Звук, который ты захочешь услышать

Глава 25

Иохель с Михаилом закашлялись почти одновременно.

— Предупреждать надо, — сказал Иохель. — Бухарские евреи, наверное, люди достойные, но только мне кажется, что они живут немного далековато отсюда?

— Живут далеко, это да, но есть у них люди здесь, в Москве, — спокойно объяснил Синицын. — Я их знаю, они меня знают. Берут они дорого, скорее всего, треть потребуют, но не обманут и сделают как договаривались.

— Ты, Сидор Иванович, меня всё больше удивляешь, — сказал Иохель. — Такие знакомства водишь. Но как же проводить сделку?

— Как — не знаю пока, могу пригласить их человека, встретитесь, обсудите, — объяснил Синицын.

— Когда мы можем встретиться? — Михаил подобрался, мгновенно преобразившись в сурового и жёсткого руководителя, собирающегося на переговоры. — И где?

— Можете подождать? Я сейчас сбегаю, позвоню, — Сидор вскочил из-за стола и ушел, натягивая на ходу кепку.

— Наверное, этот вопрос надо было решить с самого начала, — каким-то извиняющимся тоном сказал Михаил, едва за Сидором захлопнулась дверь. — Наверное, всему виной моё теперешнее состояние. Давайте определим, что Вы хотели бы получить за своё участие? Можете не стесняться, я безбожно богат, любые запросы будут выполнены. Не думаю, что мои наследники, аж один человек, будут против.

— Ничего, — быстро сказал Иохель, ни секунды не задумываясь. — Всё дело в том, что материальный вопрос меня интересует мало. Если Вы оглянетесь, то сможете увидеть в комнате Сидора здоровенный сундук. В нем лежит килограмм двадцать денег, — сказал он, будто обращал внимание собеседника на не особо удавшийся урожай огурцов. — Сами понимаете, что в нашей стране я не могу построить себе особняк в три этажа и разбить возле него парк с лебедями, или построить двадцатиметровую яхту. Много денег мне не надо. Своих хватит, тратить некуда.

— Извините, но мне даже неудобно, — смутился Михаил. — Мне хотелось бы отблагодарить всех участников.

— Ну пригласите всех в ресторан после возвращения, — предложил Иохель. — Матвею, который организует машину и всякое такое, всё компенсирует Сидор, у них свои счёты. А нас… Вы в своё время помогали Андрею. Потом Андрей помог мне. Теперь я помогаю Вам. Будем считать, что Вы пригласили нас на своеобразный пикник. Давайте не будем возвращаться к этому вопросу. Договорились?

— Договорились, — кивнул Михаил. — Вы не против, если мы на «ты» перейдём? А то собрались в ночи тайно богатства изымать, а сами…, — он замолчал, подбирая нужное слово.

— Не вижу препятствий, — улыбнулся Иохель. — Пусть будет так.

Послышался звук открываемой входной двери и в прихожей зашебуршал, переобуваясь, Синицын.

— Уф, аж запыхался, — сказал он, заходя на кухню, — надо воды хоть выпить. Через двадцать минут приедет человек. Нормально, Николаич? Что-то ты бледный какой-то.

— Ерунда, — махнул рукой Михаил. — Сейчас пройдёт всё, ничего страшного. А что приедет так быстро, так и хорошо. Сидор Иванович, сделай мне кофе, пожалуйста.

— Ты поел бы, Николаич, — заворчал Синицын, — то чай, то кофе, не еда это. Давай супчику свеженького налью, похлебаешь.

— Ну наливай, немного только, — согласился Михаил. — Понимаю, что надо, но аппетита нет.

Сидор налил в тарелку суп, сварил всем кофе, и уже убирал грязную посуду в раковину, когда послышался осторожный стук во входную дверь. Синицын быстро вытер руки и пошел открывать. Он о чем-то коротко переговорил с пришедшим и провёл его к Михаилу с Иохелем.

— Здравствуйте, меня зовут Леонид Максимович. Я адвокат Московской городской коллегии и я уполномочен представлять интересы своих доверителей. Со мной вы можете обсудить любые вопросы.

Как только Иохель увидел этого мужчину, то сразу определил его для себя братом эстонского почтальона Оскара Ундера — на лице этого полноватого брюнета лет пятидесяти не отражались никакие эмоции. Впрочем, Оскар тут же начал выигрывать заочную дуэль — пришедший снял пиджак и повесил его на спинку стула.

— Рад знакомству, — пожал руку адвокату Щербаков. — Зовите меня Михаилом. Этого достаточно? Чай? Кофе?

— Имени достаточно, — кивнул Леонид Максимович, — у нас устная договорённость, так же? И, если можно, чай.

— Так, — подтвердил Михаил. — Итак, у нас есть, вернее, появится некоторое количество ювелирных изделий и музейных ценностей. Мне бы хотелось, чтобы ваши доверители взяли на себя труд по продаже и дальнейшему распределению полученных средств для нужд детских домов. Количество определим позже. Делать это надо, пока не закончится вся сумма. Такое возможно?

— Вполне, — немного подумав, сказал адвокат. — Это мои доверители могут осуществить. О каком количестве изделий мы будем говорить?

Сидор налил по чашкам чай и обсуждение прервалось на короткое время, но реплика Щербакова нисколько не помешала чаепитию.

— Ориентировочно — около тонны, — сказал Михаил, буднично и спокойно, будто говорил о не заслуживающей внимания ерунде и отставил чашку в сторону.

— Хорошо, я понял, — на лице адвоката не дрогнул ни один мускул. — Такие суммы я, как Вы понимаете, обсуждать не могу. От них прибудет представитель, наверное, это займет какое-то время, ведь нужен оценщик, помощники, это всё не один человек, их надо собрать, привезти. Свяжитесь со мной через неделю.

* * *

Выехали в Щекино через три дня, ещё затемно. Накануне загрузили полуторку Матвея Петровича всем, что Сидор мог придумать. Михаил после длительных уговоров лег спать на кровати Синицына, который перебрался на свой сундук, для мягкости подложив два здоровенных тулупа.

Полина отнеслась к поездке за кладом вполне спокойно, поворчав немного, что её оставляют одну в трудную минуту. На вопрос, что же за трудная минута наступила в жизни Полины, она не ответила.

Засыпая, она попросила завести ей ещё один будильник.

— Что-то я сонная стала, Ёша, вдруг один будильник не разбудит, а тебя рядом не окажется. А Сидору Ивановичу он всё равно сейчас не нужен.

Матвей Петрович подогнал полуторку с тентом во двор и все погрузились довольно быстро: Михаил в кабину, а Сидор и Иохель — в кузов, куда Синицын набросал мешки с тряпьем и тулупы, на поверку оказавшиеся источником густого и щедрого козлиного запаха. Впрочем, конкуренцию аромату вскоре составила тряска и какую-то часть пути Иохель пытался угадать, от чего он умрет быстрее: от применения химического оружия или от рассыпания организма на мелкие кусочки. Так и не решив, какая из пыток будет причиной его скорой гибели, он незаметно для себя задремал.

Растолкал его Сидор. Оказалось, что они уже стоят на окраине какого-то городка: с одной стороны дороги был виден небольшой домик за невысоким заборчиком, а за домиком — поле.

— Документы приготовь, Моисеич, проверка на дороге, — тихо сказал ему на ухо Синицын.

— А что ты шепотом разговариваешь? — так же тихо спросил Иохель.

— Да кто его знает, на всякий случай, — опять прошептал Сидор. — Мне это никогда не нравилось, хорошего не жди.

Иохель выглянул из-за края тента. Возле кабины стоял молоденький милиционер в кителе с погонами сержанта и о чем-то беседовал с Матвеем Петровичем. Рядом с ними стоял милицейский мотоцикл с коляской, второй милиционер, судя по всему, обсуждал виды на урожай яблок с хозяйкой домика, который увидел Иохель, когда проснулся.

Документы показывать не понадобилось. Сержант отдал Матвею Петровичу бумаги, которые рассматривал перед этим, приложил руку к фуражке, которая была ему явно велика на пару размеров и потерял всякий интерес к ним.

* * *

Место раскопок оказалось одновременно и рядом с бесчисленными мелкими поселочками, оставшимися возле заброшенных шахт, и не видимым ни с дороги, ни из окрестностей: с одной стороны прикрыто холмом, с другой — на первый взгляд жиденькой рощей, сквозь которую при этом что-либо рассмотреть не получалось. Полуторка, дёрнувшись и громко фыркнув напоследок, наконец затихла.

Иохель с облегчением вылез из кузова и несколько минут просто стоял, согнувшись и уперев руки в колени.

— Быстро ты к хорошему привык, Моисеич, — улыбаясь, сказал Сидор, сбрасывающий на землю из кузова всякие свёртки. — Будто не катались на телегах без рессор, прицепленных к танку.

— Ты, Синицын, только один раз и прокатился в телеге за танком, а рассказываешь, будто всю войну так ездил, — засмеялся Иохель. — Рассказал бы лучше, как хотел сжечь меня в палатке, когда у тебя ворованный спирт загорелся и разлился.

— Ладно, тащ майор, лови палатку, будем ставить, — бросил ему очередной сверток Сидор.

Иохель отложил в сторону палатку и пошел к Михаилу, сидевшему на подножке полуторки.

— Что скажешь насчет проверки на дорогах? — спросил он. — А ну как на обратном пути кузов проверят?

— Не переживай, — успокоил его Щербаков. — Для всяких проверок у меня есть бумажки, перед которыми знаменитая записка Ришелье* нервно курит в сторонке. Лишь бы достать, а там разберемся.

Палатку после короткого обсуждения решили не ставить, понадеявшись, что работу можно закончить за один день.

Сидор с Матвеем Петровичем, с момента приезда не сказавшим ни слова, начали щупами определять границы раскопок, а Иохель, как самый бесполезный с точки зрения работы с лопатой участник команды, отправился в ту самую близлежащую рощицу за дровами для костра. Когда он вернулся, то обнаружил, что Матвей Петрович уже снял полосу дерна метра три длиной, а Синицын рубил лопатой дорожку в траве.

— Метра два на полтора, — объяснил Михаил, которому тоже не дали копать. — И то с запасом. Грунт с песком, копать легко будет. Да и глубина меньше метра.

Энтузиазм испарился при подсчёте объёма грунта. Получалось кубометра три, не меньше. А так как копать предстояло вовсе не здоровенным землекопам, а двум немолодым мужикам, то Иохель, вздохнув, начал распаковывать палатку.

Пока они устанавливали временное жилище, Матвей Петрович докопался до ящиков и обрадовал тем, что, возможно, придется копать чуть меньше: яма сверху оказалась накрыта брезентом и, если он не сгнил, то с полкуба грунта можно попытаться стащить машиной.

* * *

Всего в яме лежало девять ящиков от мосинок, каждый из которых был завернут в просмоленную мешковину. Один из чехлов разорвался и угол ящика немного подгнил. Впрочем, содержимому это не повредило. Ровными стопками, аккуратно завернутые в вощеную бумагу, внутри лежали николаевские червонцы. Реакция на содержимое у всех участников была разная. Разговорившийся в новой компании только на второй день Матвей Петрович удивленно присвистнул, Сидор плюнул под ноги, Михаил сдержанно улыбнулся, и только на Иохеля гора золота не произвела никакого впечатления.

Ящики грузили лебедкой: без нее промучились бы гораздо дольше, каждый ящик весил под центнер. Даже с такой помощью лагерь свернули далеко за полдень. Как ни странно, никто из местных жителей за всё время, пока они копали и зарывали яму, даже не показался.

До Москвы доехали за жалких четыре часа, еще засветло. Машину загнали в гараж, запирающийся на не очень большой амбарный замок, договорившись встретиться утром для того, чтобы устроить инвентаризацию. Расстались у метро: Михаил поехал на Сокол, а Иохель с Сидором сели на троллейбус, чтобы проехать три остановки до дома.

— Сидор, а у Матвея Петровича голову не закружит от близости такого груза? — спросил Иохель, когда они переходили на другую сторону Зубовского бульвара.

— Матвей? Не, на бабу он по молодости еще мог запасть, была у него такая слабина, а к деньгам он всегда был равнодушен, так что не переживай, — успокаивающе сказал Синицын и вдруг закашлял, наверное, поняв, что сказал лишнее.

* * *

Адвокат Леонид Максимович приехал на встречу в сопровождении сухонького старичка с абсолютно лысым черепом, огненно-рыжими густыми бровями и ухоженными седыми усами, настолько шикарными, что маршал Семен Михайлович Буденный должен был, увидев их, побежать срочно сбривать образовавшееся у него под носом недоразумение. Он уверенно прошел вперед (тут всем стало ясно, что это не он сопровождал, а его сопровождали), сел за стол, за которым сидел один Щербаков и, не представившись, обратился к нему:

— Вы Михаил? — и, не дожидаясь ответной реакции, продолжил: — Мы можем осуществить то, что Вы хотите. Человек, который за Вас поручился, нам хорошо известен. Его участие подтверждает серьезность сделки. Тридцать процентов от суммы, — и он вопрошающе посмотрел на своего собеседника.

— Двадцать семь с половиной, — улыбнувшись, ответил Михаил. — Впрочем, меня устроит и двадцать пять. Сумма большая, мы провели предварительную инвентаризацию. Поверьте, вы будете приятно удивлены. Даже с таким процентом. Учтите, я не требую для себя ничего. Чистая благотворительность.

Как оказалось, сказанное было только сигналом для начала торга. Следующие полчаса договаривающиеся стороны привели в защиту своих позиций аргументы, способные, случись такая надобность, уложить в постель в состоянии полного согласия самую строго воспитанную девственницу. Победил, наверное, Михаил, сдвинувшийся от начальной позиции всего на четверть процента.

— Хорошо, я удовлетворен ходом наших переговоров, — пожав Михаилу руку, сказал старичок. — Завтра к вам приедет оценщик, затем мы определим количество объектов, которые будем снабжать, и прочее, прочее, прочее. Согласны?

— Согласны. Ведь именно этого я и хотел, — улыбнувшись, сказал Михаил. — Думаю, мы можем начать уточнять детали уже после первого дня предварительной оценки, когда мы поймем масштаб суммы.

Едва гости ушли, Сидор спросил у Михаила:

— Николаич, а что торговался-то? Говорил же, что деньги для тебя не важны.

— Тут не в деньгах дело, — устало сказал Щербаков, было видно что эти переговоры дались ему нелегко, — а в уважении. Если принять все условия без торга, то противная сторона ни в грош тебя ставить не будет. Вот увидишь, они еще и какую-нибудь мелкую пакость могут придумать, так, для порядку, чтобы последнее слово за ними осталось.

* * *

Иохель сразу понял, что участвовать в надвигающемся занудстве у него нет ни сил, ни желания. Ни считать чужие деньги, ни обсуждать тонны мяса и овощей, которые будут направлены по каким-то там адресам, а уж тем более, меры, которые кто-то там будет принимать, чтобы на местах вороватые завхозы и прочие мелкие начальники не пустили всё на сторону, ему не хотелось. Это было неинтересно. К тому же, обладатель роскошных усов вызывал у него труднообъяснимую неприязнь.

Даже вся история с кладом не радовала — она была лишена малейшей капли романтики. Всё было обыденно и скучно, совсем не похоже на приключения Джима Хопкинса, даже если бы их рассказывал зануда доктор Ливси**. И вместо сундука с пиастрами клад был сложен в скучные зеленые армейские ящики.

И Иохель выбросил всю эту историю из головы. Он ходил к пациентам (впрочем, правды ради стоило отметить, что большинство из них были пациентками) и даже начал находить своеобразную прелесть в их скучных и предсказуемых историях, приправленных бесполезными интригами и никчемными изменами. По вечерам Иохель с удовольствием гулял с Полиной, во время прогулок они болтали о совершеннейшей ерунде, смеялись только им понятным вещам и он считал, что наконец-то понял, в чем состоит счастье. Не всего человечества, а одного человека, его, Иохеля Гляуберзонаса, личное счастье. Хотелось, чтобы мгновение длилось и длилось.

* * *

Конец переговоров он застал совершенно случайно. Никто его об этом не предупреждал (а сам он не интересовался), просто, зайдя домой, он услышал голоса на кухне, вошел, немного сдвинув в сторону мешавшего пройти адвоката и услышал последнюю фразу, сказанную старичком, по-прежнему одетого в белые парусиновые штаны и голубую льняную рубашку, застегнутую на все пуговицы:

— Ну вот и всё, уважаемый Михаил. Рад был работать с Вами. Ждем доставку груза в Бухару в любой момент, после чего мы начнем осуществлять то, о чем договорились.

— Не понял. Доставка разве не осуществляется вашими людьми? — немного (самую капельку) растерянно спросил Щербаков.

— У нас нет здесь достаточного количества людей, способных обеспечить сохранность груза, — голосом, в котором чувствовалось превосходство выигравшего, произнес старик. — Так что эта забота ложится на вас. Если мы это будем делать, наш гонорар возрастет на пять процентов. И это не обсуждается.

— Извините, я перебью, — неожиданно даже для себя вмешался Иохель. — Как мне к Вам обращаться?

— Борис Михайлович, — величаво ответил старичок. В этот момент в нем не было ничего забавного, даже странный дискомфорт цвета бровей и усов казался грозным и опасным.

— В какие сроки ваша сторона готова принять груз? — спросил Иохель, почему-то в этот момент больше всего желая, чтобы этот ставший ему неприятным пожилой мужчина выглядел растерянно.

— В любые, хоть завтра, — сказал Борис Михайлович.

— Адрес давайте, — протянул руку Иохель. Не глядя, он спрятал вырванный из блокнота листик с поспешно записанным на нем адресом, и сказал: — Ждите, груз будет на месте.

Выходя, он не выдержал, оглянулся и не смог сдержать улыбку: Борис Михайлович не смог скрыть разочарование.

* * *

— Объяснишь, что это было? — спросил Михаил, когда он вернулся примерно через час. — Я понял, что ты хотел опустить этого напыщенного говнюка. Мне самому его хотелось удавить. Но как ты собираешься доставить груз?

— Всё просто, — улыбаясь, сказал Иохель. — Военная авиация может творить чудеса. Сидор, ты сможешь слетать в Бухару сегодня ночью? Туда и назад, один день. Может, два.

— В Бухару? — переспросил Синицын. — Да и слетаю, я там еще не был, может, и не будет больше случая.

— Собирайся тогда, надо к двум часам в Кубинке быть. Я с вами поеду, показаться там надо будет.

— А что мне собираться, Моисеич? Три минуты и готово, — махнул рукой Сидор. — Вы отдыхайте, я пойду, предупрежу Матвея Петровича.

* * *

Открыть дверь самому не получилось: Полина закрываясь изнутри, забыла вытащить ключ. Иохель постучал, а потом, когда понял, что она не проснулась, постучал еще раз. Наконец, он услышал, как она идет к двери.

— Кто там? — спросила она сонным голосом.

— Это я, Полиночка, — Иохель растаял от нежности, представив, как она там стоит за дверью, еще не проснувшаяся до конца, теплая и мягкая.

— Сейчас, открываю, подожди, свет включу…

Ключ в замке щелкнул, поворачиваясь, раз, другой, одновременно загремела цепочка, дверь распахнулась и он, горя от нетерпения, шагнул внутрь. Полина, одетая в его рубашку, не достающую даже до середины бедер, бросилась ему на шею и повисла на нем, целуя в губы.

— Ёшка, Ёженька мой! Наконец-то ты вернулся! Я ужасно по тебе соскучилась. Всё хорошо прошло? — и не дожидаясь ответа: — Пойдем, напою тебя чаем.

— Сейчас, я разуюсь, руки помою, — Иохель закрыл дверь, снял туфли, не развязывая шнурков и пошел в ванную.

— Нет, подожди, зайди на кухню, — Полина потащила его за рукав. — Мне надо сказать тебе… что-то важное… Успеешь еще умыться.

Иохель, не сопротивляясь, пошел за ней и сел на стул лицом к лицу с Полиной. Она положила ладони на его колени, сжала их, вдохнула, как перед прыжком в воду и сказала, глядя ему прямо в глаза:

— Гляуберзонас, я беременна. Восемь недель задержка. Теперь ты как честный еврей, должен на мне жениться.

Не отрывая взгляд от ее глаз, Иохель улыбнулся и сказал:

— Как честный еврей, я на тебе, конечно же, обязательно женюсь. А теперь я помою руки и ты меня чем-нибудь накормишь, а то я умру от голода и не смогу выполнить своё обещание.

_____________________

* Д’Артаньян дрожащей рукой развернул ее, не пытаясь даже скрыть охватившего его трепета, и прочитал: «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. 5 августа 1628 года. Ришелье» (Александр Дюма, «Три мушкетера»).

** От имени этих персонажей ведется повествование в «Острове сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона.