Успешное вторжение в Англию Вильгельма Незаконнорожденного, герцога Нормандии, логичным образом получило название «нормандского завоевания Англии». Вильгельм из Пуатье, тем не менее, именует события октября 1066 года «войной между герцогом Вильгельмом и Гарольдом, королем Англии». Но еще более точно — это была «война за английское наследство».
Внешнюю политику короля Эдуарда во все годы его правления можно определить как череду дипломатических маневров, целью которых было предотвратить чужеземное вторжение; ту же цель по большей части преследовала его внутренняя политика. Поскольку вторжение началось лишь после смерти короля, избранная им линия поведения, похоже, себя оправдала.
Суть его действий была очень простой — она состояла в том, что Эдуард сталкивал между собой вероятных претендентов на трон. Можно сравнить его с пресловутым богатым дядюшкой, который обещает свои сбережения сначала одному племяннику, потом другому, а потом и третьему, так что все трое лезут вон из кожи, чтобы ему угодить. Не исключено, что к подобному решению короля Эдуарда подтолкнули первые шаги в этой дипломатической кадрили, предпринятые его сводным братом, датским королем Хардакнутом. Хардакнут обезопасил свою власть в Дании от притязаний короля Норвегии Магнуса, заключив с ним соглашение, что если один из них умрет, не оставив наследника, другой унаследует трон своего соперника. Такое соглашение, по всей видимости, было стандартным пунктом в мирных договорах XI века, заключаемых между противоборствующими правителями.
Король Магнус, как кажется, решил, что речь идет не только о Дании, но и об Англии, поскольку обе эти страны Хардакнут унаследовал от короля Кнута Могучего. Когда Хардакнут умер, Магнус не только попытался захватить Данию, невзирая на притязания племянника Кнута, Свейна Эстридсена, но и стал готовиться к вторжению в Англию. Очевидно, осуществлению всех подобных соглашений зависело от способности правителя, пережившего соперника, воплотить в жизнь свои требования, при необходимости применив военную силу. Планам короля Магнуса помешала лишь его преждевременная кончина.
Его притязания перешли по наследству к королю Харальду, сыну Сигурда, или Суровому. Закрепив за собой Норвегию, он последующие двенадцать лет воевал со Свейном Эстридсеном за трон Дании. Англичане, должно быть, пребывали в состоянии постоянной тревоги, опасаясь, что один из королей одолеет другого, после чего примется за Англию. Однако на деле оба соперника были слишком заняты, чтобы предъявлять претензии на английскую корону.
После смерти Хардакнута, с согласия уитенагемота, королем Англии стал его сводный брат Эдуард, наследник рода Кердика и Альфреда Великого.[346] Утверждается, что король Свейн в тот момент предъявил свои права на Англию, а затем заключил с Эдуардом соглашение, что не будет бороться за корону (хотя и так не мог этого сделать), на обычном условии: если один из них умрет, не оставив наследника, другой сможет потребовать опустевший трон. В 1066 году, зная, что и герцог Нормандии Вильгельм, и норвежский король Харальд планируют вторжение, Свейн Эстридсен благоразумно остался в Дании.
Что же касается Эдуарда, то после 1051 года, когда стало ясно, что наследника не будет, он пришел к выводу, что Господу не угодно подарить детей его королеве Эдите, дочери эрла Годвине Уэссекского, и принялся балансировать между требованиями различных претендентов на трон. В «Жизнеописании короля Эдуарда» есть любопытный фрагмент. Королева Эдита в сочиненных безымянным автором стихах восхваляет церковь, незадолго до этого перестроенную на ее средства в женском монастыре в Уилтоне, называя ее «несравненной матерью благословенных чад… которых та задумала оберечь от греха» (речь идет о множестве монахинь, которых породит Уилтонская церковь). Королева утверждает, что эта церковь будет «каждый день праздновать множество рождений», не проходя через «длительные роды, отсроченные на положенное число долгих месяцев безделия». Производя на свет монахинь, церковь не будет «терзаться муками» и — на это стоит обратить внимание — «ни один из плодов ее чрева не угаснет до срока». Не исключено, что здесь и кроется разгадка бездетности Эдуарда и Эдиты: Эдита родила, но дитя оказалось мертворожденным, и после этого королева не могла иметь детей.[347]
Эдуард выработал свою линию поведения в сороковых годах, когда сделался королем и узнал об угрозе со стороны короля Норвегии Магнуса. В 1045 году, опасаясь действий норвежского монарха, король Эдуард выслал в море флот, однако в 1047-м отказал эрлу Годвину, просившему послать пятьдесят кораблей на помощь королю Свейну против Магнуса (король явно опасался вызвать гнев последнего и подвергнуть опасности Англию). Король Магнус умер 25 октября того же года, и Эдуард, получив возможность помочь германскому императору против графа Бодуэна Фламандского, выслав флот для организации блокады побережья. В 1049 году он отправил свои корабли против изгнанного конюшего Осгода Клапы, намеревавшегося вторгнуться в Англию. К счастью, на следующий год корабли Клапы уничтожила буря, и грозившее Англии вторжение так и не состоялось. После этого король Эдуард смог распустить наемную часть флота: основную массу — в 1050 году, остальных — в 1051-м. Это были скандинавские корабли, доставшиеся по наследству от королей-датчан, и Эдуард не доверял их командам. Отправив восвояси наемников, король смог отменить военный налог — heregeld, часть общей подати, покрывавшей расходы на содержание армии.[348]
В 1051 году произошел разрыв между королем Эдуардом и его первым эрлом, Годвине Уэссекским. Король постепенно вытеснял того с позиций в королевском совете (уитенагемоте) и проигнорировал предложенного Годвине кандидата в архиепископы, Эльрика (или Этельрика), кентерберийского монаха, выдвинутого братией и приходившегося эрлу родственником. Эдуард отдал предпочтение своему старому знакомому из Нормандии, Роберту Шампару, назначив того архиепископом Кентерберийским после смерти архиепископа Эадсиге. Роберт, бывший аббат Жюмьежа, в то время был епископом Лондонским. После этого эрл выказал открытое неповиновение королю, отказавшись покарать жителей Дувра, которых король обвинил в нападении на своего родича, графа Эсташа Булонского. Граф и его люди вели себя в Дувре не лучшим образом: ища ночлега, они попытались силой занять жилища горожан. В начавшейся драке погибло с обеих сторон около двадцати человек, и граф пожаловался королю Эдуарду, потребовав, чтобы тот наказал дуврцев.[349]
Возник конфликт между Годвине и его сторонниками, с одной стороны, и королем и его приверженцами — с другой. Открытого столкновения не произошло, но эрл был объявлен вне закона, и ему с семьей пришлось искать убежища во Фландрии и Ирландии. Для того чтобы Годвине не мог воспользоваться портами на другом берегу Ла-Манша для набора кораблей и наемников, король Эдуард попытался наладить отношения с молодым герцогом Нормандии Вильгельмом, наверняка напомнив ему о том, что его отец проявил немалую щедрость по отношению к Эдуарду, некогда жившему изгнанником в Нормандии. До этого Исповедник не предпринимал никаких попыток сблизиться с герцогом. В середине тридцатых годов Вильгельм был еще несовершеннолетним и вряд ли проявлял интерес к английским раздорам.[350]
В результате (если сообщение в Англосаксонской хронике не является позднейшей вставкой) герцог нанес кратковременный визит в Англию, прервав военные действия против Анжу, и был принят королем. Возможно, они заключили соглашение, призванное закрыть эрлу Годвине доступ в порты Нормандии и нейтрализовать влияние союзника Годвина, графа Бодуэна Фламандского, после чего герцог вернулся домой. Подоплекой визита Вильгельма был тот факт, что английские короли добивались союза с нормандцами с девяностых годов X века, надеясь таким образом получить союзника в борьбе с набегами викингов. Никто из нормандских хронистов, правда, не рассказал о встрече Вильгельма и Эдуарда — несмотря на их стремление представить герцога Нормандии избранным наследником английского короля. Судя по всему, на этой встрече, единственной после коронации Эдуарда, вопрос о наследовании не поднимался.[351]
Позднее нормандские хронисты утверждали, что Эдуард заставил трех главных эрлов королевства, Годвине Уэссекского, Леофрика Мерсийского и Сиварда Нортумбрийского, а также епископа Стиганда (нормандские авторы именуют его архиепископом, хотя он занял кентерберийскую кафедру позднее) поклясться в верности нормандскому герцогу как наследнику короля и отправил архиепископа Роберта проинформировать об этом Вильгельма.
Проблема заключается в том, что Роберт лишь дважды имел возможность принести эту весть нормандскому герцогу. Первый раз — еще до ссоры короля с эрлом Годвине, в 1051 году, когда он ехал через Нормандию в Рим, чтобы получить от папы свой епископский паллий. Но в этом случае клятву верности герцогу должен был приносить Роберт, а вовсе не Стиганд, который в то время являлся всего лишь епископом Винчестерским. Если подобная клятва и была принесена, то именно Роберт давал ее вместе с эрлами. Второй раз это могло произойти после триумфального возвращения эрла Годвине в 1052 году, после того как Стиганд сменил Роберта на архиепископской кафедре. Когда Годвине прибыл в Лондон и начались переговоры о примирении короля и эрла, архиепископ Роберт бежал из страны на какой-то дырявой посудине и укрылся в Нормандии.[352]
Некоторые утверждают, что именно тогда король уведомил герцога о том, что тот избран его наследником. Неувязка заключается в том, что Роберт прибыл в Нормандию раньше, чем Годвине вернул себе утраченное влияние, а Стиганд был назначен архиепископом. В таком случае Роберт не мог знать о клятве признать Вильгельма в качестве наследника короля, данной Стигандом и тремя эрлами. Потому эта часть нормандской аргументации в поддержку притязаний Вильгельма лишена всякого смысла. Торжествующий эрл Годвине ни за что не дал бы подобной клятвы в 1052 году, и нет причин предполагать, что он дал бы ее в 1051-м, в атмосфере взаимного недоверия между ним и королем. Разумеется, в английских источниках нет ни единого намека на обещание Эдуарда. На самом деле нормандские авторы просто перенесли на английскую почву нормандскую традицию назначения наследников, тогда как в Англии подобный обычай был неведом.
Не исключено, что какое-то время Эдуард действительно намеревался сделать своим наследником Вильгельма, но остается неясным, перешел ли он от мыслей к действиям. В любом случае слово короля было весомым, но никак не решающим при выборе преемника. До 1051 года в Англии еще надеялись, как, возможно, надеялся и Эдуард, что королева Эдита родит ему наследника. В сороковых годах в том, что наследник у короля будет, не сомневался никто. Быть может, именно в пятидесятых, когда стало ясно, что королева Эдита наследника не принесет (возможно, после рождения мертвого ребенка), но до 1054 года, когда епископ Элдред Вустерский отправился в Германию на поиски сына Эдмунда Железный Бок, король Эдуард какое-то время обдумывал возможность передачи трона герцогу Нормандии; свидетельств тому, однако, не сохранилось.[353]
Отсутствие детей у Эдуарда вызывает вопросы у историков только в связи с утверждениями, будто король оставался девственником до конца своих дней. Но эти заявления фигурируют лишь в источниках, относящихся к периоду после нормандского завоевания Англии. Если брак короля, что скорее всего, был абсолютно нормален, то проблемы возникли лишь тогда, когда стало ясно, что корева не родит наследника.
Тем не менее, герцог, по всей видимости, одержимый навязчивой идеей, убедил сам себя, что он — избранный наследник Эдуарда. Как это могло случиться? Если отбросить как несостоятельную версию о посольстве архиепископа Роберта, который якобы прибыл в Нормандию, чтобы сообщить герцогу весть о признании его наследником, то единственным возможным решением видится следующее. Роберт, который некоторое время жил при герцогском дворе, либо сразу после бегства из Англии, либо после возвращения из Рима (куда он отправился, чтобы пожаловаться папе на свое изгнание), рассказал Вильгельму, что еще до того, как епископу пришлось покинуть Англию, король уполномочил его, как одного из своих наиболее близких советников, известить герцога, что Эдуард видит его наследником английского трона. Эдуард мог, хотя и безо всякой определенности, говорить о возникшей проблеме наследования во время визита герцога в Англию, так что слова архиепископа пали на подготовленную почву. Вильгельм из Пуатье и в самом деле утверждает, что Роберт, на правах архиепископа Кентерберийского, выступал «посланником в этих делах» и что король отправил его в Нормандию, чтобы сообщить герцогу Вильгельму о своей «решимости сделать его наследником трона, добытого его трудами». Он добавляет, что король Эдуард послал Вильгельму заложников при содействии всё того же Роберта. Вполне вероятно, что в период своего изгнания архиепископ Роберт не раз заявлял Вильгельму, что король Эдуард доверил ему такую миссию. Затем Вильгельм убедил сам себя, что он действительно избранник Эдуарда. Разве не был он племянником матери короля? Разве не было у короля долга благодарности перед отцом Вильгельма, герцогом Робертом, и его дядей, герцогом Ричардом? Вильгельм с готовностью принял слова архиепископа Роберта, и эта мысль, засев у него в голове, в последующие четырнадцать лет выросла в твердую уверенность.
Возможно, эту убежденность подкрепил тот факт, что архиепископ похитил сына эрла Годвине, Вульфнота, и его внука Хакона, сына Свейна, и теперь предложил их герцогу в качестве заложников за нерушимость обещаний короля.
Все это лишь построения, справедливость которых не представляется возможным доказать. Если учесть полное отсутствие упоминаний в английских источниках, сомнительно, что король Эдуард действительно сделал Вильгельма своим наследником. Нормандцы заявили об этом лишь после смерти короля, когда тот уже не мог их опровергнуть. Ни один хронист, ни в Англии, ни в Нормандии, не связывает конфликт короля с эрлом Годвине с предложением, сделанным герцогу Вильгельму. Нормандские источники ничего не говорят о ссоре короля с эрлом. Если бы Эдуард предложил трон Вильгельму, он бы непременно пригласил герцога в Англию, чтобы представить его уитенагемоту. Но сведений о подобном визите нет. В действительности король Эдуард позволил уитенагемоту[354] разыскать Эдуарда Изгнанника, внука короля Этельреда, сына Эдмунда Железный Бок, с тем, чтобы назвать его своим преемником. Его пригласили в Англию из Венгрии, но, на беду, он умер прежде, чем был объявлен наследником английского короля.
Во время вынужденного отсутствия эрла Годвине архиепископ Роберт попытался убедить короля разойтись с Эдитой, то есть позволить ему, Роберту, признать брак недействительным. В источниках не приводится никаких причин для развода, поскольку он так и не состоялся.[355] Очевидным основанием могло бы стать прелюбодеяние со стороны королевы (в котором ее лживо обвиняли поздние и недостоверные источники) либо ее бездетность. Если дело было в последнем, тогда архиепископ, вероятно, надеялся склонить короля найти себе другую жену, которая родила бы ему сына и которая не была бы родственницей Годвине. Третья возможность, т. е. развод на том основании, что брак был несостоятельным, не имела смысла с точки зрения архиепископа. Новая женитьба не решила бы проблемы, если король действительно намеревался до конца жизни блюсти целибат.[356]
Идея о том, что Эдуард умер девственником, вызывает сомнения. Она основана на типично средневековом умозаключении: спустя сорок шесть лет после смерти Эдуарда его тело эксгумировали и обнаружили, что оно не тронуто тлением; вкупе с рассказами о чудесах на его могиле это свидетельствовало о его святости. Следовательно, можно было утверждать, что он не просто жил в благочестии, но сохранил девственность, а значит, не вступал в супружеские отношения с женой, что подтверждалось отсутствием у него детей. Религиозное сознание того времени вполне допускало существование короля-девственника, который, следовательно, был святым.
Часть «Жизнеописания короля Эдуарда», касавшаяся брака короля, до нас не дошла: драгоценные страницы были утрачены, а оставшиеся допускают самые разные толкования. «Жизнеописание» было составлено монахом, который знал короля лишь в последние годы его жизни, когда тот, вероятно, действительно избегал супружеских отношений. В шестидесятых годах Эдуард был уже стар (по меркам того времени) и почти полностью посвятил себя своему любимому детищу — строившемуся Вестминстерскому аббатству. В тексте его отношения с Эдитой описаны скорее как отношения отца и дочери, чем мужа и жены.
В 1053 году эрл Годвине умер от удара, и король передал Уэссекс старшему из его оставшихся к тому времени сыновей, Гарольду. Тот стал даже могущественнее своего отца: выше него стоял один лишь король, и многие считали его subregulus, то есть вице-королем. Эдуард, переваливший пятидесятилетний рубеж и утомленный королевскими обязанностями, очевидно, смирился с тем, что у него и Эдиты никогда не будет наследника. Он становился все более благочестив и набожен, хотя и сохранил страсть к охоте. Дела правления он все чаще доверял эрлу Гарольду, особенно после смерти старших эрлов, сначала Сиварда, а затем Леофрика. Их преемники имели мало влияния.
Одним из первых решений уитенагемота, после того как Гарольд стал эрлом Уэссекса было разыскать сына короля Эдмунда Железный Бок, тоже Эдуарда (по прозвищу Изгнанник), чтобы позвать его в Англию и, возможно, сделать наследником короля. Епископ Элдред Вустерский предпринял первые шаги в этом направлении в 1054 году, а эрл Гарольд, находясь в 1056-м во Фландрии и, возможно, сопровождая папу Виктора II при его возвращении в Рим через Кёльн и Регенсбург,[357] видимо, устроил возвращение Изгнанника в том же году. Не исключено даже, что Гарольд ехал в Англию вместе с ним.
К несчастью, болезнь, тяготы путешествия или общая слабость организма Эдуарда привели к тому, что он скончался почти сразу по прибытии в Англию, в 1057 году, прежде чем он смог встретиться со своим родичем, королем Эдуардом.[358] В рукописи «D» Англосаксонской хроники его злополучная судьба описана в поэтически пышных выражениях; автор горюет о его кончине, дивясь путям провидения. Если бы король Эдуард прожил на несколько лет дольше, выбор уитенагемота, возможно, пал бы на Эдгара Этелинга, сына изгнанника, который вступил бы на престол, как говорится в Хронике[359] (и как полагали многие), «по праву рождения». В таком случае герцог Вильгельм не смог бы заявить свои притязания в форме, приемлемой для папы и всех правителей Европы.
Достоверно известно, что король Эдуард не имел никаких сношений с герцогом Вильгельмом с 1052 года до самой своей смерти, предпочтя доверить выбор наследника Богу.
Но в 1064 году эрл Гарольд предпринял одно из своих обычных путешествий на континент, чтобы, как говорится в «Жизнеописании», изучить характеры, политику и влияние властителей лично, а не только через донесения слуг. Как утверждается, он хотел знать их, чтобы «его нельзя было ввести в заблуждение». В этом путешествии его корабль сбился с курса из-за сильного ветра, и ему пришлось высадиться в Понтье.[360]
Графство Понтье было в ту пору не самым цивилизованным краем; его властители, как и правители соседнего графства Гин, имели обыкновение держать в плену тех, кто случайно оказался в их владениях до получения выкупа. Так эрл Гарольд попал в руки графа Ги, бывшего в то время вассалом Вильгельма Нормандского. Каким-то образом герцог узнал о пленении Гарольда и немедленно приказал графу передать ему пленника на правах «гостя». Дипломатический этикет той эпохи требовал, чтобы эрл Гарольд подчинился распоряжению своего спасителя и принял участие в походе против графа Бретани; там он отличился, вытащив нескольких людей Вильгельма из зыбучих песков. В результате герцог одарил Гарольда нормандским оружием и доспехами. В соответствующей сцене на гобелене из Байё угадывается намек на то, что Гарольд в определенном смысле стал вассалом Вильгельма; нормандские авторы, повествуя о пребывании эрла в Нормандии, настаивают, что он принес герцогу оммаж согласно принятому обычаю. Он якобы согласился стать зятем герцога и выдать свою сестру за знатного нормандца, после чего поклялся на святых мощах сделать всё, что в его силах, чтобы Вильгельм был признан королем Англии, если Эдуард умрет, не оставив прямого наследника. Строго говоря, у Эдуарда имелся наследник, Эдгар Этелинг, но он был слишком юн и не пользовался поддержкой в той мере, чтобы с ним следовало считаться.
Нормандская версия событий позднее была украшена множеством невероятных деталей. Согласно одной из версий, Гарольд пообещал быть «наместником» Вильгельма (вероятно, подразумевалось «посредником»), представлять его интересы при дворе Эдуарда и использовать свое богатство и влияние, чтобы вопрос о престолонаследии решился в его пользу. Он будто бы пообещал Вильгельму построить в Дувре замок, содержать там за собственный счет гарнизон из рыцарей герцога, а также разместить аналогичные гарнизоны в прочих замках по всей Англии. После этого герцог милостиво согласился сохранить за Гарольдом его собственные титулы и земли.
На самом деле Гарольд, очевидно, не делал ничего подобного. Он не строил замка в Дувре и не размещал ни там, ни где-либо еще нормандских гарнизонов. Этот пассаж, вероятно, обязан своим возникновением ретроспективному взгляду на события. После битвы при Гастингсе в Дувре действительно был выстроен замок, где находился нормандский гарнизон; в стране были возведены еще несколько нормандских крепостей, в том числе одна в Эссексе, над которой начальствовал конюший-бретонец Роберт Фиц-Уимарк, и несколько в Валлийской марке — они принадлежали сторонникам покойного Ральфа Мантского, эрла Херефорда, племянника короля Эдуарда. Брак Гарольда с дочерью герцога не состоялся, сестра Гарольда тоже не стала женой нормандца.[361] Английские источники 1057–1065 годов ничего об этом не говорят (впрочем, записи Англосаксонской хроники за эти годы отрывочны), все эти истории распространились лишь после смерти королей Эдуарда и Гарольда, когда ни тот ни другой уже не могли их опровергнуть.
В действительности суть обязательств, которые Гарольд взял на себя во время пребывания в Нормандии, не важна. Каковы бы ни были обещания Гарольда, они позволили Вильгельму представить его клятвопреступником и неверным вассалом в глазах нормандских баронов, правителей Северо-Западной Европы и папы Александра II. Но ни одно из них не упоминалось ни разу до 1066 года, до того момента, когда умер Эдуард и Гарольд с согласия уитенагемота был помазан и коронован архиепископом Элдредом Йоркским.
Уитенагемот одобрил выбор, сделанный перед смертью Эдуардом, полагая, что стране нужен король, который сможет противостоять притязаниям на трон соперников, а именно герцога Нормандии Вильгельма Незаконнорожденного, короля Норвегии Харальда Сурового и короля Дании Свейна Эстридсена. Кроме того, требовалось держать на расстоянии изгнанного эрла Тости.
Эрл Тости безуспешно добивался поддержки от Вильгельма, с тем же результатом он пытался убедить заявить о своих правах на трон короля Свейна и, наконец, сумел распалить честолюбие Харальда.
В результате и Харальд, и Вильгельм готовились к нападению. Король Харальд опередил Вильгельма, высадившись в устье Хамбера в конце сентября, но он поплатился за это. Он разбил войско северных эрлов Эдвина Мерсийского и Моркара Нортумбрийского при Фулфорде, но через несколько дней потерпел поражение от короля Гарольда при Стамфорд-Бридже.
Не успел Гарольд отвести угрозу со стороны норвежцев, как до него дошли вести о том, что герцог Вильгельм и его пестрое войско, включавшее нормандцев, бретонцев и представителей прочих французских графств и герцогств, высадилось в Певенси. Он поспешно вернулся в Лондон, собрал новое войско и встретил армию герцога у Гастингса. После девятичасовой битвы, завершившейся гибелью Гарольда, английское войско было разбито, и герцог Вильгельм двинулся дальше, чтобы занять престол Англии. Так завершился первый этап войны за английское наследство, или, по выражению Вильгельма из Пуатье, войны короля Гарольда и герцога Вильгельма.
Второй, куда более длительный этап представлял собой партизанскую войну, которую вели против нормандского короля разрозненные группы мятежников; он закончился в 1071 году, когда последние очаги бунта были погашены в ходе череды опустошительных кампаний, кульминацией которых стало «разорение Севера», деяние, вполне заслуживающее названия геноцида.[362] Военные действия сопровождались конфискациями земель, пленением или изгнанием представителей знати, пытавшихся противостоять нормандцам, и казнями мятежников из низших слоев через ослепление и членовредительство, как это было после падения Или.
Последним английским эрлом, восставшим против короля Вильгельма вместе с нормандцем Рожером Херефордом и бретонцем Ральфом де Гаэлем из Норфолка, был Вальтеоф, формально именовавшийся тогда графом Нортумбрии. Граф Рожер был приговорен к пожизненному заключению и умер в тюрьме, граф Ральф, которому аналогичный приговор был вынесен в его отсутствие, остался изгнанником. Что касается Вальтеофа, то ему отрубили голову.
Устройство нормандских замков типа «мотт и бейли» подробно описывается в «Жизнеописании Иоанна, епископа Теруанского» (Vita Johannes Episcopo Tervanensis):
«Они насыпают земляной вал, настолько высокий, насколько возможно, и окружают его рвом, насколько возможно широким и глубоким. По верху насыпи ставят не стену, но частокол из обтесанных бревен, прочно скрепленных вместе, размещая башни в тех местах, где это кажется необходимым. Внутри они возводят дом, цитадель, которая контролирует все пространство.
До ворот можно добраться лишь по мосту, который начинается на внешней стороне рва и, понемногу повышаясь, поддерживается двойными или даже тройными опорами, связанными вместе и отстоящими друг от друга на подобающем расстоянии; мост пересекает ров и достигает вершины вала у ворот. Внутри располагается огороженный внутренний двор».
По оценкам, до 1100 года, то есть менее чем за 35 лет после завоевания, в Англии было построено около четырехсот замков. Некоторые были лишь временными постройками, сложенными во время военных кампаний, и не стали постоянным жилищем для баронов или их рыцарей, хотя многие из этих строений существовали и в последующие десятилетия. Количество крупных, главным образом королевских, замков к 1086 году достигло восьмидесяти шести, причем сорок из них были построены до 1076 года. Свои замки имели двадцать главных городов графств; в Йорке замков было два, в Лондоне — три. Собственные замки были еще в десяти крупных городах. Их строительством занималось местное население, которое трудилось над возведением «мотт» (насыпи) и обустройством «бейли» (двора); после этого следовало выкопать рвы и окружить внутренний двор земляными укреплениями.
Следуя примеру Завоевателя (который в 1078 году начал строительство Белой башни Тауэра), бароны вскоре тоже стали возводить замки из камня. Белая башня, спроектированная Гундульфом, епископом Рочестерским (который построил похожий донжон в замке в Колчестере), создавалась одновременно как крепость, дворец и место для заседаний совета.
Первоначально замки такого типа были деревянными. Они имели центральную башню — донжон, в основании которого лежал квадрат со стороной примерно 12 футов; донжон служил наблюдательным пунктом и помещался на вершине холма или искусственной насыпи, часто на опорах; вокруг насыпи по возможности устраивали ров с водой или хотя бы глубокую траншею, вдоль которой тянулась деревянная ограда — палисад. За ним располагался «бейли», большой открытый внутренний двор, зачастую поросший травой, на котором находились хозяйственные постройки. Во внутренний двор можно было проникнуть через укрепленные ворота. В донжон попадали, взбираясь по приставным лестницам или, в более усовершенствованных конструкциях, по лестнице и мосту, ведущему к еще одним укрепленным воротам. В некоторых случаях опоры донжона начинались от уровня земли, и насыпь возводили вокруг них; порой между опорами оставалось открытое пространство, образующее подвал (каземат), как, например, в замке в Саут-Миммс. Подобную конструкцию позднее повторили в камне.
Замки возводились в стратегически важных пунктах. Многие из них, особенно построенные по приказу короля Вильгельма, строились внутри уже существовавших укреплений. Первый замок, построенный нормандцами в Англии, располагался в пределах сохранившихся стен римской крепости Андерида. Многие «походные замки», не все из которых имели насыпь, тоже возводились под защитой существующих укреплений. В частности, для этих целей были использованы укрепления железного века под названием Белсарс-Хилл возле острова Или. В других местах замки строились внутри стен английских «бургов», обычно в углу существующей огороженной территории. Удачным примером может служить Уорик, где насыпь, «мотт», была возведена внутри бурга, поблизости от обрыва, обращенного к реке Эйвон. Она сохранилась до наших дней, и ее можно увидеть на территории Уорикского замка. Местные жители называют ее Холмом Этельфледы: Этельфледа, сестра короля Эдуарда Старшего, которую в Англосаксонской хронике именуют «госпожой Мерсии», построила первый бург Уорика в 914 году. В Питерборо нормандский аббат Турольд соорудил насыпь в пределах аббатства, вблизи монастырской церкви; эту насыпь знают как Турольдову горку.
Вне городов многие замки строились на пустом месте в пределах домена нового лорда; складывается, однако, впечатление, что нормандские бароны старались стереть всю память о своих предшественниках-англичанах и часто возводили замки на месте бывших тэнских усадеб, защищенных обычно валом с частоколом и сухим рвом; попасть в такую усадьбу можно было через укрепленные ворота, burhgate. Считается, что именно так поступил Ричард Фиц-Гилберт при строительстве своего замка в Клэре. В Восточной Англии его примеру последовали Вильгельм де Варенн в Касл-Акре и Вильгельм и Роберт Мале в Ае. Если замки действительно строились на месте резиденций тэнов, это объясняет скудость археологических свидетельств быта англосаксонской знати. Они погребены под замками «мотт и бейли» или сменившими их более крупными строениями. Точно так же на месте многих уничтоженных англосаксонских церквей были выстроены нормандские.
В доказательство можно указать на местонахождение ряда нормандских замков. На открытой местности замки, как правило, строились на склонах, а там, где склонов не было, — на искусственном холме. Это делалось для того, чтобы замок доминировал над окружающим ландшафтом. В качестве примера можно привести Касл-Акр: его можно увидеть с трассы А1065 в нескольких милях к северу от Суоффхэма, на гребне холма. До Вильгельма де Варенна Касл-Акром владел восточноанглийский тэн по имени Токи. Граф де Варенн получил в этой местности большой манор, доход с которого в 1086 году был оценен в девять фунтов (более 2000 серебряных пенни). Усадьба Токи располагалась в центре его владений в Касл-Акре, де Варенн возвел на ее месте здание из известняка и песчаника, окружив его валом и палисадом. Прежние деревянные ворота он заменил другими, сложенными из мягкого известняка, и построил в усадьбе церковь. Постройка доминирует над всей долиной Нара. Стоит упомянуть замок Ричарда Фиц-Гилберта в Клэре. Поместье перешло к Ричарду от Эльфрика, сына Витгара (возможно, потомка могущественного тэна короля Эдуарда Вульфстана Долхэмского). Эльфрик был герефой королевы Эммы. До завоевания его отец владел в Клэре усадьбой с башней (т. е. укрепленной резиденцией, burhgate). «Мотт и бейли» Ричарда был построен немного севернее жилища Витгара. В Ае, в Саффолке, усадьба тэна Эдрика из Лаксфилда располагалась в центре охотничьих угодий; его жилище было снесено при перестройке и перепланировке Ая после нормандского завоевания. Эдрик был изгнан из страны во времена короля Эдуарда, возможно, как сообщник Осгода Клапы. На месте его имения вырос замок Вильгельма Мале, построенный в начале 1071 года и ставший центром обширного фьефа Мале. В целом возникает ощущение, что замки, строившиеся вне городов, располагались в манорах, принадлежавших погибшим или изгнанным тэнам. То, что тэны располагали такими резиденциями, доказывают не только археологические раскопки, но также законы и грамоты. Нормандские замки являлись одновременно средоточием судебной власти лорда над держателями его земли, военными опорными пунктами и семейными резиденциями новых баронов.[363]
Поле битвы при Гастингсе расположено в естественном амфитеатре, лежащем между двумя холмами — Кальдбек-Хиллом на севере и Тэлем-Хиллом на юге. Согласно источникам, король Гарольд, выйдя из леса Андредсвальд, укрепился на гребне, обращенном к полю будущего сражения. Сейчас на этом хребте размещаются постройки аббатства Бэттл. Утверждается, что главный алтарь церкви аббатства, давно уже разрушенный, в нормандские времена находился точно на том месте, где развевалось боевое знамя короля Гарольда и где было обнаружено его тело.
При строительстве церкви и аббатства часть холма на этом месте срезали и выровняли, чтобы подготовить площадку под строительство монастырских зданий. Некоторые из этих построек — и возведенные в XI веке, и те, что появились позднее, — нуждались в прочной опоре: их поддерживали основательные арки, расположенные по краю гребня и далее вниз по склону холма. Они постепенно поднимались по холму, становясь всё ниже по мере повышения уровня почвы. В XIX веке на переднем краю холма была сооружена терраса с газоном, которой явно не было там в 1066 году. Это свидетельствует, что верхняя часть холма, ведущая к гребню, была в ту пору и выше, и круче, чем сейчас, и представляла собой серьезное препятствие для всадников, пытавшихся атаковать позиции англичан.
В результате нормандские конники, вместо того чтобы быть выше пеших воинов и обрушивать на них удары сверху вниз, оказывались почти на одном уровне с англичанами, выстроившими стену из щитов. Вид сверкающих на солнце копий и топоров защитников холма вкупе с грохотом боя и боевыми кличами англичан пугали лошадей; как минимум часть из них пыталась свернуть, не желая столкнуться со щитами.
На таком крутом склоне не было возможности устроить полноценную кавалерийскую атаку, которая могла сломать щитовую стену. К тому же нормандские лошади не имели доспехов и шор, а значит, были открыты всем ударам.
Справа и слева от позиции англичан склон тоже круто уходил вниз; даже в сухую погоду на нем было множество влажных и топких мест, что представляло еще одно препятствие для кавалерии. В октябре 1066 года, после сентябрьских дождей, пришедших с равноденственными штормами (равноденствие в 1066 году приходилось на 16 сентября, а не на 22-е, как по грегорианскому календарю), все поле битвы, скорее всего, было покрыто жидкой, если не топкой, грязью. Даже в засушливом 2008 году в прудах у основания холма, вырытых монахами Бэттла приблизительно там же, где стояла тогда основная часть войска Вильгельма, уровень воды остается высоким: их, как и прочие пруды и озера, выкопанные местными жителями, подпитывает вода, стекающая с холма.
Монахи, основавшие аббатство Бэттл, вероятно, начали строительство в нижней части холма, где были источники воды, но король Вильгельм настоял, чтобы монастырь был выстроен на вершине холма, пообещав взамен воды обеспечить монахов в изобилии вином. В настоящее время пруды и водоемы успешно осушают поле битвы, но маловероятно, что они существовали уже в 1066 году.
Склон холма, уходивший вниз от правого фланга англичан, крайне неровен, а местами обрывист; на нем, примерно посередине, имеется водоем, который теперь расширен по сравнению с 1066 годом, а рядом — бугор. И пруд, и бугор, по всей вероятности, существовали уже во времена завоевания; вероятно, это тот самый холм, что изображен на гобелене из Байё (фрагмент 71). Вся эта сторона поля, возможно, всегда была болотистой, и передвигаться по ней после нескольких атак пеших войск и кавалерии представлялось затруднительным. Склон на левом фланге английского войска тоже весьма неровен и, вероятно, раньше был круче, чем в наши дни. Нормандские рыцари определенно не могли подойти к противнику с фланга.
Пробежка вверх по холму в доспехах, которую предстояло совершить нормандским пешим воинам (а они, скорее всего, составляли основную ударную силу нормандской армии), вымотала бы даже самых крепких воинов; даже всадникам оказалось непросто добраться до вершины холма. От того места, где, вероятно, находились позиции нормандцев, склон поначалу поднимается полого, но затем делается круче и круче, достигая максимального уклона непосредственно перед передней линией англичан. В целом угол наклона от позиции нормандцев до гребня холма в наши дни составляет 40–45 градусов.
Англичане успешно пользовались преимуществом, которое давала удачная оборонительная позиция; при бросании копий и прочих метательных орудий им помогала и сила тяготения. Они находились выше пеших и на одном уровне с всадниками и вполне могли вонзать в спины лошадей свои наводящие ужас боевые топоры.
Линия щитов могла периодически выдвигаться вперед, чтобы оттеснять противника с холма, заставляя его вновь занимать оборонительные позиции. Стена щитов была не настолько плотной, чтобы ограничить маневренность воинов или не позволить им наносить удары. Описывая битву, нормандские хронисты мало говорят о пеших воинах: частично из заносчивости (куда больше внимания они уделяют подвигам рыцарей, обладателей более высокого социального и военного статуса), но отчасти потому, что те ничего не смогли противопоставить стене щитов. Даже лучникам (а их у нормандцев было значительно больше, чем у короля Гарольда) было нелегко стрелять вверх по людям, закрытым щитами; как только у них закончился запас стрел, им пришлось отступить, чтобы наполнить колчаны. Пользоваться стрелами противника они не могли, поскольку у англичан лучников было мало.[364]
На бугре на правой стороне холма, возможно, стояла легковооруженная группа англичан; не исключено, что среди них были лучники и пращники, атаковавшие левый фланг нормандцев, на котором располагались бретонские отряды. Поэтому продвижение вверх по склону было для бретонцев крайне нелегкой задачей: им противостояли люди, которые при необходимости могли быстро отступить под защиту леса, а затем вернуться на свои позиции, стоило рыцарям проехать мимо. Часть этих воинов могла быть вооружена дротиками, которые англичане называли «атегар».
Герцога Вильгельма и его баронов, должно быть, обескуражила перспектива атаковать войско, занимавшее столь выгодную позицию, хотя, тщательно расставив свои отряды, герцог выжал из собственной позиции максимум возможного. Ближе к завершающему этапу битвы, видя, что строй англичан продолжает держаться, герцог, как сообщают, приказал своим лучникам стрелять выше голов первого ряда, чтобы стрелы падали сверху на тех, кто стоял позади. Однако можно предположить, что это была обычная тактика лучников при стрельбе по противнику, стоящему выше их позиций, и хронист напрасно приписывает этот тактический ход королю Вильгельму. Очевидной реакцией людей в задних рядах войска было закрыться щитами, перестроившись в testudo, то есть «черепаху». Поэтому возможно, что свои плоды эта тактика лучников принесла лишь к концу боя, когда воины устали поднимать тяжелое оружие и ряды англичан поредели.
«Стена щитов» приблизительно в тысячу человек занимала всю ширину гребня; если войско англичан насчитывало 10–12 рядов (и постоянно пополнялось свежими людьми, подходившими из леса по перешейку, который протянулся на месте современной Бэттл-Хай-стрит),[365] то в целом в войске короля Гарольда вполне могло быть 10–12 тысяч человек или даже более, если глубина строя составляла более двенадцати шеренг. В Хронике монастыря Сен-Максен утверждаются, что герцог привел с собой 14 000 человек; если предположить, что часть из них была носильщиками, поварами и прочей прислугой, цифра кажется вполне реальной. Английское войско должно было насчитывать примерно такое же число воинов (нормандцы считали, что англичан было больше), в противном случае они бы не продержалась девять часов, до того момента, пока король Гарольд не был сначала ранен, а затем убит. Если принять, что нормандский флот состоял из семисот кораблей, то в среднем на одно судно приходится всего по 20 человек.
Лишь заключительный этап битвы, возможно, ее последние полчаса, и гибель короля Гарольда предопределили поражение англичан. Поле битвы, несомненно, было достаточно велико, чтобы на нем могло развернуться сражение, в котором участвовало 24 тысячи человек. У нормандцев не было резервных отрядов, тогда как англичане, которые, согласно источникам, начали сражение прежде, чем успели расставить свои войска в боевой порядок, вполне могли получать подкрепления в течение дня. На исходе битвы нормандские лучники сыграли роль артиллерии, тогда как рыцарские отряды послужили Вильгельму необходимой ему маневренной силой.[366]
Уже давно ведутся споры относительно природы обязательств, которыми связал себя Гарольд в Нормандии. На позицию того или иного историка неизменно влияет его готовность поверить в правдоподобность историй, известных только в изложении нормандских хронистов, в частности Вильгельма Жюмьежского и Вильгельма из Пуатье, несмотря на полное отсутствие независимого подтверждения их версии.
Отсутствие сведений на эту тему в современных событиям английских источниках можно объяснить, во-первых, тем, что составители Англосаксонской хроники не давали всеобъемлющего описания событий последнего десятилетия правления Эдуарда, а во-вторых, воздействием цензуры, которой подвергалась вся информация о нормандском завоевании. Как говорили в правление Генриха I, «пусть тем, кто лает, отрубят ноги». Король Генрих не допускал открытой критики своего правления или появления оппозиции; так же поступал его брат Вильгельм Рыжий и их отец Вильгельм Завоеватель. Писавшие хроники знали, что их творения — в некотором смысле публичный документ, доступный для чтения заезжим нормандским епископам, аббатам или светской знати.
Период с 1060 по 1087 год представлен в трех рукописях Англосаксонской хроники, но во всех трех события с 1063 по 1065 год изложены весьма невнятно. Рукопись «С» внезапно обрывается в 1066 году, так как окончание ее утеряно. В сущности, подробное изложение событий в этой летописи прерывается на 1055 годе и возобновляется лишь на августе 1065-го; далее достаточно полно описан ход событий до поражения короля Харальда Сурового. В рукописи есть дополнение, приписанное в XII веке, в котором излагается история норвежца, в одиночку удерживавшего мост в Стамфорд-Бридже. Какой-то хронист решил зафиксировать трагические события 1065 года — падение эрла Тости и смерть короля Эдуарда — и дошел в своем рассказе до битвы при Стамфорд-Бридже. Молчание, которым хронист обходит путешествие эрла Гарольда, объясняется уже тем обстоятельством, что в хронике почти нет записей за 1055–1065 годы.
Рукопись D заканчивается в 1079 году (с более поздним дополнением к записи за 1080 год, которое на деле было сделано в 1130-м: речь в нем идет о поражении Ангуса, эрла Морея). В этой рукописи полностью пропущен 1064 год, а в записях за 1063 и 1065 годы упоминаются действия эрла Гарольда в Уэльсе и падение эрла Тости, при этом подчеркивается роль, которую сыграл в этом падении Гарольд. Эта рукопись во многом повторяется рукопись «С»; возможно, та была ее источником, или составители обеих рукописей пользовались общим оригиналом. Проще всего объяснить отсутствие записи за 1064 год тем, что хронист не вспомнил ни одного достойного упоминания события, произошедшего в этом году. Хронисты часто снабжали записи неверно указанной датой.
Рукопись «Е», Питербороская хроника, — это копия, созданная взамен оригинала, утраченного при пожаре 1116 года.[367] Возможно, монахи позаимствовали ныне исчезнувшую рукопись в монастыре святого Августина в Кентербери и добавили к ней собственные сведения, в особенности касавшиеся событий, происходивших в Питерборо после завоевания. Рукопись заканчивается на 1154 годе. Манускрипт, с которого была сделана эта копия, также не содержал ни одной записи, относящейся к 1064 году. Текст рукописи «Е» повествует о событиях 1065 года, которые ошибочно датируются 1064 годом, а затем сразу перескакивает на следующий год с указанием правильной даты — 1066-й. Таким образом, и составитель рукописи, послужившей оригиналом для «Е», тоже не нашел ничего интересного среди событий 1064 года. Некоторые историки, поверив нормандским хронистам, полагают, что составители хроники пропустили 1064 год из стыда, не желая говорить о поведении Гарольда в Нормандии. Однако во всех трех рукописях утверждается, что король Эдуард доверил или даровал королевство эрлу Гарольду, и тем самым подспудно отрицаются любые прежние обещания герцогу Вильгельму.
Четвертый имеющий отношение к делу источник, известный как хроника Иоанна Вустерского, основан на еще одной, не дошедшей до нас версии Англосаксонской хроники.[368] В этой летописи тоже ничего не говорится о событиях, произошедших в Англии или Нормандии в 1064 году. Автор заполняет изложением событий в Иерусалиме, вставляя его между рассказом об измене Гриффиду Уэльскому его собственного народа и сообщением о строительстве охотничьего домика в Портскьюэтте «отважным эрлом Гарольдом» в июле 1065-го. Следом в должном порядке описываются события 1065 года. Разумеется, автор хроники не мог проигнорировать историю пребывания Гарольда в Нормандии, однако он ничего не сообщает о ней — явно потому, что ее не было ни в одном из использованных им источников.
Либо — и это наиболее простое объяснение — хронистам нечего было сказать о 1064 годе, либо, будучи не в состоянии опровергнуть нормандскую версию событий, они предпочли скромно промолчать. Последнее объяснение, равно как и то, в котором молчание английских историков объясняется невозможностью отрицать очевидное, оставляет без внимания тот факт, что англо-нормандские хронисты — Уильям Мальмсберийский, Эадмер Кентерберийский, Генрих Хантингдонский — с легкостью это делали и без стеснения отрицали то, что могли безопасно отрицать. Они, впрочем, отказывали Вильгельму в праве на трон, тем более что трон в любом случае достался герцогу силой.
Нормандская версия зиждется на сочинениях Вильгельма Жюмьежского и Вильгельма из Пуатье, в которых содержится немало невероятных заявлений. Первый автор утверждает, что король Эдуард был обязан своим престолом нормандскому вмешательству, хотя и признает, что англичане позволили Эдуарду привезти с собой в Англию лишь скромную свиту. Значительно более надежные источники утверждают, что Эдуард прибыл в Англию по приглашению своего сводного брата, короля Хардакнута, возможно, сделанному под влиянием могущественных эрлов Годвине Уэссекского и Леофрика Мерсийского. Вильгельм из Пуатье заявляет, что эрл Гарольд принес совершенно невозможную по сложности клятву.
Одни историки с готовностью принимают на веру то, что составляло основу нормандских притязаний, другие расценивают их как паутину лжи. Один писатель заметил, что двое хронистов-Вильгельмов были «доктором Геббельсом о двух головах». Во всем, что касается претензий Вильгельма на трон, их писания имеют общий источник. Вероятно, их сведения были почерпнуты из документа, составленного, возможно, аббатом Ланфранком для папы Александра II. Письмо было представлено в Риме, в Латеранском дворце, нормандским посольством во главе с архидиаконом Гилбертом из Лизьё, и принято папой под влиянием архидиакона Гильдебранда (будущего папы Григория VII); англичанам не дали даже возможности представить свои контраргументы. Герцог Вильгельм держал порты в проливе под наблюдением, чтобы не позволить английскому посольству добраться до Рима.
Существует, однако, и независимое описание визита эрла Гарольда в Нормандию. Оно было создано под покровительством Одо, епископа Байё, и являет собой творение английских художников и вышивальщиц, трудившихся под руководством неизвестного рисовальщика, выбранного епископом. Это потрясающее изложение тех событий в иллюстрациях — знаменитый гобелен из Байё.
Гобелен, являющийся на самом деле вышивкой, представляет собой визуальный рассказ о событиях, происходивших, вероятно, с 1064 по 1066 год, начиная с решения эрла Гарольда пересечь Ла-Манш и заканчивая его гибелью и поражением английского войска при Гастингсе. Более всего в этом творении потрясает то, что хотя на нем представлена связная история, его создатель тщательно избегает ясности и определенности в толковании изображенных сцен. Пересказывая критические моменты путешествия и пребывания Гарольда в Нормандии, создатель гобелена допускает (возможно, с умыслом) двойные толкования изображенных на нем сцен. Таким образом, гобелен не выполняет своей задачи — воплотить в образах версию Вильгельма из Пуатье и, что подразумевается, Вильгельма Жюмьежского.
Возможно, причиной является тот факт, что хотя эту работу заказал нормандец (считается, что им был сводный брат Завоевателя, епископ Одо из Байё), гобелен был творением рук англичан. Сирил Харт, детально проанализировав изображения на гобелене, показал, что примерно треть его сцен взята из изображений в рукописях из библиотеки в Кентербери, собранной еще до завоевания; полагают, что это лучшее доказательство, какое мы только можем получить. Если бы до нас дошло больше манускриптов, возможно, историки обнаружили бы еще большее количество прототипов сцен гобелена.[369]
Авторы гобелена из Байё не дают ни одного словесного толкования в сопровождающих изображения подписях. Первая сцена (фрагмент 1) изображает неопознанную фигуру (из последующего можно заключить, что это эрл Гарольд), беседующую с королем Эдуардом. Король, хотя и состарившийся, выглядит вполне здоровым. Поскольку в следующем фрагменте эрл изображен отправляющимся в плавание, здесь он, вероятно, испрашивает на это позволение у короля. Король делает предостерегающий жест, грозя эрлу пальцем. Сопроводительная подпись лаконично сообщает: Edward Rex. Никакой попытки объяснить (хотя сделать это было бы нетрудно), что король Эдуард «отправляет» эрла куда-либо, тем более к герцогу Вильгельму, нет. Создатели не озаботились написать «Тут король Эдуард посылает Гарольда к Вильгельму», однако подписали, что следующая сцена изображает, как «эрл Гарольд и его всадники едут в Бошемскую церковь». Малоценное замечание для сюжета. Затем эрл пирует в Бошеме, далее он изображен идущим вброд к кораблю. Здесь сказано лишь, что он «переплывает море», хотя можно было бы добавить «в Нормандию». Далее корабль эрла уносит сильный ветер, и он пристает к берегу во владениях графа Ги, то есть в Понтье.
Нет ни малейших намеков на военные цели путешествия, люди на корабле изображены без оружия и доспехов. Вопреки предположению Уильяма Мальмсберийского, это и не рыбная ловля: судно эрла не похоже на рыболовное. Не изображено и кораблекрушение; Вильгельм из Пуатье называет высадку эрла «вынужденной», и на гобелене корабль снесло к Понтье сильным, возможно штормовым, ветром. Гарольда берет в плен граф Ги и отводит его в замок Борен, расположенный на дальней от Нормандии границе Понтье. Ему оказывают подобающие почести (как это было с тэном Херевардом, высадившимся в Гине в 1063 году и попавшим в руки графа Манассии Старого); он держит на руке сокола, но все же он пленник. Ги встречается с Гарольдом, возможно для обсуждения выкупа. Жители Понтье часто захватывали путешественников, высаживавшихся на их берегах, грабя людей низких сословий и требуя выкуп за знатных.
Очевидцем встречи становится некий неизвестный наблюдатель, возможно нормандский шпион. Подразумевается, что этот человек сообщает о положении Гарольда герцогу Вильгельму, поскольку в следующей сцене граф Ги принимает посланцев герцога. Вероятно, два властителя обменялись несколькими посланиями, после чего Ги передал эрла в руки Вильгельма. Гобелен не уточняет место, где это произошло, но здание, изображенное в этом фрагменте, идентифицируют как знаменитый Руанский собор. Вильгельм из Пуатье представляет эту встречу как спасение Вильгельмом эрла Гарольда из когтей графа Ги: герцог избавляет его от дурного обращения и даже пыток. По сути же эрл Гарольд оказывается в ловушке.
В результате своих предыдущих столкновений с Вильгельмом граф Понтье Ги стал вассалом нормандского герцога, обязавшись выставлять для него сотню рыцарей. У него не было иного выбора, кроме как отдать эрла своему сеньору. Происшедшее иногда описывают как нечто вроде встречи двух гангстеров, где одному, рангом пониже, приходится уступить. Когда Херевард открыл Манассии свое имя, его освободили из-под стражи и обращались с ним достойно. Вильгельм из Пуатье, однако, говорит, что Гарольд был в опасности. Возможно, и так. Его тезка Вильгельм Жюмьежский рассказывает похожую историю.
Далее оба автора-нормандца заявляют, что эрл Гарольд по своей воле (согласно словам одного из них) «принес ему [Вильгельму) оммаж за все королевство и скрепил его многими клятвами». Ни один из хронистов ничего не говорит о том, что Гарольд сопровождал Вильгельма в военном походе в Бретань, но об этом упоминают и гобелен из Байё, и Ордерик Виталий, хотя на гобелене этот поход предшествует клятве, у Ордерика же следует за ней. Источники расходятся во мнении относительно места, где была принесена клятва. Вильгельм Жюмьежский вообще его не указывает, Вильгельм из Пуатье упоминает Бонвиль-сюр-Тук, Ордерик говорит о Руане, а создатели гобелена указывают на Байё. Ни один из авторов не называет имен свидетелей этого значительного события, и нет подтверждений того, что клятва Гарольда была зафиксирована письменно, что, наверно, произошло бы, если бы она состоялась на самом деле.[370]
На гобелене есть интересная сцена: Гарольда препровождают во «дворец» герцога Вильгельма, в «руанскую башню», где между двумя мужами начинается разговор. На гобелене эти двое беседуют как равные: эрл Гарольд, герцог (dux) англичан, и Вильгельм, герцог (dux) нормандцев. В рассказе о событиях после смерти Эдуарда гобелен неизменно именует Гарольда королем. Тем самым либо создатель рисунка, либо автор подписей демонстрирует свои предпочтения. Но гобелен не раскрывает содержания беседы. За этим фрагментом следует самая загадочная из всех сцен. На ней изображена женщина в полном одеянии с покрытой головой, стоящая внутри непонятного сооружения, лица которой касается (или, возможно, по нему бьет) священник с выбритой тонзурой. Подпись гласит: «Там, где священник и Эльфгива…» Глагол отсутствует. Среди множества толкований этого сюжета не нашлось ни одного удовлетворительного. Можно предположить, что если священник действительно бьет женщину по лицу, то, возможно, он делает это, чтобы она не забыла того, чему была свидетельницей, то есть разговора герцога и эрла. Женщина воздевает руки в знак смирения. Опознать ее не удалось, но предположение у историков есть.
В большей части западноевропейских источников (помимо нормандских и английских) подчеркивается, что причиной нормандского вторжения послужило нарушение эрлом Гарольдом клятвы жениться на дочери герцога; в некоторых случаях упоминают и договор, согласно которому сестра эрла, Эльфгива, должна была выйти замуж за знатного нормандца (подробнее см. в главе 2). Имя «Эльфгива» (то есть либо Эльфгифу в древнеанглийском варианте, либо Эльфгита) пишется в точности так же, как и имя сестры Гарольда, записанное в «Книге Страшного суда»: там указано, что до 1066 года она была владелицей небольшого поместья.[371]
Нет никаких доказательств, что на гобелене изображена именно эта Эльфгива, но поскольку во всех прочих сценах запечатлены ключевые моменты истории завоевания, а сговор об этом браке был одним из них, то ее кандидатура больше прочих соответствует известным нам фактам. Все остальные возможные Эльфгивы не играли роли в событиях 1064 года. Возможно, что Эльфгива находилась в свите эрла Гарольда и попала вместе с ним в плен к Ги, а значит, была и в Руане. В таком случае священник просто подчеркивает ее присутствие и слегка бьет ее по лицу, чтобы она не забыла о только что заключенном соглашении. На присутствие Эльфгивы в Руане указывает и то, что ее фигуру окружает конструкция со спиральными колоннами, определяющая место, где ее содержали. В английских барельефах подобные конструкции часто обрамляли изображения людей, и художник воспользовался этой традицией.
Далее создатели гобелена уделяют значительное внимание рассказу о кампании в Бретани, где эрл Гарольд отличился тем, что спас двух нормандских рыцарей, увязших в зыбучем песке. Повествование завершается сценой, где герцог Вильгельм одаривает Гарольда оружием, вероятно в качестве награды за его героизм. Здесь, несомненно, изображен нормандский военный ритуал, и некоторые полагают, что таким образом герцог посвящает Гарольда в рыцари; другие же считают, что утверждать это означает домысливать ситуацию. Дарение оружия может быть просто благодарностью герцога за спасение его людей. Нормандский очевидец этой сцены мог бы счесть, что герцог обращается с эрлом как со своим вассалом, хотя гобелен не указывает ничем на оммаж Гарольда нормандцу. Если даже дарование оружия и доспехов было посвящением в рыцари, Гарольд, чьим лордом был король Эдуард, безусловно, считал, что его клятва Вильгельму действительна лишь на время его пребывания в Нормандии, а в качестве исследователя французских обычаев рассматривал ее как неотъемлемую часть местного обряда посвящения в рыцари.
Следом действие переносится в Байё, однако гобелен не указывает напрямую, что изображенная далее сцена имела место именно там: просто именно в Байё стояли нормандские войска после победы над Бретанью. Замок Бонвиль-сюр-Тук располагается рядом с дорогой от Байё к Руану. Именно здесь, согласно создателям гобелена, Гарольд принес свою прославленную (или же бесславную) клятву. Поразительнее всего в этой сцене то, что ее создатели не говорят напрямую, в чем именно клялся Гарольд. Они даже не пытаются (хотя это было бы весьма нетрудно) добавить фразу вроде «касательно трона» или «о короне». Гобелен кратко сообщает, что Гарольд принес клятву «герцогу Вильгельму», что вполне могло быть усложненной формой оммажа. Очевидно, что такой эрл, как Гарольд, не стал бы ни по своей воле, ни по принуждению опускаться на колени и вкладывать свои руки в ладони герцога. Принося клятву верности, знатные англосаксы, согласно описаниям, просто «кланялись» лорду. Гарольд принимает французский обычай, соглашаясь поклясться на мощах. Вопреки утверждениям позднейших источников, святые реликвии ни в какой мере не утаивались от эрла; они были специально привезены в одно место, чтобы Гарольд мог принести клятву на них. Однако гобелен намеренно не уточняет предмета клятвы английского эрла.
Бордюры гобелена покрыты изображениями, в которых таится множество скрытых смыслов и аллюзий; особенно это касается рядов парных изображений животных. Скопированные из бестиария, они призваны заполнить пустое пространство. Особенно примечательны бордюры под сценой принесения клятвы. Сама сцена изображает герцога, сидящего на троне (но без короны: герцог — не король) и держащего меч. Он подавляет и вселяет трепет. Эрл, несомненно, совершает свои действия под принуждением. На бордюре запечатлены сцены, возможно взятые из басен Эзопа. Во фрагменте 3, где Гарольд пирует в Бошеме, на кайме изображена ворона, роняющая еду в пасть лисицы. Не значит ли это, что Гарольд, подобно вороне, становится жертвой лести или уловки? Историки распознали в изображениях на бордюрах множество басен: басню о вороне и лисице, о волках и овцах, о волке и журавле.
Лиса в басне убеждает ворону спеть, чтобы заставить ее выпустить из клюва кусок сыра. Мораль басни в том, что никогда не стоит верить льстецам. Мораль басни, где журавль вытаскивает кость из горла волка, гласит, что нечего ждать благодарности за добрые дела. Овцам не следует доверять волкам. Изображения на бордюре комментируют запечатленные выше сцены и указывают на опасность, грозящую простаку со стороны коварных хитрецов. Нормандцу нетрудно предположить, что речь идет о Гарольде. Он имеет приятную внешность, но, по нормандской версии, за этой личиной прячется лживая душа. Если взглянуть с другой стороны, Гарольд должен был почуять ловушку и не доверять уверениям герцога, а зрителю советуют не принимать изображение за чистую монету.
Большинство историков склоняется к наиболее простому толкованию: вся история с рыцарством Гарольда была затеяна ради английского престола, однако нет ни единого независимого подтверждения подобной интерпретации. Гарольд принес некую клятву, которая связала ему руки. Он явно клялся под принуждением, прекрасно зная, что не будет отпущен на свободу, покуда не даст этой клятвы. Очевидно, папе сообщили (как указывает Вильгельм из Пуатье), будто Гарольд принес клятву по собственной воле. Однако самому Гарольду не дали возможности подтвердить или опровергнуть это утверждение.
Содержание клятвы, которое излагает Вильгельм из Пуатье, откровенно неправдоподобно. В нем слишком много уточнений. Гарольд, согласно хронисту, клянется выступить как vicarius (наместник) герцога, то есть как его представитель, при дворе короля Эдуарда (хотя нет никаких свидетельств, что он пытался это сделать) и использовать для этого всё свое влияние и богатство. Он должен был гарантировать переход трона к герцогу Вильгельму. Он должен был разместить в дуврском «замке» гарнизон из рыцарей герцога (хотя в Англию с Гарольдом не отправился ни один рыцарь) и обеспечивать из своих средств гарнизоны в прочих замках Англии. В основе подобного утверждения, похоже, лежит то, что когда Вильгельм из Пуатье наконец прибыл в Англию, он увидел недавно возведенный замок в Дувре и, вероятно, услышал рассказ о замках на границе с Уэльсом и о замке Роберта Фиц-Уимарка в Эссексе.
Далее хронист сообщает более вероятную вещь. Эрл Гарольд будто бы принес вассальную клятву Вильгельму, который затем подтвердил его право на все его владения в Англии (распоряжаться которыми герцог пока еще не мог). Но далее Вильгельм из Пуатье всё портит, утверждая очевидную ложь. Король Эдуард в то время был якобы болен, и в Англии ожидали его скорой кончины. Эдуард заболел лишь в конце ноября 1065 года; той же осенью он был достаточно здоров, чтобы отправиться на охоту.
Эрл изображен возвращающимся в Англию, и этот сюжет заканчивается так же, как и начинался, — сценой встречи Гарольда и короля. Многие обращали внимание на то, что эрл изображен здесь в униженной позе раскаяния. Он буквально корчится перед суровым и грозным королем, который говорит что-то вроде «Я предупреждал тебя, что нужно быть осторожным!» Воины стопорами, сопровождающие эрла и охраняющие короля, указывают на обоих, тем самым подчеркивая важность этой встречи. Подпись к сцене, по обыкновению, умалчивает о содержании разговора. Один автор более поздней эпохи предположил, что король действительно напомнил Гарольду о своем предупреждении, потому что хорошо знал герцога Вильгельма и понимал — тот не упустит выпавшего шанса. Но это уже ретроспективный взгляд на события.
Затем гобелен переходит к рассказу о смерти и похоронах короля в его недавно освященной церкви в Вестминстере. Эти события происходят в начале января 1066 года, и ни слова не говорится о том, чем с 1064 года занимался Гарольд. Такой разрыв согласуется с нормандской версией: за рассказом о принесении клятвы нормандские источники сообщают о смерти Эдуарда, а затем о коронации Гарольда, как если бы одно следовало непосредственно за другим и король Эдуард послал эрла Гарольда в Нормандию, потому что был болен и в предчувствии скорой смерти желал подтвердить данное Вильгельму обещание короны. На самом деле эрл вернулся в Англию к июлю 1065 года (если не раньше), задолго до кончины короля.
Эта история с якобы данным обещанием и клятвой всплыла лишь тогда, когда Эдуард и Гарольд были уже мертвы и не могли опровергнуть нормандской версии событий.
Мы знаем достаточно о линкольнширском тэне Хереварде, чтобы приблизительно набросать биографию этого отнюдь не ординарного представителя англо-датских тэнов XI века.
Дата его рождения неизвестна; до нас не дошло ни одного документа, где говорилось бы что-нибудь о его юности. Предполагается, однако, что в 1063 году он был изгнан из Англии, будучи уже взрослым мужчиной. Если ему было тогда около восемнадцати, то можно предположить, что родился он примерно в 1045 году. Поскольку он был одним из тех, кто покинул Англию в результате нормандского завоевания, дата его смерти неизвестна. Но мы знаем о нем достаточно, чтобы утверждать, что он происходил из знатной семьи и что его отец был королевским тэном, держателем обширных поместий.
Согласно преданиям монастырей Питерборо и Кроуленд,[372] Херевард был племянником аббата Питерборо Бранда. Annales Petro-Burgenses, собрание легенд, записанное в XIV веке, сообщают, что настоятель Бранд приходился Хереварду patruus, то есть дядей по отцовской линии; следовательно, его отцом был один из четырех братьев Бранда, Аскетиль, Сивард, Сирик или Годрик. Пятеро братьев были сыновьями тэна по имени Токи. Поскольку Аскетилю принадлежала земля в Линкольне, с которой трое горожан платили ему оброк в размере пяти шиллингов, можно предположить, что отцом Аскетиля был богатый линкольнский землевладелец Токи Аутисон. Токи из Линкольна был уважаемым человеком, обладавшим правом sake and soke, toll and team (см. гл. 7) в Линкольншире; ему принадлежало порядка шестидесяти messuages (домов с прикрепленным земельным участком) в Линкольне, он имел также собственную усадьбу и церковь и множество участков земли в шести скирах. Его земли были конфискованы после завоевания и попали в руки барона по имени Жоффруа Альслен. Отец Токи, Аути, был чеканщиком монет в Линкольне; вероятно, именно он заложил основы богатства семьи.
Из четырех братьев аббата Бранда Аскетиль (которого обычно называют сокращенной формой имени — Аскиль или, на норвежский манер, Эскиль) больше прочих подходит на роль отца Хереварда. Он умер до того, как Бранд стал настоятелем Питерборо; вероятно, он пал в бою либо при Стамфорд-Бридже, либо при Гастингсе. Он распоряжался большей частью земельных владений семьи и был королевским тэном, одним из тех, кому принадлежали «должность и особые обязанности при дворе короля». Годрик, младший из братьев, пережил завоевание и стал аббатом Питерборо в 1098 году, однако был смещен архиепископом Ансельмом за симонию в 1101-м, поскольку он и его монахи были вынуждены заплатить королю Вильгельму Рыжему за подтверждение его избрания. Его английское имя наводит на мысль, что жена Токи, чье имя нам неизвестно, была англичанкой. Его отец, как и братья, носят датские имена, но мать-англичанка вполне могла назвать своего младшего отпрыска английским именем. Другие два брата, Сивард и Сирик, в 1086 году по-прежнему держали небольшие участки земли от Жоффруа Альслена. Некий Siward filius Toki («Сивард, сын Токи») был еще жив и в правление Вильгельма Рыжего. Эти трое были слишком молоды, чтобы быть отцами Хереварда, если сам Херевард родился в 1045 году.
Аскетиль держал землю не только в Линкольншире, но и как минимум в пяти других скирах; поскольку весьма сомнительно, чтобы у короля было два одинаково богатых тэна по имени Аскетиль, владевших обширными землями в Ист-Мидлендсе, его со значительной долей уверенности можно идентифицировать как тэна Аскиля из Уэйра. Поместье в Уэйре, вероятно, было его главной резиденцией. Оно приносило 50 фунтов в год и включало охотничьи угодья. В 1086 году в усадьбе насчитывалось примерно сорок человек, включая священника и рива; следовательно, полностью ее население составляло около двухсот человек. В сумме земли Аскетиля приносили ему 245 фунтов в год (58 800 серебряных пенни) и составляли 110 карукат и 124 гайды. Поэтому Херевард, наследник своего отца, несомненно, был, как утверждал Жоффруа Гаймар, «одним из первых в стране».
Идентификация Хереварда как сына Аскетиля исключает все домыслы о его происхождении, согласно которым он был сыном тэна или лорда Леофрика из Борна, или даже Леофрика, эрла Мерсии, и родичем короля Эдуарда. Путаница возникла из-за того, что владельцем Борна в Линкольншире был эрл Моркар, внук Леофрика, а его земля, как и многие земли Хереварда, после завоевания перешла к бретонцу по имени Ожье.
Более того, при жизни — равно как и два века после его смерти — Хереварда никогда не именовали «Уэйк». Это прозвище впервые появилось в записях XIV века, поскольку многие из земельных владений Хереварда, а также манор в Борне и прочие земли, были объединены Генрихом I в баронию Борн и переданы братьям Вильгельму и Ричарду де Рулло (из Рулура в Кальвадосе). Вильгельм не имел наследников, и Ричард стал лордом Борна. Он женился на бретонской наследнице Эмме, дочери Энисана де Мусара, вассала графа Ричмонда Алена. Их дочь, Аделину, Генрих I отдал Бодуэну Фиц-Гилберту, который выкупил баронию у короля вместе с позволением жениться на Аделине. Бодуэн был сыном Гилберта де Клэра и происходил через Ричарда Фиц-Гилберта от Гилберта — графа Брионнского. Дочь Бодуэна и Аделины, Эмма, вышла замуж за Хью Уэйка, рыцаря из Гернси, который стал лордом Борна, а их сыном был Болдуин Уэйк, предок борнской баронской семьи Уэйк. На каком-то этапе Уэйки, чтобы придать своему праву на баронский титул ореол старины и бульшую весомость, заявили о своем происхождении от Хереварда, и постепенно за ним закрепилось прозвание «Уэйк».
Военная карьера Хереварда началась, вероятно, в 1063 году, когда после ссоры с настоятелем Кроуленда Ульфкютелем (Херевард не выплатил ему ренту за земельный участок в Риппингейле возле Борна), а также в результате множества неприятностей, которые Херевард причинял отцу своим необузданным нравом, король Эдуард по просьбе отца Хереварда изгнал его. Поэтому его не было в Англии, когда в страну вторглись нормандцы. Отбросив самые мифические дополнения к легенде о Хереварде, историки установили, что значительную часть его жизни в изгнании можно подтвердить документально.
После того как вышел указ о его изгнании, Херевард отплыл из Англии и, подобно эрлу Гарольду в 1064 году, неожиданно оказался во Франции, где был схвачен людьми графа Гина Манассии I. Назвав себя и получив свободу, он отправился в Сен-Омер, где сделался наемником. Он поступил на службу к епископу Камбре Литберту; это известно доподлинно, поскольку Херевард заверил грамоту, составленную епископом. Почти наверняка именно он был Miles Herivvardi, чья подпись стоит на грамоте рядом с подписями других свидетелей. (Имя Hereward по-латыни в англоязычных источниках записано как Hereuuardus; заменять букву V буквой U было обычной практикой той эпохи.) В его вымышленной биографии упоминаются и другие сеньоры, у которых Херевард служил или с которыми встречался; все это реальные исторические персонажи: Бодуэн, граф Эно, Арнульф, виконт Пикиньи, и даже Генрих II Брабантский. Херевард принимал участие в «военных утехах» в Брюгге и Пуатье; считается, что это одно из первых упоминаний о рыцарском турнире.
Самое значительное событие в этой части его биографии, согласно Gesta Herewardi, произошло, когда Херевард сопровождал сына графа Фландрии (то есть Роберта Фризского) в военной кампании в местности под названием Scaldemariland, поход имел целью заставить местных жителей платить положенную дань графу. Херевард, согласно хронике, играл в кампании решающую роль и был у Роберта magister militum, то есть рыцарем, командующим наемными войсками. Этой части биографии Хереварда можно найти подтверждение. Она запечатлена в Vita Sancti Willibrordi, написанном аббатом монастыря Эхтернах Тиофридом. Он говорит, что монастырю принадлежали земли на острове Вальхерен в эстуарии Шельды, и рассказывает, как сын графа Бодуэна попытался заставить тамошних жителей выплатить подать.
Согласно рассказу, Роберт повел смешанную армию французов и немцев по суше и по морю через Scaldemermur, то есть эстуарий Шельды в провинции Зеландия, который, как нам известно, ранее называли Scaldemermur и Scaldemariensis.
Островные жители успешно отразили нападение и захватили два знамени, которые затем отослали в Эхтернах в благодарность святому Виллиброрду за его покровительство. Они не смогли решить, продолжать ли им войну или заключить мир, поэтому аббат Тиофрид согласился быть посредником между ними и фламандской армией. («Сын графа» явно был его вторым сыном, Робертом Фризским.) Стороны договорились об условиях мира; Gesta Herewardi утверждает, что жители острова должны были заплатить вдвое большую дань, чем платили до того. Эту местность передал графам Фландрии в 1012 году германский император Генрих II. Роберт Фризский отпраздновал свой день рождения со своими родителями в воскресенье в Троицын день 1067 года, а граф Бодуэн умер 1 сентября. Это прямо указывает, что военная кампания имела место где-то между 1066 и 1067 годом, а значит, Херевард мог вернуться в Англию в 1067-м, после того, как его дядя стал аббатом Питерборо.
Вторая часть истории Хереварда связана с Англией и происходила с 1067 по 1071 год. Его изгнали с Или; согласно Gesta Herewardi, некоторое время он был лесным разбойником в «Брунсвальде», то есть в лесу Бромсуолд. Большая часть его подвигов этого периода относится к области легенд, и их не стоит принимать в расчет. Равно невероятным представляется предположение, что он помирился с королем Вильгельмом. Скорее всего, его путают с другим тэном по имени Херевард, который в 1086 году был еще жив и владел землями в Уэст-Мидлендсе. Маловероятно, чтобы линкольнширский Херевард попросту доживал свои дни под нормандским правлением. Столь же маловероятна и версия Жеффрея Гаймара, согласно которой Херевард отправился воевать в Мэн, по дороге домой попал в засаду, устроенную завидовавшими ему нормандцами, и после жестокой схватки, в которой он убил по меньшей мере семерых нападавших, сам был убит и обезглавлен. Эта история напоминает рассказы о гибели эрла Эдвина Мерсийского, даже в том, что касается отсечения головы; возможно, именно они легли в основу повествования Гаймара.
Наиболее вероятно, что Херевард, подобно многим другим, бежал из страны. Любопытный конец истории изложен в некоем предании из Норфолка. В нем говорится, что леди по имени Вилбурга из «Тонтона» (возможно, Террингтона) пожертвовала одну карукату земли церкви Кингс-Линн, чтобы монахи молились за ее предков. Она составила это завещание после своей свадьбы с человеком по имени Херевард (в правление Генриха II) и хотела, чтобы в Кингс-Линн молились за ее мужа и за «Хереварда, его отца, и за Хереварда Изгнанника, его деда». Правдивость этой истории подтвердить нельзя, но хронология ее совпадает с реальной. Подобным же образом аббатство Бери-Сент-Эдмундс в промежутке между 1121 и 1148 годом получило дар от женщины по имени Года (то есть Гита), «дочери Хереварда». Она дала «всю землю Хереварда… чтобы держали ее с честью, в мире и спокойствии» от аббата, «так же как дед и отец Хереварда и сам он держали ее в городе Грейт-Бартон». Можно предположить, что «Херевард Изгнанник» действительно вернулся в Англию, скорее в правление Вильгельма II, нежели Вильгельма I, получил земли в Норфолке и Саффолке и умер, дожив до преклонного возраста. В таком случае, возможно, что похоронили его, как гласит предание, в Кроуленде.[373]
«Гобелен» представляет собой длинную, узкую полосу льняной ткани, на которой шерстяными нитями вышита история нормандского завоевания Англии, начиная с того момента, как эрл Гарольд отправляется в Нормандию, до его гибели на поле у Гастингса. Длина ковра составляет чуть меньше шестидесяти пяти метров; когда-то он был длиннее, однако начало и конец его утрачены. Первое упоминание о нем относится к 1476 году, и в это время он хранился в соборе в Байё (отсюда его название); широко распространено мнение, что он находился там с момента своего создания в XI веке. Некоторые его части подверглись реставрации, что повлияло на интерпретацию отдельных сцен.
Это в высшей степени неоднозначное произведение, которое может быть «прочитано» по меньшей мере с двух противоположных точек зрения. Для нормандцев гобелен излагал официальную версию завоевания, в частности подтверждал предполагаемое клятвопреступление эрла Гарольда; если смотреть на него глазами прочих зрителей (в особенности англичан XI века), гобелен позволяет и иную трактовку событий. В ключевых эпизодах изображенные сцены не поддаются однозначному толкованию. В пику основному тезису нормандцев, после смерти короля Эдуарда Гарольд именуется «королем», хотя англо-нормандские источники примерно с 1070 года начинают называть Гарольда эрлом, отказывая ему в королевском титуле.
Хотя предлагались разные гипотезы по поводу места изготовления гобелена, историки в настоящее время сходятся на том, что он был создан в Англии английскими вышивальщицами, вероятно в Кентербери (с использованием иллюстраций из кентерберийских библиотек), по заказу епископа Одо из Байё, когда тот был графом Кента, вероятнее всего, около 1077 года.
Фрагмент I. Здесь изображен король Эдуард, сидящий на троне и беседующий с двумя мужчинами, один из которых — эрл Гарольд. Король, вопреки тогдашней традиции, назван здесь Edward Rex — это работа реставраторов. В прочих местах он именуется Eadwardus.
Фрагмент II. продолжает первую сцену: Ubi Haroldo Dux Anglorum et milites equitant ad Bosham. To есть «Где Гарольд, герцог англичан, и [его] воины едут в Бошем». В качестве диверсии человек, составлявший подписи к вышивкам, ставит эрла на один уровень с Вильгельмом, который назван Dux Normannorum, «герцог нормандцев».
Фрагмент III. Гарольд входит в Бошемскую церковь, по всей вероятности, чтобы помолиться о благополучном и успешном путешествии. Многие архитектурные элементы церкви сохранились до наших дней; особенно следует отметить изображенную в этой сцене большую заалтарную арку.
Фрагмент IV. Эрл Гарольд и его спутники пируют в зале его дома или временного жилища в Бошеме. Возможно, эта сцена дана в качестве отсылки к Тайной вечере.
Фрагмент V. «Здесь Гарольд едет к морю». Эрл держит на руке ястреба, ни у кого нет оружия; у их путешествия мирная цель. На бордюре под этой сценой изображены персонажи из басен о вороне и лисице («Берегись лести») и волках и овцах («Берегись коварства»).
Фрагменты VI и VII. В этих сценах сильный ветер (vento plenis) уносит корабль к берегам земель графа Ги (Wido), то есть в Понтье. Указаний на первоначальный пункт назначения нет. На бордюре дана отсылка к басне о волке и журавле.
Фрагменты VIII и IX. Эрла Гарольда берет в плен граф Ги и отводит его в свой замок Борен под вооруженным конвоем. Гарольд выглядит настороженным. В Борене его держат как пленника.
Фрагмент X. Беседа двух аристократов. Ги сидит на троне; некий мужчина в скуфейке притаился и наблюдает из-за колонны. Подобной фигуры нет среди спутников эрла Гарольда. Возможно, это нормандский священник.
Фрагменты XI и XII. К непокорному графу обращаются посланники нормандского герцога Вильгельма. Здесь изображены две фигуры: высокий мужчина с копьем и бородатый карлик, держащий поводья коней. Одного из них зовут Турольд, но кого из двоих, остается неясным. Было несколько Турольдов, связанных с епископом Одо; возможно, этим объясняется такое точное именование персонажа на гобелене.
Фрагмент XIII. Это ретроспективная сцена: изображены двое посланцев, спешащих к графу Ги, в то время как другой гонец обращается к герцогу Вильгельму. Сцена объясняет, что случилось ранее. Посланник мог быть англичанином, которого Гарольд отправил за помощью к герцогу.
Фрагменты XIV и XV. Граф Ги передает эрла Гарольда Вильгельму. О Гарольде говорится Dux, о Вильгельме — Normannorum Ducis. Они ровня друг другу.
Фрагменты с XVI по XVIII. Герцог отвозит эрла во дворец в Руане, в большой зал городского собора. Гарольда сопровождает вооруженный эскорт из четырех человек. Фрагмент XVIII содержит самую загадочную сцену во всем гобелене. Изображена женщина в покрывале, стоящая между двумя украшенными колоннами, которые подчеркивают ее присутствие. Ее бьет по лицу священник. Подпись гласит: «Где Эльфгива и священник…» Глагола нет. Эльфгива — латинская форма английского имени Эльфгифу. Единственная имеющая отношение к делу Эльфгифу — сестра эрла Гарольда. Все сцены на ковре связаны с излагаемой историей, следовательно, это должна быть та самая Эльфгифу. Многие источники утверждают, что герцог Вильгельм предложил Гарольду заключить брачный союз: английский эрл должен был жениться на дочери герцога, а его сестра — выйти замуж за знатного нормандца. Вероятно, она была свидетельницей этого соглашения, и священник делает формальный жест, чтобы та не забыла об этом уговоре.
Фрагменты XIX и XX. Разворачивается новая глава истории; герцог Вильгельм ведет свою армию к Мон-Сен-Мишель в Бретани. На бордюре повторяется басня о вороне и лисице.
Фрагмент XXI. Нормандская армия выходит к реке Куэнон, и Гарольд (снова названный «герцогом») спасает двух нормандцев, попавших в зыбучие пески. Создатель гобелена особенно подчеркивает силу и отвагу Гарольда.
Фрагменты XXII и XXIV. Граф Конан Бретонский бежит из города Доль; город сдается без боя. Нормандские рыцари сражаются с бретонцами и захватывают замки в Ренне и Динане. Гарнизон Динана во главе с графом Конаном отдает завоевателям ключи от города.
Фрагмент XXV. Эрл Гарольд, отличившийся в ходе кампании, получает оружие и доспехи от герцога. Многие историки полагают, что это намек на принятие Гарольдом статуса нормандского рыцаря из рук Вильгельма; следовательно, говорят они, Гарольд становится вассалом герцога Нормандии. Между тем нет прямых указаний, что перед нами церемония посвящения в рыцари, и гобелен никак не утверждает подобного. Гарольд был английским эрлом и не имел оснований принимать более низкий титул.
Фрагменты XXVI и XXVII. Ключевая сцена гобелена. Несомненно, в Байё Гарольд дает клятву перед герцогом на двух ковчегах с мощами нормандских святых. Примечательно, что ничего не сообщается о содержании этой клятвы, хотя сделать это очень легко. Другие источники указывают, что клятва была принесена либо в Руане (по версии Ордерика Виталия), либо в Бонвиль-сюр-Туке (Вильгельм из Пуатье). Вильгельм Жюмьежский не называет места. Хотя клятва явно стала поводом для вторжения Вильгельма в Англию, создатель гобелена избегает конкретики: он не говорит, какое именно основание было для этого у Вильгельма. Кроме того, Вильгельм из Пуатье утверждает, будто клятва была принесена до бретонской экспедиции. Эта часть истории кажется смутной и запутанной. Подобная уклончивость могла быть и намеренной.
Фрагменты XXVIII и XXIX. Эрл Гарольд возвращается в Англию и рассказывает о поездке королю Эдуарду. Герцог впоследствии заявлял, что Гарольд пообещал поддержать его притязания на роль наследника короля, однако Эдуард разгневан, а Гарольд почти съеживается перед ним. Между тем нормандцы утверждали, что Эдуард желал видеть своим преемником их герцога — в таком случае он должен быть доволен! На бордюре повторяется изображение басни о волке и журавле. Басня предупреждает, что не следует доверять лукавым хитрецам.
Фрагменты с XXX по XXXII. Сцена освящения Вестминстерского аббатства (декабрь 1065 года). Туда несут для похорон тело короля. Таким образом начинается рассказ о смерти Эдуарда. Изображая сначала похороны короля, а затем, одно над другим, его смертное ложе и собственно кончину, создатель гобелена показывает, как быстро всё произошло. У смертного одра короля стоят его жена, королева Эдита, эрл Гарольд и архиепископ Стиганд. Четвертая фигура поддерживает голову короля на подушке. Изображение этой сцены полностью соответствует ее описанию в Vita Edwardi, что позволяет предположить, что четвертый человек — конюший Роберт Фиц-Уимарк. Король, как сказано в подписи, обращается к своим вассалам. Он протягивает руку, чтобы коснуться руки эрла Гарольда.
Фрагменты XXXII–XXXIII. Двое мужчин, вероятно придворные, указывают на мертвого короля и предлагают корону эрлу Гарольду. «Они дали королевскую корону Гарольду», — сообщается в подписи. Сразу после этого Гарольд изображен сидящим на троне, с короной на голове, а перед ним несут церемониальный меч. По правую руку от короля стоит архиепископ Стиганд. Однако нет указаний, что именно он короновал Гарольда — создатель гобелена избегает конкретики.
Фрагменты XXXIV и XXXV. Весна 1066 года. Люди в изумлении смотрят на комету Галлея, и Гарольду, который держит копье, передают весть о ее появлении. В Нормандию прибывает английский корабль. Поскольку на следующем фрагменте герцог, которому передали новости из Англии, отдает приказ о строительстве флота, этот корабль, возможно, везет Вильгельму весть о том, что Гарольд пренебрег его притязаниями на трон.
Фрагменты с XXXVI по XXXIX. Герцог Вильгельм приказывает готовить корабли; изображено их строительство.
Фрагменты XL и XLI показывают, как на корабли грузят припасы и оружие.
Фрагменты с XLI по XLIII. Герцог пересекает море на большом корабле, за которым следуют прочие суда разных размеров, везущие людей и лошадей.
Фрагменты с XLIV по XLVI изображают высадку в Певенси.
Фрагменты с XLVI по XLVIII. Вооруженные всадники скачут в Гастингс. Они заняты поисками провианта.
Фрагменты с XLIX по LI показывают приготовление еды и саму трапезу. Епископ Одо благословляет пищу и обедает с герцогом Вильгельмом и его братом Робертом де Мортеном. Герцог советуется с ними о следующем шаге, расположившись в отобранном силой жилище некоего знатного человека. Здесь необъяснимо выделена фигура Вадарда, одного из вассалов епископа Одо; возможно, он был ответственным в войске.
Фрагмент LII. Герцог приказывает построить замок в Гастингсе внутри ceastra, то есть римских укреплений, расположенных на высоком берегу над гаванью.
Фрагменты LIII–LIV. Вильгельму приносят вести о короле Гарольде. Возможно, человек, предупреждающий Вильгельма о приближении Гарольда с большим войском, — Роберт Фиц-Уимарк. Он рассказывает герцогу о сокрушительной победе Гарольда над норвежским войском и советует ему держать оборону в крепости и не пытаться завязать сражение. Неподалеку горит английский дом; из него спасаются женщина и ребенок.
Фрагменты с LIV по LVII. Нормандское войско выступает из Гастингса на битву с англичанами. Герцог вручает свой боевой стяг одному из рыцарей.
Фрагменты с LVIII по LIX. Герцог спрашивает рыцаря по имени Виталий (возможно, того, кто позже станет арендатором епископа Одо в Кенте), не видел ли тот войска эрла Гарольда, и рыцарь указывает на разведчиков на холме за своей спиной — возможно, это холм Тэлем-Хилл.
Фрагмент LX. Вооруженный всадник сообщает королю Гарольду о приближении нормандского войска.
Фрагменты с LXI по LXIV. Герцог призывает своих воинов готовиться к битве, сохраняя мужество и благоразумие. Рыцари, держа наготове свои копья как дротики, идут в наступление; перед ними идут лучники.
Фрагменты LXV и LXVI. Начинается битва; рыцари атакуют английскую стену щитов. По мере того как они со всех сторон наступают на ряды англичан, обе стороны бросают друг в друга дротики. Мертвые тела заполняют нижний бордюр ковра. Некоторые из них обезглавлены или не имеют конечностей. Создатели гобелена не пытались (это было бы невозможно) показать отдельные этапы атаки.
Фрагменты с LVII по LXXI изображают гибель эрлов Гюрта и Леофвине. Создатель гобелена никак не показывает, что Гюрта убил сам герцог Вильгельм. Погибло множество воинов, как нормандцев, так и англичан. На гобелене все люди герцога названы «французами», как это обычно делается в Англосаксонской хронике. Последняя сцена этой части гобелена показывает группу англичан, отражающих атаки противника с небольшого холма. На англичанах нет доспехов, а значит, они не входят в регулярное войско Гарольда.
Фрагменты с LXXII по LXXIII. Епископ Одо воодушевляет молодых рыцарей (pueros). Он держит посох или жезл, возможно булаву, являвшуюся символом власти. Герцог Вильгельм снимает шлем, показывая своим воинам, что их герцог жив. К этому привлекает внимание людей Эсташ Булонский.
Фрагменты с LXXIII по LXXV. Воины Вильгельма вновь атакуют ряды англичан; подпись на гобелене комментирует: «Те, кто был с Гарольдом, пали», — подразумевая, что на этот раз удар приняли на себя хускерлы короля. Нормандцы атакуют одновременно с левого и правого фланга.
Фрагменты LXXVI и LXXVII. Последняя, ключевая сцена гобелена: смерть короля Гарольда. Историки до сих пор не могут прийти к согласию в ее интерпретации. Нормандские рыцари нападают на четверых людей, сразу же убивая одного из них. Четвертого ранят стрелой в глаз. Фигура снабжена именем «Гарольд», должно быть, это сам король. Затем показано, как другой воин падает, сраженный мечом одного из рыцарей. Надпись сверху сообщает: Rex interfectus est («Король убит»). То есть целиком вся подпись выглядит так: «Здесь был убит король Гарольд». Трудность заключается в том, что это место на ковре чинили и реставрировали чаще прочих. Рисованные копии изображений гобелена, выполненные Антуаном Бенуа для Бернара де Монфокона, были опубликованы в 1733 году Антуаном Лансело. На гравюре Гарольд держит предмет значительно длиннее стрелы, который не касается его лица и не имеет перьев; возможно, это копье. Все изображенные на ковре стрелы короче и снабжены оперением. Слово interfectus является плодом догадок реставратора, поскольку значительная часть оригинальной надписи была утрачена. Возможно, изначально в подписи стояло что-то вроде in terra iactus est, то есть «пал на землю». Из-за повреждений гобелена невозможно прийти к точному выводу относительно этой сцены.
Фрагменты LXXVIII и LXXIX. После гибели своего короля англичане бегут с поля боя, преследуемые рыцарями и лучниками. Самый конец ковра не сохранился; считается, что на нем был изображен сидящий на троне король Вильгельм, но доказательств этому нет. По всей вероятности, утеряно было не более ярда ткани.