Золотая мафия

Глава 18

Подойдя к столу, мужчина слегка наклонился:

— Добрый вечер! Позвольте представить: Инга, моя спутница и просто изумительная женщина. Сергей Павлович Щепихин.

Руки он не протянул, и Вадим решил, что так положено по этикету. Сергей Павлович, значит. Ковалев привстал со стула, повел рукой в сторону Олеси:

— Олеся Васильевна. Вадим Михайлович Ковалев.

Инга улыбнулась настолько широко, словно хотела показать способность демонстрировать все тридцать два зуба, и промурлыкала:

— Очень приятно.

Ковалев сделал вид, что поверил, и показал на стул возле себя. Сергею Павловичу выпало место возле Олеси. Однако Щепихин приглашение не принял, а внес свое встречное предложение:

— Вадим Михайлович, если не возражаете, я хотел бы пригласить вас за свой столик. Пообщаться, так сказать, в чисто мужской компании. За Олесю Васильевну не беспокойтесь, они с Ингой найдут, о чем потолковать. Не сердитесь, Олеся Васильевна.

Щепихин сказал это таким тоном, словно стремился исключить даже обсуждение столь интересного предложения, не говоря уж об отказе. Не привык, наверное, к отказам. Олеся вопросительно уставилась на Вадима, пытаясь скрыть удивление и не обидеть нежданных знакомых. Но давалось это с трудом, ведь вечер начинался совсем не так, как они планировали. Олеся расстроилась бы еще сильнее, если бы знала, что для обходительного кавалера появление назойливой пары не стало неожиданностью, ведь Вадим ждал этого момента. Не знал только, кто именно окажет внимание и когда. Значит, Сергей Павлович… Что ж, пусть будет Сергей Павлович. И имя звучное, и сам из себя мужик видный, представительный, уверенный. Не из пешек, сразу видно. Нужно принимать приглашение.

Столик был заказан в отдельном кабинете и ломился от угощений. Сразу видно, Сергей Павлович знакомству с рязанцем уделял большое значение, если проявил такое уважение. А может, привык к разносолам и отвыкать не хотел.

— Прошу, — Щепихин барским жестом указал на стол, — будьте как дома.

Подождал, пока Вадим сел, и лишь после этого сел сам. И тут же придвинул поближе к середине стола тарелку с лакомыми икорными бутербродами, задержался на них потеплевшим взглядом и с широкой улыбкой на толстых губах признался:

— Икра — самая большая моя слабость. Никак не могу перебороть, как ни стараюсь.

Вадим улыбнулся. Судя по круглым, упитанным щечкам, по заплывшим глазкам, по солидной фигуре, франт не сильно стремился одержать верх в этом противостоянии и проигрышем не печалился. Сразу видно, чревоугодник тот еще. И хитрец вдобавок. Мог бы сразу, вкупе поделиться всеми своими наклонностями и слабостями, в ряду которых пристрастия к деликатесным разносолам явно не единственные. Наверняка есть и другие. Слабость к драгоценным металлам, например. И не в виде золотой печатки на пухлом пальце, не в виде массивной цепочки на короткой толстой шее, а слабость именно к золотому металлу в его первозданном виде. К слиткам, проще говоря.

Вадим думал об этом с улыбкой, не демонстрируя оценку слабостей франта и возможностей для их воплощения в реальность, а наглядно выражая уважение за умение красиво жить. В конце концов, красиво жить не запретишь.

— От хороших привычек трудно отвыкать, — с пониманием заметил Ковалев и после короткой паузы задумчиво добавил: — Очень трудно…

И сказал таким тоном, будто испытал это на собственном опыте. Возможно, так оно и было. Кто его знает, может, в жизни тридцатидвухлетнего подполковника тоже были значимые радостные моменты, отзывающиеся в душе ностальгическими воспоминаниями. Франт молча потянулся к пузатой бутылке, философское изречение собеседника пришлось ему по нраву. По крайней мере, оспаривать не стал. Он доверху набулькал рюмки, почти до самых краев, потом долго смотрел сквозь стекло на свет. Наверное, проникался блаженством, глядя на янтарную жидкость, или хотел передать благородному напитку тепло своих рук. Надо полагать, не менее благородных. Или впитывал богатый аромат, отдающий лесными орехами и трюфелями, спелыми фруктами и медом. Да, «Камю» достоин самых требовательных любителей и знатоков, и один из них, поди ж ты, сыскался в небольшом провинциальном Касимове.

Вадим брать свою рюмку не спешил, ему показалось, что франт специально ждет, когда «собутыльник» поднимет стопку, чтобы по-приятельски чокнуться и уже потом провозгласить тост. Интересно, какой? Наверняка заранее приготовил первые слова. Дело ведь не в тосте, не в том, за что и за кого пить, а в начале разговора. В запевке, от которой во многом зависит успех задумки. Может, предложит выпить за дружбу, за взаимопонимание, за будущие встречи, такие же дружеские и искренние. Или за тесное сотрудничество, гарантирующее обоим участникам благополучие и спокойствие. Однако тянуть с выпивкой не годилось, нельзя же услужливого хозяина заставлять ждать. И про Олесю совсем забыл. Кавалер тоже, привел девушку в бар и оставил одну.

Вадим поднял рюмку и выжидающе застыл. Пусть все пройдет по сценарию франта, хозяина столика и инициатора задушевного ужина. Не зря же человек старался.

Опасения детектива оказались напрасными, франт своей рюмкой не полез навстречу, чокаться не стал, но от удовольствия провозгласить короткий тост все-таки не удержался.

— За знакомство, — сказал проникновенно и со значением, — надеюсь, наша встреча не станет последней.

Хорошее пожелание, за это можно выпить. В повторной встрече Вадим был заинтересован не меньше франта. Встретиться им можно и даже нужно, пусть и не при таких радужных и безмятежных обстоятельствах. Например, в кабинете Черенкова.

Коньяк оказался просто изумительным, не зря несколько лет назад на какой-то всемирной выставке был признан лучшим коньяком в мире. Элитный напиток, ничего не скажешь. Надо будет обязательно рассказать Черенкову, пусть позавидует. Вадим не удержался, внимательно просмотрел и саму бутылку, и этикетку. И уважительно поставил бутылку на место.

Франт следил за его действиями внимательно и с легкой усмешкой. Прожевав бутерброд, небрежно обронил:

— Две с половиной штуки бутылка. Неужели никогда не пробовали?

В голосе франта при последних словах появилось недоверие. Вспомнил, наверное, что «собутыльник» является владельцем шикарного джипа, так что две с половиной тысячи рублей за бутылку для него не такие уж неподъемные деньги. Правда, у мента нет возможности демонстрировать свое финансовое благополучие и расшвыриваться купюрами направо и налево. Вадим не стал разочаровывать, хотя не стал и признаваться в пристрастии к столь элитному напитку.

— Пробовал. Пару раз, не больше, — и таинственно улыбнулся, — милицейский подполковник не может позволить себе употреблять такую роскошь.

Щепихин рассмеялся, одобрительно закивал головой. Он прекрасно понимал, что собеседник вынужден пить то, что пьют менты-соратники. Ментовские застолья начинаются с водки, а заканчиваются, как правило, самогоном, изъятым у какой-нибудь бабки. И молодец, и правильно поступает, дело ведь не в деньгах, а в осторожности. Без нужды выпячиваются только ущербные люди, а умные ведут себя тихо и скромно, и из общей массы не выделяются. В этом отношении подполковника можно сравнить со Штирлицем, тот тоже в целях конспирации не мог пить ни «московскую», ни «русскую». Хм, блин, прямо анекдот. А кто же тогда он, Босс? Резидент? Или вербовщик? Пожалуй, второй вариант лучше. Так солидней.

Босс прищурился, подмигнул:

— Из-за этого и джип на старушку записали?

Вадим стрельнул в его сторону взглядом, заинтересованный такой осведомленностью, и неохотно пояснил:

— Джип действительно ее, не мой. Откуда у меня бабки на такую тачку?

И выразительно глянул на бутылку. Лучше выпить, чем обсуждать щекотливую тему. Сразу видно, не понравился ему вопрос о джипе. В отличие от Босса. Тому понравился и вопрос, и заметное замешательство собеседника. Странно, правда, что подполковник не хочет поговорить о машинах. Очень странно. О чем еще говорить двум мужикам за стопкой коньяка, как не о машинах и женщинах? В перерыве делового обсуждения, конечно. Уж не потому ли не хочет, что тема слишком болезненная? Или даже опасная? Не хитри, мент, уж кого-кого, а Босса не проведешь. Ишь, откуда у него могут взяться деньги на крутую тачку. Смешно, ей-богу. От взяток, мил человек, откуда же еще. Поэтому и записал джип на одинокую старушку. И правильно сделал. Конечно, следствие в случае чего быстро установит и имя настоящего владельца, и источники его доходов, но все равно для суда этого может оказаться недостаточно. По крайней мере, для весомого приговора. А потом пусть гадают, откуда такие солидные бабки могли взяться у старушки пенсионерки.

Щепихин взялся за бутылку. Усмехнулся:

— Квартира тоже на какую-нибудь бабку записана?

Ковалев едва не поперхнулся.

— Почему на бабку? На меня. Зачем мне свою квартиру переписывать на кого-то?

Детектив даже немного испугался. Может, ему угрожает опасность и странный вопрос в голове франта зародился неспроста? Тот поспешил успокоить:

— Я пошутил, Вадим Михайлович. Без шуток серьезный разговор невозможен. Почему не посмеяться?

Шутнику показалось, что при этих словах Ковалев облегченно перевел дух.

— Но почему надо мной, не над собой?

Щепихин поднял рюмку. Шуток над собой он никогда не любил и не понимал, начиная с детства, и воспринимал их не иначе как оскорбление. Но сегодня в порядке исключения можно пошутить и над ним. Сам над собой, конечно, подтрунивать не станет, а ты, дорогой, пожалуйста, шути. Подкалывай, если сможешь. В компании за одним столом все можно, все допустимо и позволительно, даже ментовские шутки. Особенно в подтексте важности разговора. Сверх важного, можно сказать. Жизненно важного. Шути, мент, подкалывай. Сегодня тебе все можно, не забывай только, что хорошо смеется тот, кто смеется последний.

— Обиделись, что ли? — искренне удивился Щепихин. — Извините, не хотел. Честно сказать, я и сам не люблю зубоскалить, особенно не к месту. Что ж, поговорим серьезно…

Переход к серьезной части разговора нуждался в дополнительном допинге. Щепихин поднял рюмку и выжидающе уставился на собеседника. Точь-в-точь, как несколько минут назад смотрел на него Ковалев. Хозяин стола ждал тоста, без тоста нельзя, иначе серьезное застолье может незаметно превратиться в банальную пьянку. Щепихин тоже знал цену первым словам собеседника.

Вадим не заставил себя ждать. Тостов он не любил, но к стопке пару слов всегда находил.

— За понимание, — сказал коротко, и поскольку прозвучало не совсем конкретно, добавил: — Очень важно, когда люди понимают друг друга.

Хорошие слова. Коротко и ясно. Щепихин удовлетворенно и согласно склонил голову, тут же вздернул подбородок вверх и одним глотком опрокинул в рот содержимое рюмки. Мент угодил в самую точку. Взаимопонимания им как раз и нужно добиться. Для этого, собственно, и соображалось застолье. Молодец, подполковник, правильно мыслит. Ушлый малый, сразу видно. Не зря, выходит, пользуется авторитетом. Босс неторопливо, стараясь не потерять солидности, прожевал деликатесный бутерброд, приложился белоснежной салфеткой к толстым губам и повел глазами по блюдам. Шикарный стол, выбрать есть из чего. Мент вряд ли пробовал что-то подобное, а если и пробовал, то разве лишь где-нибудь на халявном фуршете, и не в таком количестве. Пожалуй, он не знает даже названий большинства этих разносолов, не говоря уж об их изысканном вкусе. Откуда менту знать, что он закусывает сейчас салатом под названием «Персимон», что холодные блюда — «Паштет из гусиной печени» — тянут почти на две штуки за порцию, а на горячее будут «Эскалопы из печени утки», цена которых ненамного меньше. И это не считая основного блюда — «Говяжьих медальонов», готовящихся сейчас на кухне и дожидающихся своей очереди. Боже мой, как красиво и весело можно жить, не делая при этом ничего сверхъестественного, не прилагая для этого никаких сверхусилий. Неужели мент не поймет, что такую безмятежную жизнь ему может обеспечить одно-единственное слово, один-единственный кивок головой? Неужели Босс ошибся в своих умозаключениях, и подполковник такой же недальновидный и упертый, как Леший? Не может быть. Конечно, остолопов в ментовке хватает, но не может быть, чтобы Босс ошибся. Если бы Ковалев лепился из одного теста с Лешим, то ездил бы на такой же колымаге, как убоповец, а не на джипе стоимостью восемьдесят штук баксов. А он ездит и никого не боится. Вот что интересно. Не грабителей, конечно, не боится, а тех же налоговиков, ту же службу собственной безопасности. Значит, есть опора. И не исключено, что на самом верху. С таким парнем можно иметь дело. Даже нужно.

Босс из изобилия блюд ничего не выбрал, решив, что в начале вечера можно ограничиться парой-тройкой бутербродов, за компанию с гостем, а потом уже оторваться по полной программе. Отметить успех. О провале он даже не думал.

— Подумать только, — с улыбкой сказал Босс, озвучивая свой глубокомысленный взгляд на стол, — кто бы мог предсказать, что в нашем захолустном Касимове появятся заморские деликатесы. Не хуже, чем в каком-нибудь Лондоне или Париже. Икра, осетрина, креветки, омары… Ешь не хочу. Были бы деньги. Самому не верится. Непросто поверить, если совсем недавно во всех магазинах было «шаром покати». Ни хлеба, ни водки, ни сигарет, ни мяса. Одни спички да соль, наверное, только и были. Представляете, как широко мы шагнули?

Вадим согласно кивнул. Широту шага, сделанного российской торговлей, он хорошо представлял, хотя оптимизма собеседника по этому поводу не разделял. Изобилие на прилавках — далеко не главный показатель уровня жизни, и далеко не всем слоям населения это изобилие доступно. Господин-товарищ-барин Щепихин не знает, наверное, что в Рязанской области имеют место случаи употребления в пищу отрубей, причем в пищу детям. И это в том возрасте, когда ребенок растет, когда организму нужны витамины, когда формируется не только костная и мышечная система человека, не только мозг, а его сознание. Сложно представить, кем вырастут такие дети. Еще труднее представить, что они смогут получить хорошее образование, найти интересную работу, куда логичней предположить, что многие из них в поисках лучшей доли ступят на скользкие пути-дорожки. Недаром древние говорили: бытие определяет сознание. Знает ли об этом уважаемый Щепихин? Знает. Конечно знает. И не хуже детектива. Только относится к этому иначе. Проще. Может, тоже не верит. С высоты сказочного благополучия в проблемы других людей трудно поверить. Сытый голодного не уразумеет.

— Да, прямо сказка, — подтвердил детектив, а чтобы не выглядеть во всем потакающим собеседнику, заметил: — Плохо, правда, что все это заморское изобилие куплено не на свои деньги, а в долг. Не одному поколению россиян придется расплачиваться за эти деликатесы, за омары-кальмары. Экономика в упадке, вот что плохо. Не по средствам живем.

Детектив сознательно уводил разговор в сторону, якобы не догадываясь о теме, предлагаемой собеседником. Действительно, откуда ему было знать, с какой целью он понадобился местному бизнесмену. Может, просто для компании.

Щепихин неожиданно согласился. С доводами, что страна действительно живет в долг. А вот вывод насчет жизни не по средствам вызвал у него откровенный смех. Уж кто-кто, а Босс жил как раз по средствам. На широкую ногу, радуясь жизни. Отсмеявшись, заметил философски:

— Жить надо уметь, уважаемый Вадим Михайлович. Жизнь хлюпиков не любит, недаром в народе говорят: кто смел, тот и поспел. Так уж она устроена, эта самая жизнь, что земных благ и радостей на всех не хватает. Одни в масле катаются, другие в нищете ковыряются. Но не наша в том вина, и не нам печалиться по этому поводу.

Оптимистичные слова напомнили Боссу о янтарно-золотистом напитке, и он потянулся к бутылке. Может, действительно захотел выпить, может, давал собеседнику возможность высказаться. Желательно с поддержкой, с одобрением, а не с возражениями. Вадим ткнулся вилкой в тарелку с аппетитной печенью, то ли гусиной, то ли утиной, не желая вмешиваться в умные рассуждения хозяина и прерывать философское течение мыслей. Кажется, разговор приближался к нужному руслу, коли Щепихин заговорил о жизни. О хозяевах жизни, если правильней. О себе самом, если уж быть до конца точным. Ну и, по всей видимости, о месте в этой жизни подполковника УВД Вадима Ковалева.

Франт понял, что ответа не последует, и продолжал развивать свою мысль дальше. Оно и правильно, что рязанец решил играть в молчанку. Здесь должен говорить он, Босс. Пусть мент послушает умного человека и сделает правильный вывод.

— К сожалению, вы правы, Вадим Михайлович, — заметил Щепихин, согревая в ладони тонкостенную рюмку с напитком, — и в том, что страна живет не по средствам, и в том, что всенародные источники богатства стали достоянием небольшой кучки людей. Несправедливое получилось перераспределение, что говорить. Но стоит ли теперь сожалеть об этом, стоит ли размахивать кулаками после драки? Ничего уже не изменишь — и несправедливость не устранишь. Все идет по предначертанному сценарию, и если сегодня некоторые обиженные жизнью завистники поднимают вопросы о законности, о путях и методах приобретения предприимчивыми людьми богатства, то завтра об этом никто не вспомнит. Никто не спросит, каким образом господин такой-то, вчера еще простой инженер или вообще слесарь, сегодня стал владельцем завода. Или вообще какой-нибудь отрасли. Никто не спросит, поверьте. Завтра людей будут волновать вопросы эффективности производства, на котором они работают, а не формы собственности этого производства, работяг будет волновать уровень их зарплаты, а не «чистота» средств, вложенных в это производство. Это не мой вывод, это законы развития общества. Еще Карл Маркс сказал, что первоначальная стадия накопления капитала по сути своей не может произойти без нарушения закона, не может обойтись без всплеска преступности. И он прав. Российских заводов и фабрик на всех не хватит, пароходов-паровозов тоже не хватит, а ухватиться за лакомый кусок хочется всем. Вот и звучат выстрелы. И людей можно понять, ибо хватать нужно сегодня, завтра будет поздно. И хватать крепко, намертво! Завтра все средства производства обретут законных владельцев, и новоявленные хозяева из грязи выскочат в князи. Вместе с детьми, внуками и правнуками. Остальные останутся на задворках, прозябать от зарплаты до зарплаты, если вообще найдут работу. Представляете цену сегодняшнего перераспределения? Одним — все, другим — ничего.

После столь весомых и логичных умозаключений Босс посчитал своевременным сделать паузу. Сполоснуть язык, выслушать мнение собеседника. Благодарный слушатель достался в лице мента, ни слова не сказал, ни разу не влез с замечанием за всю длинную тираду. Не слишком ли он разошелся, кстати? Надо разглагольствовать помедленней и покороче, с паузами. Краткость присуща людям умным.

— Я вас не утомил? — вежливо осведомился Босс, поднимая рюмку. — Пора выпить. И закусить. Не стесняйтесь, будьте как дома. И не смущайтесь, ужин вас абсолютно ни к чему не обязывает. В любом случае.

Значит, Босс допускал любой поворот событий и был готов к любому исходу переговоров. Вадим не стал ждать повторного предложения и не торопясь, смакуя, опорожнил рюмку. И по примеру хозяина взялся за бутерброд с черной икрой. Щепихин ошибся, детектив не стеснялся, хотя чувствовал себя не совсем как дома. Но и не на чужбине. Просто в гостях. Смущение, правда, испытывал, только не перед гостеприимным организатором застолья, а перед Олесей. Обиделась, поди. Может, вообще уехала домой. Хотя непохоже. Спутница Щепихина сообщила бы об ее отъезде. Может, не обиделась, поняла, что мужчинам свойственно вести важные переговоры где угодно, даже в баре. Такие уж они бывают невоспитанные, эти мужики.

Расправившись с бутербродом, Вадим снова вернулся к деликатесной печени, намерившись опустошить тарелку и освободить на столе хотя бы маленький пятачок для нового блюда. Пусть Щепихин видит, что он не стесняется и ведет себя просто, без выкрутасов, безо всяких скидок на полярность их положения. По-дружески, как и положено в тесной компании. Между деловыми людьми не должно быть принужденности и скованности. Босс должен это заметить. У Ковалева тоже имеются свои взгляды на жизнь и кое-какие соображения, которыми он охотно поделится. С открытыми людьми можно быть искренним и откровенным.

— Полностью с вами согласен, Сергей Павлович, — без особого сожаления подтвердил Вадим, возвращаясь к политической тираде Босса, — цена нынешнего перераспределения очень велика, поэтому и сопровождается кровавыми разборками. Плохо, что государство не продумало механизмы приватизации, все стало делать в спешке, кавалерийским наскоком, лишь бы быстрее избавиться от национального достояния. Куда это годится, чтобы крупнейшие предприятия, в том числе даже градообразующие, продавались за жалкие проценты от своей реальной стоимости? Уму непостижимо. А правительство после этого удивляется, почему экономика падает, почему заводы не работают. А на кой хрен новому владельцу надо, чтобы завод работал, если он купил его по цене иномарки, а в недалеком будущем сможет продать за хорошие бабки? За настоящие бабки. На кой хрен владельцу заботиться о рабочих, думать о социалке, о детских садиках, о производстве конкурентной продукции, когда всех рабочих можно спокойно вышвырнуть за ворота, а заводские площади сдать в аренду под склады, под офисы, под фирмы? И жить припеваючи, безо всякой головной боли. Такое ощущение, что наверху специально взбаламутили обстановку, чтобы в мутной воде ухватить куски пожирней, порентабельней. Для себя, для своих отпрысков. А страна, получается, побоку. Вместе с народом.

Вадим видел, как зарумянившееся лицо Щепихина светлело, как в маленьких заплывших глазках, устремленных на заграничную бутылку, появлялись новые искорки. Босс чувствовал настроение собеседника, угадывал его состояние и искренне сожалел, что благородный напиток требует к себе должного отношения и нуждается хотя бы в небольшом перерыве между стопками. В этом коньяк уступает водке, при употреблении которой «между первой и второй перерывчик небольшой». Коньяк спешки не любит, а жаль, ибо критические рассуждения милицейского подполковника заслуживают быть отмеченными. Здраво мыслит, молодец. Не чета Лешему. Босс не ошибся, с рязанцем можно иметь дело.

— В том-то и беда, что наверху все прекрасно знают и никаких ошибок там не совершили, — притворно возмутился Босс, — ошибиться можно один раз, но не сотни раз, и не на протяжении пятнадцати лет. Кремль все делает сознательно, все хорошо продумав и взвесив. Мне недавно попалась одна интересная статья из американского журнала, а американцы на своих нынешних кремлевских друзей клеветать не станут. Короче, янки пишут, что на момент прихода Горбачева к власти Советский Союз имел две с половиной тысячи тонн золота, наш внешний долг составлял 32 миллиарда долларов, а другие страны нам были должны 36 миллиардов. Благополучное было положение. Спустя шесть лет мы были должны больше ста миллиардов, нам никто не должен, потому что мы всем должникам долги простили, а от золотого запаса осталась одна пыль. Золотая, правда. Вот и возникает вопрос, уважаемый Вадим Михайлович, куда исчезли эти тонны, в чьих карманах и на чьих счетах осели? Я уж не говорю про исчезнувшие миллиардные транши, выделяемые Кремлю и исчезающие непонятно где.

Вадим горестно усмехнулся. Отвечать напрямую не стал, посчитав, что старшему офицеру милиции не к лицу поддерживать столь серьезные обвинения и указывать при этом пальцем на самый верх. Да и без его ответа прекрасно понятно, кто стал обладателем сказочного богатства.

Босс, не дожидаясь, наполнил рюмки. От душевного расстройства, наверное, даже позабыл о степенном ритуале пития благородного напитка. Уж не оттого ли расстроился касимовский авторитет, что его скромная персона не попала в число кремлевских нуворишей? Или оттого, что часть исчезнувших золотых тонн составляла продукция касимовского завода «Цветмет»? Обидно, если так. Действительно, не к тем рукам прилипло касимовское золото. К чужим рукам.

Свою стопку Босс выпил и проглотил одним махом, словно глотая таблетку, запрокинув подбородок и привычно опрокинув в рот содержимое рюмки. Он и впрямь расстроился, если не потянулся к тарелке с бутербродами. И то ли упрекнул, то ли посоветовал:

— Вот кого надо на чистую воду выводить, а не мелких жуликов-воров. А то за ворованные миллиарды приговаривают к условному сроку, а за гуся ценой в триста рублей — к трем годам тюрьмы… Кого вы охраняете, подполковник? Кому служите?

Подполковник насупился. Ему не понравился не столько вопрос, сколько тон, с каким этот вопрос был произнесен. Циничный был у Босса тон. Издевательски насмешливый. Ехидный. Таким тоном деловые разговоры не ведутся. Однако сердиться подполковнику было не с руки, ради дела подобные колкости можно не заметить. Ради общего дела.

— Кому надо, тому и служим, — буркнул Вадим и, к несказанному удивлению Босса, потянулся к бутылке. Наполнив рюмки, невесело добавил: — Кто платит, тому и служим.

Пошутил, наверное. В серьезность таких слов не сразу поверишь. Босс шутку поддержал и тут же предложил:

— А если хорошую плату предложу я?

Босс шутил. Правда, хотя толстые губы расползлись в улыбке, но глаза смотрели серьезно и без смеха. Изучающе. Пристально. Напряженно. Франт мог быть доволен собой за этот вопрос, ради которого, собственно, они и встретились. Естественно, вопрос мог прозвучать иначе, в другой формулировке, но обязательно с намеком на сотрудничество. И обязательно с намеком замаскированным, безобидным, чтобы в случае чего пожать плечами и отмежеваться от предложения. Вопрос именно так и прозвучал. Какое сотрудничество? Какое предложение? Бог с вами! Подполковник превратно истолковал его шутку, по-ментовски. И вообще он ничего понял, возомнил черт те что. И вообще я не я, и хата не моя. Щепихин просто пригласил рязанского гостя на ужин, пожелал обменяться новостями, рассказать о Касимове, узнать о жизни в областном центре, поделиться взглядами на житье-бытье. Примерно так будет вести себя Щепихин в случае неудачи, если предложение не получит понимания и если менту взбредет в голову дать разговору служебное продолжение. Другими словами, если мент попытается привлечь Щепихина по золотому делу. Пусть пытается, ничего не выйдет. А вот согласие может круто изменить его судьбу. И подполковник должен это понимать. Если не дурак, конечно. А он не дурак.

Ковалев сделал два глотка. Рюмку на стол не поставил, продолжая держать в руке и явно намереваясь продолжить дегустацию. Босс с опасением подумал, что мент, увлекшись напитком, забыл о вопросе, а то и вообще пропустил мимо ушей. И совершенно искренне опечалился. Обидно, такой удачный получился вопрос, в самую масть пришелся, а останется без ответа. Придется новые крючки-зацепки искать. Главное, чтобы мента не развезло на халявной выпивке, чтобы не утратил способность здраво мыслить и не свалился под стол.

— За хорошую плату не соглашусь, — неожиданно сказал Ковалев, когда Босс уже прикидывал другие вопросы. И сказал совершенно искренне. Честно. И твердо.

— Почему? — удивленно вскинулся Босс, пряча колыхнувшуюся внутри радость.

Гляди-ка, не забыл. Ничего не пропустил, не упустил. Значит, догадывается, о чем пойдет речь, ради чего Щепихин потратился на столик, и вообще ради чего возник разговор. Более того, мент, кажется, проникся интересом. Тьфу-тьфу, не сглазить.

— Большие деньги с неба не падают, — пояснил Вадим, — большие деньги ко многому обязывают, их ведь придется отрабатывать. Мне это ни к чему, я привык к услугам попроще. Так спокойней. Знаете поговорку: лес боится не того, кто много грузит, а боится того, кто грузит мало, но часто ездит? По-моему, очень мудрая поговорка.

Босс оживился. И взглянул на собеседника совершенно новым взглядом. Он тоже любил умные поговорки, знал их неисчислимое множество и всегда относился к ним с достоинством. Детектив прав, в поговорках заложены не просто чьи-то наблюдения, а народная мудрость. Простые изречения долго не живут. Смысл ковалевской «мудрости» читался просто: не надо стремиться ухватить много и все сразу, так можно надорваться, лучше брать понемногу, но несколько раз. Умно сказано, очень умно.

— Надо запомнить, — вслух наказал себе Щепихин и не удержался, попросил уточнить истинный смысл поговорки. Хитрый Босс оказывал дополнительное уважение собеседнику, не боясь показаться недогадливым.

Детектив охотно пояснил:

— Кто много грузит, тот и сам надрывается, и технику гробит. В другой раз такой ездок в лес не скоро наведается. А вот тот, кто мало грузит, у того никаких проблем не возникает, тот может исподволь, тихой сапой и незаметно, вывезти весь лес. Не знаю, как вам, а мне по душе вторая категория людей.

Босс не спорил. Кивнул удовлетворенно:

— С вами трудно не согласиться.

Босс схитрил и в своем мнении был не совсем искренним. Не мог он согласиться с ментом. Завод не сравнить с лесом, а уж тем более не сравнить золото с древесиной. На месте срубленных деревьев спустя годы вырастают новые, лес как стоял тысячелетия, так и будет стоять, а вот золото в один прекрасный момент может исчезнуть. Не из природы вообще, не из таблицы Менделеева, а из Касимова. Сегодня «Цветмет» открыли, завтра могут закрыть, и если левую продукцию брать помалу, граммами, то много не унесешь. Мент должен знать, что железо куют, пока оно горячее. Золото не тот товар, чтобы мелочиться.

Естественно, об этом Босс говорить не стал, а про себя отметил, насколько хитро и к месту подполковник ввернул поговорку. Неужели сам подталкивает к откровенности? Поэтому, наверное, и молчит. Ждет, когда Щепихин от развлекательной программы вечера перейдет к деловой части. А это очень непросто, от простых слов очень многое зависит. Его судьба. И мента тоже. Много судеб, принимая во внимание всех задействованных в кражах золота лиц. И их всех можно подвести под монастырь одним неосторожным словом. А говорить надо, и так уже засиделись. С минуты на минуту подадут «Говяжьи медальоны», венец застолья, и к тому моменту вопрос должен быть закрыт. К тому моменту Босс должен твердо знать, с кем коротает вечер — с непримиримым противником или с умным деловым человеком. С соратником. Или — или. Третьего не дано. Ну, с богом.

— Проблем у вас не возникнет, — Босс почувствовал легкое волнение, хорошо, что не закашлялся, — в случае согласия все ваши проблемы, наоборот, исчезнут.

Ковалев приложился к рюмке, сделал глоток. И с нескрываемым интересом глянул на Щепихина. Детектив не совсем понял, почему речь зашла о его проблемах и каким образом они могут исчезнуть. Неужели сидящий перед ним человек настолько всесилен и обладает неограниченной властью?

— О каких проблемах речь, Сергей Павлович? И благодаря кому и чему они могут исчезнуть? Никак не пойму.

Босс усмехнулся. Он не был настолько наивным, чтобы поверить в непонятливость и недогадливость одного из лучших рязанских сыщиков. Так, по крайней мере, о нем говорят. Говорить, правда, можно всякое, и не исключено, что высокий имидж детектива во многом раздутый, искусственный, специально возведенный начальством вокруг его имени. В каждом подразделении должны быть свои герои, чтоб было на кого равняться. Хотя бы герои выдуманные. Если так, то парень действительно умеет жить, в одиночку лакомые куски не глотает, чтобы не подавиться, а делится с кем надо. Неслучайно в открытую, не боясь и не таясь, раскатывает на шикарной тачке. Если так, то не исключено, что Ковалева специально направили в Касимов, чтобы немного пошерстил «Цветмет», взбаламутил воду. Другими словами, чтобы вывел местных «золотопромышленников» из состояния безмятежной дремоты и заставил поделиться доходами. Что ж, поделиться можно. На заводе «Цветмет» золота хватит на всех, главное, не переходить друг другу дорогу, ножек не подставлять и стволами перед мордами не бряцать. Не завод, а золотая жила.

Щепихин приложился к рюмке, промочил горло. В этот раз почему-то не стал опрокидывать в рот всю порцию, хотя глоток сделал немаленький, на половину рюмки. И сразу потянулся к тарелке с бутербродами. Он немного волновался, а волнение, как ни странно, всегда разжигало аппетит. Количество беспокойных дней в жизни Щепихина в последнее время заметно прибавилось, из-за этого он сильно располнел. И несколько таких дней «подарил» рязанский детектив Ковалев, с которым нужно мирно беседовать, вежливо улыбаться, а вдобавок тратиться на угощение из собственного кармана. Лучше бы не приезжал, а сидел в своей Рязани, и Касимов не будоражил. Хотя заполучить в его лице союзника было бы неплохо. Очень неплохо.

Щепихин приложился к губам салфеткой, потом аккуратно свернул, также аккуратно положил на свободный краешек стола. И широко улыбнулся:

— О ваших проблемах речь, Вадим Михайлович. К чему лукавить? Мы серьезные люди, а серьезным людям свойственно говорить на прямоту. Согласны?

Насчет прямоты, присущей людям серьезным, не согласиться было трудно. И Вадим без раздумий кивнул:

— Согласен, Сергей Павлович.

Интересно, правда, почему речь зашла именно о проблемах детектива. Откуда они появились? Однако спрашивать об этом Вадим не стал. Щепихин сам скажет, в связи с чем и по какому поводу завел речь о чужих проблемах. Нужны они ему, кстати. Будто своих нет.

— К чему юлить, Вадим Михайлович, если весь Касимов знает, что вы приехали по делу хищения золота на «Цветмете», — с добродушной улыбкой продолжал Щепихин, — разве не так?

И снова невозможно было не согласиться. Детектив тоже улыбнулся и изумленно вздернул брови:

— Разве на «Цветмете» выявлены случаи хищения золота? Откуда вам об этом известно, если в УВД по «Цветмету» нет ни одного заявления, ни одного звонка, не то что заведенного дела? О каком деле вы говорите?

Улыбка на холеном лице Босса заметно уменьшилась в размерах, но не исчезла. Босс продолжал улыбаться, хотя и признал в душе, что допустил небольшую оплошность. Переход к главной теме дня, то есть вечера, получился слишком прямолинейным, и Щепихин не только подтвердил факты хищения золота, а почти признался в своем личном участии в этом противозаконном бизнесе. Неосторожно вышло. Немного увлекся, дал маху. А ведь целый день готовился к разговору, каждую фразу выстраивал, по несколько раз обдумывал. И вот на тебе, такой ляп. Хотя ничего страшного не произошло, и своего смущения не надо показывать.

— Я тоже так думаю, уважаемый Вадим Михайлович, — как ни в чем не бывало продолжал Щепихин, — на нашем «Цветмете» краж не было, нет и в обозримом будущем не ожидается. Для воровства в Касимове просто-напросто нет предпосылок. Да вы сами в этом убедились.

И при этом глянул на собеседника выразительном взглядом. Детектив сам должен понять, в чем он убедился. В благополучии на заводе, вот в чем. Ковалев пожал плечами. Обрисованная Щепихиным картина виделась слишком красочно, чтобы в нее поверить. А поверить надо, ведь дело не в картине, и даже не в ее талантливом авторе Щепихине, а в обстановке на «Цветмете».

— Честно говоря, ситуация на заводе у моего руководства вызывает большое беспокойство, — без тени сожаления признался Ковалев, резонно решив, что в данном случае демонстрировать свою обеспокоенность вовсе ни к чему. По логике все должно быть наоборот, ведь чем больше вопросов возникнет у правоохранительных органов по «Цветмету», чем больше это принесет проблем левым «золотопромышленникам», тем большую сумму Ковалев сможет востребовать со своего потенциального компаньона Щепихина. — Скрывать не стану, сигналы по заводу были. Хода им мы не давали, в зародыше гасили, но сейчас хочешь не хочешь, а придется провести капитальную проверку. Новое начальство решило окончательно закрыть этот вопрос. Или взять «Цветмет» в разработку, или оставить в покое.

Из всего сказанного детективом Щепихин уловил один момент, но самый важный: судьба группировки находится всецело в руках подполковника. Какое заключение он вынесет, как напишет в своем отчете, так и будет. Или силовики вцепятся руками-зубами в «Цветмет» и поставят вместе со всем Касимовом на уши, или, как сказал детектив, оставят в покое. На многие годы. Боже мой, подумать только, от одного человека зависит судьба сотен людей. Причем не простого человека, а мента. Хотя и подполковника. До чего же он, Щепихин, мудро поступил, пригласив этого вершителя судеб за свой столик, как умно и тонко все просчитал, какую смелость проявил, пойдя на откровенность с ментом. А ведь это огромный риск, хотя риск оправданный. Трудно предположить, что было бы, если б не он, Щепихин. Братва руки-ноги должна ему целовать, на руках носить, оберегать до конца жизни. Да что там братва, весь Касимов должен сдувать с него пылинки и богу молиться. А он еще сомневался в целесообразности встречи, корил себя за потраченные на угощение бабки. Что такое семьсот-восемьсот баксов по сравнению с сотнями тысяч? По сравнению с годами спокойной жизни? Ничто, совершенный ноль.

При такой мысли Щепихин даже устыдился своей чрезмерной экономности, граничащей с жадностью, и повел глазами по столу, прикидывая новый заказ. И не придумал, потому что за время их беседы дважды подходила официантка, поэтому и с выпивкой, и с яствами все обстояло в порядке. А скоро стол украсят «Говяжьи медальоны», венец ужина, и тогда мент окончательно «созреет». Собственно, уже созрел. Не случайно ведь сказал: «мы им хода не давали, гасили в зародыше». Нетрудно представить, как они гасили сигналы о кражах на заводе. За какие бабки.

— Второй вариант выглядит намного привлекательней, — без обиняков заметил Босс, окончательно раскрывая свой «бубновый» интерес, — вы уж постарайтесь, Вадим Михайлович…

Вадим Михайлович сделал небольшой глоток, куснул лимонную дольку и прищурился. Лимон оказался слишком кислым. Щепихину показалось, что собеседник прищурился не от лимона, а в ожидании объяснений, желая узнать просьбу Босса до конца. Он хотел знать, есть ли смысл стараться. Щепихину ничего не оставалось, как добавить:

— Сто тысяч долларов…

Брови детектива едва заметно дернулись. Предложенная сумма звучала весомо. И неудивительно, что ее потенциальный обладатель снова ничего не ответил. Предложение нуждалось в обдумывании. К тому же детектив догадывался, что цифра первоначальная, приблизительная и далеко не потолочная. Хороший продавец никогда не начинает торг с максимальной отметки.

— Что я должен сделать? — буднично спросил Ковалев, словно весь вечер только и ждал этих слов.

— Ничего! — вскинулся Босс. — В том-то и дело, что ничего! Просто в вашем отчете о заводе должна быть абсолютная тишь и гладь. Полный штиль, как говорят на флоте. И все! И сто штук ваши. Зачем будоражить тихий город, Вадим Михайлович? Касимов город красивый, старинный, памятниками богатый, для инвесторов привлекательный, летом наплывы туристов… Лишний шум вокруг «Цветмета» может помешать городскому имиджу, отпугнуть инвесторов. Зачем нам это?

Щепихин внутренне ликовал. Это был триумф его гениальной задумки, торжество его мысли, и хотя детектив пока еще не дал согласия, Босс уже не сомневался в полном успехе. На худой конец, в его активе есть еще козыри в виде дополнительной сотни штук. Баксов, естественно. Против двухсот тысяч мент не устоит. Этих бабок и ему с лихвой хватит, и на «верхотуру» останется. Особенно понравились Боссу доводы о привлекательности родного города для инвесторов и туристов. Размышления возникли только что, экспромтом, и прозвучали намеком, будто Щепихин беспокоится не о своей личной участи, не о заводе даже, а о городе в целом. Поэтому не исключено, что за его спиной могут стоять городские власти. Вот так! Пусть мент поразмыслит и об этом, может, сговорчивей станет. В смысле итоговой цифры.

Ковалев с окончательным ответом по-прежнему не спешил. В таком деле, прежде чем согласиться, не семь раз отмерить нужно, а семьдесят семь. Дело ведь не только в сумме, а в исключительной важности решения. Щепихинское предложение походило на незримую черту, пролегшую между собеседниками, и шаг через нее означает не просто согласие сотрудничать, а предательство. За чертой для подполковника начнется другая жизнь. Есть над чем подумать. Обязательно нужно подумать.

Босс к молчанию собеседника относился с пониманием, с ответом не торопил и ни о чем не спрашивал. Босс терпеливо ждал.

— Недавно погиб работник завода, — задумчиво поведал детектив, — плавильщик Дзюба. Слышали об этом?

Босс о трагедии слышал. Он сразу понял, чего добивается детектив, упомянув про Дзюбу. Мент хочет поднять цену, только и всего. Это можно. К сожалению, в своих раздумьях мент прав, несчастный случай пришелся очень некстати и непременно должен фигурировать в отчете по заводу.

Щепихин поморщился, будто от зубной боли. Обронил небрежно:

— Несчастный случай. К тому же не на заводе, а по дороге домой. К заводу это не имеет никакого отношения.

Босс говорил уверенным тоном, желая убедить детектива в отсутствии иных предположений. Или намекал, что при случае о смерти Дзюбы может рассказать гораздо больше и подробней. И не только об этом.

Детектив с доводами Щепихина не согласился.

— К сожалению, имеет, — твердо заметил Вадим, — в этом и проблема, Сергей Павлович. Этот случай нельзя не зафиксировать, иначе весь отчет пойдет коту под хвост. И не просто зафиксировать, а провести оперативно-следственные мероприятия, причем не формальные, а по всей форме, опросить свидетелей, провести экспертизу. Понимаете, о чем речь?

Это Босс понимал. Не понимал, правда, в какую сумму детектив оценит трагический случай с сотрудником завода. Назвать цифру первым Босс не мог. Не потому что боялся завысить, наказать себя материально, а потому что не мог показать своей заинтересованности. Мент никоим образом не должен почувствовать, что Щепихин имеет какое-то отношение к смерти плавильщика. Экономические правонарушения — это одно, а мокруха — совсем другое. От мокрых дел нужно держаться подальше, там светит совсем другая статья.

Молчание детектива затягивалось, и это не нравилось. Что тянуть, что выгадывать, когда они почти уже договорились.

— Четвертак, — наконец-то подал голос детектив, — итого сто двадцать пять.

Щепихин с трудом скрыл ликование, едва удержавшись, чтобы не потянуться к подполковнику с объятиями. Вот что значит умный мужик, что значит умеет жить. Не сравнить с упертым Лешим, тот как ездил на ржавой «восьмерке», так и будет ездить до самой пенсии. В заплатанных штанишках. Естественно, рвущегося наружу торжества Щепихин не высказал, он даже выждал пару секунд, будто обдумывая, и буднично сказал:

— Договорились, — и потянулся к бутылке. Договор следовало отметить.

Чокнулись, выпили, потянулись к тарелкам. Со стороны они выглядели сейчас закадычными друзьями, и Босс пожалел, что никто из братков не видит дружеского застолья, не видит, как главарь учит уму-разуму ментовского подполковника. Пара — не разлей вода. Пожалуй, пора переходить на «ты», нечего выкать.

— Предлагаю перейти на «ты», — заметил Щепихин, — в служебной обстановке нам вряд ли встретиться, а наедине друг перед другом незачем выпендриваться.

Детектив согласно кивнул. Друзьями они пока не стали, но общий язык нашли, пора переходить на новый уровень отношений. Правда, в этих отношениях ничего нельзя исключать, любой непредвиденный поворот, в том числе и встречу в служебной обстановке. На этот счет Щепихин немного поторопился.

А тот снова наполнил рюмки — уже в десятый, наверное, раз — и на прежней умиротворенной ноте предложил:

— Если хочешь, твой гонорар можно поднять еще штук на двадцать пять — тридцать.

Брови детектива поползли наверх и там остались. На самом лбу. Поражала легкость, с которой новоявленный друг оперировал многотысячными цифрами. Щепихин или сам олигарх, или близкий родственник олигарха, если цена безобидной вечерней беседы незаметно выросла до ста пятидесяти тысяч долларов — и не была запредельной. Стоит лишь Ковалеву заупрямиться, показать характер, и Щепихин без раздумий поднимет цифру еще на пару десятков тысяч. Если не больше. Не шутка.

— И за какие такие заслуги? — поинтересовался Вадим. — Не за красивые же глаза.

Босс улыбнулся.

— За красивые глаза я плачу женщинам. Нет, Вадим, не за глаза. За вынос золота с завода.

От неожиданности Ковалев едва не поперхнулся. Такого предложения, честно говоря, он никак не ожидал. Через некоторое время удивление на лице детектива уступило место недоумению, а затем и вовсе возмущению. Если бы они успели стать друзьями, Вадим наверняка обиделся бы. Но на чужих людей не обижаются. Детектив оставил в покое экзотичные «Говяжьи медальоны» и уставился на крутого собеседника с нескрываемым разочарованием, чувствуя себя оскорбленным. От наблюдательного Босса это не ускользнуло.

— Ты что, обиделся?

Вадим молча положил на стол вилку. Сказал жестко:

— Не ожидал, что меня примут за лоха.

Кажется, он собирался уйти. А так все хорошо начиналось. Этого нельзя было допустить.

— О чем ты, Вадим? — спохватился Щепихин. — Какие лохи, бог с тобой? У меня и в мыслях такого не было. Мамой клянусь!

Детектив оставался непреклонным. Ему казалось странным, что Щепихин не понимал допущенной бестактности. Или прикидывается, что ничего не произошло.

— С золотом ты хорошо придумал, — Вадим едва сдерживал негодование, — это хороший номер — сдать подполковника в руки правосудию. И не просто сдать, а сдать тепленьким, с ворованным золотом в кармане, со всеми потрохами. Меня на первом же заводском посту задержат и прямиком переправят в СИЗО. Что мне тогда говорить, на кого кивать? Анекдот. Вся область смеяться будет. Ты что задумал, приятель? За такую насмешку я настрою против тебя всю правоохранительную систему области! Ты за кого меня держишь, фраер дешевый?

Щепихин ничего не понимал и таращился на детектива округлившимися глазами. Кажется, они стали вдвое больше. Неужели он все испортил, неужели завязавшееся знакомство не перерастет в дружбу, в сотрудничество? Но что такого особенного он сказал, почему мент зашелся слюной? Может, рязанец с самого начала ждал повода, чтобы заартачиться, и ни о каком сотрудничестве вообще не думал и не помышлял, а просто вызывал Босса на откровенный разговор? Гнилой чувак, если так. Но что ему это дало, если Босс по сути дела ничего не сказал. Мент услышал о кражах золота с «Цветмета»? Ничего страшного, для него это не в диковинку, он об этом сам хорошо и давно знает. Никаких имен, никаких адресов Босс не назвал и, главное, ни словом не обмолвился о технологии изъятия золота из заводского процесса. И не обмолвится. Даже под пыткой. Одни голые словеса, пустой базар, за который можно разве лишь пригласить в ментовку на беседу, но не к ответу призвать.

— О чем ты, Вадим? — Щепихин пытался улыбаться и сохранить на лице достойное выражение. — Какая подстава, бог с тобой? Какой мне смысл тебя подставлять? Зачем мне лишние проблемы? Зачем мне лишние враги, тем более в лице лучшего сыщика области?

Щепихин мог бы долго рассыпаться комплиментами в адрес детектива, если бы не присущее ему чувство такта. Как говорил Гвадалахар Неру — все хорошо в меру. Большой ценитель и знаток народных поговорок, Щепихин полностью с этим соглашался и считал, что чрезмерный поток информации подобен дешевому словесному поносу. Весомость слов заключается не в их количестве, а в смысле, в содержании, даже в интонации голоса. Щепихин всегда следовал этому золотому правилу, и сегодня тоже, и тем больше сейчас удивлялся болезненной реакции подполковника. Кажется, за весь вечер не допустил ни единого прокола, не сказал ни одного лишнего слова, не считая, конечно, предложения о сотрудничестве. Босс растерялся и своего состояния не скрывал. Искренность осталась единственным его козырем. И облегченно перевел дух, увидев, что детектив потянулся к тарелке с экзотичным блюдом. Кажется, мент тоже засомневался в своих подозрениях, если не потерял аппетит. Кушай, дорогой, кушай, не пропадать же добру. За тобой никто подъедать не станет.

Ковалев калорийное яство до конца не осилил. Немудрено, учитывая количество выпитого и съеденного и принимая во внимание испорченное настроение. Не вовремя влез Босс со своим неосторожным предложением. Некстати. Проявил преждевременное нетерпение, вообразив, что вопрос уже решен и контакт установлен. И с запозданием осознал, что мент прав. Стопроцентно прав. Карьера подполковника рухнет в одночасье, попадись он на проходной «Цветмета» со слитком в кармане. Да что там карьера, вся жизнь пойдет наперекосяк. Судьба сломается.

— Сам додумался до такой глупости или подсказал кто? — хмуро поинтересовался Ковалев, хотя без злобы, демонстрируя, что он тоже не намерен держать в душе настороженность друг к другу и расстаться, не договорившись.

Щепихин воспрянул духом. И не стал скрывать свою оплошность, повинился.

— Извини, Вадим, о таком исходе я не подумал. На твой авторитет понадеялся. Вам с Лешим не один раз придется на завод приезжать, вот я и подумал использовать этот случай. Вы оба вне подозрений, голевой досмотр вам не грозит, об этом директор наверняка позаботится, как в прошлый раз. Вас даже проверять никто не станет, вот я и подумал…

— Плохо подумал! — резко перебил детектив. — Правильней сказать, совсем не подумал. Хорошо, если понял это. Ладно, проехали. Короче, полной гарантии насчет отчета дать не могу, но меры приму. Обещаю. Мне бабки нужны. Ну что, пора разбегаться, а то засиделись. Возникнут вопросы, дай знать, теперь я частенько сюда заглядывать буду.

Последние слова детектива можно было расценить как намек на его скорую финансовую состоятельность. Визиты в «Погребок» требуют немалых средств, тем более визиты ежедневные, и тем более в компании с дамой. Совсем про них забыли, между прочим, про этих баб. Хорошо, что вовремя вспомнил. Щепихин отодвинул плотную занавесь, отделявшую уютный номер от общего зала, и жестом поманил официантку. Она предстала через мгновение, словно весь вечер только и ждала распоряжения крутого посетителя.

— Бутылку «Жозефины» и самую большую коробку конфет, — распорядился Босс, а когда официантка исчезла, пояснил: — Это для твоей спутницы, чтобы не обижалась. «Жозефина» — самый лучший коньяк для женщин, специально для них создан. Нам, мужикам, нет большой разницы, с чего начинать и заканчивать обед — бокалом коньяка или стаканом водки, а женщины после застолья любят продлить удовольствие за стопочкой достойного напитка. С «Жозефиной», например.

Щепихин оказался романтиком, большим знатоком винной карты. И тонкостей женской натуры. Насчет женщин трудно сказать, женскую натуру познать не просто, а вот насчет коньяка, пожалуй, он прав. Похоже, «Жозефина» действительно создавалась специально для прекрасной половины человечества, если даже дизайн флакона совершенно не ассоциируется с алкоголем. Не бутылка, а напоминание об элегантности, о женственности. Раньше такого коньяка в столице днем с огнем не сыскать было, а сейчас, поди ты, в провинциальных городках в каждом баре навалом. Бери, пожалуйста. Не жизнь, а сказка. Очень дорогая, правда, сказка. Настолько дорогая, что не каждому по плечу и по карману.

Как бы то ни было, а Олеся будет довольна. Не стоимостью напитка, разумеется, а вниманием. Может, даже поверит, что Ковалев весь вечер только о ней и думал. Или хотя бы изредка вспоминал.