Поехал я к Настёнке, да не доехал. Только до деревянной стены и добрался. Чертольские ворота затворены, стрельцы не пускают ни входящих, ни исходящих. Говорят, войско вдали показалось.
Ладно, думаю, проеду Арбатскими. Приезжаю к Арбатским — там стреляют. Я у ратных спрашиваю:
— В кого ж вы, братцы, стреляете?
— А в литву! Пущай не лезут!
— В какую литву? Сапежинцы, что ли, на приступ пошли?
— Ага, видать, сапежинцы.
Выглянул я в бойницу, гляжу — а там гетмановы люди Жолкевского, уже на нашем берегу, но, впрочем, не столь близко к стенам, чтобы стрельцы их уязвить могли.
— Что ж вы делаете, — говорю я ратным. — Это же не цариковы люди, а гетмановы. Они с миром пришли!
— Кто их, хохлов, разберет! Все лысые. Стреляй, Семен! Бей литву!
— Вот достреляетесь, что вам головы снимут. Этих поляков сам Федор Иваныч Мстиславский многажды звал, чтобы они вора помогли прогнать.
Угомонились стрельцы, смотрят на поляков, призадумались. А те уже близко. Вдруг выехал вперед один всадник, в русской одежде, как будто знакомый мне. Я из бойницы голову высунул, чуть уши себе не оборвал, пригляделся — да это же Григорий Волуев! Вот радость-то!
— Здорово, Григорий! — кричу я ему. — Какие вести привез? А мы Шуйского свели! А вор в Коломенском стоит!
— Данило, ты ли это? Как жив-здоров? Да вы бы ворота отворили, мы ведь не воевать вас пришли.
Стрельцы отворили ворота, только велели литве отъехать прочь и в город никому из пришлых не входить. Мы сами им навстречу вышли.
Обнялись мы с Григорием, даже прослезились оба. Но не успели потолковать. Внезапно зазвонили колокола, прискакали из Кремля гонцы боярские, сказали, что коломенцы напали на город, к Серпуховским воротам приступают.
Гонцы далее поспешили, к гетману, а Григорий кликнул своих воинов и сказал стрельцам:
— Братцы, дозвольте мне воров проучить. Пропустите в город! Я Григорий Волуев, служил князю Михайлу Скопину, может, слыхали обо мне?
— Слыхали, батюшка, как не слыхать. Ну, проезжай, Бог в помощь.
Поскакали мы через весь город. И Михалка Салтыков за нами увязался с казаками: тоже захотел, подлец, отличиться, тушинские грехи искупить. Ну да я не забуду, как он нам под Троицей пакостил.
По дороге Григорий кричал войску своему:
— Веселей, ребята! Сапежинцы, небось, только нас увидят — сейчас хребет покажут, вспомнят Троицу!
Так и вышло. Не успели мы из Серпуховских ворот выскочить, как воровские рати от города отступили и вернулись к себе в Коломенское. Вреда же только и натворили, что кирпичный двор сожгли.
Вот так я нынче до Настёнки и не доехал.