчаливой тайгой. Часто над ним полыхали зарницы северного сияния, и тогда, несмотря на сильный мороз, мы выходили из помещений и подолгу любовались этим таинственным явлением. Начиналось оно обычно с того, что над горизонтом загоралось красное зарево, как от далекого и большого пожара, затем зарево становилось все ярче и ярче, и освещенная им тайга принимала какой-то зловещий вид. Разгоревшись особенно ярко, зарево вдруг потухало, и плотный, как бы ощутимый мрак разливался вокруг.

Через несколько секунд над вершинами сопок опять появлялся уже синеватый мерцающий свет, и из-за их силуэтов, как лучи прожекторов, поднимались и неслись по небу сказочные сполохи всех цветов радуги.

Длинные и узкие лучи, как гигантские щупальца, извивались и переплетались между собою и вдруг, застыв на месте, медленно гасли. Мрак начинал густеть. Но вот снова рассеивался, теперь уже широкими, плавно идущими снизу волнами света, которые, обгоняя друг друга, чудесными радугами охватывали весь небосвод. Волны исчезали, и небо покрывалось как бы рябью с яркими бликами. Казалось, что кто-то горстями бросает разноцветный светящийся бисер, и он, переливаясь и сверкая, вспыхивая и угасая, рассыпается над нами.

Сказочное и незабываемое зрелище!

Мы впервые переживали здешнюю зиму, и для нас все было ново: и метровый снег, и длинные ночи, и северное сияние, и страшные, небывалые морозы, достигающие шестидесяти градусов, которые переносились сравнительно легко. Это, конечно, здесь, в поселке, когда на улице находишься пять-десять минут, чтобы перебежать из дому в столовую и обратно. Но для путников этот мороз был страшен. При сборе в дорогу приходилось надевать так много одежды, что человек превращался в огромный узел мехов и шкур и почти утрачивал возможность двигаться.

Одним из особенно популярных занятий для нас была охота. Охотились преимущественно на белых полярных куропаток. Зимой они живут огромными стаями до ста и более штук. Выследив такую еще не пуганную стаю, можно в течение двух-трех часов добыть до тридцати-сорока штук. Бывали случаи, что, не сходя с места, подстреливали до двадцати пяти куропаток.

Находились такие стаи обычно в поймах рек, куда птицы прилетают на кормежку. Здесь, в зарослях тальника, куропатки бродят целый день в поисках пищи. Насытившись, они тут же под кустами отдыхают или же взлетают на ближайшие деревья, на которых кажутся розовато-белыми хлопьями снега. Белое оперение хорошо маскирует куропаток, и на снегу они становятся малозаметными. Их выдают только черные, как бусинки, глаза и ярко-красные брови.

В одно морозное утро пошел и я на охоту. Недалеко от поселка дичи встречалось уже мало, и за ней приходилось идти довольно далеко.

Привязав к поясу охотничьи лыжи, я углубился в тайгу. Мне хотелось по накатанной дороге отойти на несколько километров от поселка, а потом, став на лыжи, тайгой возвращаться домой и по пути пострелять дичь.

Стоял сильный мороз, и дул небольшой попутный ветерок. При быстрой ходьбе он мало чувствовался, но стоило мне повернуть в обратную сторону, как этот ветерок обжег лицо, и мороз стал забираться под одежду.

Пробираясь на лыжах по тайге в сторону поселка, я долго не находил следов куропаток. Вышел к пойме реки. На открытом месте мороз с ветром еще сильнее охватил меня и прямо леденил душу. Хотелось бросить охоту и скорей бежать домой. Но ведь обидно уходить без дичи, а тут как раз я и увидел куропаток. Охотничий пыл несколько согрел меня. Убив двух сидевших под кустом тальника птиц, я через несколько минут чуть не наступил лыжей еще на одну. Стрелять было нельзя — очень близко, а она, не шелохнувшись, сидела на снегу, очевидно думая, что ее не видят. Только черные глаза настороженно, с испугом смотрели на меня. Отступая назад, я зацепился лыжей за какой-то сук и упал в сугроб. Снег по грудь, одна лыжа слетела с ноги. Барахтаясь в снегу, стараюсь стать на лыжу, но она все соскальзывает с ноги, и несколько раз приходится принимать снежные ванны.

Становилось нестерпимо холодно. Чтобы выбраться из сугроба, надо хорошо закрепить на ноге лыжу. Но сыромятные ремни-связки на морозе стали твердыми как железо и не развязывались. Снег, насыпавшийся за воротник и набившийся в рукава, растаял и намочил одежду, она стала замерзать и просто обжигать тело.

Срываю рукавицы, перчатки и голыми пальцами стараюсь развязать ремни. Кончики пальцев моментально белеют. Ветер бросает мне в лицо колючие, как иголки, снежинки. Нестерпимый холод охватывает меня, и страх, что замерзну, вкрадывается в душу. С трудом расстегиваю ватник, поднимаю свитер и под него засовываю уже нечувствительные руки. Сжимаюсь в комочек и опускаюсь на дно снежной ямы, которую успел вытоптать.

Ветер гнал поземку, и снег стал заносить меня.

Надо как-то дать знать о себе. Но как? Стрелять? В ружье стреляные гильзы, его надо перезарядить, а для этого необходимо вынуть руки из тепла, снять рукавицы. Кричать? Но кто услышит в этой глуши, да еще при вое ветра?

Мороз сковывает все сильней, и я чувствую, что замерзаю. Отчаяние овладевает мною. Так по-глупому и замерзнуть можно в одном километре от дороги и нескольких от поселка!

Вдруг начало сильно ломить пальцы рук, боль привела меня в себя — значит, пальцы отогреваются.

Через несколько минут я вынул руки и стал тереть их снегом, потом, надев рукавицы, начал сильно хлопать. Руки согрелись. Немного согрелся и сам.

Осторожно, взяв лыжу, стал зубами развязывать ремни, губы приклеивались к ремням, но я упорно их грыз. Распустив ремешки, со всеми предосторожностями опустил лыжу на снег и поставил на нее ногу. Теперь требовалось только хорошенько завязать ремни. Рисковать я не мог, так как это могло стоить мне жизни. Я присел, долго смотрел на ногу и в уме перебирал все этапы завязывания, которые надо проделать голыми руками.

Наконец поправил ремни, снял рукавицы и спокойным движением стал привязывать лыжу. Кажущееся спокойствие в действительности вылилось в такое сильное волнение, что на лбу у меня выступил пот, а руки начали дрожать мелкой дрожью.

Замерзшие руки я снова всунул в рукавицы и зажал между коленями, но, согревая руки, я замерзал сам. Надо немедленно, пока не поздно, вырываться из ледяного плена.

Медленно, шаг за шагом, чтобы не сорвалась лыжа, я выбрался из сугроба.

Повернувшись спиной к ветру, забыв про охоту, я спешил скорее выбраться на дорогу, сбросить предательские лыжи и бежать, бежать, чтобы спастись от стужи. Обмороженные нос, щеки и пальцы на руках еще долго напоминали мне об этой неудачной охоте.

Но не всякая вылазка кончалась так бесславно. В результате более удачного промысла в нашей палатке всегда имелся изрядный запас дичи, часть из которой уже в жареном виде хранилась в «холодильнике», то есть под кроватями, а другая — висела снаружи на морозе.

Товарищи частенько заходили к нам в палатку по разным делам, которые обыкновенно заканчивались тем, что гостю предлагались кушанья из куропатки, которые так вкусно приготовлял наш повар Степан, и к ним, конечно, небольшое количество спирта.

По вечерам хорошо было в нашей уютной палатке: потрескивают в печке дрова, пахнет хвоей, а на дворе тихая морозная ночь. Над тайгой встает полная луна. В долину падают темные тени от сопок, а между, деревьев в бликах лунного света сверкает, как осыпанный алмазами, снег. Все одевается в фантастическую серебряную одежду.

…В одно морозное утро к нам в поселок приехало начальство. Это было выдающееся событие. Мы чувствовали, что это неспроста, и приезд его внесет в нашу однообразную жизнь что-то новое. Так оно и вышло.

Оказывается, с одного из поселков поступили тревожные сведения о катастрофическом положении с продовольствием. Людям нужна немедленная помощь, и решено было направить к ним колонну тракторов с продовольствием. Страшные морозы требовали четкой организации движения тракторов: обеспечения их горючим, передвижными мастерскими, обогревательными пунктами и прочим. Кроме того, необходимо было проложить хотя бы самую простую дорогу по занесенной снегом, загроможденной завалами, покрытой лесом тайге и по дышащим наледями долинам рек.

Трудная задача всей тяжестью легла на наши плечи. Нам, изыскателям, поручили наметить маршрут следования колонны, который избежал бы непроходимые перевалы и залитые наледями долины рек.

Началась горячая пора: надо провести изыскание трассы, расчистить ее от леса и завалов, построить хоть примитивные мосты и, главное, обеспечить нормальный проезд через два перевала. Для этого было мобилизовано почти все население поселка, и жизнь в нем замерла: все ушли в тайгу. Как назло, установились морозы в пятьдесят пять — шестьдесят градусов. Тайга окуталась туманом, над наледями стояли густые клубы пара, от мороза лопались вековые лиственницы, оглушая тайгу звуками, похожими на орудийные выстрелы.

Мы должны проложить дорогу от поселка Мякит до реки Хета. На этом участке пути лежал один из перевалов. Ушел в тайгу и я со своим отрядом. Выбрав для лагеря хорошо защищенное от ветра место, разбили палатки и оборудовали их для жилья. Удобств в них было мало: сплошные нары и непрерывно горящие и густо дымящие железные печи.

Целыми днями я на лыжах намечал трассу, на которой валили лес, растаскивали завалы, засыпали овраги и балки, сооружали временные мосты. Над перевалом стоял грохот от взрывов. Там рвали скалы и землю, не менее твердую, чем камень. Люди обмораживали носы, щеки, проваливались в наледи, по пояс в снегу таскали для мостов огромные стволы деревьев и метр за метром побеждали тайгу, устраивая дорогу.

Вечером собирались в палатку, наскоро ужинали, валились на нары и засыпали мертвым сном.

На участок приехало начальство, проверяющее готовность проезда. На нартах, в которые запряжены собачьи упряжки, сидели колоссальные фигуры, с ног до головы закутанные в меха. Это были представители треста, дорожного и автотранспортного управлений. Они осмотрели проезд на перевале, поинтересовались, как идут дела на остальном участке, поговорили с людьми и перед отъездом сказали, что сегодня шестьдесят три градуса мороза и работы можно не производить, если… если рабочие будут мерзнуть.

Но товарищи работали с большим подъемом. Бригады соревновались между собой за быстрейшее окончание своих участков. О том, что сегодня из-за мороза можно не работать, никто даже и слышать не хотел.

А мороз был силен. Каждый человек был окутан облаком пара; одежда покрылась толстым слоем инея; костры, разведенные для обогрева, мерцали в каком-то мареве, но греющихся возле них бывало меньше, чем в более теплые дни.

…Приглушенно визжит пила, врезаясь в смолистое тело вековой лиственницы. Затем несколько ударов топора, и, чуть дрогнув, таежный гигант медленно начинает падать, задевая вершинами соседние деревья и сбивая с них снежный наряд.

На мосты нужен лес, и пилы все визжат и визжат, и то там, то здесь падают деревья.

Во время работы мороз переносился сравнительно легко, но ночью в палатке холодно. Раскаленные печи мало согревают, и утомленный народ спит не раздеваясь.

И так день за днем, пока проезд в основном не был пробит.

Промчавшийся фельдъегерь предупредил нас, что колонна тракторов уже в пути и подойдет к перевалу через два-три дня. Я был спокоен. На перевале работы заканчивались, все было в порядке. Сегодня проезд будет готов, и оставшееся время мы сможем использовать на улучшение проезда в отдельных тяжелых местах. Для их уточнения я решил еще раз пройти по всему участку и вышел на наезженную дорогу. После сковывающих ноги лыж так приятно идти по укатанному снегу. Дорога поднималась на перевал, на котором глухо ухали взрывы. Но вот вдали зазвенел колокольчик. Вскоре из-за поворота показались запряженные в легкие сани лошади, окутанные клубами пара, они быстро подкатили ко мне и остановились. Из саней, кряхтя, вылез знакомый инженер Антон Михайлович Кравченко. Где-то там, за перевалом, он тоже пробивал дорогу для тракторной колонны.

В санях полулежала еще какая-то фигура, закутанная в меха. Закурив, мы поговорили о делах, о проезде, о морозе, который последние дни очень донимал нас.

Фигура в санях стала подавать признаки жизни, шевелиться. Мой собеседник спохватился и представил мне свою сестру.

Из-под мехового капюшона на меня смотрели большие серые глаза, окаймленные пушистыми длинными, покрытыми инеем ресницами.

Маленькая, закутанная в меха девушка здесь, в тайге? Это было так неожиданно и почему-то приятно. Сразу стало как будто теплее и приветливее. Поболтав еще немного, мы попрощались и разъехались в разные стороны.

Я брел тихо, прислушиваясь к удаляющемуся звуку колокольчиков, а в сердце заползала какая-то тоска, смутная тревога.

В течение последующих двух дней в ожидании колонны мы улучшали проезд. К исходу второго дня приехал курьер с извещением, что колонна подходит к перевалу. Я срочно выехал ей навстречу, чтобы провести тракторы по своему участку.

Встретив колонну, я сел на головной трактор и показывал трактористу дорогу. Тысячелетиями молчавшую тайгу разбудили звуки десятков тракторных моторов.

Обходя несколько раз наш участок, я считал, что проезд мы сделали хороший и ровный, но во время движения выяснилось, что на нем много рытвин и ухабов. Трактор бросало во все стороны, мы то взбирались на какие-то кручи, то ныряли в глубокие, скрытые снегом ямы. Темнота мешала движению: фары бросали слишком слабый луч света, и он то упирался в землю перед собою, когда трактор проваливался в яму, то вонзался в небо, когда он выбирался из нее.

На перевале ревел ветер, мела сильная поземка, проезд заносился снегом, в котором трактор задыхался и начинал буксовать. Приходилось отцеплять сани и делать сложные и опасные маневры.

Но вот и вершина перевала! Следующие тракторные поезда поднялись на перевал значительно легче, а после всей колонны оставалась хорошая накатанная дорога, которую надо только защищать от заносов да кое-где заделать наиболее глубокие выбоины.

К середине ночи мы добрались до нашего лагеря. Там уже ожидало нас большое начальство, которое беспокоилось, смогут ли тракторы взять перевал. Но колонна прошла. После ужина и небольшого отдыха тронулись дальше.

И снова ночная тайга, снова трактор и все трудности первого рейса. Через четырнадцать часов колонна прибыла в поселок Мякит. Здесь была организована временная база для трактористов, и здесь кончался мой участок. Усталый донельзя, я пришел в свой дом-палатку, свалился на койку и заснул крепким сном. Еще одно задание было выполнено успешно.

Если мы, строители проезда, считали себя чуть ли не героями, что в столь короткий срок, в страшные морозы, в метровом снегу, в глухой и дикой тайге устроили тракторный путь, то кем же были трактористы, ведшие колонну?

Невозможно описать их героический труд. Это был подвиг!

С обмороженными лицами и руками, все время на ветру и холоде, на своих железных «конях», прикосновение к которым обнаженной рукой так же опасно, как и к раскаленному металлу, они круглые сутки вели свои тракторы. Машина, задыхаясь, тянет поезд на подъем и вдруг глохнет. Скорей надо заводить: остывший мотор не заведешь, а здесь, как на грех, отказала свеча. Ее необходимо заменить новой, а в толстых рукавицах сделать это быстро невозможно, и тогда рукавицы долой и все делается голыми руками на морозе до шестидесяти градусов.

Переход тракторной колонны по тайге явился примером большого мужества и героизма наших людей.

События, несколько нарушившие нормальную жизнь в поселке, прошли. Колонна тракторов благополучно прибыла на место назначения. По устроенному проезду установилась хорошая санная дорога, и мы стали чаще получать письма, газеты и журналы. Поселок продолжал строиться, а мы, изыскатели, по-прежнему работали над составлением проекта дороги, с нетерпением ожидая окончания зимы.

Наконец наступил апрель, но зима уходить еще не собиралась. По-прежнему стояли сильные морозы, временами бушевали метели, занося снегом дороги, тропы и сам поселок.

В длинные еще вечера мы собирались вместе и иногда вспоминали преодоленные трудности и пережитые лишения. Некоторые товарищи высказывали мысли, что неплохо бы осесть на работу в поселке, ведь и здесь можно приносить пользу в освоении края. Такие рассуждения большинством из нас воспринимались как измена нашему коллективу, нашей экспедиции. Но с приближением весны такое настроение у людей пропадало, и я был твердо уверен, что тяга к походной жизни победит все сомнения и колебания. Тайга уже завладела нами, она властно звала и манила своей суровой красотой, своими тайнами и даже трудностями, которые нас ожидали впереди.

Вот и теперь, с первым дыханием весны, все чаще и чаще начинало тянуть в тайгу. Захватив ружье, я стал на лыжи и решил наведаться в одно место, находящееся в нескольких километрах от поселка, где валялась павшая лошадь. Много хищников питалось ее мясом, и я надеялся, что весной сюда заглянет медведь. Но до сих пор он еще не появлялся. Возможно, им еще было рано выходить из берлог или шумная жизнь поселка распугала их.

Подойдя и теперь к этому месту, я спугнул горностая. Как молния маленький зверек бросился в кусты. Я решил подкараулить его и затаился около дерева метрах в двадцати пяти от лошади.

Горностай долго не появлялся, но вот он выглянул из-за лиственницы и моментально исчез, потом появился снова, оглянувшись по сторонам, забрался на падаль и начал грызть мерзлое мясо. Временами он переставал есть, становился на задние лапки и, стоя как свечка, оглядывался по сторонам. Опершись на лиственницу, я стал целиться ему в голову, чтобы не испортить мех. Выбрав момент, когда горностай опять стал на задние лапки, я нажал спусковой крючок. Грянул выстрел, и зверек, перевернувшись несколько раз в воздухе, упал в рыхлый снег. Подняв его, я здесь же на месте стал снимать с него шкурку. С каждого зверя ее снимают по-разному: с белок, например, шкурку начинают снимать с задних лапок, с горностая же ее надо снимать с головы. Для этого на верхней губе делается надрез, и затем шкурку постепенно начинают выворачивать наизнанку, как перчатку.

Сняв шкурку, я натянул ее на правило — обыкновенный прутик из ивняка, согнутый по размерам зверька.

Я собирался сшить себе из беличьих шкурок настоящую таежную шапку-ушанку и для отделки ее промышлял горностая. В эту охоту убил третьего…

Весна наступала дружно. Днем солнышко значительно пригревало. Тайга стала чернеть, кое-где обнажилась земля, и в низинах побежали звонкие ручьи, но ночью еще морозило.

Наша экспедиция стала вновь собираться в дорогу. Необходимо было успеть пройти к месту начала работ до вскрытия больших рек. Настала опять знакомая, несколько волнующая пора сборов.

Мы уже имели некоторый опыт работы без карт, передвижения без проводников и жизни в суровой, неласковой тайге. Поэтому готовились увереннее и особенно тщательно. Отбору лошадей уделялось большое внимание. Брали только тех, которые здесь перезимовали, и из них выбрали самых лучших, подковали и поставили на отдых.

На вьючных седлах Василий устроил специальные козлы для упаковки такого неудобного груза, как штативы геодезических инструментов и нивелировочные рейки, и улучшил систему крепления самих вьюков. Для устройства в палатках пологов от комаров запаслись тюлем. Подобрали и проверили приборы и инструмент, составили списки на продовольствие и другое имущество, нужное для работы в тайге. Продумывали каждую мелочь, так как уже знали, что лишний груз становится большой помехой в нашей кочевой жизни.

Штат весь укомплектован; инженерно-технический персонал увеличился на два человека из числа вновь прибывших, остальные товарищи были участниками прошлогодних работ.

Когда все имущество было собрано, палатки и продовольствие получены, инструменты проверены и упакованы и все распределено по своим местам, провели генеральную репетицию выезда.

За время подготовки весна вступила окончательно в свои права. Шумно бурлили полноводные ручьи, на южных склонах сопок быстро таял снег и зачернели дороги. По тайге, ломая ледяные оковы, шествовала звонкая кудесница-весна.

Наконец наступил настоящий день выезда.

Провожать нас вышли все: и приехавшее уже в Мякит наше дорожное начальство и население поселка.

Мы немного взволнованы и теплыми проводами и той неизвестностью, которая опять ожидает нас впереди.

В этом году мы имели очень простое и вместе с тем сложное задание. Оно состояло примерно в следующем: начав от конца прошлогодней трассы, проложить новую вниз по реке Оротукан на несколько десятков километров. Затем в этом районе найти правый приток, подняться в его верховья, найти удобный перевал и через него перебросить трассу. Потом по любому ручью спуститься в долину реки Утинка и где-то на ней разыскать заданный пункт — поселок горняков. Далее повести трассу вниз по Утинке до ее впадения в реку Колыму.

Кроме этого основного маршрута, мы должны в этом же сезоне проложить еще и дополнительный. Он должен был начаться в двадцати километрах ниже устья реки Ларюковая и тоже выйти на реку Колыму, но только значительно ниже устья реки Утинка.

Таким образом, трасса образовывала огромный прямоугольник, большими сторонами которого являлись реки Колыма и Оротукан, а меньшими — притоки и перевалы, через которые мы должны перебросить дорогу.

Задание это было бы действительно простым, если бы мы знали, где эти притоки, перевалы, нужные нам распадки. Но предстояло опять искать их без карт и проводников, рассчитывая только на примитивные схемы и те скудные сведения, которые мы успели собрать за зиму.

Опыт прошлого года вселял в нас уверенность, что, несмотря на трудности, мы успешно проведем изыскания.

…Хлюпал талый снег под ногами, люди спотыкались о корни и камни, дорогу пересекали уже полноводные, мутные и бурные ручьи.

С каждым шагом мы все дальше и дальше уходили от базы. Дорога была знакома, поэтому рассчитывали дойти к месту начала работ за шесть-восемь дней, если ничто не помешает. Люди шли пешком, и при переправах через многоводные ручьи приходилось развьючивать часть лошадей и на них перевозить людей, а на это уходило много времени. Для меня одна из таких переправ стала чуть ли не смертельной. Впереди широкий бурный ручей. Верхом въезжаю в его кипящие воды. Лошадь боится, упирается. Заставляю ее медленно против течения переходить ручей. Вода уже по грудь лошади и чуть не сбивает ее с ног. С большим трудом приблизился к противоположному берегу. Но он оказался отвесным и взобраться на него нельзя. Норовистая лошадь хочет прыгать, едва сдерживаю ее. Медленно еду вверх по течению. Вдруг лошадь делает неожиданный прыжок на берег, земля под ее передними ногами обрывается, и она с диким храпом сползает в воду. Вода сбивает коня с ног. Жуткое мгновение. Я на дне, подмятый лошадью. Единственная мысль в голове — ноги. Успел ли я вынуть ноги из стремени? Но лошадь сразу же поднимается. Вскакиваю на ноги и я. Вода снова сбивает меня с ног, и я оказываюсь в каком-то ледяном мокром вихре. Винчестер, бинокль, полевая сумка — все это мешает плыть, тянет вниз. Неужели конец? Сильный удар обо что-то. Инстинктивно хватаюсь за скользкий подводный пень и, едва удерживаюсь, жадно хватаю ртом воздух. Из-под ног выскальзывают камни. Вот-вот сорвусь со своего «якоря». Берег, с которого я съехал в реку, недалеко, всего в двух-трех метрах. Ко мне на помощь бегут товарищи, но руки разжимаются, поток, подхватив меня, кружит и бьет о камни. Напрягая последние силы, плыву к берегу, еще одно усилие — и я лежу на прибрежной гальке.

Вот и непредвиденная задержка. Костер! Скорее большой костер! Весь дрожа от холода и волнения, быстро раздеваюсь и греюсь у огня. Товарищи чистят оружие и сушат мою промокшую одежду. Да, опять неласково встретила нас тайга.

Вместо предполагаемых шести дней мы добирались десять суток, встречая на своем пути еще много всяких препятствий и злоключений. Особенно донимали нас переправы через многоводные и коварные водотоки.