1066. Новая история нормандского завоевания

8. Истоки мятежа: февраль — декабрь 1068 года[197]

В конце 1067 года, 6 декабря, король Вильгельм возвратился в Англию. Он отплыл из устья реки Дьеп близ Арка морозной ночью, в пред-полуночную вахту, воспользовавшись южным ветром. Плавание было нелегким, но на следующее утро король благополучно сошел на берег в Уинчелси. Теперь главной его задачей было разрешить ситуацию, возникшую из-за деспотичного правления его регентов, Вильгельма Фиц-Осберна и епископа Одо из Байё. Ордерик Виталий и Вильгельм Жюмьежский указывают, что до короля дошли «недобрые вести», подразумевавшие, что «нормандцев ждет погибель от рук злонамеренных англичан», которых поддержат датчане и прочие варварские народы. Ходили слухи, что англичане собираются внезапно напасть на завоевателей следующей весной во время Великого поста, когда нормандцы будут замаливать грехи в церкви. По-видимому, группа наиболее влиятельных жителей Эксетера самовольно приняла решение бросить вызов нормандскому королю.

Эксетерцы не были единодушны в своем отношении к нормандскому правлению. Горожане разделились на две группы, одна из которых была готова примириться с королем, а другая, вдохновляемая, вероятно, родичами и сторонниками Поты, вдовы эрла Годвине, призывала к мятежу, возможно считая, что отступать уже слишком поздно. В декабре 1067 года группа мятежников бросила вызов королю, заперла ворота города и приготовилась дать отпор. Горожане категорически отказались приносить клятву верности королю Вильгельму (хотя другие города, восточнее Эксетера, подчинились) и пообещали лишь платить ту же самую подать, которую они платили раньше королю Эдуарду, стремясь таким образом сохранить свои исконные права. Их возмущение вполне могло быть вызвано размером гельда, который потребовал король в начале 1067 года. «Книга Страшного суда» сообщает, что при короле Эдуарде одной из привилегий Эксетера было освобождение от уплаты гельда, «кроме как в годы, когда его платили Лондон, Йорк и Винчестер, а равен он был полумарке серебром тэнам за службу».[198]

Король подошел к Эксетеру в начале 1068 года, отпраздновав Рождество в Лондоне, где он был «милостив к английским епископам и магнатам… стараясь всех умиротворить». Вильгельм с готовностью удовлетворял просьбы, с которыми обращались к нему придворные; по едкому замечанию Ордерика, подобные милости «часто возвращали к престолу тех, чья верность не была тверда». Что касается эксетерцев, то они сказали вот что: «Мы не желаем ни приносить присяги, ни впускать [короля] в наш город, но мы заплатим ему столько, сколько велит платить старый обычай».[199] Разгневанный король Вильгельм ответил, что не привык общаться со своими подданными на подобных условиях, и начал готовиться к нападению.

Однако это была лишь одна из забот короля. Во время его пребывания в Нормандии был издан статут о покаянии — на пасхальном собрании королевского совета была наложена епитимья на нормандцев, лишавших жизни или покалечивших людей во время вторжения. Все, кто знал, что они убили кого-то в сражении при Гастингсе, должны были исполнить годичную епитимью за каждого убитого. Если воин не помнил, скольких он убил, он должен был посвящать покаянию один день в неделю до конца жизни либо же искупить свой грех, построив церковь. Вероятно, этим объясняется тот факт, что множество «домовых» церквей было построено именно в годы правления Вильгельма. В статуте о покаянии завоевательная кампания разделялась на три этапа. Первый охватывал период от высадки до окончания битвы при Гастингсе, второй включал промежуток времени до коронации, а третий относился ко всему периоду с того момента, как Вильгельм стал королем.

Первые два этапа определялись как период открытой войны, и епитимьи за кровопролитие в это время были менее строгими, поскольку убийство или нанесение раны противнику в ходе военных действий считались менее тяжким грехом. Третий этап, последовавший за коронацией, уже считался мирным, и виновных наказывали строже, если только — и это показательно — их жертвы не оказывали сопротивления власти короля.[200] В этом случае они считались бунтовщиками против законной королевской власти, так же как те, кто сражался против Вильгельма при Гастингсе, рассматривались как противники законного наследника короля Эдуарда! Вильгельм из Пуатье прямо говорит, что Вильгельм «усмирял тех, кто восставал против него, ибо те, кто бунтует против своего короля, заслуживают смерти». Вильгельм хотел наглядно показать, что лояльными подданными в его глазах являются только те, кто принял его власть и выкупил обратно свои владения; те же, кто противился, становились мятежниками, лишались всего своего имущества и возможности оставить наследство своим детям.[201] Поразительно, каких высот достиг Вильгельм в казуистике. Смысл его послания ясен: или смирись, или лишишься всего. Неудивительно, что часть эксетерцев хотела подчиниться.

Вильгельм выступил из Лондона в начале января 1068 года; города по пути его следования на юго-запад Англии с готовностью его принимали. По пути люди Вильгельма разрушили Дорчестер и Бридпорт. Оба эти города вполне могли быть союзниками Эксетера. Годрика, настоятеля Уинчкомба, лишили его должности и бросили в темницу в Глостере, а сам монастырь был разграблен. Позднее его передали на три года Этельви, аббату Ившема, а затем в Уинчкомб поставили настоятеля из Нормандии.

И все же король Вильгельм призывал своих нормандцев «быть начеку каждую минуту», потому что люди, жившие в пограничных районах Англии, как пишет Ордерик Виталий, даже королю Эдуарду подчинялись лишь тогда, «когда это их устраивало». Он планировал пройти маршем до Эксетера и окружить его. Военные действия в северо-западной Европе XI века обычно представляли собой череду осад; нормандцы, привычные к такой войне, искусно использовали осадные машины, такие как осадные башни и баллисты. Они также применяли механизм под названием tormentum, разновидность катапульты.

Прибыв к Эксетеру, король в сопровождении эскорта из пятисот рыцарей объехал окрестности, чтобы изучить рельеф и осмотреть городские укрепления. Воины Вильгельма, желая произвести впечатление на своего господина, совершили несколько неподготовленных вылазок, понеся при этом тяжелые потери. Нормандцы страдали также и от выдавшихся в ту зиму необычных холодов. Король вел непрекращающиеся атаки, чтобы согнать жителей города с крепостных стен и затем подвезти осадные орудия. Но защитники Эксетера не теряли бодрости; один из них даже насмехался над нормандцами, сняв штаны и повернувшись к ним голым задом.

Однако не всё в городе шло благополучно. Некоторые тэны, боявшиеся потерять свои дома и земли, располагавшиеся вне города, ратовали за примирение. Они даже отправили нормандцам заложников, как того и требовал Вильгельм. Одного из заложников король ослепил, а другого повесил в виду городских стен. Этот пример нормандской жестокости лишь укрепил боевой дух мятежников. Король Вильгельм отдал обычные распоряжения, войско окружило город и осаждало его 18 дней.

И все же спустя без малого три недели призывавшие к миру возобладали над теми, кто хотел продолжать сопротивление. Они предложили условия сдачи и распахнули ворота перед королем. Как это ни удивительно, Вильгельм решил показать себя милостивым монархом — возможно, желая тем самым призвать на свою сторону как можно больше англичан. Он не принял мер, даже когда до него дошли слухи об оскорблениях и дурном обхождении, которым подверглись его рыцари, пытавшиеся укрыться от бури в городском порту. Вероятно, король решил, что города, расположенные западнее Эксетера, увидев его милосердие, скорее пойдут на примирение. Он позволил горожанам сохранить прежние обязательства перед короной и прежние размеры подати и не стал наказывать мятежников.[202]

Прямых свидетельств сохранилось мало, но судя по тактике короля Вильгельма в подобных случаях, он действительно мог заявить, что согласен сохранить прежние подати и что в случае быстрой сдачи расправы не последует. Тем не менее, Ордерик указывает, что он выстроил замок, известный под названием Ружмон (его ворота сохранились по сей день), — как указывает «Книга Страшного суда», чтобы расчистить место для замка, «когда в Англию пришел король», было снесено сорок восемь домов. Замок Ружмон располагался в северном углу древней городской стены, выстроенной еще во времена римского владычества; он был передан под командование Бодуэна де Мёля (брата Ричарда Фиц-Гилберта и сына Гилберта, графа Брионна), которому полагалась треть от годовой подати в восемнадцать фунтов. Некоторое время Бодуэн был шерифом Девона и правил всем Корнуолльским полуостровом, на который ранее не ступала нога ни одного нормандца. Великодушие короля Вильгельма окупилось: эксетерцы даже защищали город и замок от собственных соотечественников, когда в том самом же году на них напали сторонники сыновей Гарольда. Весь Девон покорился завоевателю без борьбы; поход через Корнуолл, где он ни разу не встретил сопротивления, должно быть, потешил гордость Вильгельма. В тот же период власть нового короля признали Глостер и Бристоль. Гюта, вдова Годвине, и «жены прочих добрых людей» бежали (возможно, ей позволили сделать это, чтобы не иметь дела со столь одиозной пленницей) и укрылись на острове Флэтхольм в Бристольском заливе. Ее бегство может свидетельствовать о том, что она принимала участие в подготовке мятежа. Страх овладел Англией; примерно в это же время аббат Эгфрит Сент-Олбанский укрывался в монастыре Или. Составитель Илийской книги (Liber Eliensis),[203] видимо, подразумевает, что архиепископ Стиганд в ту пору также находился в Или и оставил там часть своих сокровищ. Похоже, что тогда же после недолгого сопротивления сдался нормандцам Оксфорд.

Как показывают последующие неудачные вспышки бунтов на юго-западе страны, король Вильгельм с этого момента надежно контролировал западный регион. Попытка сформировать союз городов для оказания отпора королю, участие Гюты и позднейшие вторжения сыновей Гарольда могут навести на мысль, что все эти действия должны были стать частью более широкого общего восстания; однако если это так, то жители Эксетера поспешили и оказались в одиночестве. Возможно, горожане ожидали поддержки извне, особенно если учесть, что сыновья Гарольда (Годвине, Эдмунд и Магнус), а также Тости, сын Свейна, старшего брата Гарольда,[204] прибыли в Англию летом 1068 года с флотом и войском, которое предоставил им бывший союзник их отца Диармайт мак Маэл-на-м-Бо, король Дублина и Лейнстера.

Король Вильгельм удовлетворился тем, что сумел подавить мятежи в зародыше, и отправился в Винчестер на пасхальное собрание двора; Пасха в тот год отмечалась 23 марта (предельно ранняя дата). Во время празднеств король объявил о своем решении привезти в Англию для коронации свою жену Матильду. Как он и задумал, Матильда приехала и была коронована и помазана на царство в Вестминстере на Троицын день. На пасхальном собрании король Вильгельм торжественно носил корону Англии. Подобные ритуальные демонстрации могущества и престижа королевской власти устраивались «каждый раз, как он бывал в Англии»[205] (что случалось не так уж часто) и, предположительно, на каждый из трех основных праздников — Рождество, Пасху и Пятидесятницу — поочередно в Глостере, Винчестере и Вестминстере. Вполне возможно, что изначальный замысел был именно таков, но у нас мало свидетельств, что подобные церемонии неизменно проводились в соответствии с этим распорядком; мы знаем, что как минимум в одном случае Вильгельм «носил корону» в Йорке.

В любом случае это было эффектное зрелище: король на троне, в роскошном одеянии, со всеми королевскими регалиями, в окружении архиепископов, епископов и аббатов, а также могущественных государственных мужей (как расценивали их авторы XII века). На одной из таких церемоний, вскоре после того, как Ланфранк стал архиепископом Кентерберийским, один «неразумный клирик», не совладав с охватившим его благоговением, воскликнул: «Я узрел Господа! Я узрел Господа!», заслужив прилюдную отповедь от архиепископа, который приказал подвергнуть его порке, надо полагать, за богохульство. О реакции короля Вильгельма источники умалчивают; впрочем, порку он не отменил.[206]

Несмотря на великолепие торжеств по случаю коронации жены Вильгельма, его заносчивость не осталась без возмездия. Вильгельм счел, что в стране достаточно безопасно, чтобы перевезти туда Матильду и ее короновать. На церемонии присутствовали многие видные англичане, однако почти сразу же после коронации последовала череда мятежей, которые грозили утратой власти над королевством, если бы Вильгельм проявил малейшую нерешительность. В конечном итоге они привели лишь к тому, что английская знать окончательно потеряла политический вес и влияние.

Вскоре после коронации королевы до нормандцев дошли известия о брожении среди жителей Мерсии и Нортумбрии. Рукопись «D» Англосаксонской хроники сообщает, что «тогда король прослышал, что люди севера объединились и собираются выступить против него, приди он на север».[207] Силы сопротивления сплачивались вокруг эрла Эдвина (который, кажется, не присутствовал на коронации королевы). Эрла беспокоило строительство замков на его территории, особенно вдоль границы с Уэльсом, где Вильгельм Фиц-Осберн и другие возвели (или возводили в то время) цепь крепостей. Возможно, он досадовал, что всё больше власти переходит в руки Этельви, настоятеля Ившема, активно поддерживавшего нормандцев. Король Вильгельм находил все новые применения талантам этого умного и способного священника, пожаловав ему baillia et justicia (административную и судебную власть) над семью скирами, три из которых лежали в границах Мерсии. Ордерик Виталий говорит, что после формального примирения в Баркинге эрл Эдвин получил в свое распоряжение значительную часть северной Англии, а в будущем — возможность взять в жены одну из дочерей Вильгельма; однако в Мерсии хозяйничали другие, а о браке никто и не вспоминал. По словам Ордерика Виталия, это произошло оттого, что король прислушивался к «бесчестным советам» «завистливых и жадных приближенных» и потому не исполнил своих обещаний, «удерживал при себе девицу», свою дочь, и не дал состояться свадьбе. Мерсийский эрл испытывал на себе все большее давление со стороны Рожера Монтгомери, получившего во владение Шрусбери. В грамоте, составленной в Пятидесятницу 1068 года, Рожер именуется comes, а эрлы Эдвин и Вальтеоф названы duces[208], что подразумевает разницу между нормандским и английским «эрлом».[209] Замок Монтгомери в Шрусбери определенно был построен к 1068 году. И терпение мерсийского эрла лопнуло.

Ордерик пишет, что Эдвин объединился с валлийским правителем Бледином Гвинедским (подобно тому, как его отец, эрл Эльфгар, заключал союз с Грифидом ап Лливелином в правление короля Эдуарда). Король Бледин был союзником могущественного шропширского тэна Эдрика Дикого, который также лелеял планы противодействия Вильгельму. Эрл собрал силы и стал готовить открытый мятеж.

Но подлинный очаг бунта находился в Нортумбрии. Эта провинция и ее знать еще не подчинились Завоевателю. В их землю еще не вошли нормандские войска, и нортумбрийцы, подобно эксетерцам, полагали, что смогут сторговаться с Вильгельмом Незаконнорожденным так же, как в 1065 году они сторговались с королем Эдуардом. Однако ответ Завоевателя был совершенно иным. Рядом с ним не было эрла Гарольда, который бы усмирил его гнев и постарался примирить обе стороны. Поэтому король собрал войско и двинулся из Винчестера на север, через Мерсию. На сей раз поход носил в большей степени военный, нежели церемониальный характер, и по всему пути продвижения войска строились замки.

Согласно Ордерику, первым был построен замок в Уорике, на обрыве над Эйвоном, в черте городских стен. Вал, который местные зовут холмом Этельфледы (поскольку именно Этельфледа, сестра короля Эдуарда Старшего, выстроила Уорикский бург), до сих пор сохранился внутри стен Уорикского замка. Вильгельм назначил кастеляном замка Генриха де Бомона и оставил ему гарнизон, а сам двинулся к Ноттингему. Он прошел мимо Лестера (где, возможно, заложил еще одну крепость, хотя Англосаксонская хроника об этом не упоминает) и начал строительство замка в Ноттингеме.

Напуганные столь быстрым и решительным приближением врага мерсийцы отказались от борьбы; эрл Эдвин вместе со своим братом Моркаром поспешно распустили войско и, покинув свои резиденции, бежали. Для победы над мерсийцами Вильгельму хватило одного лишь строительства Уорикского замка.

В Ноттингеме король оставил в качестве кастеляна еще одного нормандца, Вильгельма Певерела; возможно, именно в тот период Лестершир перешел под контроль Гуго де Гранмениля. Сам Вильгельм затем двинулся к Йорку и вступил в город, не встретив сопротивления: малейшие признаки недовольства исчезали при его появлении. Группа наиболее влиятельных тэнов во главе с видным йоркширским тэном Аркхилем признала власть Вильгельма, отдав ему в качестве заложника сына Аркхиля. Король построил в Йорке замок, на месте которого сейчас стоит башня Клиффорда, и назначил его кастеляном Ричарда Фиц-Ричарда, оставив тому гарнизон из пятисот рыцарей (судя по одному этому факту, угроза была серьезнее, чем указывают источники). Шерифом Йоркшира стал Вильгельм Мале. Возвращаясь на юг, король Вильгельм преподнес дары церкви Святого Иоанна Беверлийского, вероятно в благодарность за свой легкий триумф.

Согласно Жоффруа Гаймару (опиравшемуся, среди прочего, на местные предания Линкольншира), Вильгельм послал в Йорк архиепископа Элдреда, чтобы тот от его имени пообещал жителям Йорка личную безопасность и подтверждение прав на наследное имущество, если те покорятся королю; на самом деле, когда горожане согласились подчиниться, Бастард заключил их в темницу и роздал их земли другим.[210] Король потребовал выдачи заложников, среди которых был Госпатрик, сына Аркхиля. Наказанием за непокорность по-прежнему служили конфискация земель и заточение. Конфискации нормандцы осуществляли жестко и без лишних церемоний.

Было нетрудно установить границы владений богатых тэнов через суды скиров или через гереф или с помощью особых людей, которые должны были на собраниях «сотен» получить свидетельства касательно этих земель. Несомненно, такую информацию могли предоставить лояльные епископы, аббаты и конюшие. Но по «Книге Страшного суда» видно, что установленная процедура получения земли соблюдалась не всегда. Как показали свидетели в 1086 году, Вильгельм Мале, владевший землей в Холдернессе, захватил ее незаконно. По их словам, «они видели, что он владеет и распоряжается [землями], но не видели королевской грамоты или печати, подтверждающей его права». В Норторпе, в Йоркшире, некий Ричард де Невилл держал землю от аббата монастыря Питерборо Турольда (назначенного в 1069 году), «но не имел письменного подтверждения от передачи собственности».[211]

Для Мерсии ситуация была куда более серьезна, чем кажется по источникам, авторов которых больше интересовали события в Йоркшире. Эрлы Эдвин и Моркар не осмелились бросить вызов Вильгельму (возможно, вспомнив разгром, учиненный им королем Харальдом Суровым); их люди, по словам Ордерика Виталия, также не стремились «вступать в битву с неясным исходом». Поэтому они благоразумно предпочли мир войне, а позднее, в том же году, стали снова искать милостей короля и, видимо, их получили, хотя похоже, что король Вильгельм потребовал их постоянного присутствия у себя при дворе. Тем не менее, говоря словами Уильяма Мальмсберийского, еще некоторое время эрлы «возмущали покой лесов тайными нападениями», предпочитая не встречаться с Вильгельмом в открытом бою.

На обратном пути на юг король возвел цепь замков в Линкольне, Кембридже и Хантингдоне, что наверняка вызвало ярость у жителей Фенленда. Линкольнский замок, вероятно, достался Турольду, который позднее, в семидесятые годы, станет шерифом Линкольна. Вильгельм потребовал заложников от «всего Линдси» (часть северного Линкольншира, у реки Хамбер). Строительство замков всегда благотворно влияло на противников Вильгельма, во всяком случае, с точки зрения нормандцев. Крепости, где могли разместиться отряды рыцарей, а также гарнизоны тяжеловооруженных пеших воинов и лучников контролировали местность на многие мили вокруг. Вполне возможно, именно в связи со строительством замка в Линкольне шерифом Линкольншира был назначен Иво Тайбуа, сменивший на этом посту Мэрлесвейна. Хотя местные жители почти не оказали сопротивления, из «Книги Страшного суда» известно, что в 1068 году был разорен город Торкси. Из 212 жителей выжило 102, а 111 домов были уничтожены, что весьма походит на кару за неповиновение. В Кембридже при расчистке места для замка нормандцы снесли 25 домов, вынудив горожан построить новый город на другом берегу реки, подальше от гарнизона.

В Йорке завоеватели в стремлении обеспечить свою безопасность пошли дальше всего. Они запрудили реку Фосс, затопив часть города в окрестностях нынешней улицы Коппергейт, и создали, таким образом, ров для защиты замка. И всё же, несмотря на очевидный успех кампании, нормандцы так и не сокрушили военную силу врага. Нортумбрийцы попросту прибегли к своей излюбленной тактике, растаяв при приближении врага в северной глуши, откуда можно было совершать вылазки и устраивать засады. Подобная тактика их до той поры не подводила, так что король Вильгельм добился успеха лишь наполовину.

Описывая эти события, Ордерик Виталий дает понять, что ситуация в целом была куда опаснее, чем можно предположить по лаконичным сообщениям Англосаксонской хроники, которая представляет ситуацию так, что восстание 1068 года оказывается в основном мятежом жителей Нортумбрии, при этом об эрле Эдвине в ней не упоминается. Он называет происходящее «яростным бунтом», который был вызван тем, что Вильгельм не сдержал данное англичанам слово, что он будет достойно управлять страной и соблюдать законы короля Эдуарда. Ордерик утверждает, что самые знатные люди Англии и Уэльса собрались, чтобы посетовать друг другу на несправедливость и тиранию нормандцев и найти ответ на вопрос, что же им делать. Он говорит, что среди англичан поднялся всеобщий ропот против того, что он называет «нормандским игом». Было решено разослать послания во «все уголки Альбиона» (по цветистому выражению Ордерика), то есть по всей Великобритании, призывавшие открыто или тайно действовать против захватчика; в церквях служили молебны за успех грядущего восстания. Организаторы заговора побуждали англичан «вернуть себе утраченную свободу и повязать себя крепкими клятвами против нормандцев». Даже Вильгельм Жюмьежский намекает на существование общего заговора, хотя он, как обычно, не приводит какой-либо даты. Мятежники обращались также к королю Дании Свейну Эстридсену, убеждая его «потребовать себе трон предков» (т. е. датских королей Кнута, Гарольда Заячьей Стопы и Хардакнута).[212]

Но когда дело дошло до активных действий, стало ясно, что мятежники поторопились. Вероятно, часть вины лежит на Госпатрике, тогдашнем эрле Нортумбрии, который не решался твердо управлять своими новыми землями и осадить бунтовщиков и при этом не пытался объединить всех недовольных в борьбе против нормандцев. Основной причиной недовольства могло стать требование провести более формальную процедуру подчинения; это требование, как утверждает Жеффруа Гаймар, передал жителям Йорка архиепископ Элдред; Ордерик Виталий сообщает, что горожане не выказали никакого почтения архиепископу, когда тот «попытался их умиротворить». Но архиепископ Элдред и некоторые другие епископы предпочли поддерживать нормандцев. Они действовали «в интересах короля» совместно с влиятельными горожанами и местными лордами, «имевшими богатство и доброе имя»; вместе со многими простыми англичанами они были готовы выступить на стороне нормандцев против своих соотечественников, как это сделал конюший Эднот в Сомерсете.

Возможно, Эдгар Этелинг был в некотором смысле символом восстания, как это было потом, в 1069 году; Эдгара поддержал изгнанный скир-герефа Линкольншира Мэрлесвейн, а также эрл Госпатрик, поступивший по минутной прихоти, не задумываясь о последствиях. В тот самый момент, когда от Госпатрика потребовались решительные действия, он занялся другими делами, поскольку получил известие, что войско короля Малькольма разоряет Берницию, очевидно, мстя за набеги Госпатрика на Камберленд. Точная последовательность событий остается неясной, но последствия вполне очевидны. Король Малькольм, вероятно, намеревался атаковать земли к западу от Пеннинских гор, но не сумел справиться со своими буйными шотландцами, которые принялись грабить Иденвейл.

В это время Мэрлсвейн и йоркширские тэны строили укрепления на Хамбере и в болотах Уэст-Райдинга (где они укрылись позднее, после подавления мятежа). Они хотели укрепиться против нормандцев вдоль пограничной линии Хамбер-Эйр и подождать, пока к ним присоединятся мерсийцы, чтобы затем перейти к активным действиям. Возможно, мятежники надеялись, что к ним прибудут с подкреплением датчане. Но король Вильгельм, видимо, прослышал об этих приготовлениях и принял упреждающие меры.

После провала восстания нортумбрийцы повели себя по-разному. Некоторые, естественно, предпочли подчиниться, другие бежали в Шотландию, остальные же просто исчезли в лесах и болотах, чтобы стать теми, кого Ордерик назовет silvatici, дикими лесными людьми. Те, кто скрылся в глуши, совершали дерзкие вылазки, нападая на врагов, когда те меньше всего этого ждали, и прячась, когда нормандцы наносили ответный удар. Они держали нормандских лордов, поселившихся в Йоркшире, в постоянной тревоге, заставляя их тратить средства на обеспечение собственной безопасности и не позволяя им распустить хотя бы часть воинов. Нормандцы сочли такие действия предательскими, но это был идеальный способ ведения войны в пустынных и негостеприимных северных землях. Самим нортумбрийцам оставалось лишь ждать и рассчитывать на помощь извне, которая позволила бы вести борьбу на равных. Они ждали датчан, но как показали последующие события, у тех были свои соображения на этот счет.[213]

Эрл Госпатрик был потрясен быстротой и свирепостью ответного удара Вильгельма и вернулся в Шотландию, где примирился с королем Малькольмом и нашел убежище при его дворе. Поспешное бегство эрла, возможно, стало одной из причин неудачи восстания. Среди тех, кто временно вернул себе расположение короля, был епископ Даремский Этельвине. Король Вильгельм отправил его к королю Малькольму, чтобы предложить тому условия договора, который (во всяком случае, на время) лишал недовольных англичан поддержки из Шотландии. Король Малькольм прислушался к предложению Вильгельма и принял его, возможно потому, что в тот момент его больше всего занимала его собственная женитьба на сестре Эдгара Этелинга Маргарите. Как утверждает Ордерик, епископ вернулся к королю Вильгельму в сопровождении послов Малькольма, которые принесли английскому королю клятву верности от имени своего повелителя. Несмотря на эти уверения Ордерика, не похоже, что Малькольм удовлетворил все притязания Вильгельма; вряд ли он искренне признал Вильгельма своим сеньором в королевстве Шотландском. Более вероятно, что речь шла о некой праве Вильгельма на спорные области, такие как Камбрия или части Лотиана. В глазах Вильгельма заслуги епископа Этельвине были не так уж велики.

Как бы то ни было, король, по словам Ордерика, решил, что «полностью избавил королевство от врагов», и стал распускать наемников — не из-за какого-то недовольства в их рядах, а скорее из-за того, что заканчивался срок их службы. Тем временем баронам продолжали досаждать постоянные мелкие бунты; однако они не решались покинуть Англию, опасаясь выглядеть трусами и дезертирами. Некоторые все же уехали, заявив, что их жены тоскуют по ним и требуют, чтобы они вернулись. В их числе был Амфруа де Тилёль; уехал, но вскоре вернулся в Англию Гуго де Гранмениль. Поскольку никаких сведений о передаче земель не имеется, большинство уехавших, скорее всего, пробыло в Нормандии лишь недолгое время.

Ордерик повествует о нескончаемых бедах англичан, страдавших от пожаров, грабежей и беспрестанного кровопролития, «приносивших беды и разорение злосчастному народу». Где бы ни прошел король со своим войском, говорит он, за ними оставалась опустошенная земля. Говорили, что английскую землю топчут «дьяволы». Одним из результатов действий Вильгельма в Эксетере стало изменение мнения англичан о Завоевателе. Теперь они сделались недоверчивыми и дерзкими, что, в свою очередь, заставило короля сомневаться в их надежности. На тот момент единственное достижение англичан состояло в том, что они подготовили почву для событий 1069 года, хотя Вильгельм знать об этом не мог.

Первым предвестником будущего восстания, всколыхнувшего всё королевство, стало появление сыновей Гарольда, приплывших летом из Ирландии; с ними пришла флотилия из пятидесяти двух кораблей и внушительное войско. Они высадились в Эйвонмуте, разграбили местность, поскольку войска не успели собраться, и попытались захватить Бристоль. Но жители города храбро отразили натиск и вынудили нападавших вернуться с добычей на корабли. Оттуда они отправились в Сомерсет, к Порлоку, где высадились и двинулись в глубь страны. Там на их пути встал конюший Эднот; противники сошлись в битве при Бледоне, где Эднот пал со «многими добрыми людьми», погибшими с обеих сторон.[214] Сыновьям Гарольда пришлось возвратиться в Ирландию. Они вернулись в следующем году, и все говорило за то, что их визиты станут ежегодными. Тот факт, что все эти люди известны под собирательным названием «сыновья Гарольда», указывает на наличие некой организованной группы, во главе которой стояли сыновья убитого короля.[215]

После первого поражения «сыновей Гарольда» в Англии воцарилось относительное спокойствие, но король оставался настороже до самого декабря. На Рождество Вильгельм устроил очередную придворную церемонию, на которой появился в короне и при всех королевских регалиях, — было это, вероятно, в Глостере. Западные области подчинились ему полностью, и теперь король мог издать грамоты, пожаловав своим людям земельные владения. Одним из этих людей был епископ Уэллский Гизо, помогавший нормандцам с самого начала вторжения. Ему вернули манор Барнуэлл в Сомерсете, который, по утверждению епископа, отнял у него король Гарольд. Эта грамота замечательна тем, что в ней Гарольд еще именуется «королем», чего не встретишь в документах, составленных после 1068 года. В перечне свидетелей присутствуют английский тэн Тови, названный шерифом Сомерсета, богатый тэн по имени Дунна и Вульфверд Белый, состоявший при дворе королевы Эдиты, а теперь служивший королеве Матильде. Имена сына Эднота Конюшего, Хардинга (бристольского купца), Азура, сына Тота из Ком-Сент-Николас и богатого тэна Беортсига (все эти люди признали власть Вильгельма в конце 1066 или в начале 1067 года) соседствуют с именами нормандцев — Вильгельма де Курселя, Серло де Бюси и Рожера Арундела.[216]

На этом этапе еще можно говорить о попытках Вильгельма создать полноценное англо-нормандское королевство. Но напряжение росло по мере того, как король всё явственней становился на защиту нормандских интересов, и надежды на возможность такого объединения начали таять. Эдгар Этелинг, вопреки рассказам Вильгельма из Пуатье о пролившемся на него дожде почестей и множестве дарованных земель, бежал в Шотландию, вероятно — в начале 1068 года. Согласно рукописи «D» Англосаксонской хроники, он отправился в Шотландию «тем летом», что в те времена означало любое число после 1 мая. Он взял с собой всю семью, включая мать Агату (что довольно недвусмысленно намекает на его желание разместить родичей где-нибудь вне досягаемости нормандцев), и нашел приют при дворе короля Малькольма, который, по всей видимости, сразу же принялся искать руки сестры Этелинга, Маргариты; к 1070 году она стала его женой. Нет никаких указаний на то, что хоть кто-нибудь из родных Эдгара присутствовал на коронации Матильды. К тому моменту он уже понял, что между ним и Вильгельмом нет взаимопонимания; он также досадовал, не получив от короля высокой должности, которая, по его мнению, ему полагалась, — хотя открытого конфликта еще не возникло.

Явно не интересуясь, чем занята обиженная им английская знать, король Вильгельм решил, что пришло время назначить нормандского правителя «патримония св. Кутберта»,[217] — территории, простиравшейся от реки Тис до Бамбурга, — оставив Йоркшир Вильгельму Мале и Ричарду Фиц-Ричарду. Выбор короля пал на некого Роберта де Коммина, который был назначен графом Бамбурга вместо Госпатрика. Он прибыл в Дарем в конце декабря 1068 года с эскортом из пятисот рыцарей (по-видимому, это была стандартная свита кастеляна) и, несмотря на предостережения и протесты, поселился в доме епископа. На поверку де Коммин оказался человеком того же сорта, что и Фиц-Осберн и епископ Одо, заносчивым, высокомерным и алчным. Его действия закономерным образом привели к тому, что когда терпение нортумбрийцев иссякло, пощады ждать не пришлось. Де Коммин обращался с подвластной ему территорией так, как будто завоевание всё еще не кончилось, разорял деревни и поступал с обитателями Дарема, «как с врагами»,[218] грабя их дома и позволяя своим людям безнаказанно красть и разбойничать. По сути, таким образом он платил воинам за службу, «прощая совершаемые ими грабежи и убийства». Епископ Этельвине предупреждал де Коммина о возможных последствиях, но тот не прислушался к предостережениям. Между тем нормандцу стоило бы подумать, прежде чем вести себя подобным образом в партимонии святого Кутберта, этом «бурлящем водовороте, центром которого была крепнущая власть Малькольма Шотландского». В то время еще казалось вполне возможным создать на севере, при поддержке датчан и короля Малькольма, королевство для Эдгара Этелинга, который будет коронован архиепископом Йорка.

В результате событий 1067 и 1068 годов нормандцы заняли в Англии прочные позиции. Они контролировали всю территорию от южного побережья до Йоркшира и Честера и от юго-западных графств и границы Уэльса до Восточной Англии и Линкольншира. В Девоне и Корнуолле плоды победы достались в основном Роберту, графу Мортену, сводному брату Вильгельма Завоевателя, ставшему властителем Корнуолла; замок Роберта был построен в Монтакьюте, месте, где конюший Тови Гордый обнаружил чудотворный Крест Господень (который он затем перенес в подновленную им церковь в Уолтеме, в Эссексе).

Далее на север, в Лестершире, во владение землями неизвестного знатного англичанина вступил Гуго де Гранмениль. Имя этого англичанина не указано в «Книге Страшного суда» (хотя в материалах из других мест имя «предшественника», то есть владельца земли в правление короля Эдуарда, как правило, указывается или поддается идентификации). Очевидно, что составители «Книги Страшного суда» не сочли нужным указывать имя, решив, что оно и так очевидно. Это был некто, кто правил в Лестершире, что наводит на мысль о влиятельном эрле Леофрике, чьи угодья через руки сына, эрла Эльфгара, перешли к эрлу Эдвину. Последний принимал участие в восстании 1068 года, и вполне вероятно, что в наказание у него отняли значительную часть его земель и, соответственно, власти. Король Вильгельм с войском прошел Мерсию с юга на север, от Уорикшира до Ноттингемшира, самым естественным путем — по римской дороге Фосс-Уэй через Лестер. Решение покинуть короля, принятое братьями-эрлами в 1069 году, вполне могло быть вызвано обидой из-за потери влияния — это особенно справедливо в отношении Моркара, лишившегося власти в Нортумбрии.

Король Вильгельм знал о заговорах, зревших в течение 1068 года, и подчинил себе несколько городов, один из которых, Оксфорд, по всей вероятности, был взят штурмом, хотя источники об этом молчат. Оксфорд всегда считался мерсийским городом. Ковентри, еще одно бывшее владение эрла Леофрика в Уорикшире, покорился при приближении войска Вильгельма, и Туркиль из Ардена, сын герефы Эльфвине, поспешил признать власть короля. Большая часть мятежников, отступая перед лицом нормандского короля, бежала в земли к северу от Дарема.

Если верить поздней местной легенде (являющейся частью предания об основании Лестерского монастыря), городские укрепления уничтожил граф Роберт де Мортен, и 1068 год является наиболее вероятной датой этого события.

Королевские распоряжения теперь поступали и в Йорк, где нормандская крепость разместилась в одном из шести scyra, крепостных дворов города.

В сентябре 1068 года произошло событие, которое, должно быть, доставило большую радость королю, — у него родился четвертый, младший сын Генрих. Легенда гласит, что Генрих появился на свет в Селби, в северном Йоркшире, что кажется маловероятным: королева жила в Винчестере, где состоялась ее коронация, и не имела причин совершать столь дальнее путешествие, будучи в тягости. Упомянутая история связана с преданием об основании Селби и, следовательно, является частью его легендарной традиции. Сама идея о связи основания Селби с Вильгельмом, возможно, порождена тем, что король выпустил грамоту, подтверждавшую права аббатства на земли, полученные от Жильбера Тисона (которому достались владения йоркширского тэна Гамала Варна) и верного Вильгельму англичанина Эдуарда из Солсбери, известного как Эдуард Богатый. История монастыря приписывает его основание Гуго Фиц-Бальдрику, бывшему шерифом в 1070 году.

Историки часто склонны преуменьшать размах и значение английских мятежей, утверждая, что эти выступления были разрозненными и несогласованными. Они указывают, что у нас нет никаких свидетельств о попытках мятежников действовать сообща, и делают вывод, что восстания носили спорадический характер и что англичане так и не сумели сплотиться против врага. В этом рассуждении есть большая доля правды, однако оно оставляет без внимания трудности, с которыми сталкивается любая лишенная внешней поддержки попытка сбросить иго чужеземных завоевателей. Успешные освободительные войны почти всегда велись с помощью внешних союзников. К тому же исследователи недооценивают важность свидетельств, которые мы находим у Ордерика Виталия. Он настаивает, что бунтовщики пытались скоординировать свои действия и заручиться поддержкой датчан и шотландцев. Вряд ли можно поставить в вину англичанам, что ни Малькольм, король Шотландии, ни Свейн Эстридсен, король Дании, не были готовы встретиться с Вильгельмом Нормандским в открытом бою.

Сами англичане, несомненно, делали всё, что могли, и одной из самых поразительных страниц в истории сопротивления завоевателям были действия тех, кого, по словам Ордерика, нормандцы называли «лесными людьми» (silvatici). Эти люди, которых считали дикарями, укрывшимися в лесах и топях, причиняли нормандцам куда больший ущерб, чем мы привыкли считать. Ордерик говорит, что они предпочли жить в шатрах, а не в домах, и считали тех, кто остался дома, мягкотелыми неженками.[219] Слово silvatici восходит к латинскому silva, «лес». Еще более вероятно, что оно происходит от глагола silvescere, «одичать». Таким образом, homines silvestris — это одичавшие лесные люди, которых иногда отождествляют с «зелеными людьми». Уильям Мальмсберийский описывая якобы тактику Эдвина и Моркара, утверждает, что они прибегали к разбою (то есть к тактике партизанской войны), никогда не вступая в открытый или ближний бой. Он пишет, что они несколько раз попадали в плен или сдавались, но благодаря своей приятной наружности или высокому происхождению часто избегали кары. Нетрудно заметить, что подобные суждения подводят нас к мысли, что Херевард, подобно эрлам Эдвину и Моркару, тоже мог на время помириться с королем. Хронист указывает, что оба эрла пали «жертвами предательства своих собственных людей» (хотя на самом деле это относится только к Эдвину) и что Вильгельм горько сожалел об этом, поскольку хотел бы женить их на своих родственницах (не дочерях), «согласись они пребывать с ним в мире».[220]

Эти люди, silvatici, развернули свою борьбу в 1067 году и являлись постоянным источником беспокойства в течение как минимум последующих четырех лет, полностью же не были покорены никогда. Их можно сравнить с разбойниками последующих веков, обитавшими в лесной чаще и ставшими прообразами для историй о Робин Гуде (стоит вспомнить, к примеру, камбрийского разбойника Уильяма Клаудсли). Они носили линкольнское зеленое сукно и жили в лесах вроде Шервуда, грабя нормандских путешественников. Silvatici XI века остались в памяти как «дикий народ» и фигурировали в уличных представлениях. Их шатры вполне могли напоминать жилища нынешних защитников природы — они делались из веток, обтягивались тканью или шкурами и были хорошо замаскированы. Память о silvatici сохранилась в декоре церквей, в росписях и резьбе; впоследствии их стали смешивать с мифическими существами. Речь идет об известных изображениях «зеленого человека». Этот персонаж, одетый в костюм из листьев, фигурировавший в сельских представлениях, представлял людей из лесного народа. Изображение «дикаря», которого еще называли «лесовиком», встречается и в отделке светских зданий. Фигуру лесовика можно увидеть на балке в отеле «Булл» в Лонг-Мелфорде. В этом изображении одетого в шкуры мужчины явно нет ничего мифологического.

Подобные фигуры имеются по меньшей мере в восьми церквах в одном только Норфолке; их можно найти и в других средневековых церквах. В церкви Святых Петра и Павла в Сале, в Норфолке, мы видим изображение бородатого мужского лица, выглядывающего из листвы. Это лицо отличается от других подобных «портретов» — если на последних ветви и листья вырастают непосредственно из головы, то тут ничего языческого или сказочного нет. В розетке над западными вратами церкви Святой Агнессы в Каустоне изображена голова длинноволосого бородатого мужчины (которого обычно считают «зеленым человеком», несмотря на отсутствие растущей прямо на лице листвы). Эти изображения, несомненно, напоминают о подлинных лесных людях, silvatici.

В Литл-Пакстоне, в Кембриджшире, на тимпане над аркой врат имеется изображение мужской фигуры в длинной подпоясанной юбке типа килта; человек держит посох или копье с поперечной перекладиной и остро заточенным концом. В этой фигуре также усматривают изображение homo silvestris, дикаря. Часто встречаются изображения борьбы таких людей с кентавром или зодиакальным Стрельцом[221] — поэтическое переосмысление фигуры конного воина, то есть рыцаря.

Итак, бунтовщики, укрывшиеся в чаще, среди холмов или в болотах, сделались жителями лесов — в точности как члены французского Сопротивления в годы Второй мировой войны, прятавшиеся в поросших кустарником (маки) районах Центрального массива и получившие название «маки».

Имена некоторых из тех, кто стал silvatici, можно найти в «Книге Страшного суда» и других документах. Самый известный из «лесных людей» — шропширский тэн Эдрик Дикий. Одна из записей о нем содержит слово salvage (фр. sauvage, англ. savage — дикий), написанное над его именем между строк. Были и другие, которых можно распознать по эпитету «дикий» (wild): Вульфрик Дикий из Ньютона в Саут-Райдинге, Линкольншир, и Вульфви Дикий, владевший землей в Кенте — в Аттертоне, Шелвинге и Перри. Другие именуются «изгоями» — например, Скальпи, тэн короля Гарольда, который «отправился в Йорк, к прочим изгоям», и умер там, или Эльфрик, вольный крестьянин, державший землю от архиепископа Стиганда, который был изгнан.[222] Даже про эрлов Эдвина и Моркара сказано, что они «скитались по лесам и полям» не менее полугода, прежде чем оказались в болотах Кембриджшира на острове Или. В Хронике монастыря Абингдон говорится, что люди «прятались в чащах и на островах, грабя и нападая на тех, кто встречался на их пути; другие призвали датчан, и к ним пристали люди разных сословий». Хроника монастыря Ившем добавляет, что «опустошение севера» произошло «по вине изгоев (по-латыни — exules) и грабителей, которые прятались в лесах и причиняли вред многим людям», поскольку хотели «воевать для отмщения». Но одного silvatici не могли сделать без помощи из-за моря — изгнать нормандцев из Англии.