Генерал Шевченко был храбрым, но глупым человеком. Он любил царя и потому отважно сражался за него, но сам царь давно уже был свергнут, и многие из белых офицеров поняли, что дело проиграно, что против них поднялся весь народ, что спасения нет. Но старый, упрямый генерал Шевченко думал иначе: «Нам помогает бог, — думал он, — значит, мы победим».
Всюду генерал возил с собой складной иконостас — деревянные иконы, и клетку с двумя канарейками. Он очень любил их. Денщик Васька проклинал клетку с канарейками как мог. Приходилось всё время отступать, иногда под пулями, а тут изволь тащить клетку с жёлтыми канарейками.
Зато по утрам бывали концерты.
«Фиють», — говорил кенар, когда с клетки сдёргивали шерстяной полосатый платок.
«Фить-фить-фить», — отвечал второй.
А генерал клал перед собой часы и смотрел, длинное ли будет колено, на сколько хватит у канарейки голоса.
Но последнее время денщик Васька стал замечать, что генерал реже слушает канареек. А один раз Васька заметил на щеке генерала слезу — дело небывалое. Генерал посмотрел на Ваську, смахнул слезу и пошёл передавать в Одессу генералу Мамонтову оперативную сводку. Красная Армия приближалась к Одессе, но генерал Шевченко всё ещё верил, что удастся остановить конницу Котовского.
Тук-тук-тук, — стучал телеграфист телеграфным ключом.
«Я — станция Раздельная. Принимайте точную оперативную сводку. Красная 41‑я дивизия южрес Берёзовки, 45‑я дивизия севернее Берёзовки и конная армия Котовского в самой Берёзовке. Прошу выставить сильную охрану со стороны станции Сортировочная. Всё. Генерал Шевченко».
И в сорока километрах от Одессы на станции Потоцкое поползла из телеграфного аппарата лента с точками и тире. Рядом с телеграфистом стоял громадный Котовский в куртке, обшитой мехом. Он нервничал. Конница только что заняла Потоцкое и шла прямо на Одессу. Надо было спешить.
Котовский положил телеграфисту на плечо тяжёлую руку.
— Отвечай: «Я — Одесса», — глухо сказал он.
Телеграфист ответил. Опять поползла лента.
— «Кто принял сводку?» — спрашивал генерал Шевченко.
— Отвечай, — сказал Котовский телеграфисту, — «Сводку принял Котовский».
Аппарат замолчал. Комбриг собрался идти, но снова закрутилось колесо аппарата.
— Чего он там передаёт? — спросил комбриг. — Читай!
— «Что за глупые шутки?! Я вас накажу», — прочёл телеграфист.
Котовский махнул рукой.
— К ч-ч-чёрту, — буркнул он, — вороний корм! Передавай: «Сводку принял комбриг Котовский».
Лента поползла. Телеграфист побледнел.
— Читай!
— Не могу, товарищ Котовский.
— Читай, приказываю!
— «Предлагаю опомниться и повести конницу против большевиков. Обещаю помиловать. Точка. Генерал Шевченко», — прочитал телеграфист.
Лицо комбрига стало задумчивым. Он поглядел в окно, сквозь которое видна была стоящая на поросшем травой запасном пути ржавая цистерна.
— Передавай: «Через три часа ждите в Одессе. Бил и буду бить белогвардейцев. Точка. Котовский».
Комбриг порывисто вышел. Дверь за ним хлопнула. Труба заиграла наступление.
...На станции Раздельной у аппарата стоял старый белогвардейский генерал Шевченко. Плечи его сгорбились. Морщины стали ещё глубже. Он повернулся к офицерам и сказал:
— Господа! Я думаю: всё кончено.
Потом он пошёл домой и позвал денщика:
— Василий!
Васька появился на пороге.
— Василий, отпусти канареек на волю.
Денщик заулыбался. Он вынес клетку во двор. Отворил решётчатую дверцу и подбросил двух отвыкших летать птиц в воздух. Они вспорхнули и тут же уселись на крышу соседней хаты.
«Вот и хорошо, — подумал денщик, — теперь клетку таскать не придётся».