Звук, который ты захочешь услышать

Глава 11

К обеду Сидору стало хуже. Нехотя он признался, что сильно болит голова и постоянно тошнит. Температуры не росла, рана заживала, придраться там было не к чему. Все проблемы шли от головы — наверное, приложили его от всей души. Льда, чтобы приложить к больному месту, как рекомендовалось в учебнике неврологии, не было, да и откуда ему взяться среди лета? Поэкспериментировав с холодными компрессами (где брать сухие подушки? остались только две моих), Иохель даже стукнул себя по лбу: крики мороженщицы с бульвара было слышно даже через закрытое окно. Осталось только надеть шляпу и пойти выпросить сухой лед.

Продавщица, маленькая, метра полтора роста (откуда только голос взялся?), худенькая, неопределенного возраста, стоявшая у своей тележки на деревянной подставке, удивилась просьбе.

— Тебе зачем? Дети выпрашивают, туман пускать, а ты уже вроде из детства вышел. Хочешь мороженого? Покупай. Нет — отходи, не мешай работать, — и внезапно, без паузы, закричала: — А кому мороженое?! Эскимо-о-о-о!!!

— Да мне не для баловства, — сказал Иохель, дождавшись, когда мороженщица прекратит призывать покупателей. — Товарища у меня по голове вчера сильно ударили, хочу льда наморозить, компресс сделать. Вы не беспокойтесь, я заплачу. Вот, три рубля, хватит?

— Если товарищу, то тогда дам, конечно. Куда тебе? — спросила она, надевая толстые рукавицы.

— В сумку, — распахнул он холщовую сумку, взятую с собой.

— Ну всё, больше не дам, а то у меня всё мороженое растает, — сказала продавщица, набросав в моментально начавшую покрываться изморозью сумку несколько крупных кусков сухого льда. — К себе только не прислоняй, а то обморозишься.

— Деньги возьмите, — пододвинул ей купюру Иохель. — И спасибо.

— Возьму, что ж не взять, если дают. Приходи завтра, если надо, я тут с утра стоять буду.

Наморозив в миске льда, Иохель разбил его, напихал в грелку и приложил к больной голове Сидора, который, как оказалось, успел уснуть. Пробурчав что-то явно нехорошее (проснитесь, больной, пора выпить снотворное), Синицын закрыл глаза и снова задремал.

* * *

Времени до прихода Полины оставалось достаточно и доктор решил сходить к Гуревичу — вдруг у него найдутся еще пациенты для того, чтобы продолжить набирать опыт. Первый успех голову не вскружил — Иохель понимал, что и случай был несложный, и решение лежало на поверхности.

Михаил Осипович встретил его, будто ждал.

— Есть у меня, Иохель Моисеевич, один интереснейший случай, — сказал он после того, как прозвучали приветствия и Иохель озвучил свою просьбу. — После Вашего кавалерийского налета на семейную проблему этот как по заказу. Женщина во время войны попала к каким-то прибалтам, которые воевали на стороне немцев, ее изнасиловали, ну, понимаете. Она сбежала, выбралась к нашим, вроде всё закончилось, но вот после войны… Вернулась домой, к мужу, а к интимной стороне потеряла интерес. Родился ребенок, но и это не помогло. Ко мне муж обратился, жена за помощью обращаться не хочет, говорит, что ей психиатр не нужен. Да и я понимаю, что нашими методами ей сильно не поможешь. Возьмете? Они согласны встретиться с Вами, мол, вроде не психиатр, не страшно.

— Давайте адрес, Михаил Осипович. Свяжитесь с ними, предупредите, что я к ним наведаюсь в ближайшее время.

* * *

Покормив Синицына (Сидор, извини, но придется проснуться) и приложив новую грелку со льдом (надо завтра сходить к мороженщице), Иохель не заметил, как и сам задремал, сидя в кресле. Проснулся он от того, что кто-то брызгал ему в лицо водой. Открыв глаза, он увидел Полину.

— Привет. А как ты вошла? Сидор открыл?

— Сидор твой дрыхнет без задних ног, я к нему заглянула сейчас. А вошла я через дверь, она открытой была.

— Это я, значит, забыл. Есть будешь? Голубцы вчерашние разогреть можно.

— Забыл он, — засмеялась Полина. — Да тебя самого выносить можно было, еле разбудила. Давай, грей свои голубцы, я голодная, ужас. И почему у тебя тут на подоконнике куча мокрых подушек?

— Ну какая куча? Три штуки всего, — сказал Иохель, накладывая голубцы в сковородку.

— Мне три не надо, я сколько не съем.

— Так я не про голубцы, а про подушки. Ставил Синицыну компрессы, намочил. Сейчас они по такой жаре высохнут. А есть я с тобой буду, так что три штуки еще и мало. Ставь тарелки, режь хлеб.

— Ничего себе, ты с поповского фарфора ешь? Я вчера не рассмотрела. Да, красиво жить не запретишь. А ведь ты, Гляуберзонас, точно кого-то обворовал.

— Откуда… с чего ты взяла? — от неожиданного заявления Иохель растерялся и выронил лопатку, которой переворачивал на сковородке голубцы. — Что ты такое… говоришь?

— Так всё ясно как божий день. Вот смотри. Ты сам рассказал, что работы у тебя нет, числишься где-то кладовщиком. Значит, зарплаты не получаешь. Но вместо того, чтобы ютиться в сарайчике где-нибудь в Марьиной Роще, ты снимаешь шикарную квартиру на Садовом и активно наполняешь ее дорогой посудой и прочим добром. Причем делать это начал недавно, даже супницы нет, чугунком пользуешься. Правильно? Слушай, снимай уже, пригорят ведь.

— Где хоть горят? Готово как раз, только согрелось, давай тарелку.

— В принципе, — сказала Полина, разделавшись с первым голубцом, — можно и не продолжать, достаточно посмотреть на твоё лицо. Кстати, сегодня еда даже вкуснее, чем вчера. Но я продолжу, ты же должен оценить мои дедуктивные способности. Судя по твоей реакции, врать у тебя получается не очень хорошо, так что вряд ли ты со своим Сидором проворачиваете какие-нибудь аферы. Нет, тут было что-то такое, один раз — и в дамках. А коль скоро ты особо не скрываешься, значит, вы обокрали какого-то жулика и он ничего сделать не может, потому что, наверное, сидит в тюрьме.

— Может, мы нашли клад? — вставил свою версию Иохель. — Кстати, чай будешь? Только заваривай ты, у тебя лучше получается.

— С кладом хорошая версия, но не подходит. Ты или должен был сдать клад государству, а тогда об этом знала бы каждая собака в Москве, или продать его антикварам. Назови мне, дорогой кладоискатель, фамилию хоть одного антиквара.

— Откуда мне знать каких-то антикваров. Может, мы нашли советские деньги и продавать ничего не надо было?

— Вот так шли по улице, и вдруг — бах, с неба падает чемодан с деньгами? Хорошая версия. Чайник-то ставь, не стесняйся, — Полина, тяжело вздохнув, отодвинула пустую тарелку. — Нет, это невозможно. Что ж ты творишь? Я так скоро ни в одно платье не влезу. Но ведь очень вкусно. Нет, в чемодан я не верю. К тому же, такой чемодан тоже надо отнести в милицию. Думаю, что ты жулика загипнотизировал, а потом он сам деньги отдал. А ты ему велел всё забыть. Или пойти в милицию сдаться. Или еще что-то. Короче, жулик тебя не помнит. А потом ты подумал, что надо помогать таким, как ты, кто без работы остался, и Сидор Иванович начал эти денежки втихаря разносить, а его кто-то заметил. О, чайник закипел. Отходи, не мешай, буду чай заваривать.

— Хорошая теория, — сказал Иохель. — Стройная. Но ты упустила богатого еврейского дядюшку, который мог мне оставить наследство. Или мою бережливость, благодаря которой я копил денежное довольствие в армии. Много еще можно придумать. Крыжовенное варенье к чаю?

— Нет, крыжовенное я сегодня ела, ты же мне с собой давал. Вишневое открывай. Без косточек?

— Обижаешь. Чтобы у Марии Ароновны для любимого сына варенье с косточками было? Никогда в жизни.

— Давай, уговорил. Так вот, вариант с бережливостью мне не нравится. Это что же, ты теперь всё время жлобиться будешь? И даже колечко мне никакое не подаришь? Доставай чашки. К тому же, где бережливость, а где поповский фарфор и серебряные вилки?

— Колечко? Даже не знаю. Ты не забывай, я же бережливый. Но для тебя — что угодно.

— Эх, Иохель. Что угодно, скажешь тоже. Не надо мне что угодно. И колечко не надо. Хотя нет, это я погорячилась, от колечка не откажусь. Ты только никуда не девайся, ладно? Если надо грабить жуликов — на здоровье, я тебе слова не скажу. Что хороших грабить будешь, я не верю. Не бросай меня, хорошо? Не бросишь?

— Не брошу.

— Ну всё, мне легче стало. Давай чай пить, остыл уже, наверное. Заговорил мне зубы, чтобы я варенье не ела. А после буду мерки с тебя снимать, а то ты сам про новый костюм забудешь.

* * *

На следующий день мороженщица осталась без дополнительного заработка — Сидору стало лучше. По крайней мере, тошнить его перестало, а на головную боль он решил внимания не обращать. Проводив Полину (ну куда ты мне это варенье даешь? я еще вчерашнее не доела), Иохель накормил Синицына завтраком.

— Дай мне, Моисеич, книжку что ли, какую-нибудь. Скучно лежать. Радио надо бы купить, пускай бубнит. Есть у меня на примете у знакомого одного, «Телефункен», весь мир, говорит, слушать можно.

— Ну давай схожу к твоему знакомому, возьму приемник, слушай на здоровье.

— Не, тащ майор, тебе он не отдаст, только мне, лично в руки. Такой уж человек. Так что как встану, тогда схожу. Дай книжку какую-нибудь.

— Ты читать сам не сможешь, в глазах двоиться будет. Да и нельзя пока что. Давай почитаю тебе. Помню, мне во Франции, когда с рукой лежал, приходила читать дамочка одна. Старая уже, страшная, но читала хорошо. Актрисой, наверное, была. Тебе какую книгу?

— На подоконнике лежит вон, я ее потихонечку читаю, не спеша, чтобы не пропустить чего. Умный мужик написал, хоть и немец. Старая книжка, при царе еще печатали.

Иохель поднял лежавшую на подоконнике названием вниз книгу и прочитал название (ничего себе, это что же такое случилось, что он такие книги читает).

— Серьезные ты книги читаешь, Сидор. Интересно?

— Да, говорю же, умный мужик писал. Он через этого мужика, про которого книга, свои мысли излагает. Я с ним, конечно, не совсем согласен, но всё равно интересно. Почитаю кусочек, и размышляю, а что бы я ему ответил, доведись поговорить.

— А где ты ее взял?

— Так Павел дал, дворник наш. У него этих книжек целый шкаф. Ладно, читай, там закладка лежит, а потом поговорим о прочитанном, так время и пройдет.

Иохель открыл книгу на закладке и начал читать:

— Плоды падают со смоковниц, они сочны и сладки; и пока они падают, сдирается красная кожица их. Я северный ветер для спелых плодов… [1].

— Погоди, Моисеич, стучит кто-то.

Продолжая удивляться литературным вкусам Синицына, Иохель пошел к двери. На пороге стоял Павел.

— А, Павел, здравствуй, заходи. Только что тебя вспоминали. Интересную ты книгу Сидору дал.

— Здравствуйте, Иохель Моисеевич. Да ладно, не стоит внимания. Я больше Киркегарда [2] люблю читать, но для начинающего он сложноват всё же. Я к вам по делу нашему. Сидор Иванович отдыхает?

— Нет, я как раз собирался читать ему. Проходи.

— Здравствуйте, Сидор Иванович, — сказал дворник, проходя в комнату Синицына. — Как Ваше здоровье?

— Здравствуй, Павел. Спасибо, сегодня получше. Хоть поесть смог. Даст бог, через недельку встану.

— Это хорошо. Я к вам что зашел? — Павел достал из кармана сложенный вчетверо листик бумаги и протянул Иохелю. — Вот, здесь адрес… того, второго… Первый тоже нашелся, здесь, недалеко. Сбросил его подельник в ливневку. И мы трогать его не стали, пусть лежит. Никто не найдет. Что ж, пойду я. Всего вам хорошего.

— Спасибо за помощь, Павел, — сказал Иохель, провожая его к выходу. — Вот, возьмите.

Спрятав деньги в карман, дворник кивнул и молча ушел.

— Недалеко здесь живет, — сказал Сидор, рассматривая бумажку. — И правда, буквы расплываются все. Домой вечером возвращается. Думаю, взять его не сложно будет. Всяко по пути какая подворотня есть, посмотрим.

— Вот станет получше тебе, тогда и возьмем. Я с тобой пойду. А пока лежи, ешь фрукты и рассуждай о Заратустре. Давай-ка я тебе повязку поменяю, а потом почитаю, что там случилось на блаженных островах [3].

* * *

Порассуждав о разнице между умершим богом и грядущим сверхчеловеком (это в двадцать лет интересно было, сейчас не до этого, но пусть, не самый плохой выбор) и дождавшись, пока Сидор пообедает и уснет, Иохель переоделся и поехал на Сокол, к новой пациентке. Добираться оказалось легко — пересадка на Белорусской, а потом до конечной. Никогда не бывавший в этих краях, он удивился: городом здесь и не пахло. Заглянув еще раз в записную книжку, он спросил у стоявшего возле выхода на поверхность милиционера и тот подсказал направление. Очень скоро Иохель дошел до поселка, в который ему надо было добраться и остановился на перекрестке, пытаясь понять, куда идти дальше. На помощь пришла тучная, почти седая женщина, сидевшая на лавке у забора дома, опираясь на трость. У ее ног лежал эрдельтерьер, изредка помахивающий закрученным хвостом [4], не открывая при этом глаз.

— Здравствуйте, — обратился к ней Иохель, — не подскажете, как на улицу Шишкина пройти?

— На Шишкина? Это чуть дальше, вон до того поворота, — махнула она в сторону рукой, не поворачивая голову, — там направо повернете, на Сурикова, немного пройдете, и выйдете на Шишкина.

— Спасибо, — сказал Иохель и в ту же секунду эрдельтерьер открыл левый глаз, посмотрел на него, встал и, прихрамывая на правую заднюю лапу, подошел к нему и уткнулся носом в руку. — Сейчас, подожди, пёс, у меня карамелька есть.

— Не возьмет, — сказала женщина, тяжело поднимаясь. — Не портите конфету даже.

Но, взмахнув языком, эрдель мгновенно поглотил карамельку, хрустнув ее между зубами.

— Признал за своего, ишь, — сказала женщина, подходя к ним. — Давно такого не было, с тех пор как хозяева пропали. Он тогда и меня перестал подпускать. Пойдем уже, Бублик, пора домой.

Бублик (надо же так эрдельтерьера назвать) взмахнул хвостом и заглянул Иохелю в глаза, ожидая еще одного подтверждения намечающейся дружбы, но порадовать пса было нечем.

— Извини, дружище, но конфета была одна, — виновато развел руки Иохель и пошел к повороту на Сурикова.

* * *

Нужный дом прятался за живой изгородью, которая, впрочем, давно требовала ухода, грозя в скором будущем превратиться просто в заросли. Калитка была открытой и, поскрипывая, качалась под легким июльским ветерком. Во дворе никого не было, так что доктор, мгновение поколебавшись, вошел во двор, если можно было так назвать полосу шириной в пару метров перед домом, и остановился перед распахнутой настежь и прикрытой только легенькой занавеской, дверью. Постучав по дверному косяку, он крикнул вглубь дома:

— Хозяева! Есть кто дома? У вас открыто!

Вроде как послышалась одиноко скрипнувшая половица, но больше не раздалось ни звука и Иохель, немного постояв перед дверью, решил посмотреть за домом, может, пока невидимые хозяева чем-то занимаются там. Но и за домом не нашлось никого. На всякий случай он еще раз позвал:

— Есть кто дома? Хозяева!

Послышался шорох на соседнем участке и к низенькому, скорее, символическому ограждению, подошел мужчина лет пятидесяти в холщовых брюках и косоворотке, державший в руке соломенную шляпу.

— Вы что-то хотели? — спросил он, вытирая платком пот со лба.

— Здравствуйте. Да соседей ваших ищу. Дверь открыта, а никто не отвечает.

— Извините, не поздоровался. Здравствуйте. Ну, если дверь открыта, значит, дома кто-то есть. Пойдемте, я позову.

Он перешагнул заборчик и, на ходу пряча носовой платок в карман, пошел к входу в дом, кивком пригласив Иохеля идти за ним.

— И правда, открыто. Сейчас, — он отодвинул занавеску, ограждающую дом от насекомых (проворная муха тут же воспользовалась возможностью и, вжикнув, залетела вслед за соседом) и шагнул вперед. — Олег! Люся! Есть кто дома?

На этот раз звуков в доме стало слышно намного больше. Кто-то подошел к входу, отодвинулась еще одна занавеска и на пороге появилась высокая, не ниже метра восьмидесяти, стройная блондинка, завязывающая поясок на зеленом ситцевом платье.

— Да, Алексей Аркадьевич? Здравствуйте.

— Добрый день, Люся. Вот, человек к вам пришел, ищет, никто не отвечает. Ладно, коль скоро вы тут нашлись, я пойду, а то с утра собираюсь в саду убраться немного, да никак не начну.

Проходя мимо Иохеля, отступившего с дороги, он приподнял свою соломенную шляпу, прощаясь, и молча скрылся за углом.

— Здравствуйте, Людмила, — сказал Гляуберзонас, — я от Михаила Осиповича, он должен был предупредить Вашего мужа о моем визите.

— Здравствуйте. Извините, я, наверное, уснула и не слышала, как Вы приходили.

Движение ее глаз явно говорило о том, что хозяйка говорит не совсем правду, но доктор решил на это внимания пока не обращать, мало ли что помешало ей отозваться сразу.

— Извините, не представился сразу. Меня зовут…

— Вы латыш? — вдруг перебила его Людмила.

— Нет, я не латыш, если это имеет значение. Я еврей, выросший в Литве. В Латвии, если Вам интересно, последний раз был году в тридцать пятом. Я удовлетворил Ваше любопытство (да, тут есть с чем поработать, хорошо, хоть спросонку она в меня стрелять не начала)?

— Извините, просто… акцент…

— Это Вы меня не слышали, как я разговаривал году в сорок первом, когда мы сюда только переехали. Но я работаю над своим произношением. Так вот, меня зовут Иохель Моисеевич, или просто Иохель, если Вам так будет удобнее. Я, как уже говорил, от Михаила Осиповича, и я могу попробовать решить Вашу проблему. По крайней мере, прибалтийский акцент Вас беспокоить больше не будет. Мне можно пройти внутрь?

_____________________

[1] Фридрих Ницше, «Так говорил Заратустра», перевод Ю. Антоновского.

[2] Сейчас принято читать фамилию датского экзистенциалиста как Кьеркегор.

[3] Глава, которую начал читать Иохель, называется «На блаженных островах».

[4] Да, в этом мире случаются неожиданные встречи.