Записки изыскателя

«Черная марь»

Постепенно сопки стали расходиться в стороны, долина становилась шире, растительность бедней. Мы подходили к району труднопроходимых марей.

К исходу дня вышли на окраину леса. Перед нами простиралась бесконечная равнина, покрытая рыжим мхом да редкими чахлыми лиственницами. С болота тянуло сыростью и холодом. Казалось, что ничего живого не может быть в этом мрачном месте.

Решили сделать дневку, дать отдых лошадям и произвести рекогносцировку болота в поисках лучших мест для перехода.

Где-то за болотом строился поселок дорожников. Туда должен прийти наш проводник, если он собирался нас догонять. Туда мы направили наших товарищей — разведчиков. В поисках травы пришлось отойти километра два назад от болота и разбить лагерь недалеко от реки.

После длинного и утомительного дневного перехода особенно желанным становится отдых. Надо испытать самому эту жизнь, полную движения, трудностей, а порой и опасностей, чтобы по-настоящему оценить прелесть отдыха в тайге. Быстро разбивается лагерь. Каждый выполняет свои обязанности: одни развьючивают лошадей, другие устанавливают палатки. Стучит топор, визжит пила, уже потянуло смолистым дымом — это повара разжигают костры.

Приближается ночь, но не совсем темная, так как еще не кончились белые ночи. Немного свежо. Над рекой встает туман. Тайга рождает какие-то неясные звуки. На душе и спокойно и тревожно в одно и то же время. Спокойно потому, что все собрались, нет потерь, есть корм для лошадей, впереди отдых, ужин, теплая палатка и, главное, возможность хорошо выспаться перед дальнейшей дорогой. Тревожно от мыслей о будущем переходе через болото, о работе, о лошадях, о приближающейся зиме.

Меня немного лихорадит. Отдав нужные распоряжения, иду к обрывистому берегу покурить. Сидя на обрыве, дымлю трубкой, а мысли текут, меняются, как в калейдоскопе, и навевают грусть. Семья, шумная, родная Москва, тайга, пройденный путь, будущее. От лагеря доносится шум, говор и смех. Всюду жизнь: и там, на Большой земле, и здесь, в глухой, нетронутой тайге.

Но вот зовут ужинать. Стараясь сбросить с себя и недомогание и нахлынувшее грустное настроение, вхожу в палатку. На походных постелях сидят мои товарищи.

Входит завхоз Куприянов и спрашивает разрешение на раздачу ужина. Все многозначительно смотрят на меня, и я очень хорошо понимаю смысл этого взгляда и наступившую паузу, но делаю вид, что ни о чем не догадываюсь. Первым нарушил молчание Борисоглебский:

— Да! Дорога сегодня была тяжелая. И в ичигах все ноги оттоптал.

— Что-то действительно дорога делается все тяжелей и тяжелей, — поддержал его Сережа Обухов. — Это, очевидно, оттого, что мы уже немного устали.

— А впереди «Черная марь»! Как переберемся через нее? — подал свой голос и Саша Забавин — второй наш геолог.

Но я, понимая их хитрость, спрашиваю равнодушным тоном:

— Может, кто переутомился или сильно промочил ноги и хочет спирта?

В палатке сразу стало оживленнее. Оказалось, что все устали и все промочили ноги. В действительности это так и было, выдача спирта была вполне обоснована.

Спирт в тайге крайне необходим как универсальное лекарство при всевозможных простудах, невольных купаниях и прочих болезнях. У нас его было достаточно, и хранился он во вьючных ящиках в специальных запаянных банках. Ящики запирались на замки, а ключи хранились у меня. При выдаче спирта в банке делалось маленькое отверстие, которое после раздачи запаивалось.

Товарищи любили эти процедуры выдачи. Но пока они у нас происходили довольно редко и только при крайней необходимости.

После ужина в палатке стало теплее и уютнее. Потрескивали дрова в железных печках, пахло свежей хвоей. Ребята, устраиваясь на ночь, вели разговоры. Оживленно было и в палатках рабочих, слышались шум и смех. Но вот свежий сильный голос, покрывая шум лагеря и тайги, стал запевать «Реве та стогне…». Лагерь постепенно стал стихать, звонкие голоса подхватили «…до долу вэрбы…», и чудная песня солнечной далекой Украины широкой волной понеслась над засыпающей тайгой далекого края. Песни пользовались у нас большой любовью и часто звучали у лагерных костров.

В такие, пока редко выпадающие минуты отдыха мы разнообразили свой досуг игрой в шашки, шахматы, домино. Но особенным успехом пользовались рассказы. Большой спрос был только на «страшные», в которых действительность перемешивалась с вымыслом или была насыщена драматическими сценами. Подобные истории, рассказанные в нашем полотняном домике, в глухой тайге, под шум ветра, всегда как-то действовали на товарищей, и они долго не засыпали, обсуждая услышанное…

Но прошла ночь, уже кончался день отдыха, а наши разведчики не возвращались. Мы стали готовиться к трудному переходу через лежащее впереди болото. Обойти его было нельзя. Оно раскинулось на всю огромную долину и вползло даже на пологие склоны сопок. Ржавое, с колеблющейся над поверхностью испариной, оно внушало невольный страх. Однако переходить его надо было во что бы то ни стало.

Утром первая пятерка лошадей ступила на зыбкую предательскую поверхность. Впереди шла новая разведка, старавшаяся хоть по внешним признакам найти более сухие места. Вслед за ней вели лошадь с легким вьюком, и только затем были пущены остальные. Километра через два кони стали проваливаться по брюхо. Бедные животные с отчаянным напряжением вырывали ноги из вязкой трясины и, застревая в ней, с надрывным храпом валились на бок. Надо было их немедленно развьючивать, чтобы дать возможность им подняться.

Василий, грязный и мокрый, с нечеловеческим усилием растаскивал вьюки и поднимал упавших лошадей. Он как-то помрачнел и стал суровым. Подняв одну упавшую лошадь, он сразу бежал к другой, помогая ей подняться. По его предложению всех лошадей распустили поодиночке, и они сами выбирали дорогу.

К полудню, за пять часов, едва прошли восемь-десять километров. Сделать крайне необходимый привал было совершенно негде. Всюду грязь, вода и трясина. Лошади, обессилев, падали все чаще и чаще. Люди также выбились из сил, а конца проклятому болоту не было видно.

Уже надвигался вечер. Надо было во что бы то ни стало вырваться из болота, найти хоть кусочек сухого места, хоть клочок травы для лошадей.

У меня начался приступ лихорадки. То сильный озноб сотрясал меня всего, то бросало в жар. Голова разламывалась от страшной боли. Спотыкаясь, я брел в полусознании. Хотелось сбросить с себя все свой сумки, патронташи и здесь, прямо в болоте, лечь и ни о чем не думать

Впереди показались какие-то люди. Это встретили нас наши разведчики. По их указанию стали сворачивать вправо. Я споткнулся и упал, окунувшись руками и лидом в холодную, зловонную воду. Товарищи подняли меня и, увидев, что я очень болен, стали развьючивать для меня лошадь. Взобраться на нее я уже не мог. Меня с трудом посадили в седло. Не найдя стремян, я уткнулся головой в гриву и в таком нелепом положении, теряя временами сознание, болтался в седле.

Болото основательно измучило людей и животных.

Жуткий поход по трясине продолжался. Упало две лошади, и казалось, никакие усилия не заставят их встать. Проводники уверяли, что осталось всего полтора-два километра до твердой земли, а там рядом поселок и корм для лошадей. Напрягая последние силы, мы брели по воде.

Мой конь часто спотыкался, и я каким-то чудом держался в седле. Теперь же он вдруг осел на задние ноги, потом рванулся вперед и медленно повалился на бок. Гремя своей амуницией, я опять окунулся в грязь.

Конь больно давил мне правую ногу, подмяв ее под себя. Пока меня вытаскивали из-под коня, сознание прояснилось, и отчаянным напряжением воли я заставил себя встать.

В сумерках виднелась длинная вереница людей и лошадей, растянувшихся по болоту.

Падавших лошадей с трудом поднимали, но вьюки пришлось оставлять на месте с тем, чтобы завтра их подобрать.

Еще последнее усилие, и под ногами стала чувствоваться твердая почва. Какое это приятное ощущение — стоять на земле после изменчивой, мокрой перины болота! Лошади с каким-то остервенелым усилием, храпя и задыхаясь, разбрасывая вокруг комья грязи, вырывались из болота и, выбравшись на берег, сразу останавливались, тяжело вздымая бока.

Минутный подъем воли кончился, голова ничего не соображала, ноги не шли. Кто-то подхватил меня, и мы вместе, спотыкаясь, брели. Запахло дымом; дым в тайге — это тепло, приют, отдых. Вошли в какой-то дом. Горит лампа, какие-то люди, голоса. Меня раздевают, снимают мокрую одежду, кладут на кровать.

Ко рту подносят кружку и заставляют пить. Делаю несколько глотков, внутренности обжигает огнем, забивает дыхание. Где-то в глубине сознания мелькает мысль — поят горячим спиртом. Отталкиваю кружку и проваливаюсь куда-то в бездну.

Проснулся я на следующий день поздно. Состояние было удовлетворительное: домашнее лечение помогло.

Болото настолько утомило всех, что без отдыха идти дальше было невозможно. Послав за оставленными на болоте вьюками, стали осматривать лошадей. Отсутствие хороших кормов и тяжелая дорога, к которой они еще не совсем привыкли, а также переход через болото пагубно отразились на их состоянии. Такое положение с лошадьми требовало как можно быстрее добираться до нашей зимовки и там дать им продолжительный отдых.

До поселка оставалось еще несколько дней пути. Разузнав подробнее дорогу у строителей, которые, к сожалению, тоже далеко вперед не заходили, мы снова тронулись в путь.

Проводника здесь не оказалось, и теперь не было больше надежды, что он нас где-либо нагонит.

На этом участке пути нам предстояло найти и преодолеть два перевала, один из которых находился на водоразделе боковых сопок.

…Мы шли по широкой однообразной долине. Высокие сопки вздымались по ее сторонам, множество речек перерезало эти гряды сопок, образуя ущелья или широкие заболоченные долины.

В поперечном сечении большинство долин, в том числе и та, по которой мы шли, были похожи друг на друга. Посередине долины протекала река или проходило ее русло, затем по обоим берегам простиралась пойма, далее за поймой возвышалась первая терраса, за ней, еще выше, — вторая и, наконец, подошвы и склоны сопок.

Как правило, первые террасы всегда были покрыты марями, под которыми залегали пласты торфа различной мощности. Вторые состояли из пылеватых суглинков с небольшим содержанием щебенки. Этот грунт весьма подвержен пучинообразованию, и на таких местах встречается много пучин круглой формы, которые здесь прозвали «могильниками». Растущие на них деревья наклонены в разные стороны. Это «пьяный лес» очень тонкий, сучковатый и ни на какие поделки не годен.

Мы заметили, что на каждом грунте растет своя, отличная от других растительность. Так, например, крупная лиственница, стланик, мох ягель, брусника являются верными признаками наличия щебенистых грунтов, вполне пригодных для строительства.

За дни пребывания в тайге у нас стало рождаться какое-то новое подсознательное чувство ориентировки в тайге.

Это шестое чувство впоследствии давало нам возможность без точных карт, среди бесчисленных сопок и распадков, среди безыменных рек и водотоков, зная только общее направление, находить нужный ручей, правильно подниматься вверх по его течению и находить удобный для прохождения перевал.

Таежная тропа, этот едва уловимый след человека, теперь отыскивалась легче, и не только по оставленным на ней знакам, но уже и по приметам самой тайги. Конечно, это далось не сразу, но постигалось нами в исключительно короткий срок.

Болезнь сильно изнуряла меня. После дневок температура спадала, но стоило промочить ноги, что часто случалось при переправах, как она моментально поднималась опять.

На одной такой переправе я решил не переходить речку, а идти одному параллельно двигавшемуся по противоположному берегу транспорту. Я был уверен, что через несколько километров он должен будет снова переправиться на этот берег.

Пропустив всех на другую сторону, я пошел вдоль берега, который стал постепенно подниматься. С пего мне хорошо была видна тайга, скрывшая наших людей и транспорт.

Все ухудшающаяся проходимость как-то отвлекла меня от выбора направления, и когда спустя несколько времени я стал ориентироваться, то понял, что сбился с пути. Я остановился и начал прислушиваться, не донесется ли шум ушедших вперед товарищей. Но все было тихо. На мои крики тайга ответила разноголосым эхом. Попробовал перебраться на другой берег, чтобы найти след от прошедшего транспорта, но брода не оказалось. А здесь, как назло, опять к вечеру стало возвращаться недомогание. Сделал три выстрела, эхо покатилось по долине, отраженное несколько раз сопками. В ответ ни звука. Убедившись, что я ушел вверх по одному из притоков реки, решил вернуться вниз к переправе.

В тайге темнело, приближалась ночь.

С каждым шагом идти становилось все трудней. Добравшись до устья ручья, уведшего меня в сторону, я еще раз попытался переправиться через речку, но брода нигде не было.

Тогда я решил устраиваться на ночлег. На галечной отмели в удобном, обросшем тальником местечке развел большой костер. У огня немного просушил одежду, согрелся, но лихорадочный озноб не проходил. Я лежал на хвойных ветках и чутко прислушивался к ночным шорохам тайги. Одиночество и болезненное состояние невольно настораживали меня, и я долго не мог уснуть.

Надо мной раскинулось новое, необычное для меня небо. Знакомые звезды и созвездия исчезли. Лишь после долгих поисков я, наконец, отыскал между ветками Большую Медведицу где-то над самым горизонтом. Чужое небо, чужая тайга!

Постепенно мысли унеслись в беспредельные просторы вселенной. Вот ярко светится красноватая звездочка, но неожиданно она начинает гаснуть и превращается в едва видимую зеленоватую мерцающую точку. Где она? Какие миры окружают ее? Существует ли она сейчас вообще? Может быть, до меня доходит свет мертвой звезды, исчезнувшей тысячи лет назад? А ее луч только теперь пришел к нам, пронизав безграничное пространство вселенной.

Наконец утомительный дневной переход, болезнь и волнения взяли верх, и, пригреваемый огнем костра, я все же задремал.

Очнулся я от сознания близкой опасности и страха. Еще ничего не слыша, я чувствовал, что у моего изголовья стоит живое существо и внимательно за мной следит.

Костер догорел, несколько угольков едва тлели в золе. Обычно в момент опасности решения приходят мгновенно. Сейчас же у меня мысли были парализованы. Я лежал и раздумывал, что это могло быть. Медведь? Так он вряд ли подкрадывается так тихо. Кто же еще? Я почему-то твердо был уверен, что это «нечто» не бросится на меня, хотя его дыхание с чуть слышным клокотанием в горле слышалось совсем рядом.

Пистолет лежал у меня на груди в расстегнутой кобуре. Надо им защищаться, решил я и стал едва заметно протягивать к нему руку, стараясь, чтобы ни одна ветка не хрустнула подо мной. Пальцы коснулись шероховатой рукоятки, и также медленно я стал вытаскивать пистолет из кобуры. Вот он уже в руке. В напряженной тишине, как пушечный выстрел, щелкнул предохранитель. В головах зашуршала галька. Я застыл. Теперь мне нужно перевернуться на живот. Как это сделать? Быстро или медленно? Медленно начал перекатываться, одновременно вытягивая пистолет из-за пазухи. Еще лежа на боку, я поднял голову и увидел в нескольких метрах от себя, на фоне темных кустов, два светящихся глаза, зеленых кошачьих глаза.

«Почему кошка в тайге?» — мелькнула у меня мысль, и как бы в подтверждение донеслось тихое, но злое мурлыканье. Рысь! Больше я не медлил. Протянув руку в направлении светящихся точек, нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Зверь с визгом метнулся в кусты. Вдогонку я послал еще две пули.

Тайга молчала, только сердце усиленно билось в груди, как будто я пробежал несколько километров. Уф! Даже испарина выступила на лбу.

Снова запылал костер. Над тайгой поднимался рассвет, порождая туман над рекой и рассеивая тревоги прошедшей ночи.

Вдали прогремел выстрел, другой. Это ищут меня. Даю ответные. «Ого-го-го-о!!!» — несется по тайге.

Спустя некоторое время, среди деревьев замелькали люди.

Переправившись на другой берег, быстро едем по пробитой тропе. Вот и палатки. Все население лагеря с радостью встречает своего заблудившегося начальника.

За следующий дневной переход мы должны отыскать и преодолеть первый перевал. Ручей, по которому мы поднимались, становился все меньше, долина быстро сужалась, превращаясь в мрачное, холодное и темное ущелье. Подъем становился все круче и круче. Лошади, задыхаясь и широко раздувая бока, с трудом взбирались на покрытые мхом и лишайником склоны сопок.

Подъем продолжался мучительно долго. Обессиленные, едва передвигая ноги, мы, наконец, взобрались на перевал. Горизонт раздвинулся, и перед нами открылся широкий простор. Чуть ниже громоздились вершины соседних сопок. Большинство их не имело растительности и было покрыто мелкой щебенкой. Крыша тайги не радовала глаз разнообразием красок, но и в мрачных тонах бесконечно раскинувшихся сопок чувствовалась суровая и величественная красота северной тайги.

Немного отдохнув на перевале, снова тронулись в путь. Без особых приключений спустились в долину попутной реки и пошли вдоль ее берегов. Где-то в среднем течении этой реки, на боковых сопках, лежал следующий перевал, который нам предстояло преодолеть.

На поиски этого перевала вперед поехала разведка во главе с дядей Ваней. Она должна найти сначала излучину реки, у которой, по рассказам старожилов, надо было свернуть влево и подниматься на гряду сопок, где находился перевал. Перевалив через эту гряду, мы должны были попасть в долину реки Мякит, где строился поселок Мякит — наше будущее место зимовки.

Разведка не возвращалась, и мы целый день шли по неприветливой, сильно заболоченной долине.

Травы нигде не было, и лошади долгое время ничего не ели. А им уже давно требовался продолжительный отдых и, главное, хорошее пастбище. Но ни того, ни другого пока им предоставить мы не могли. Освобожденные от вьюков после перехода «Черной мари», три лошади пали и еще две находились в очень плохом состоянии. Мы теряли свой транспорт, еще не дойдя до района изыскательских работ.

Только к вечеру подошли к тому месту, где нас ожидала разведка. На наше счастье перевал оказался совсем легким. Небольшой подъем мы быстро преодолели и, пройдя немного по обнаженным вершинам сопок, спустились в распадок маленького ручейка, который быстро вывел нас в долину большой реки. Уже в сумерках у первых кустиков травы мы раскинули лагерь.

Последняя ночь перед поселком! Несмотря на то, что мы должны пройти его, не задерживаясь, и вернуться сюда только на зимовку после изысканий, он нам представлялся какой-то обетованной землей.

Всех радовал скорый приход на «наш» поселок, и в лагере дарило большое оживление до поздней ночи.

На рассвете тронулись в последний переход. Шли весело и быстро. Кончался первый этап нашего пути. Спускаясь вниз по реке, мы вскоре стали встречать следы человека: срубленное дерево, пни, заготовленный лес, дрова. Наконец настоящая, хорошо набитая тропа. Вскоре между деревьями мелькнули дома. Мы пришли в небольшой поселок. Начальник его товарищ Максимов встретил нас очень радушно.

Разместившись в доме, мы решили немного отдохнуть и подготовиться к дальнейшей дороге. Перековали лошадей, починили упряжь, палатки. Еще раз пересмотрели свое имущество и лишнее оставили здесь, на нашей будущей зимовке.

Все складывалось более или менее благополучно. Большая часть дороги пройдена, потери сравнительно невелики, люди отдохнули, повеселели, даже лошади ожили, получив немного овса.

Но на следующий день температура неожиданно снизилась до минус тридцати градусов. Мороз губительно подействовал в первую очередь на лошадей.

Они перестали есть, и вся надежда на их поправку рассеялась, как дым. Через два дня пали сразу еще три лошади.

Отдых не удался, надо скорей уходить. Зима вступала в свои права, а мы еще не дошли даже до места работ.

— Куда вы идете? — говорил нам Максимов. — Зима на носу. Вы еще не знаете здешних зим. Скоро заметут метели, ударят морозы в пятьдесят градусов. Вы рискуете погибнуть в тайге.

— Нет, не уговаривайте. Пока не выпал снег, мы будем работать, а морозы как-нибудь перенесем.

— Я вас не пущу. Зимуйте здесь, а весной пойдете в тайгу, — настаивал Максимов. — Я не хочу за вас отвечать, если с вами что-либо случится.

— Ну вот, так бы и говорили, что боитесь ответственности. А то зима! Морозы! Сами видим, что зима. Но наш долг — выполнить все, что мы сможем, и не потерять этого сезона.

Оставив еще две лошади в поселке, мы снова ушли в тайгу. По сведениям Максимова, на пути к месту работ стояли два зимовья, и мы решили переходы рассчитать так, чтобы эти зимовья приходились для ночлега.

…Через несколько километров исчезли все следы близкого жилья, и дикая, неприветливая тайга снова поглотила нас. То же бездорожье, лес и завалы. Реки с закраинами льда и еще более тяжелые мари. Мороз начал сковывать их, но не так еще прочно, чтобы выдерживать нашу тяжесть. Пробираясь по ним, мы резали обувь, а лошади калечили ноги.

К исходу дня мы прибыли на первое зимовье. Неизвестно, кем и когда выстроено это убогое пристанище для усталого таежного путника. Оно представляло собой небольшой сруб из неошкуренных лиственниц с плоской крышей, засыпанной землей; в стене прорублено небольшое оконце, затянутое когда-то белой материей; на земляном полу стояли нары и была сложена печка. Около печки лежала куча дров. По закону тайги каждый путник, переночевавший в зимовье, обязан перед уходом оставить такой же запас дров, какой он израсходовал.

Ночуем в натопленном зимовье. В нем значительно уютнее, чем в наших палатках.

В конце второго дня путешествия в тайге обнаружили несколько стогов заготовленного сена и очень этому обрадовались, думали, что скоро будет поселок. Но на этот раз мы ошиблись: наткнулись только на второе зимовье и остановились в нем на ночь. Найденное сено избавило наших лошадей от необходимости бродить всю ночь по тайге в поисках редко встречающейся травы.

Весь этот день моему помощнику дяде Ване недомогалось: у него сильно болела спина. По всем признакам, начался приступ радикулита. Несмотря на то, что Ваня ехал на лошади, боли у него не проходили. Вечером он лежал весь обложенный грелками и припарками и жалобно стонал. Утром перед последним переходом он с трудом влез на лошадь, но далеко проехать не мог.

— Иван Андреевич, — простонал он, — дальше ехать не могу, нет сил сидеть на лошади. Оставьте меня в тайге. До базы уже недалеко, я отлежусь немного и догоню вас.

— Как это оставить? — удивился я. — Если ехать не можешь, то мы сделаем дневку. Может, к утру боли у тебя стихнут, тогда и дойдем вместе.

— Зачем же всем терять день? — настаивал Ваня. — За это время вы там подготовитесь к работе. А со мной пусть останется Шумиловский.

В конце концов пришлось согласиться с его доводами и оставить их вдвоем в тайге.

Обеспечив больного и его «сиделку» необходимым запасом продовольствия, оставив им маленькую палатку с печкой и самую лучшую лошадь, мы ушли на базу.

Дядя Ваня строго выполнял постельный режим и применял всемогущее в тайге средство — спирт — и для растирания и внутрь. Уже на третий день он в полном здравии явился к нам в лагерь.

Редкий случай произошел с ними в одну из ночей. После ужина, как рассказывают наши герои, они сидели в палатке и принимали «лечебные» процедуры; очевидно, «лечился» и Шумиловский. Вдруг полы палатки заколебались, и к ним вбежал небольшой медвежонок. Это было так неожиданно для всех троих, что несколько мгновений все молча смотрели друг на друга.

Затем медвежонок тихо взвизгнул и бросился вон из палатки. Шумиловский, босой и в одном белье, ринулся за ним. По тайге в ночных сумерках пронеслись молча две тени: ошалелый от неожиданности и страха медвежонок и разгоряченный «лекарством» Шумиловский.

Медвежонок бесследно исчез в ночной тайге, а остывший на морозе и исколовший ноги охотник вернулся в палатку. В зажатых кулаках он принес клок шерсти, вырванный из спины любопытного звереныша.

— Если бы не пень, о который я споткнулся, я обязательно поймал бы его, — возбужденно рассказывал Шумиловский.

Это забавное на первый взгляд происшествие могло закончиться далеко не так безобидно, если бы медвежонок не вел себя так молчаливо. Стоило бы ему подать свой голос, и тогда разъяренная мамаша медвежонка дала бы им настоящего жару. А так они отделались только тем, что часа три искали убежавшую лошадь.

…В районе начала наших изысканий находилась перевалочная продуктовая база горняков — Стрелка. Раскинулась она у слияния двух рек, одна из которых на нашей «карте» называлась Раздельной. Стрелка состояла из двух складов, похожих на зимовья, нескольких палаток и небольшого домика работников базы.

Густым лесом поросли берега этих рек, а долина до самых склонов высоких и крутых сопок, окружающих ее, была сильно заболочена. В общем это место в темный пасмурный день нашего прихода выглядело как-то особенно неприветливо.

Чтобы не тревожить немногочисленное население базы, мы разбили свой лагерь немного в стороне от поселка.

Работники базы очень удивились и одновременно обрадовались неожиданному и столь позднему приходу к ним новых людей.

Мы быстро подружились с хозяевами поселка и оказывали друг другу разные услуги. Помочь нам они, к сожалению, не могли. Как и жители пройденных нами поселков, наши новые друзья также ничего не знали о маршруте предстоящих изысканий. Нам самим приходилось разбираться в новой и трудной книге природы, в тайге.

Итак, мы добрались к месту работ. Сотни километров, пройденные по тайге, измотали, но вместе с тем и закалили нас. Тайга не пугала больше. И если бы не приближение зимы, то мы чувствовали бы себя совсем хорошо и уверенно. Но ничего, надо начинать новую страницу жизни нашей экспедиции.