Троица

Июля 11-го дня

Вор уже от Москвы в семи верстах, в селе Коломенском. Вот напасть! Шуйский-то все еще царствует, но против вора ничего сделать не может. Посылал он тому назад дней пять князя Ивана Воротынского с тем войском, какое в Москве еще осталось, вора остановить. И даже до того дошел царь в отчаянии своем, что призвал на помощь крымских татар, душегубцев и разбойников. Князь Воротынский на вора напасть не посмел, а напустил на него одних крымцев. Но и те, побившись немного, ушли обратно за Оку и вернулись в свои степи. Воротынский же воротился в Москву.

Москвичи всполошились: неужто снова им в осаду садиться? И кто теперь их от вора избавит? Скопина-то нет.

Торговые люди разбегаются, лавки стоят заперты. Обещал я Настенке орешков привезти, а не могу, негде купить.

Намедни приходил к келарю Аврамию Захар Ляпунов, брат рязанского воеводы Прокофия — здоровенный детина, точно медведь, усы восьмивершковые. Толковали они с Аврамием опять о том же — как бы царя Василия с царства ссадить. Приходили и другие важные заговорщики: князь Голицын да митрополит Филарет. Филарет нынче в большой чести: живет в Кремле, молебны служит у Пречистой соборной, с большими боярами беседует. Жена Филаретова, старица Марфа, тоже сейчас в Москве: также и сынок их Миша. Я с этим Мишей свел знакомство: он двумя годами меня младше; отрок добрый и смышленый, только дури в голове много. Играли мы с ним в догонялки, и я его поймал. А он от обиды осерчал и стал хвастаться и мне грозить:

— Погоди, — говорит, — Данилка! Вот буду я царем на Москве, ужо я тебе покажу! Меня, — говорит, — батюшка обещал на царство посадить.

— Дурак ты, Миша, — говорю я ему. — Бога моли, никто бы твоих речей не услышал. Вон Гришка Отрепьев тоже похвалялся, что будет царем, и за то его Господь покарал. Убили его, голым положили на Лобном месте, и вся Москва над ним потешалась.