Звук, который ты захочешь услышать

Глава 4

Переучиться на другую специальность не сложилось сразу. В институте усовершенствования врачей не стали даже принимать документы. Едва посмотрев на диплом, кадровик немного брезгливо отодвинул от себя все документы Гляуберзонаса и произнес только короткое «нет», не потрудившись даже объяснить причину.

После этого Иохель решил попробовать себя на стезе педагогики, ведь он мог бы стать преподавателем немецкого, который с детства знал в совершенстве, биологии, каких-нибудь курсов первой помощи, в конце концов.

Но найти работу не получалось уже третью неделю. Если по телефону и говорили, что вакансии есть, приходите, но при очной встрече кадровики, едва открыв документы доктора, тут же скучнели и говорили, что место уже занято. Ссылки на опыт, награды и прочее, как сразу понял Иохель, никакого значения не имеют. Готовность работать по самому неудобному графику и в любых условиях плюсом не оказались. Пятый пункт [1] перевешивал всё. Скрупулезно подсчитывающий все попытки Гляуберзонас занес в записную книжку пятьдесят два отказа. Начав с институтов, он перешел на медицинские училища, техникумы, школы фабрично-заводского обучения [2] и ремесленные училища. Время от времени он наобум заходил во всякие министерства [3] и любые конторы, где могло понадобиться его знание немецкого, но это уже для порядка, лишь бы потом сказать себе же, что перепробовал всё.

В надежде получить какую-то информацию Иохель пошел домой к раввину, который так и не ответил на его письмо, но там выяснил, что причина молчания вовсе не в невежливости или забывчивости адресата: он уже полгода как сидит в Бутырке.

* * *

— Сидор, сколько нам за комнату платить? — спросил доктор, когда вернулся домой после очередного неудачного похода в поисках работы.

— Так до конца недели плачено, а там видно будет. Я уже кое-что узнал, завтра посмотрю, надо переезжать с этой помойки. Где это видано, чтобы в сортир сходить, в очередь стоять, а только зашел, уже в дверь бабы тарабанить начинают, — заворчал Синицын. — На кухне прям война идет, опять от бабья покоя нет, не квартира, а гадючник натуральный.

Очевидно, что-то не сработало в системе Синицына, и он не смог выстроить отношения с жителями коммуналки так, чтобы Сидор с комфортом сидел в середине, а все вокруг бегали и делали что надо.

— Я, Сидор, думаю, как жить будем, если работу найти не удастся.

— Так ты, тащ майор, что ходишь без толку, с улицы, может, и не берут, если никто за тебя не просит. Ты у своих бы поспрашивал, они же кое-где остались, посты занимают, нечто не помогут? Про народ ваш всегда говорили, что своих поддерживаете, — недоумевая, спросил Синицын.

— Те мои, что на постах сидят, сами еле держатся. Самим бы выжить, а не других тащить, — ответил доктор. — До этого я давно и без тебя додумался, только не помогло.

— Ну, если так, то месяца на четыре нам денег хватит. Это если не шиковать. А там — не знаю. Может, и в Арзамас вернемся. В жулики не пойдешь, там тоже уметь надо…

— А ты бы пошел в жулики, Сидор? — перебил его Иохель.

— А что не пойти? Работа как работа. Без душегубства если, конечно, да с умом, чтобы не сесть, так и занялся бы. В молодости, помню…

— Потом про молодость расскажешь, не тарахти, — опять перебил его доктор, вспомнив, как Андрей говорил ему, что такое умение в жизни точно пригодится, и продолжил, бормоча себе под нос: — Говоришь, умение надо… А как раз умение у нас есть… Вернее, не есть, будет, но опыт — дело наживное. Четыре месяца — срок немалый. Должно получиться. Значит, буду заниматься интенсивнее. А для этого мне нужен английский…

Буквально на следующий день в министерстве внешней торговли (спасибо, что зашли, но переводчик с немецкого нам уже не нужен, номер пятьдесят восемь горестного списка) он обратил внимание на рукописное объявление о приеме на курсы английского для сотрудников. Решив попробовать (вдруг несостоявшихся сотрудников тоже принимают), Иохель тут же попал на вводное занятие, которое вела молодая, лет двадцати пяти, миниатюрная женщина. Зайдя в кабинет, где ее ждали десятка два жаждущих изучить английский, она встала у кафедры, помолчала немного и сказала:

— Здравствуйте. Меня зовут Наталья Александровна Кроль. Ой, извините, — смутилась она. Бонк. Никак не привыкну к новой фамилии. Наталья Александровна Бонк. А сейчас вы будете подходить по одному и передавать мне анкеты и разрешения от заведующих отделами.

Иохеля разоблачили и изгнали сразу же. Впрочем, он не расстроился и решил подождать молодую преподавательницу и поговорить после занятий.

Крошечную фигурку Гляуберзонас заметил издалека и поспешил ей навстречу.

— Наталья Александровна, извините. Вы не могли бы…

— А, это Вы… извините, забыла Ваше имя…

— Так Вы его и не слышали. Меня выгнали из аудитории, не дав представиться. Позвольте, я это сделаю сейчас. Иохель Моисеевич Гляуберзонас, — он кивнул, обозначив поклон.

— Воевали, наверное?

— Пришлось немного. Что, заметно?

— Заметно. У меня муж такой же: во что ни одень, а форма выглядывает.

— Ну, тогда у меня белый халат выглядывает, я врач.

— Ладно, Иохель Моисеевич, давайте, что там у Вас. Только недолго, мне идти надо.

— Посмотрите, пожалуйста, у меня здесь текст на английском, но мне не совсем понятны некоторые термины. Не могли бы Вы помочь с переводом? Или посоветовать кого-нибудь. Я заплачу сколько надо.

Несмотря на молодость [4], Наталья Александровна оказалась замечательным специалистом и быстро объяснила ему непонятные места, потратив на это приблизительно полчаса и не взяв за это денег.

— А Вы обратитесь в библиотеку института экспериментальной медицины, там заведует Михаил Петрович Мультановский, он в медицинском английском гораздо лучше разбирается, — сказала она на прощание. — Он с остальными текстами Вам поможет, наверное. Знаете, где это? На Октябрьском поле.

* * *

Мультановский нашелся на удивление просто. Он как будто ждал Иохеля, по крайней мере, так можно было подумать: они одновременно открыли дверь кабинета директора научной библиотеки, только с разных сторон. Так они и стояли несколько секунд, глядя то друг на друга, то на дверную ручку.

— Отпускайте уже дверь, — заговорил первым хозяин кабинета. — Вы ко мне?

— Если Вы — Михаил Петрович, то к Вам, — ответил Иохель.

— Я Михаил Петрович. Вы подождите, пожалуйста, я скоро вернусь и мы поговорим, — и, не дожидаясь ответа, Мультановский быстро ушел, свернув за угол.

Жать его и вправду пришлось недолго. Как только Михаил Петрович вернулся, он тут же принял Иохеля, который рассказал о своей нужде.

— Текст интересный, много новых терминов, — сказал Мультановский, бегло просмотрев статью и подивившись мелким буквам и тонкой бумаге. — Если Вы не против, я их использую. Я же собираю медицинский англо-русский словарь, мечтаю как-нибудь упорядочить и издать [5]. С переводами я Вам, конечно же, помогу. Правда, я фтизиатр, в психиатрической терминологии не совсем силен, но, надеюсь, вместе разберемся. Я с утра занят, но часам к двум освобождаюсь. Вы, Иохель, подходите к половине третьего, завтра и начнем.

— Ваши сотрудники? — спросил он у Мультановского, показывая на групповую фотографию, висевшую на стене у рабочего стола.

— Это? До войны еще фотографировались… Да, в основном наши сотрудники, а вот это, — он показал на женщину, стоявшую рядом с самим Михаилом Петровичем, — очень талантливый фармаколог, в самом начале войны ее откомандировали в институт биохимии, а потом она внезапно пропала. Жаль, очень хорошим специалистом была.

С фотографии на Иохеля смотрела улыбающаяся жена Андрея Волошина, Лена.

* * *

Гляуберзонас ходил в библиотеку как на работу, не пропуская ни дня. Недели за три они разобрались с терминологией и теперь тексты на английском стали для него понятны так же, как и русские. Можно было заканчивать работу в библиотеке, но энтузиазм Мультановского, с упоением выискивавшего незнакомые слова, заразил и его. Занятия Иохель не прекращал, посвящая им время с утра и вечером. Теперь новые техники давались ему все легче, хотя применять их на ком-то постороннем он опасался, боясь неудачи.

Сегодня он шел на последнюю встречу с Михаилом Петровичем: и Иохелю помощь уже была не нужна, и Мультановский, похоже, получил от их сотрудничества всё, что мог. Осталось поблагодарить коллегу за помощь и попрощаться. Для такого дела была куплена бутылка «Хванчкары». Сидор, ворча по поводу ненужных растрат, завернул вино в оберточную бумагу и Иохель шел со свертком в здание библиотеки.

— Гражданин, остановитесь, — услышал он сзади.

— Да, слушаю Вас, — ответил доктор, повернувшись в сторону окликнувшего.

Молодой, лет двадцати пяти, лейтенант НКВД стоял метрах в десяти, немного покачиваясь на носках начищенных до зеркального блеска сапог.

— Лейтенант госбезопасности Василенко. Со мной пройдите, — приказал он и, не оглядываясь, пошел в сторону от библиотеки.

Лейтенант занимал небольшой кабинет в новом двухэтажном здании. Показав Иохелю на стул, он снял фуражку, повесил ее на вешалку, расправил гимнастерку и сел за стол.

— Документы свои предъявите, — потребовал он и, взяв паспорт, пролистал его. — Что Вы, гражданин Гляуберзонас, — по слогам произнес он фамилию, — делаете вблизи режимного объекта [6]?

— Ходил в научную библиотеку. Это не режимный объект.

— Умничать не надо, гражданин Гляуберзонас, — опять по слогам прочитал из паспорта фамилию лейтенант. — Давайте, рассказывайте, кто, откуда, что здесь делаете.

По мере рассказа у чекиста во взгляде появился живой интерес. Узнав про пароходство, он заставил Иохеля перечислить все порты за границей, в которых он сходил на берег, фамилии чуть ли не всех членов экипажа и адрес больницы в Дюнкерке, тщательно записывая всё это, высунув от усердия кончик языка.

Вдруг напала зевота. Оно и понятно, на новом месте приходилось работать много, хотелось проявить себя, так что усталость копилась. Широко зевнув один раз, потом второй, лейтенант прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. «Минутку посижу, потом продолжу, — подумал он, — всего одну минутку. Еврейчик этот вовремя попался, готовый шпион, сейчас додавлю гаденыша».

Петька плавал в пруду, на берег которого выходил их огород. Летнее солнце блестело на воде. У берега плавала стайка уток. С берега Петьке махали стоящие рядом отец с матерью. Было хорошо и радостно, хотелось поделиться хорошим настроением со всеми. Выходить из воды не хотелось, но надо было помочь лучшему другу Иохелю (какое смешное у него всё-таки имя, но всё равно он лучший друг). Надо только порвать эти глупые бумажки, непонятно как оказавшиеся у него в руках.

— Ну что же, Иохель Моисеевич, вопросов к Вам нет. Извините, что задержал, но сами понимаете: служба.

Лейтенант разорвал на мелкие кусочки какие-то бумажки, выбросил их в корзину и пошел к двери, открывая ее перед этим замечательным человеком, имя которого он почему-то уже забыл.

* * *

Иохель понимал, что с чекистом просто повезло. Его и подталкивать сильно не пришлось, он и без этого почти спал. Хотя прошло всё очень хорошо, особенно для первого раза. Когда Иохель уходил, энкавэдэшник стоял на улице и не обратил на него никакого внимания.

— Сидор, с завтрашнего дня начинаем с тобой заниматься, — порадовал он Синицына, придя домой. — Хватит штаны просиживать и с бабами на кухне воевать.

— Учиться, так учиться, — вздохнул Сидор. — Мне не трудно. Только, тащ майор, давай без этих твоих премудростей. Мне оно не надо. Ты мне покажи, что делать, а я выучу. Рапорта эти твои я быстрее тебя освоил, новые придумки, смотришь, тоже одолею.

Синицын действительно учился очень быстро. Там, где Иохель застревал на описаниях, Сидор разбирался так, будто заранее всё освоил и теперь только прикидывался, что материал для него новый и неизвестный.

После месяца тренировок Иохель решил, что тянуть больше нечего и надо провести экзамен для Синицына. Экзаменаторов он выбрал самых суровых.

* * *

Розу, как более опытную, сегодня поставили одну: Карина, с которой она работала вместе, заболела и лежала дома с жаром и кашлем. Место было привычное, хлебное, на углу площади трех вокзалов, мимо постоянно проходило много дурачья, облапошить которых было проще простого. Некоторые даже сами подходили и просили погадать. Таких Роза жалела, самую малость, конечно, оставляла им немного денег. Приемы работы с дурачками были простыми, но действовали почти без сбоев.

Шура, старшая, подходила каждый час, собирала деньги, чтобы не пропали, если заберут в милицию. Милиции, впрочем, никто не боялся, даже если дурачки и приводили милиционера, то ничем это не заканчивалось: денег и вещей при гадалке уже не было, в отделение сразу же прибегали все ромалы, какие только находились поблизости и кричащая и галдящая толпа быстро вызволяла своих.

Но когда Шура подошла в очередной раз, то увидела Розу сидящей на бордюре и громко рыдающей как ребенок. Рядом лежали кучкой заработанные ею деньги: несколько бумажек, придавленных сверху мелочью, чтобы не разлетелись.

— Что с тобой, Роза? Ты почему не работаешь? Заболела? Что плачешь?

Роза в ответ только зарыдала еще сильнее и Шура вылечила подругу с помощью пары пощечин.

— Что случилось? — повторила она.

— Колдуны, Шурка, колдуны. Пришли, двое, — всхлипывая, начала рассказывать Роза, — один молодой, жид, симпатичный, второй старый, русский, хромой. Он жида слушал. Тот сказал ему что-то, улыбнулся, и они сразу подошли и начали говорить. Потом… не помню…, — опять заплакала Роза. — Потом смотрю — сижу здесь, деньги рядом, а жид говорит старому, молодец, правильно всё сделал. И они ушли-и-и-и. Шура, они колдуны, я тебе говорю, я даже рукой пошевелить не могла, они меня точно заколдовали.

— Дура ты, Роза. Наверное, это чекисты секретные, это они так испытания свои проводят. Ладно рыдать, вставай уже, смотри, сколько наших денег мимо проходит. А

колдуны эти, они не вернутся уже, не переживай.

Шура помогла подруге встать и ушла, бормоча себе под нос охранное заклинание, которому научила ее бабка. Никаких секретных чекистов не было, это Шура знала точно. Хорошо, хоть эти колдуны душу из девки не вынули. Но надо ее в другое место отдать, мало ли что они с ней сделали.

* * *

— Моисеич, а что ж мы деньги у гадалки не забрали? Самим скоро жрать нечего будет, а ты добычу, считай, на дороге оставил, — ворчал Синицын.

— Разве то деньги? Плюнуть и растереть. Сколько там было? Рублей десять.

— Четырнадцать рублей и семьдесят пять копеек, если точно.

— Крохобор ты, Сидор. Считай это платой за экзамен. Смотри теперь, без моего ведома не делать ничего. Брать надо сразу, и так, как ты говорил, чтобы в тюрьму не сесть, а не по рублю у цыган. Ищи, Синицын, жулика какого-нибудь, ворюгу, такого, чтобы потом искать побоялся. Походи, разузнай, а как найдешь, мы его заставим с нами поделиться.

— Это я сделаю, тащ майор. Надо бы тебя на работу оформить. Есть тут одна артель, обещали помочь, если надо. Кладовщиком устроят или сторожем. Думаю, надо сходить туда на днях.

_____________________

[1] В советском паспорте графа «национальность» сохранялась до самого распада СССР. Пятым пунктом в анкетах присутствовала она же.

[2] Сначала школы фабрично-заводского ученичества, потом ФЗО, с конца пятидесятых — ПТУ.

[3] В РИ министерства сменили наркоматы в 1946 году. К 48 году точно сменили.

[4] 24 года на момент описываемых событий.

[5] В 1969 первое издание.

[6] В 1948 году здания института экспериментальной медицины были постепенно переданы Атомстрою.