Горелый Порох

11

Деревня, однако, удивилась и снова терялась в догадках: каким ладаном «задымил» кузнец глаза и мозги законников? А для самого Ивана Лукича приезд милиционеров еще сильнее подогрел им задуманное дело. Уже через неделю на работную покличку Ивана Лукича с рязанской сторонушки с топором за поясом явился его свояк Парфен с двумя подручными. После очередного запоя длинная дорога их умотала так, что целые сутки плотники отлеживались в лопухах за кузницей, а Финогенова старуха, по великой просьбе Ивана Лукича, отпаивала их кислушкой. Зато через день после прихода мастеров, по самой ранней рани, вослед петушиному заполоху по всему лядовскому окрестью раздался зазвонистый топорный перестук.

Для местного деревенского люда этот перестук обернулся такой диковинной музыкой, что и не поверили естеству звуков, какими покрылись избяные порядки Лядова. С самой гражданской, а то и с дореволюции не стучали здесь плотницкие топоры! Стар и млад подхватились и пошли полюбоваться небывалым делом. Вполучасье вокруг неожиданно развернувшейся стройки была начисто выбита росяная травка. Любопытные, топчась по кругу, заходили с облюбованной стороны и глазели на сноровистую работу топоров, на празднично разодетых мастеров. Плотники, по старинному обычаю, на «первый венец» понадевали светлые расшитые рубахи, головы покрыли черными картузами. Во всем чувствовалось что-то праздничное и небывалое, словно пелась какая-то бессловная заветная песня. Четвертым топором орудовал сам хозяин — Иван Лукич. Всем на удивление, кузнец так владел вроде бы непривычным для себя инструментом, что порой казалось, что он больше плотник, нежели коваль. Глядя на него, лядовские мужики, сноровистые и нетерпеливые на руку, тоже стали соваться с подмогой — благо нашлись кое у кого точеные, но бездельно хранимые топоры.

Почувствовав некогда бывалую стихию общинного труда, Иван Лукич не на шутку забоялся. Всадив топор в отесанное бревно и отерев пот со лба, он со стыдом, но вполне откровенно сказал:

— Мужики, спасибо! Но я не наймаю вас. Загодя говорю: платить мне вам нечем…

— Да што ты, Лукич? Мы так, по-артельски, как бы «на помочь», — успокоили его «добровольцы».

— Ну, ежели за «так», по-божески, — встрял в разговор подвернувшийся к слову дед Финоген, — то оно конешно — дело же братское!

— Тогда благодарствую, землячки мои! — с прежней совестливостью поклонился Иван Лукич мужикам.

— Вот под конек подведем дело — по соточке сообразим. Без такого не бывает, — сами себя подзадоривали назвавшиеся помощники.

И вновь зазвенели топоры. Работа вскипела с таким азартом, что казалось, ее нельзя больше остановить. Ребятишки и те, понасев на дерева враскорячку — для державы, глядя на старших, тоже изображали «помочь».

В разгар работы, под самый полдень, на стукотню топоров и ширканье пил — словно тут не работали, а гуляли — на своей мухортенькой кобыленке примчался председатель коммуны Антон Шумсков. Он был сердит и хмур. На левом борту потрепанной тужурки, на малиновом лоскутке рдел начищенный орден. И все догадались: председатель уже побывал в районе на очередном нагоняе. В Лядове не заладилось с коммуной и председателя частенько вызывало начальство на «партейную проработку». И сам Шумсков и районщики ломали голову: как так вышло, что до коммуны, когда всех поедом грызла нужда, дел было невпроворот, а как сорганизовались в нее — будто наступил всесветный бездельный отгул за прошлый многовековой гнет. «Твое», «мое» — эти классовые предрассудки на сходках и митингах изживались с корнем. Все обзывалось теперь «нашим», а выходило — ничьим. Так и с извечной работой: вспахать вспахали — хорошо; посеяли — еще лучше; а уж уборка — вовсе радость! Но скоро вдруг крестьяне-коммунаровцы заметили, что можно и не пахать землицу-то-кормилицу, не сеять хлебушек и даже не убирать его. Один ляд — все наше и не наше. Диво и только!..

Ночами Антоном думались думы, утрами он звякал в чугунную доску, скликая народ на работу, днями он гонял по полям, лугам и огородам свою кобыленку, подаренную ему «обчеством», а коммуна безнадежно хирела, люди все чаще опускали руки, молча отсиживались в своих подворьях в ожидании новых перемен. Сникли и митинговые речи. «Нужна какая-то свежая мобилизация», — определил для себя Антон суть «текущего момента»…

Председатель Шумсков нехотя сполз с лошади и был намерен прочитать очередную «мобилизующую» мораль «лодырям», но воздержался, заметив сторонних людей. Все еще не сгоняя с лица суровости, он подошел и поздоровался за руку с Иваном Лукичом и с его свояком Парфеном, которого помнил с прежних заездов рязанца в Лядово. Другие мужики в голос тоже поздоровались с председателем. Тот ответно поклонился и отошел в сторонку, к откатившемуся бревну, и сел покурить, подумать. В райкомпарте, куда уехал еще с вечера, он впервые услышал новое словцо «колхоз» и теперь оно, запав в душу, не давало ни покоя, ни ясного смысла, что это такое. Уловил Антон лишь одно, что «колхоз» — это революционный шаг вперед от коммуны. Громко и заманчиво! Но куда и как «шагнуть», — думал и пока не находил ответа председатель Лядовской коммуны. С сомнением он поглядывал и на работающих коммунаровцев.

Иван Лукич, орудуя топором, искоса тоже следил за работающими и ждал, что скажет председатель. Скоро муки, выписанные на лице Антона, кузнец принял на свой счет и, вонзив топор в бревно, подошел и сел рядом с председателем.

— Ты, Захарыч, не серчай на меня. Кузня без дела не стоит, — заоправдывался Иван Лукич. — Там, у горна малый мой, Вешок, орудует. За меня вкалывает… Не кори и за это самовольство, — кузнец кивнул на стройку. — Пора пришла, никуда не денешься. Как-никак парню жениться срок подпирает, а в эту халупу какую красавицу заманишь? — Иван Лукич показал на полуразвалившуюся старую избу. — Вот со всех потрохов и пыжимся, чтоб как у людей вышло…

— Так. Ладно, — спокойно стал рассуждать председатель. — За тебя-то сын вкалывает, а вот за них кто работать будет? — повысив голос, Антон пожаловался на коммунаровцев. — Их зачем понаймал к себе? Ты буржуй, что ли?

— Помилуй, Антон Захарыч, — протестующе кузнец загородился корявыми ладонями. — Все своей охотой пришли. Без всякого найму. Никому ни золотничка не посулил. Поверь и спроси!

— Так и задарма? — поверил и не поверил Антон.

— Да, ей-богу, ни за грош! — с восхищением стал доказывать Иван Лукич. — Не помню, когда такое и было в нашем Лядове. Ежели в охотку, говорят мужики, мы тебе чиво хошь сгородим — хоть церкву с колокольней, не токмо избу. Было б только на што поглядеть потом, чем полюбоваться… Так и говорят — не сойти мне с этого места. Вот и распознай, где и какая сила у них заложена.

Иван Лукич зачем-то и кому-то погрозился обгорелым пальцем и побежал к своему топору. Антон, завидуя «охочей» работе своих же коммунаровцев, с душевной натугой стал размышлять над новым словом «колхоз».