Завтра ты войдешь в класс

ДЕСЯТЬ МИНУТ ДО ЗВОНКА

Не обязательно именно десять. Иногда, может быть, меньше — пять, даже три. Но они совершенно необходимы, эти несколько минут тишины.

В классной комнате я пока один. Передо мной пустые столы и скамейки. Три окна, два шкафа. Коричневая доска. Высокий демонстрационный стол, изготовленный руками деревенского столяра. Здесь же, в классе, вешалка. Многое не так, как полагается, совсем не так, но я люблю свое рабочее место. Возможно, так же любит токарь свой станок или тракторист свою машину.

Мне приятно думать, что через несколько минут эта комната наполнится голосами детей, их смехом, а затем начнется урок. К нему уже все готово. На стене карта средневековой Франции — вот голубая нитка Луары, зеленые просторы Аквитании. Учебная картина — Жанна д’Арк въезжает на белом коне в освобожденный Орлеан. Раскрыт план урока, но можно в него и не смотреть, я знаю его наизусть.

И все-таки мне нужны десять минут. Обязательно нужны. Есть такие уроки, которые не укладываются в обычные методические рамки. За сорок пять минут я должен объяснить причины распада империи Карла Великого, опросить учащихся по предыдущей теме, выставить оценки и прокомментировать их, изложить новую тему, выяснить, как дети ее усвоили, поработать с картой, записать в словари термины, обратить внимание на развитие устной речи, не забыть об индивидуальной работе со слабыми, проверить у некоторых небрежных учеников, правильно ли записано домашнее задание, а также проследить, чтобы, уходя, ребята не оставили на полу бумажки… И все это не пустяки — все это действительно нужно. Нужно. Но, к счастью, я вчера еще понял, что если все это добросовестно выполнить, то урока у меня не получится.

Когда я только начинал работать, мне все казалось проще. Достаточно было знать ровно столько, сколько я собирался сообщить детям. Теперь подготовиться к уроку много сложнее — важно не только изучить соответствующий параграф учебника и заглянуть в методическое пособие, но и почувствовать тему. Если не почувствую я, не почувствуют и дети. Вот для чего нужны мне эти десять минут — чтобы далекое сделать близким, чужое — своим, умершее — оживить.

Оживить могут только подробности. Без них прошлое молчит. Вчера я весь вечер рылся в книгах и альбомах и нашел-таки нужные картины, которые покажу детям: старинные ворота Вокулера, развалины замка, утиный нос и унылый взгляд дофина Карла, Реймский собор, круглую башню в Руане — последнее пристанище Жанны. Я увидел, как палач отодвинул пылающий костер, чтобы показать жадной до зрелищ толпе бездыханное тело девушки, повисшее на цепях. Ее сердце, не тронутое огнем, бросили в Сену…

И нужно рассказать об этом так, как будто все произошло только вчера, словно не погасло пламя того костра. Ведь оно и правда не погасло. Оно и через пятьсот лет звало к борьбе героев Сопротивления. Великий сын французского народа Морис Торез писал: «…Патриотизм простых людей, патриотизм Жанны д’Арк — французской крестьянки, покинутой ее королем и сожженной церковью на костре, пронизывает всю нашу историю, как яркий луч света».

Да, есть такие темы, где воспитание чувств выступает на первый план. И в этом случае учитель вправе сосредоточить внимание детей на чем-то одном, намеренно отступив от многочисленных методических требований.

Никогда не забыть мне один урок литературы. Учитель, немолодой, в какой-то странной вельветовой блузе, негромко и как будто не очень складно рассказывал о смерти Пушкина. Он не умел говорить красиво. Да, пожалуй, это было и не нужно. В классе и без того стояла тишина. Дети слушали его, боясь пошевелиться. И мне почудилось, что это та самая тишина, которая царила в доме на Мойке, где умирал поэт: и в самом доме, и в сенях, и на крыльце, где толпились незнакомые люди. Пришло в класс то самое горе, которому уже почти полтора столетия, а все еще не зажила, не стерлась боль.

Глубокое чувство учителя передалось детям. Когда он рассказывал, как Пушкин, прощаясь с книгами, произнес: «Прощайте, друзья мои», мальчишка рядом со мной заплакал. Должно быть, он и сам не сознавал, что плачет, но слезы катились из его глаз. Да и как же не плакать: ведь умирал великий Пушкин!

Во время этого урока ученики ничего не писали, не выполняли никакой самостоятельной работы, не отвечали на вопросы, в классном журнале не появилось ни одной оценки, не применялось никаких технических средств. И все-таки урок по-настоящему удался, хотя учитель владел только одним средством, древним, как мир, — человеческой речью. Вот о чем я думаю, готовясь к уроку. Почему мы чаще всего рассчитываем на ум и память детей и редко задумываемся над тем, какое чувство мы собираемся вызвать у них? Мы не говорим о воспитании чувств, обсуждая открытые уроки, не ставим подобных вопросов в повестку дня педсоветов. Не обедняем ли мы тем самым наши воспитательные возможности?

Хороший преподаватель пения умеет «поставить голос» ученика, но еще важнее нам, учителям, уметь поставить сердце ребенка. Пусть это звучит непривычно, но именно — поставить сердце. Чтоб оно не оставалось безразличным к чужому страданию, чтоб не уставало стремиться к добру, чтобы, даже старея, не утратило юных порывов. Чтоб наши ученики, расставаясь со школой, несли в жизнь не только ум, вооруженный знаниями, не только умелые руки, но и чуткое человеческое сердце, не прощающее подлости, угодничества, наполненное горячей любовью к людям и Родине. Наша задача — воспитывать у детей нетерпимое отношение к обману, несправедливости, жестокости, то чувство высокой человечности, которое веками звало людей на борьбу с угнетателями, к бессмертным подвигам.

Не следует, конечно, увлекаться историческими аналогиями. Не было и не будет второй Жанны д’Арк. Другие времена, другие события и характеры. Нет, не аналогии, а скорее моральные связи различных эпох должен почувствовать ученик. Пусть на уроке, посвященном средневековой Франции, он вспомнит о Зое Космодемьянской, об Александре Матросове. Только вспомнит…

Хорошо, если учитель на уроке редко заглядывает в план, если умело использует карту, если ученики активны на его уроках, если… Таких «если» можно перечислить великое множество. Как правильно провести урок подробно объясняется в методических пособиях. Методику надлежит постоянно изучать, но важно помнить и о другом: надо, чтобы ученику, уходящему с нашего урока, очень захотелось стать лучше, чем он был. Если же мы заставили работать только извилины его мозга, а к сердцу не притронулись, значит, наш урок не удался.

Мне скажут: все это верно для истории, литературы, обществоведения. Здесь чувство закономерно вплетается в преподавание. А как быть с науками точными и естественными? Они ведь отражают объективные закономерности природы. В химии мы, например, сталкиваемся с тем, что в подгруппе галогенов неметаллические свойства убывают с увеличением атомной массы. Сам по себе этот факт от нас не зависит и не содержит ничего радостного или печального. Одобряем или порицаем мы диагонали ромба за то, что они делят углы этой фигуры пополам? Нравится нам, что сила всемирного тяготения уменьшается с квадратом расстояния? Как же быть?

Нет, конечно, не всякая тема допускает, чтобы чувства выступали на первый план. Здравый смысл и опыт должны подсказать педагогу, какую воспитательную задачу следует считать на данном уроке главной. Сама методика в зависимости от поставленной цели окажется разной.

И все же невозможно представить себе школьный предмет, который бы можно было преподавать с точки зрения «чистой» науки, минуя всякие эмоции. Ведь и периодическая система элементов, и свойства геометрических фигур, и законы тяготения открыты людьми. Чтобы заметить и сформулировать закономерности природы, потребовались усилия многих и многих поколений талантливейших людей, которые посвятили науке жизнь. Большинство из них работало не для денег, не ради славы, а из любви к истине, стремясь принести благо человечеству. Рассказывая о них, учитель не имеет права оставаться равнодушным. Он обязан отдать дань восхищения гению ученых, заразить учащихся верой в творческие возможности человечества.

Неверно, что эмоции — дело сугубо личное, не несущее никакого социального содержания. Всякая революционность начинается с непосредственного сочувствия угнетенным, с ненависти к угнетателям. Сначала откликается сердце, а затем уже приходят знания и революционная теория.

В педагогической литературе встречается выражение: «излагать программный материал». Надо прямо сказать, выражение неудачное, хотя мы его часто употребляем, мало задумываясь над его смыслом. Оно мало пригодно даже для математики и физики, и совсем странно, когда так говорят об истории. Не излагать, а рассказывать о живых людях. Рассказывать так, как будто ты не учитель, а человек, который пришел из прошлого, который сам все видел…

Десять минут истекли. Слышен звонок. Затем голоса. Быстрые, легкие шаги в коридоре. Сейчас дети войдут. Обыкновенные шестиклассники, мальчишки и девчонки небольшой сельской школы. Но теперь я готов их встретить — я успел побывать в средневековой Франции, в деревушке на берегу Мааса, где родилась удивительная девочка Жаннетта. Теперь я сумею о ней рассказать.