Троица

Июля 25-го дня

У Девичьего монастыря, по правую сторону, где роща — там у нас с Настёнкой условное место для разговоров. Едва я к роще подъехал, слышу: какая-то девица жалобно кричит и восклицает, дескать, помогите, добрые люди. Я испугался: уж не Настёнка ли в беду попала? Но голос был не Настёнкин, и вскоре я смекнул, что это, должно быть, подружка ее Иринка рыжая. Подъехал я ближе, гляжу: и точно: Иринка. Поляк Блинский на нее из кустов напал, наземь повалил и как будто жизни ее хочет лишить: хватает за руки, за ноги и за иные места, да еще рот зажимает, чтоб не кричала. Он, еретик некрещеный, видать, реку переплыл втихомолку, чтобы против христианских девиц злое промышлять. Я же не мог на токое бесстыдство смотреть без душевного содрогания, ни бездельным оставаться. И вздумал я подать Иринке помощь. Хотя она едва ли того заслуживала по делам своим, ибо многажды нам с Настёнкой мешала спокойно беседовать и грубыми и пакостными насмешками всячески изводила.

Обратился я к Блинскому с увещевательной речью, но он меня восе не послушал, ибо был пьян мертвецки. Тогда я сошел с коня, поднял палку тяжелую и ударил со всей силы этого воровского поляка по голове его латинской. И он тотчас же перестал над Иринкой мучительство чинить и впал в беспамятство, на земле распластавшись. А мы с Иринкой его поскорее связали, чем Бог подал, и поспешили в разные стороны: Иринка в монастырь, поведать Настёнке и сестрам о своей беде и счастливом избавлении, а я в город. Позвал я на помощь троих стрельцов, знакомцев моих. Вместе мы того Блинского, привязав к коню, повезли на польский берег к гетману. Там напротив монастыря, на большой дороге Смоленской, уже белый шатер парчовый поставили, чтобы нашим боярам с поляками в том шатре договариваться об избрании Владислава на царство.

На мосту наплавном встретили мы московских приказных людей, которые везли в польский табор большую телегу, холстом прикрытую.

— Что за товар везете, братцы? — спросили мы у них.

— А гостинец гетману от князя Мстиславского, — ответили они. — Арбузов да вишен. А вы с чем едете?

— А мы ему тоже добрый арбуз везем. Вот этот, вишь ты, еретик над монастырскими девками хотел насильство чинить. Пускай те перь гетман покажет, какой он нам, москвитянам, друг и о нашем благе радетель.

Привезли мы Блинского к самому польскому стану у речки Сетуни, и там польские приставы его у нас забрали и унесли. А гетман велел нам передать на словах, чтобы мы о том постыдном деле московским людям отнюдь не рассказывали, дабы из-за одного нечестивца не испортить столь трудно добытого согласия и не помешать мирному совещанию. А Блинского гетман обещал наказать, но не смертью, а полегче, того ради, что Блинский не успел греховного дела сотворить, а только лишь покусился. И наперед гетман поклялся своих людей до таких наглостей не допускать. И дал нам всем четверым поминки, по арбузу каждому.

Настёнка с Иринкой премного обрадовались арбузу. Сей редкостный плод весьма вкусным оказался: мякоть у него красная, сладким соком напоенная; во рту словно мед растекается. Половину мы сами съели, а половину девицы отнесли царевне Ксении и королеве Марье.