Золотая мафия

Глава 20

Когда Вадим подъехал к дому, где совсем недавно проживал плавильщик Дзюба, и по привычке глянул на «командирские» — подарок генерала, время приближалось к девяти часам. Нормально, самый подходящий час. Трудоспособные жильцы дома находятся теперь на работе, детвора в школе, так что общению с бабушками-старушками никто не помешает. А они словно заранее предугадали появление детектива и уже обсуждали что-то возле среднего подъезда. Три бабушки и два мужичка-пенсионера. Солидная компания, и возраст каждого намного превышал возраст их скоропостижно скончавшегося соседа. Однако большая разница в возрасте вряд ли была препятствием для соседского общения, и радующиеся на лавочке солнечному утру бабуси и дедуси наверняка знают немало интересного о жизни безвременно покинувшего сей бренный мир Дзюбы. Своими познаниями наверняка поделятся, тем более детектива интересует не так уж и много. Все основные моменты выяснены в прошлый раз, в день гибели Дзюбы, когда сыщики вместе с оперативно-следственной группой осматривали квартиру, а сегодняшние вопросы, возникшие в ходе расследования и побудившие детектива приехать, большой сложности для свидетелей не представят. Ковалев надеялся на это, принимая во внимание солидность собравшейся на лавочке компании.

Свой джип Вадим оставил у крайнего подъезда, где находилась квартира Дзюбы. Детектив поставил машину почти на том же месте, где ставил в прошлый раз, и сделал это специально, умышленно, чтобы кто-то из компании вспомнил и машину, и его самого. Начинать разговор с «давними» знакомыми намного проще и доверительней. А знакомые в компании были, это Вадим определил еще на подходе к лавочке. В прошлый раз довелось пообщаться с этой вот бабушкой в синем платке, сидевшей сейчас в середке, и с дедом, опирающимся на палку. Настоящий мужчина. С палочкой, а женщине место уступил. Местные аборигены смотрели на подошедшего внимательно и изучающе, но без настороженности. Видимо, признали милиционера, приезжавшего в день смерти Дзюбы.

— Здравствуйте, — вежливо поприветствовал потенциальных свидетелей детектив и слегка поклонился.

— Здравствуй, мил человек! — громко откликнулся дед с палочкой, и отозвался почему-то слишком громко, вроде как постарался за всех присутствующих. И потому, наверное, остальные промолчали. Странный дед, ведь не глухой, в прошлый раз разговаривал нормально. Может, угодил под бабкину сковородку? Спросить, может? Не надо, а то обидится, разговаривать не захочет. Дай бог памяти, вспомнить его имя-отчество. Для начала разговора это было бы кстати.

Вадим улыбнулся. Пожалел, что на лавочке нет свободного места, чтобы примоститься рядом с бабушками и перед официальной частью разговора обмолвиться с ними парой ничего незначащих фраз. Последними новостями поделиться, о здоровье справиться, о погоде посудачить. Как же без погоды, тем более время весеннее, посевное. Для пожилых людей нет милей разговора, чем посудачить о саде-огороде, о саженцах, о рассаде да грядках. Не все же время долдонить о политике, о бедах-катастрофах, о чем с утра до ночи напоминает родное телевидение. А тут еще Ковалев со своими расспросами теребит людям психику, причем похлеще телевизора. «Ящик» знакомит с происшествиями и бедами далекими, чужими, а Ковалев напоминает о событиях реальных, близких. Дзюба хотя и чужой человек, но его смерть приключилась рядом, на глазах, наглядно и воочию напомнив о хрупкости и краткости жизни. Сегодня ушел Дзюба, не завтра так послезавтра за ним следом в мир иной последует кто-то из них. Грустная философия.

— Я из милиции, — сказал детектив и на всякий случай показал удостоверение, — подполковник Ковалев. Расследую обстоятельства смерти вашего соседа.

Для начала разговора фраза прозвучала грубовато, принимая во внимание почтенный возраст собеседников, но ничего лучше и дипломатичней в голову не пришло. Плохо, что свидетели при его появлении замолчали и лишили возможности вклиниться в разговор, поддержать обсуждаемую тему. Даже дед с палкой, так бодро и обнадеживающе откликнувшийся на приветствие, и тот молчал. Слава богу, вспомнил.

— Я у вас был недавно, — добавил Вадим и повернулся к деду, — помните, Андрей Алексеич?

Столь почтительное отношение милицейского подполковника оказало воздействие на всю компанию, не только на деда. Знать, уважительный офицер, если по имени-отчеству помнит. А сам дед и вовсе расправил плечи, и обращение милиционера по имени-отчеству объяснил только тем, что в прошлый раз именно он дал оперативникам самые толковые сведения. Иначе подполковник вообще не запомнил бы старика, не то что отчество.

— Помню, мил человек, — важно уточнил дед, и на этот раз говорил нормально, негромко, — как же не помню? Не старый еще, из памяти, слава богу, не выжил. А у тебя, стало быть, новые вопросы возникли, коль опять приехал?

Догадливый дед, молодец. Главное, очень вовремя и очень кстати поинтересовался причиной, заставившей детектива приехать. Начало разговора получилось достаточно доверительным. Недаром вся лавочка притихла в ожидании. И притихла уважительно.

— Вы правы, Андрей Алексеич, — похвалил наблюдательного деда Ковалев и сделал это совершенно искренне, — и вопросы появились, и в квартире надо кое-что посмотреть.

Дед понимающе кивнул головой, оперся на палку. Видимо, не получалось держать бравую выдержку длительное время. Деду было лет восемьдесят, если не больше. Почтенный возраст. Богатый дед, если следовать утверждениям одной песни. Хм, мои года — мое богатство. Неплохо, если б так.

Дед молчал. Ждал вопросов. Видимо, он и мысли не допускал, что подполковник обратится за помощью не к нему, а к кому-то из присутствующих. На этот счет дед был спокоен, убежденный, что подполковник сразу раскусил, откуда ждать подмогу. От деда, откуда же еще. Пущай эти сороки убедятся, кто здесь самый авторитетный и вдумчивый. И пущай убедятся, что дед никогда первый на беседу не напрашивается и без нужды никогда не выпячивается. Ему это ни к чему, потому что толкового человека видно сразу и за версту.

— Я вот что хотел спросить, — начал Ковалев и на этот раз имя-отчество деда не назвал, чтобы не лишать его собеседников возможности высказаться, — не припомните, когда и где покойный Дзюба проводил свои отпуска?

Компания призадумалась. Бабушки негромко заворковали, припоминая, когда покойный сосед куда-то надолго исчезал, и соображая, был ли он вообще в этих самых отпусках. На «Цветмете», ясное дело, отпуска положены, но нынче время такое смурное, что любого работника могут в два счета лишить отдыха, заменив деньгами. Компенсировать. Нынче все отдано на откуп администрации, на ее усмотрение. Как директор решит, так и будет. А директор может и отпуска лишить, якобы в целях производственной необходимости, и на семидневную неделю перевести, и даже заставить работать не по восемь часов, как прежде, а по десять. А то и по двенадцать. Неспроста власти обсуждают такой закон. А с властью никакой профсоюз не справится. Да и есть ли он сейчас, этот профсоюз, а если есть, то под чью дудку пляшет.

— А на заводе-то что говорят? — вместо ответа спросил дед. — В отделе кадров должны записывать каждый шаг работника. Когда принят на работу, на какую должность, когда и куда переведен, какое наказание понес, какую награду или грамоту получил, когда в отпуске был, когда на больничном. Раньше, когда я работал, так было. Или сейчас ничего не записывают?

Ковалев хотел сказать, что на «Цветмете» все осталось по-прежнему, что отдел кадров завода фиксирует все трудовые вехи каждого своего сотрудника, и что у детектива имеется ксерокопия личного дела плавильщика, касающаяся и его биографии, и отпусков, но промолчал. Свидетелям его осведомленность ни к чему.

— Так оно и есть, — вмешалась в разговор бабуся в платке, — щас норовят без трудовых книжек на работу принимать. Моя внучка вон в палатке третий месяц торгует, а книжка чистая, никаких тебе пенсионных отчислений, никакого стажа не идет. Ей так и сказали: ежели пришла работать — работай, а ежели пришла стаж зарабатывать, то иди в другое место. И она не одна такая, любую палатку возьми, и везде такая картина. Беда прямо.

— Нашла что сравнивать, — поморщился дед, — завод, милая моя, не палатка. Палатка сегодня стоит, а завтра и след простыл, и никто не хватится. А завод куда денется? Молчи уж, если сказать нечего.

Совет деда бабуся восприняла как бестактный выпад в свой адрес, как оскорбление, и если при обычных обстоятельствах, без посторонних, подобные слова можно было пропустить мимо ушей, то в присутствии милицейского офицера давать себя в обиду не хотелось.

— Бывал Дзюба в отпуске, товарищ мильцанер, — уверенно поведала бабуся и повела на соседа-обидчика торжествующим взглядом. Накось, старый пень, выкуси. Это тебе нечего сказать, а она кое-что знает. Она не слепая и из ума пока не выжила, как некоторые.

Дед молчал, таращился на взбалмошную соседку, словно не узнавая. Никак не хотел и не мог поверить, что она сможет поведать что-нибудь важное. Ей лишь бы ляпнуть что-нибудь, чтобы не держать рот закрытым. Ишь, нашла, чем удивить. Дзюба был в отпуске. Об этом все знают. Любой рабочий человек хоть раз, но обязательно в отпуске был. Поглядим, что ты запоешь после новых вопросов подполковника, на какую точку сядешь.

Подполковник с вопросом не задержался. И поинтересовался.

— А вы почему знаете? Он оставлял вам ключи?

Хороший вопрос, об этом дед не подумал. Пожалуй, бабка выкрутится, если Дзюба действительно оставлял ей ключи от квартиры. Но какая была в этом надобность? Покойный жил один, никакой живности не держал, ни собак, ни кошек, ни рыбок. Цветы, может, просил поливать? Но не было у него, кажись, никаких цветов. Да, не было. Брешет, поди, старая, выдумывает, свое я показать хочет. Она всю жизнь такая прыткая, смолоду. Дед не сдержался и, пока соседка раздумывала с ответом, усмехнулся:

— Зачем ей ключи? Она даже пыль не сможет убрать. Из ней самой пыль сыпется.

И победоносно засмеялся.

Бабка зыркнула строгим взглядом и тут же собралась с ответом. В ее голосе торжества звучало не меньше, чем у деда.

— Ключи не давал, врать не буду, но лет пять-шесть назад лично от него слыхала, на этом самом месте, про отпуск. И было это, как сейчас помню, тоже в мае. Только не в середине, а в конце месяца.

Свидетельница удивила несказанно, запомнив про события пятилетней давности. Андрей Алексеич сник окончательно. Бабка уверенно перехватила инициативу из его рук, передвинув на вторые роли, и грозилась вообще опростоволосить. И перед соседями, и перед офицером. Гляди-ка, какая памятливая оказалась, даже примерное время запомнила.

— А почему вы так хорошо запомнили время? — улыбнулся Ковалев, одарив деда надеждой.

А и впрямь, почему? В ее возрасте некоторые бабки имя свое забывают, а эта, гляди-ка, чуть ли не каждый день из своей жизни помнит. Прямо эта, как ее? Энциклопедия. Во-во.

— Потому запомнила, сынок, что время было огородное. У всех на грядках что-то росло, цвело, кроме участка Дзюбы, царствие ему небесное. У него до лопаты никогда руки не доходили, ни в прошлом году, ни в позапрошлом, ни раньше. Не нужен ему был огород. Знамо дело, человек одинокий, заботиться не о ком было. Зарабатывал, опять же, хорошо. Но все равно за огородом зря не ухаживал, свойские огурцы-помидоры с чужими не сравнить. Я ему не однова об этом говорила, а он все мимо ушей пропускал. А в тот раз Семен, царствие ему небесное, уехал в начале мая, когда пришло самое время копать-сажать, и возвратился недели через три. Вот тут я сидела, на этой самой лавочке, когда он от остановки шел. То ли с сумкой, то ли с чемоданом, не помню уже. Загорелый, посвежевший. Поздоровался, про здоровье спросил. А я ему возьми да скажи про огород. Ты, говорю, хотя бы картошку посадил, чтоб земля не пустовала. Земля без ухода не может, на ней сорняки расти начинают. А он засмеялся. На кой она мне, говорит, картошка, с ней одна морока. Огород вспахать — деньги, картошку посадить — деньги, жука потравить — деньги, урожай собрать — опять деньги. Кругом одни деньги. Лучше купить, говорит, так дешевле обойдется. Теперь понятно, почему запомнила?

Детектив утвердительно кивнул. Бабушка была абсолютно права, нынче картошку выгодней и дешевле купить на рынке, чем выращивать. То есть прав Дзюба, поскольку бабушка просто поведала его вывод. Однако детектива заинтересовала не прибыльность или убыточность картофельного урожая с собственного огорода, а мимолетная встреча возле этой лавочки в далеком мае.

— Значит, Дзюба приехал загорелый? — завистливо спросил детектив, намекая, что сейчас бы в самый раз позагорать где-нибудь возле моря. — А где загорал, не сказал?

Вопрос показался странным. Всем, не только бабушке. Можно подумать, загар на теле человека имеет какое-то значение. Они всю жизнь прожили и про цвет своей кожи никогда не думали. А если и загорали, то либо на пруду, когда белье стирали, либо на сенокосе. А подполковник, вишь, позавидовал чужому загару, про море вспомнил. На курорт потянуло. Так бы сразу и сказал, не прикрывался деловым интересом. Дело молодое, что там непонятного.

— Не сказал, — буркнула свидетельница, — нам не до загаров, с нашим давлением, наоборот, тенек нужен.

Никто из собеседников не возразил. Видимо, о гипертонии знали не понаслышке. А детектив держался за свое. И сдался ему этот загар.

— А сильно Дзюба был загорелый? — упрямо теребил он и пошутил: — Как негр?

Бабушка усмехнулась:

— Не знаю, я негров отродясь не видала, только по телевизору. Сильно не сильно, а намного темней тебя был, вроде как коричневый. Точно не вспомню уже, вон сколько годов прошло, и память не та стала, — она огляделась по сторонам, выискивая что-нибудь подходящее по цвету, и остановилась на юбке соседки, — примерно такой.

Ковалев внимательно уставился на юбку. Точного представления о загаре бывшего отпускника одеяние старушки не давало, но детективу это было и не нужно. Главное, он узнал, что Дзюба уезжал в начале мая, приехал в конце мая, через три недели, и приехал посвежевшим и загорелым. И если свежесть и бодрость приобретаются в любом отпуске, невзирая на место и время, то коричневый загар в мае месяце можно приобрести только где-нибудь на юге. В центральной полосе майское солнце не обретает еще достаточной силы, чтобы покрывать своих приверженцев коричневым загаром. Не тот климат. Значит, уместно предположить, что плавильщик «Цветмета» Дзюба лет пять или шесть назад наведывался к Черному морю…

Новороссийск? Сочи? Краснодар? Туапсе? Геленджик?

Ковалев усмехнулся. Да, крутую подсказку дала бабушка. И неожиданную. Перечень городов и курортных мест можно продолжать и продолжать, и нет никакой гарантии, что удастся выяснить теплое местечко, которому симпатизировал покойный Дзюба. В то время на поезда не было именных билетов, фамилии пассажиров нигде не фиксировались, а уповать на запись в какой-нибудь приморской гостинице вряд ли стоит. У Черного моря частные крыши пользуются не меньшим успехом, чем гостиницы, и о том, чтобы отыскать сердобольного частника, предоставлявшего пять или шесть лет назад касимовцу кров, нечего и думать. Для этого нужно будет перевернуть все Черноморское побережье. И без всякой надежды на успех.

И все же полученная информация вызвала больше положительных эмоций, чем разочарований. Собственно, никаких разочарований не было в помине. Наоборот, теперь детектив не сомневался, что таинственно погибший плавильщик ездил на юг не только за загаром.

Андрей Алексеич и компания о раздумьях детектива не догадывались и несказанно удивились, когда подполковник вдруг заторопился с отъездом. Он будто вспомнил о чем-то срочном и важном, если неожиданно передумал осматривать квартиру покойного. Слишком уж заторопился.

Хорошо хоть, не забыл поблагодарить и попрощаться.