Звук, который ты захочешь услышать

Глава 6

— Как же мы понесем это? — Иохель пнул ногой одну из двух наволочек, набитых деньгами. — Здесь килограмм двадцать, если не больше.

— Так вон, туда половина влезет, — показал Синицын на чемодан, сиротливо стоявший среди прихожей. — А на вторую половину сейчас мешок поищу, — сказал Сидор. — Генерал, он человек хозяйственный, где-нибудь в чулане что-то да найдется.

И точно, в чулане нашелся не только мешок, но даже и туристический рюкзак неимоверных размеров, который и набили оставшимися деньгами. Содержимое чемодана Сидор вытряхнул в шкаф в спальне, с которого доставали коробку с червонцами. Иохель помог Синицыну надеть рюкзак и, открыв дверь генеральской квартиры, выглянул на лестницу.

— Никого. Давай за мной.

— Моисеич, подожди, развяжи ты мне эту удавку, — попросил Сидор, дергая за галстук. — Сил нет уже терпеть, прямо веревка на шее.

— Так снял бы сам, — удивился просьбе доктор.

— Как же ее снять? Ты же там такого навертел, что теперь без поллитры не развязать, а мне не видно.

— Не надо ничего мудрить, просто вот так за узел потянуть и всё само собой сделается, — Иохель показал развязанный галстук Синицыну, который после этого посмотрел на него как на фокусника.

— Ох уж эти ваши ученые штучки, придумали же, бесполезная же вещь.

— Ладно, пойдем уже, — сказал доктор, пряча свернутый галстук в карман, — а то генерал своим храпом сейчас всех на ноги поднимет.

Сидор крякнул, поправляя лямки рюкзака, захлопнул за собой дверь и пошел вслед за Гляуберзонасом вниз по лестнице.

В трамвае Иохелю стало смешно: они везут какую-то неимоверную сумму, которой, наверное, на всю жизнь хватило бы, в обыкновенном московском трамвае, позванивающем на поворотах, ничего не подозревающие пассажиры толкают его в спину, наступают на ноги и какая-то тетка, густо пахнущая луком и свежим перегаром, ругается, что они заслонили проход своим чемоданом и рабочему человеку невозможно пройти.

Дома, заперев дверь в комнату на крючок, посчитали деньги. Считать было легко: большинство новеньких, сорок седьмого выпуска банкнот по сто рублей, были в банковских корешках [1], только килограмма три россыпью. Сумма поразила их обоих. Из квартиры генерал-майора Яшкина они вынесли один миллион семьсот девятнадцать тысяч рублей с мелочью [2]. Любопытный Сидор, одолжив у соседки безмен, выяснил и вес: двадцать шесть с половиной килограмм [3].

— Вот это гнида, — протянул удивленный масштабом похищенного Синицын. — Это сколько же воровать надо… Не думаешь теперь, тащ майор, что мы его сильно подставили с этим совещанием, где он петь будет?

— Мне это животное после рассказа Задорожного о том, как Яшкин вагоны с лекарствами и продовольствием продавал, удавить хотелось. Плевать, что он глиномес, это не наше дело. А за то, что у своих воровал, пусть теперь расплачивается. Тьфу, вспоминать противно.

— Моисеич, а что же теперь с деньгами делать? Я так понимаю, их припрятать куда-нибудь надо? А у нас вон, куча какая.

— С деньгами что-нибудь придумаем, не переживай. Из этой коммуналки уезжать надо. Снимем дом или квартиру. Наверное, дом даже лучше. Дачных поселков недалеко от Москвы здесь много. Поищем, чтобы зимой жить можно было. А сейчас выпить бы надо, такое дело сделали, без сучка и задоринки прошло. Синицын, у нас водка есть?

— Водки нет, откуда бы ей взяться? Схожу сейчас, куплю, закуски кое-какой возьму. Только, тащ майор, ну их в болото, эти дачные дома. Стены из досочек тоненьких, зимой не протопить. Только и счастья, что два этажа да деревья. Сыщу я лучше нам квартиру хорошую, чтобы с ванной и горячей водой.

* * *

Квартиру Синицын нашел через пару дней. На широченном Зубовском бульваре, в большом восьмиэтажном доме, в котором, как сказал Сидор, живут одни ученые [4]. Квартира Иохелю понравилась: четвертый этаж, три комнаты с мебелью, большая кухня, окна во двор и, как мечтал Синицын (и доктор тоже, чего уж тут), с горячей водой и ванной. Переехали из коммуналки быстро и без сожалений, вещи загрузили в такси, которое Сидор подогнал к подъезду. В пути водитель развлекал их рассказом о том, что надоевшую уже «эмку» скоро заменит новый автомобиль, «Победа», но его пока собирать не научились и он немного рассыпается на ходу, а как научатся — зверь, а не машина будет.

Квартиру на зоны влияния Синицын поделил быстро, определив Иохеля в дальнюю спальню, «чтобы с лестницы не шумело по ночам», сам же занял маленькую комнату поближе к кухне. Доктор побродил по квартире, пока Сидор разбирал немногочисленные пожитки, потом залез в ванную, где еще раз порадовался наличию горячей воды, оделся, взял ключ и вышел прогуляться по окрестностям.

Ноги сами понесли его к переходу на нечетную сторону, где Гляуберзонас вроде как захотел рассмотреть поближе понравившееся здание, но заходящее солнце слепило глаза, поэтому, наверное, он свернул с Садового кольца в показавшийся смутно знакомым переулок (Большой Боженинский, как сообщила табличка) и медленно пошел по нему. Задумавшись о чем-то, он не заметил, как врезался в такого же погрузившегося в себя прохожего, шедшего навстречу.

— Извините, пожалуйста, — пробормотал Иохель, поднимая и отряхивая упавшую шляпу [5], — задумался о чем-то.

— Ничего страшного, — сказал мужчина, которого он чуть не сбил. — А мы ведь знакомы, э-э-э, Иохель, извините, запамятовал Ваше отчество…

Гляуберзонас посмотрел на своего визави. Пред ним стоял Михаил Осипович Гуревича, который свою шляпу не уронил и сейчас просто поправлял ее на голове.

— Моисеевич. Здравствуйте, профессор. Рад встрече, — Гляуберзонас, приветствуя, приподнял шляпу, которую только что надел. «Это же надо, когда приехали, я и не сообразил, что теперь живу рядом с кафедрой психиатрии. Мне этого Гуревича сам бог послал», — подумал он, пока звучали обычные вежливые приветствия.

— Вы по делам куда-то идете? — спросил Гуревич.

— Да нет, прогуливаюсь просто. Очень хорошо, что я Вас встретил, Михаил Осипович. Не уделите ли Вы мне сейчас немного времени?

— С удовольствием. Чем могу помочь?

— Вы же помните, я рассказывал о том методе психотерапии?

— Да, конечно. И что же, Вы начали им заниматься? Есть успехи?

— Да. Мне помогли перевести с английского некоторые материалы, так я потихоньку осваиваю разные техники. К сожалению, нет практики. А без нее, сами понимаете…

— А в чем продвинулись? Расскажите подробнее, пожалуйста.

Иохель рассказал о подстройке, раппорте и погружении в транс, тут же, по просьбе профессора, продемонстрировав ему левитацию руки.

— Послушайте, Иохель Моисеевич, а Вы могли бы завтра ко мне на кафедру подойти часа в два? Мы бы там поговорили подробнее, а заодно обсудили бы, какие пациенты Вам подошли бы для практики. А то на улице не совсем удобно, да и я к беседе подготовлюсь.

— Обязательно подойду. Я совершенно свободен в это время.

— А Вы работаете где-нибудь сейчас?

— Да так, числюсь в одной артели. А работу по профессии найти, сами знаете, как оно сейчас.

— Послушайте, извините, я ведь не подумал. Вам, наверное, деньги нужны. Сейчас, подождите, — Гуревич вытащил из кармана бумажник и достал из него все бумажные деньги, — не помню, сколько у меня тут есть с собой, берите, отдавать не надо.

— Не надо, деньги есть…, — остановил его Иохель и вдруг замолчал, продумывая пришедшую ему прямо сейчас в голову мысль. — Послушайте, а Вы ведь многих знаете, кто сейчас остался без работы и без профессии?

— К сожалению, немало.

— Михаил Осипович, дорогой, а составьте мне, пожалуйста, список этих людей. Всех, кого вспомните. С адресами. Есть возможность им помочь.

* * *

Первым пациентом неожиданно стал знакомый до чертиков Синицын. Ночью, проснувшись по малой нужде, доктор услышал, как на кухне звенит чайником Синицын.

— Ты что не спишь? — спросил его Иохель, глядя, как Сидор бережно поглаживает правую стопу, поставив ногу на стоявший перед ним табурет.

— Да пальцы стреляют, — показал на культю Синицын. — Иной раз проснешься среди ночи, мочи нет терпеть, вот как сейчас. Погладишь, помнешь, проходит вроде, а через время… Охо-хо, опять, — и его лицо исказилось от боли.

— Ну давай попробуем вылечить твои пальцы, — сказал доктор.

— Так нет же пальцев, как их лечить?

— Это их на ноге нет, а в голове у тебя они есть. Тьфу ты, не в голове, конечно, но ты понял. Я просто читал о похожем случае. Сейчас попробуем.

В транс Синицын погрузился быстро, друг на друге они практиковались постоянно.

— Я готов, — сказал он.

— Хорошо. Сидор, ты же боишься собак? — спросил доктор.

— До уссачки. Меня в детстве кобель соседский порвал.

— Сидор, там за дверью этот кобель сидит, рычит, слюна изо рта капает, когтями пол скребет. Слышишь?

— Слышу, — насторожился Синицын. Он опустил ногу на пол, встал, попятился к столу и схватил больной разделочный нож.

— А пальцы болят сейчас?

— Да какие пальцы, там же псина эта, — с раздражением ответил Сидор.

— Вот и запомни, что каждый раз, когда пальцы заболят, за углом появится этот твой кобель.

— Забудешь разве такое [6]? — всё ещё сжимая в руке нож, сказал Синицын.

— Ну и хорошо. Давай, на счет три, выходи. Шесть, пять, четыре, три.

— И правда, не болят, — посмотрел на свою ногу Сидор.

— Ножик-то брось, — улыбнулся доктор. — А то так и пойдешь спать с ним.

* * *

Гуревич подошел к расспросу основательно. Очевидно, дома он написал опросник и теперь следовал ему. Временами Иохель, несмотря на явное дружелюбие профессора, чувствовал себя студентом, сдающим предмет, который он совсем не знает. Зато теперь стали понятны пробелы, которые надо бы закрыть. История с излечением от фантомных болей привела Гуревича в совершенный восторг.

— Что же, вот так, за несколько минут — и всё?

— Думаю, что надо будет закрепить еще на нескольких сеансах, но в основном, да.

— Вы даже не представляете, сколько таких больных, которым нужна помощь с этим.

— Почему же, очень хорошо представляю. Я ведь всю войну на фронте, ампутации считать сразу перестал. Только вот незадача, метод ведь на поток не поставишь. У каждого свой кобель, и каждому надо его отдельно показывать. А ведь еще разобраться надо, подойдет ли такое пациенту, вдруг он в штаны от страха наложит. Так что ни я, ни Вы, ни еще сто человек всю страну не вылечат. Такие вот дела.

— Но надеяться всё равно надо.

— А что еще остается? — Иохель встал из-за стола и подошел к окну. После долгого сидения хотелось немного размяться.

— Может, чаю? — спросил Гуревич. — А то мы ведь уже сколько сидим, в горле небось пересохло.

— Можно и чаю. Скажите, Михаил Осипович, а что с больными? Вы говорили, подберете.

— Есть у меня на примете одна дама. У нее проблемы в семье, но она не может в них разобраться. Житейская ситуация. Но и ей, и мужу семью хочется сохранить, а что-то там не так. Я и ее смотрел, и мужа, но никакой нашей патологии не нашел, а она просит о помощи. Возьметесь?

— Почему нет? Вы с ней свяжетесь, узнаете, когда и где.

Гляуберзонас старался не выдать охватившую его легкую панику. Одно дело — грубо задавать постгипнотическое внушение и вешать на якорь [7] песни с плясками, а другое — живые люди, которым навредить не хочется.

— Что, страшно первый раз? — всё-таки заметил его волнение Гуревич.

— Конечно, страшно, — смущаясь, ответил Иохель. — Я же до этого совсем другим занимался. Там тоже думать надо, но совсем о другом.

— Это хорошо, что страшно, значит, ответственность осознаете. Скажите, а зачем Вы просили сведения о тех, кто сейчас без работы сидит? — вдруг поменял тему разговора профессор.

— У меня просто появилась некая сумма… скажем так, немалая… Предположим, что я ее в карты, или в лотерею выиграл. И я хочу этими деньгами распорядиться таким вот образом: помочь тем, кто оказался в трудной ситуации. Устроит Вас такое объяснение?

Взгляд Гуревича вдруг изменился, он будто впервые увидел своего собеседника и теперь думает, с кем его свела судьба и чего от этого ждать.

— Но ведь это… совсем незнакомые люди, да и ждать возврата средств не стоит очень быстро, — помолчав, сказал профессор.

— Вы меня не так поняли, Михаил Осипович, — несколько обиженно ответил Иохель. — Я не собираюсь ждать возврата средств. Более того, я постараюсь сделать всё, чтобы и моё, и, тем более, Ваше участие остались никому не известны. Я хочу помочь этим, как Вы изящно выразились, неизвестным мне людям безо всяких обязательств. Просто так.

— И… как велик может быть список? Десять человек? Двадцать? — Гуревич, похоже, поверил в серьезность того, что говорил Гляуберзонас и сейчас начал прикидывать, кто из знакомых коллег оказался в наиболее бедственном положении.

— Хоть сто. И я не собираюсь проверять, достойны ли эти люди, хороши ли они и действительно ли они нуждаются. Даже если в список попадет Ваша любовница, то помощь получит и она.

— У меня нет любовницы, так что включать в список некого, — улыбнулся Гуревич. — Я понял, Вы не спрашиваете, кому помогаете, я не спрашиваю, откуда деньги. И оба мы полагаемся на порядочность друг друга.

— Именно так. И расписываться ни кровью, ни чернилами не надо. Об этом знаем только Вы и я.

— Договорились, — протянул ему руку Гуревич. — Думаю, недели мне хватит. Но Вы не пропадайте, заходите, к тому же за Вами пациентка.

* * *

— Синицын, а что ты ходишь в старье? — спросил Иохель на следующий день. — Купил бы вещи получше. Деньги же есть.

— Вы, тащ майор, мне указаний таких не давали. Деньги те не мои, я про то, что с ними делать, не знаю. Надо, схожу, оденусь.

— Да ты никак обиделся?

— Никаких обид, Моисеич. Деньги — дело серьезное, им хозяин нужен. А если все будут без отчета щипать по кусочку для себя, да хоть и на благое дело, то тут быстро развал компании наступит.

— Если так, хорошо, — Иохель задумался над тем, что в молодости его спутник, наверное, повидал немало, раз пришлось и деньги делить. — Вот тебе, Синицын, пять тысяч на личные нужды. Отчет не нужен. Твоя задача: одеться, обуться и погулять. Без дебоша.

— Это когда я дебош устраивал? — спросил Сидор, пряча деньги в карман. — Всё будет исполнено, и одёжа, и обувка, и гулянка. Это мы завсегда с удовольствием.

— Вот тебе, Синицын, еще десять тысяч на обустройство, — отдал ему еще один нераспакованный корешок Иохель. — Ну, там, швабры, кастрюли, что в хозяйстве надо, ты лучше знаешь. Поесть, попить, опять же. Этому, конечно, отчет нужен. Как деньги кончатся, скажешь, я добавлю. И еще. Купи пару сотен конвертов. Простых, без марок.

— Куда это ты, тащ майор, собрался сколько писем писать?

— Скоро узнаешь. Потому как, Сидор, почтальоном быть придется как раз тебе.

* * *

Список из семидесяти девяти фамилий с адресами Гуревич отдал ему через четыре дня. Спрятав тетрадные листочки в карман, Иохель только спросил:

— Ещё будут? Или это все?

— Конечно, будут. Это те, кого вспомнил за эти дни. Не могу же я расспрашивать открыто, кто сидит дома без гроша в кармане.

— Начнем с этих тогда. Пойду я.

* * *

Конверты Синицын разнес за неделю, подсовывая их под дверь и просто бросая в почтовые ящики. Такой срок, как объяснил он, получился потому, что пришлось еще и выяснять, на месте ли адресаты. Четверо из списка убыли в неизвестном (пока неизвестном, как заметил Сидор) направлении.

Самым странным в этом мероприятии Иохель считал то, что Сидор совсем не удивился этому. Деловито изучив список, он несколько раз спросил, где находится такая улица, выстроил маршрут и молча начал помогать закладывать в конверты по тысяче рублей.

— Хорошее дело, Моисеич, — сказал он, глядя на высящуюся на столе горку. — Другого я от тебя и не ждал.

* * *

Одно письмо Иохель всё-таки отправил сам. В Таллин отправилась простая открытка с поздравлениями какому-то Акселю с днем рождения. На конверте Иохель тщательно, печатными буквами, написал обратный адрес. Так, на всякий случай — вдруг открытка не дойдет.

_____________________

[1] Банковский корешок — 100 купюр одного номинала, в просторечии называемые пачкой. На самом деле пачка — это десять корешков, одна тысяча купюр.

[2] Денежное довольствие начальника тыла армии на генерал-майорской должности во время войны было — 2400 рублей.

[3] Не нашел точного веса сталинской сторублевки, дают разные значения. Не думаю, что большая разница со стодолларовой купюрой, один миллион долларов сотнями — около шестнадцати килограмм.

[4] Дом 16–20 на Зубовском бульваре, построен в 1934 году, кооператив «Научные работники».

[5] Ходить без головного убора в то время всё равно что сейчас ходить голым по пояс — вроде и можно, но не поймут.

[6] Мне всегда нравилась эта история, в оригинале присутствовала женщина, страдающая от раковых болей и тигр под кроватью. Вот, нашел способ поделиться.

[7] Доктор начинает мыслить, употребляя профессиональный жаргон, которого нахватался в разных книжках, придется нам его простить.