В баре «Погребок» не было ни одного работника, начиная с директора и заканчивая уборщицей, кто не знал бы Еремея Новоженова по прозвищу крепыш. Ерему знали даже посетители, кому посчастливилось побывать в «Погребке» более одного раза, и неудивительно, ведь своей популярностью крепыш был обязан не кому-нибудь, а лично господину Щепихину. Человеку, чья слава начиналась в Касимове и расходилась-разбегалась широкими кругами по всей Рязанской области. И, возможно, уходила далеко за пределы области, принимая во внимание истоки зарождения этих славных кругов. Многие предполагали и догадывались, а самые догадливые твердо знали, что незыблемый авторитет Щепихина брал свое начало на заводе «Цветмет» и строился на его огромных финансовых возможностях. Об этом не догадывались только менты, и вряд ли догадаются. Деньги — власть, а большие деньги — безграничная власть. И такие же безграничные возможности и связи. Естественно, о возможностях своего авторитетного земляка посетители «Погребка» говорили мало, правильней сказать, вообще старались о нем не говорить, разве лишь самое хорошее, и не забывали при этом его славных соратников. В их числе личный водитель и такой же личный телохранитель Босса Еремей Новоженов значился далеко не на последних ролях. К самому Щепихину просто так не подойдешь, даже лишним словом не обмолвишься, а вот к Ереме особый подход не нужен. С ним и рукопожатием обменяться можно, и про житье-бытье поведать-порасспросить, и уважение засвидетельствовать. На всякий случай. В жизни всякое бывает, мало ли, вдруг сгодится. Правда, без особой надобности Ереме глаза не мозолили, чтобы ненароком не «достать» и не впасть в немилость. От сильных мира сего лучше все-таки держаться подальше и не лезть в друзья, пока не позовут.
Ерема появился в «Погребке» около восьми часов вечера. Он обмолвился парой слов с попавшими на глаза знакомыми, сказал что-то официантке, услужливо возникшей рядом, и направился к залу VIP. Ереме надлежало заказать столик на четыре персоны и проследить за исполнением. К прибытию Босса все должно быть тип-топ, на высшем уровне и даже круче обычного, ибо сегодняшний вечер не простой, а особенный. И в судьбе Еремы, и в истории бара. И даже всего славного города Касимова.
Официантка вопросов не задавала, а быстренько внесла в блокнот какие-то записи, ей одной понятные, уточнила время прибытия господина Щепихина и удалилась. До появления Босса оставалось менее получаса, и скоротать их Ерема мог либо в «хозяйском» номере, зарезервированным Боссом на год вперед, либо за кружкой пива в общем зале. После недолгого размышления крепыш склонился ко второму варианту. В «хозяйском» номере выжидать бессмысленно, все равно сегодня посидеть не удастся, и от барского застолья ничего не перепадет. Не доведется отдохнуть и самому Боссу, ведь запланированная встреча с бывшей сердечной «зазнобой» произойдет с минуты на минуту, а после того, что здесь потом случится, будет уже не до веселья. Да, с Настей и ее хахалем лучше и правильней встретиться в общем зале, на глазах свидетелей, и чисто «случайно».
Ерема глянул на часы. Пожалуй, пора. Начало девятого, счет идет на минуты. Настя не могла подвести, опоздать, и уж тем более обмануть, и вообще не приехать. Она баба не глупая, должна понимать, чем грозят подобные вольности. Не глупая, а все равно не догадывается, что ее ждет через минуту-другую. Допрыгалась, мандавошка. Ерема зло усмехнулся и встал. Взявшись одной рукой за ручку двери, другой неторопливо расстегнул наплечную кобуру с надежным ТТ и направился в общий зал, к стойке бара. Оттуда вход виден как на ладони.
Ерема все рассчитал правильно, а может, ему просто повезло, но к стойке он приблизился в тот самый момент, когда Настя и Бобровский были на середине зала. Не заметить их было невозможно, и Ерема, естественно, заметил. И даже обратил внимание, будто увидев давнишних знакомых и не веря своим глазам. Через секунду Ерема резво поднялся с крутящегося кресла и с лучезарной улыбкой, широко распахнув руки, двинулся навстречу даме.
— Настена! — его голос источал неподдельную радость. — Ты ли это, Настена? Родная моя! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
Настя с немалым трудом освободилась от его объятий и поцелуев, и когда наконец ей это удалось, вспомнила про спутника.
— Я не одна, Еремей… Познакомься, это Валера.
Ерема кинул на Валеру мимолетный взгляд, будто только сейчас заметил, что Настя не одна, и этим взглядом ограничился. Крепыш взял Настю под руку, повернувшись к Валере спиной, и громко, радостно продолжал:
— Сколько ж мы не виделись, Настена? Целую вечность. Помнишь, как в Армию меня провожала, как ждать обещала? Забыла… А мне жизнь не мила стала, когда узнал о твоем замужестве, застрелиться хотел. Ладно, не будем о грустном. Как ты? Замуж не вышла?
Насте было неудобно за своего нынешнего жениха, оказавшегося за спиной жениха из далекого прошлого и будто задвинутого на второй план. Или еще дальше и глубже. А Ерема по-прежнему никого не замечал и замечать не хотел. Ерема думал о себе, он видел, с каким любопытством смотрели на них посетители, и хотя мнением толпы никогда не дорожил, тем не менее марку держал. Не ради себя, ради Босса. Он так привык, он все делал с оглядкой на Босса и ради него. И сегодня тоже.
— Что мы стоим? — спохватился Ерема, увлекая Настю к стойке. — Давай присядем. Выпьем что-нибудь, перекусим. Поговорим по душам. Настена, родная Настена, ты ли это? Прямо не верится… Я так ждал этой встречи, я жил ожиданием этой встречи. А ты что такая невеселая, или не рада?
Ерема приводил всех в изумление, никто не ожидал, что такой крутой парень окажется таким сентиментальным. Ишь, любовь он вспомнил. Какая любовь, Ерема? Где была любовь, там, сам знаешь, что выросло. Ерема наверняка стал бы объектом для шуток, если бы не его непререкаемый авторитет.
О крутизне Еремы не знал и не догадывался, наверное, один только Бобровский и поэтому не воспринимал всерьез ни самого Ерему, ни его признания в юношеских чувствах к Насте. Юности свойственна влюбчивость. Однако долго оставаться на вторых ролях Валера не мог, тем более торчать за чьей-то спиной, мужчина же он, в конце концов, и женщину привел в бар не для того, чтобы к ней липли дружки из далекого детства. Соперничества Бобровский не опасался, у него не так-то просто увести невесту, но напомнить о себе надо, тем более что встреча для Насти не стала радостной, это сразу видно. Самое время обозначить свое присутствие, благо для этого не нужно предпринимать никаких особых усилий, а просто сделать шаг вперед и выйти из-за спины наглеца. Вот так, теперь пусть он побудет сзади. Бобровский взял Настю под локоть и небрежно кивнул за спину, где оказался Ерема:
— Знакомый? Вместе в садик ходили?
За ближними столиками повисла напряженная тишина, все посетители уставились на незнакомого спутника Насти, осмелившегося на такую дерзкую шутку, и на Ерему. Столь грубо и бесцеремонно с Еремой еще никто не обращался, такой выпад наверняка не останется без ответа. Дело явно пахло керосином, неспроста Настя стала похожей на общипанную курицу.
— А кто это с тобой? — Ерема недобро прищурился, будто только сейчас заметил спутника Насти, и удивленно протянул: — Жених, говоришь? Чей жених?
Дерзкая реплика незнакомца Ерему нисколько не тронула и не возмутила, кажется, он вообще оставил бы без внимания вместе с автором, если бы не резанувшее слух обидное слово «жених». Ерема растерялся. Случайная встреча со старой любовью подарила надежду, окрылила и тут же отняла.
— Чей жених, Настена? — Ерема улыбался и выглядел глупо. — Как же так, Настена? А как же я? Ты же обещала… Неужели обманывала, неужели никогда не любила?
Ерема приобретал вообще жалкий вид, таким его никто и никогда не видел. Рядом с ним спутник Насти смотрелся вызывающе наглым, не подозревая, кого затронул, и не догадываясь о последствиях. Ерема обиды не прощает, тем более обиды прилюдной, за такие вещи он любого по полу размажет. Зал притих в ожидании развязки, все были готовы в любой момент прийти авторитету на помощь и свои намерения не скрывали. Ерема пусть только начнет, а дальше все просто, как по маслу, и свою ошибку наглец осознает, когда окажется под столом. Вместе со своей шлюхой. Ерема видел преданные взгляды и при желании мог бы вообще не связываться с соперником, а просто показать пальцем в его сторону. И все, и ваши биты. Однако крепыш в посторонней помощи не нуждался. Крепыш сейчас если и нуждался в чем-то, то разве лишь в стопке водки. Не для храбрости, конечно, а просто для успокоения. Ерема крутанул головой, повел взглядом по столикам, заметил налитый стакан и одним махом, не спрашивая разрешения, выпил до дна. Разрешения ему не требовалось. Закусывать не стал, будто желая быстрее запьянеть. Ереме это удалось, и взгляд его, устремленный на коварную изменщицу, и минуту назад такой ласковый и радостный, источал теперь неприкрытое презрение.
— Сука ты, Настена, — процедил сквозь зубы Ерема, — дешевка. Подстилка подзаборная. Скважина половая…
Настена не проронила ни слова и испуганно таращилась почему-то не на Ерему, а на Бобровского. И смотрела на жениха виновато и ждала поддержки. Жених все-таки. Офицер все-таки, а офицеры своих дам никогда в обиду не давали, а в старые времена после таких оскорблений вообще вызывали на дуэль. Капитан Бобровский о дуэли не думал, стреляться тем более не хотел и выход из конфликта видел по-своему. Он просто махнул на Ерему рукой и спокойно сказал:
— Не обращай внимания, хлопец хлебнул немного лишнее. Проспится, попросит прощения. Пошли за столик.
Ерема начал бледнеть. Настя хотя и заслуживала резких слов и упала в глазах Еремы ниже пола, но он не мог смириться с намерением Бобровского увести ее. Ерема повернулся к Бобровскому.
— Что ты сказал, худосочный? От кого ты ждешь прощения?
— От тебя, — спокойно пояснил Бобровский, — идем, Настя.
Ерема правой рукой сунулся под куртку, растирая грудь в области сердца. Кажется, ему стало плохо. Через пару секунд Ерема медленно вытянул руку, и все ужаснулись. В руке крепыша был пистолет. Такого поворота никто не ожидал. Настя в ужасе прикрыла лицо руками, не в силах видеть, как Ерема направил пистолет на капитана.
— Ты ждешь моих извинений? — Ерема будто не говорил, а грозно шептал, однако голос его был слышен даже за дальними столиками. — Ты увел у меня невесту, и я должен просить у тебя прощения? Пристрелю, гад! Мне не жить без Насти, но и тебе не дам!
Никто не верил, что дело закончится трагедией, и когда прозвучали первые выстрелы, зал разорвался истошными женскими криками. Выстрелы гремели даже после того, как Бобровский рухнул на пол и признаков жизни уже не подавал. Ерема вымещал на жертве все зло, горя одним желанием — не оставить его в живых. Для этого, наверное, сделал несколько шагов в сторону, меняя угол обстрела, и никто не обратил внимания, что при этом Настя оказалась в зоне обстрела, как раз между упавшим Бобровским и Еремой. Многие уже ринулись к двери, и вообще не видели жуткую картину, и не видели, как Настя вдруг вскрикнула, ойкнула, схватившись одной рукой за грудь, а другой опершись о стол. Она пыталась опереться, чтобы не упасть, она вроде боялась, что падение будет болезненным, однако сил, чтобы устоять, не хватило. Единственное, что ей удалось, так это не грохнуться, а медленно завалиться на бок.
— Настена… — растерянно бормотал Ерема, начиная осознавать, что он натворил, и не в силах в это поверить, — ты что, Настена?.. Что с тобой, роднуля?..
Настя оставалась безучастной. И к вопросам бывшего жениха, и к происходящему в баре. Ерема не заметил, как от стойки бара к нему метнулся парень в джинсовой куртке, и даже когда заметил, не придал большого значения, посчитав, что парень просто решил вырваться на улицу. Ерема ошибся, парень метнулся именно к нему, воспользовавшись паузой в стрельбе. Ерема это понял, когда парень сильным ударом чем-то тяжелым выбил из его руки пистолет, а вторым ударом в голову свалил на пол. Ерема упал рядом с Настей, и непонимающе, с негодованием вытаращился на незнакомца. Что за номера, блин? Кто посмел поднять на него руку? До крови разбил голову, гад. Однако прикидывать и вспоминать было некогда, слишком уж решительный вид был у парня, и Ерема здоровой рукой потянулся к лежавшему на полу пистолету. Джинсовый оказался проворней, и ТТ поднял первый. Теперь у него стало два пистолета, по одному в каждой руке, и оба целились в Ерему.
— Лежать! — грозно изрек незнакомец. — Пристрелю, если двинешься!
Ерема устало склонил голову на грязный пол, доносившиеся от двери женские крики и шум воспринимались сквозь пелену, будто издалека, и этот шум усилился, когда парень поднял пистолет и дважды выстрелил вверх.
— Все назад! Всем оставаться на местах!
Толпа притихла. Одни от испуга, другие от недоумения и непонимания, что здесь творится и во что выльется стрельба. И кто вообще этот парень, сваливший и обезоруживший крепыша, и не разрешающий покинуть место пальбы. Толпа немного притихла, пришла в себя, когда парень крикнул официантке, испуганно глазеющей из-за барной стойки:
— Звони в милицию! Быстро!
Официантка резво спрятала голову за стойку, не сразу сообразив, что от нее хотят, а когда сообразила, стала вспоминать, где находится телефон и по какому номеру нужно звонить в милицию. Телефон стоял тут же на стойке, и девушка на четвереньках двинулась в ту сторону. Парень в джинсовой куртке убедился, что она сняла трубку, и приказал Ереме:
— Двигай на выход. Быстро! И без лишних движений. С двух метров я еще не промахивался.
Ерема тяжело поднялся вначале на колени, потом встал во весь рост. Голова кружилась, во всем теле была какая-то непривычная слабость, и крепыш немного постоял без движения. По голове к шее стекала струйками кровь, он вытер ее ладонью, потянулся было в карман за платком, однако джинсовый не позволил.
— Руки! — приказал строго и, не спуская глаз, разрешил взять со стола салфетки.
Ерема так и сделал, и приложил к кровоточащей ране все салфетки, что оставались в вазе. На выход он двинулся, держа одну руку у больного места, а другая беспомощно свисала вдоль тела. Джинсовый приложился пистолетом по предплечью, и приложился от души. Как бы ключицу не сломал, гад. Кто он? Из милиции, это ясно, но почему незнакомый? Крепыш знал всех местных ментов, и не только в лицо, а многих по именам, а некоторые при встрече даже здороваются за руку. А этого мудака никогда раньше не видел.
Этим вопросом крепыш терзался недолго. Едва они оказались на улице, конвоир ткнул Ерему в спину пистолетом и приказал:
— Мордой вниз! Руки за голову, ноги шире плеч. Быстро!
Ерема испугался, что за непослушание получит еще один удар, и послушно улегся на асфальт. Джинсовый достал мобильник.
— Алексей Иваныч, — говорил он кому то, — лейтенант Быков на связи! Я в «Погребке», тут заварушка. Срочно нужна помощь! Двое убитых. Убийца арестован. Вроде один, а там хрен их знает. Свидетели? Будут свидетели, я запретил им покидать бар. Вы только не тяните, приезжайте быстрей. Жду.
Быков положил мобильник в карман и повернулся в сторону двери. Осмелевшие после его ухода и, главное, после выдворения убийцы посетители снова решили покинуть опасное место и рвались на улицу, подальше от пальбы. Этого нельзя было допустить, ибо разбегались не просто посетители бара, а свидетели происшествия. Так недолго остаться без свидетельской базы. Быков на секунду забыл про крепыша и грозно закричал:
— Куда? Назад! Назад, я сказал!
Передние в нерешительности приостановились, однако на них продолжали напирать задние, и после короткого замешательства вся ватага снова двинулась к выходу. Быкову ничего не оставалось, как снова прибегнуть к оружию. Первый выстрел прозвучал в воздух, второй угодил в окно бара. Звон и треск стекла вмиг остановили ватагу, и все с шумом повернули назад. Ерема тоже сделал какое-то телодвижение, то ли решив воспользоваться замешательством и подняться на ноги, то ли просто поудобней лечь.
— Не двигаться! — гаркнул Быков и дважды выстрелил, целясь чуть ли не в самую голову крепыша. Тот закрылся руками от греха подальше и больше никаких телодвижений не предпринимал. Так-то лучше, так-то спокойней.
Где эти менты, блин? Долго чешутся, однако. При такой оперативности ему долго не продержаться, патроны закончатся, а ему нужно стращать уткнувшегося в асфальт убийцу, чтобы не дергался, и одновременно следить за посетителями, чтобы не разбежались. Сохранить свидетельскую базу, елки-моталки. Донесшийся до слуха резкий вой милицейской сирены прозвучал как самый ласковый и нежный звук, вселяя успокоение.
Фу, елки-моталки, наконец-то…