Троица

Сентября 12-го дня

Приехал из Троицы от келаря Аврамия инок Афанасий Ощерин, привез пять крытых возов с каким-то добром, а сам глядит невесело.

— Что ты, отец Афанасий, невесело глядишь? — спросили его мы с Настёнкой. — Или ты с недобрыми вестями к нам приехал? Или что неладно в Троице?

— Ох вы, милые друзья, Данило и Настасья! — ответил он с печальным воздыханием. — Как же мне глядеть весело, если обитель чудотворца до конечного и полного разорения дошла! Велел Аврамий казакам жалованье изыскать, а ведь денежную казну всю до последней денежки истратил Дионисий на вспоможение сирым и хворым, на погребения и прочие богоугодные дела. И пришлось нам последнее достояние монастырское собрать: утварь церковную, ризы, стихари и патрахили саженые, дабы казакам отдать в заклад тысячи рублей не на долгое время. Зрите сами.

Приподнял Афанасий покров с одного из возов, и увидели мы правду и истинность слов его.

— На этих возах, — рек Афанасий, — сложено имение чудотворцево, которое мы во время оно сумели от алчности царя Василия сокрыть, всё до последнего стихарика. Помнишь, Данило, как мы во осаде сидели и на скудость жаловались? А теперь-то стало нам видимо, что во осаде мы богаты сидели, сравнимо с нынешним оскудением и нищетою.

И поехал Афанасий к казакам, и я с ним отправился, а Настёнку мы с собою не взяли, дабы казаки, на нее глядя, от дела не развлекались.

Собрались казаки кругом нас; Афанасий же достал грамоту троицкую и стал читать. А грамота та писана была к казакам со многими похвалами и славословием, с великим превознесением удали казачьей и перечилсением их подвигов, и со многими жалостными словами об оскудении монастырской казны, и с убеждениями многоразумными, дабы казаки подождали малое время, доколе сможет обитель чудотворцева прислать им денежное жалованье. И просил Афанасий казаков слезно, да примут они церковные ризы драгоценные в заклад тысячи рублей (им же цена много выше), да не прогневаются на дом Пресвятой Троицы за такое прошение и за неподобную уплату.

И под конец речи своей Афанасий столь обильными слезами залился, что не можно стало разобрать слов его за громкими рыданиями и всхлипываниями многопечальными.

Казаки же таким зрелищем премного умилились и сказали:

— Бог с тобою, святой отец, не плачь. Мы не оставим святого дела, и, не взяв Москвы, прочь не уйдем. И будем до конца с усердием стоять против ляхов и ревностно сражаться, и жизней своих не пощадим. А ризы свои и патрахили вези обратно в Троицкий монастырь: мы их не возьмем. Ведь мы не варвары и не латины какие-нибудь и не святотатцы, чтобы церковную рухлядь у монахов отбирать. И от истинной веры мы еще не отпали, и Господа Бога памятуем. Дайте, братцы, святому отцу какой ни на есть платок утереться.

Тогда Афанасий казаков сердечно поблагодарил, благословил и святою водою окропил. И тотчас же печаль свою на радость переменил, и быстрехонько возы обратно в Троицу погнал, в нашем таборе даже не переночевав. С ним поехали двое атаманов казачьих ради утверждения поставленного совета: казакам Москву взять, монастырским же людям собрать им 1000 рублей, когда возмогут.