Вильгельм Незаконнорожденный, герцог Нормандии и граф Руанский, проснулся на борту своего флагмана, «Моры». Этот корабль, великолепный подарок его жены, герцогини Матильды, вероятно, был самым большим судном во всей флотилии. «Мора» шла под алыми парусами; ее носовая фигура изображала мальчика с натянутым луком, готового поразить врага. На гобелене из Байё[4] этой фигуры нет — вместо нее на корме стоит человек, держащий знамя и дующий в рог. Оглядевшись, Вильгельм не увидел своей боевой флотилии со всеми воинами, лошадьми, оружием и провиантом. С борта флагмана ему открывался обзор на шесть миль во все стороны, и на всем этом пространстве — ни одного корабля.
Не смутившись этим обстоятельством, герцог приказал одному из гребцов вскарабкаться на верхушку мачты и доложить об увиденном. Но и этот моряк разглядел только морскую гладь и небо, хотя с мачты можно было видеть на верные двенадцать миль. Солнце еще не взошло, но на востоке уже разгоралась заря.
Герцог Вильгельм приказал подать сытный завтрак и приступил к нему без спешки, «будто во дворце в Руане», запивая явства большой чашей вина с пряностями. Когда он закончил трапезу, солнце встало, разогнав остатки тумана. Было примерно 6.45 утра, пошел прилив, и капитан флагманского корабля, Стефан, сын Эйрауда, сказал, что будь корабли герцога здесь, войско могло бы высадиться на английском берегу к 9 часам утра.
По-прежнему не было видно никаких признаков прочих кораблей, и герцог послал на мачту другого гребца. Тот доложил, что видит четыре корабля; немного погодя целый лес мачт возник из тумана на горизонте. Как только флот догнал флагманский корабль, герцог, уверенный, что ведет своих людей к победе, поднял якорь и направил суда к берегам Англии, надеясь поймать утренний прилив. Этот поход Вильгельм из Пуатье[5] описывает в словах, заимствованных у Ливия из описания похода Сципиона.[6]
Итак, этот дюжий воин с зычным голосом повел своих людей в Англию. Громадный, но не лишенный ловкости, он легко переносил тяготы похода — как и его противник, король Гарольд. Высокий, с длинными руками и ногами, он, возможно, чем-то походил на Генриха VIII. (Существовал портрет Вильгельма, написанный в 1522 году после эксгумации его останков. Оригинал портрета не сохранился, но есть полотно, считающееся его копией: на нем изображен могучий мужчина, привыкший повелевать, с мясистым лицом и каштаново-рыжими волосами.)
Возможно (и даже вероятно), что герцог Вильгельм уже знал о том, что с севера в Англию вторгся норвежский король Харальд Суровый. Он высадился на английский берег двумя неделями раньше — примерно в то время, когда сам герцог двигался из Дива к Сен-Валери-сюр-Сомм. Но Вильгельм не мог знать об исходе битвы и даже о том, что она произошла. Ему не было известно о разгроме братьев-эрлов, Эдвина Мерсийского и Моркара Нортумбрийского, 20 сентября в битве при Фулфорд-гейт возле Йорка и о решительной победе короля Гарольда, сына Годвине, над норвежцами при Стамфорд-Бридже 25 сентября. Однако он знал (возможно, от феканских монахов, живших в Стейнинге, Рае и ныне исчезнувшем с карты местечке Реймсли в Сассексе, а возможно, и от пронормандски настроенных приближенных Гарольда), что английский король ушел с южного побережья не позднее 8 сентября, оставив его полностью открытым для нападения. В любом случае, монахи Фекана сопровождали герцога Вильгельма в его походе, и они могли рассказать ему о подходящих местах для высадки. Известно, что Ремигий Феканский (монах, позднее ставший епископом Дорчестера) предоставил Вильгельму корабль и снарядил двадцать рыцарей для войска герцога.
Тем не менее, когда Вильгельм начинал свой поход во вторник 27 сентября, рассчитывая подойти как можно ближе к английскому берегу под покровом ночи и высадиться на рассвете следующего дня, он не мог знать, с каким из королей ему придется сражаться — с норвежцем Харальдом или с «неверным вассалом» Гарольдом, сыном Годвине.[7]
Он затеял вторжение из чистой гордыни: оспорив право Гарольда на трон, он уже не мог отступиться, чтобы не стать посмешищем для всей Европы.
«Мора» опередила остальную флотилию на двенадцать миль. Это был прекрасный корабль, большой и вместительный; поскольку на борту находились только сам герцог, его свита и их лошади, он шел быстрее остальных тяжелогруженых судов. Корабли вроде «Моры» могли перевозить до шестидесяти человек, и это помимо скота, лошадей и прочего груза.
Нормандский флот достиг бухты Певенси-Бэй, которая представляла собой мелководную лагуну (сейчас в этом месте располагается заповедник Певенси-Левелз) шириной около четырех миль и протяженностью шесть миль. С 1066 года уровень моря в этом месте понизился; современная береговая линия имеет совершенно иные очертания. Во времена Вильгельма она шла от Бичи-Хед до Рая и с глубокими узкими заливами — до гавани Певенси возле римского форта Андерида. Один особенно глубокий залив достигал Эшбернхема. Местная легенда гласит, что на самом деле нормандцы высадились на холме Стандард-Хилл в Нинфилде — и действительно, в те времена море доходило и до Нинфилда. У Булверхита залив вдавался в берег, достигая Кроухерста. Вероятно, флот растянулся по всей ширине бухты, начиная от того места, где сейчас находятся Истборн и Бексхилл. Еще дальше лежала гавань Гастингса, а затем берег уходил на север, к устью реки Бред, проходя у Сэдлскомба. Возможно, Бичи-Хед служил ориентиром штурману герцога Вильгельма, который повел корабль курсом норд-вест-вест от Сен-Валери, надеясь издалека заметить утесы.[8]
Теперь все шло по плану. Корабли достигли берега примерно в 9 утра, а если учесть прилив и время, потребовавшееся кораблям, чтобы причалить, высадка началась, вероятно, около десяти. Сопротивления нормандцы не встретили. Пристав к берегу, герцог, как пишет Вильгельм из Пуатье, «восславил милость Господа из самых глубин своего сердца», не упустив очередной возможности объявить себя посланцем Божьим. Английский флот не нес стражу у берегов. Корабли вскоре после 8 сентября отправились в Лондон и сильно пострадали во время шторма в Ла-Манше, который потрепал и корабли герцога, вышедшие из гаваней близ устья Дива. Так что англичане не могли (да и не считали нужным) поджидать флотилию нормандцев. Вероятно, король Гарольд решил, что Вильгельм не захочет начинать поход, когда погода уже начала портиться в предверии зимы.
Флот герцога, состоявший примерно из 700 кораблей разного водоизмещения, подошел к берегу Англии, воспользовавшись высокой водой. Более крупные суда бросили якорь подальше от берега, и людям пришлось прыгать в воду и добираться до суши вброд. Лошадей свели по сходням и повели к берегу по воде. Другие корабли, которые были всего лишь плоскодонными однопарусными баржами, предназначенными для путешествия в один конец, попросту выволокли на песок.
Войско завоевателей, состоявшее из конных отрядов, лучников, арбалетчиков и пеших воинов в кольчугах и кожаных доспехах, насчитывало, по словам аквитанского хрониста, 14 000 человек, из которых не менее 10 000 были собственно воинами.[9] Таким образом, на каждом из семисот кораблей плыло в среднем 20 человек, и много места оставалось для лошадей, припасов и многочисленных слуг: кузнецов (выполнявших функции оружейников), конюхов, плотников, поваров и прочих. Все они запечатлены на гобелене из Байё, в сценах, изображающих приготовления к походу и высадку в Певенси. В списке судов Вильгельма Завоевателя (этот документ восходит к оригиналу, написанному в аббатстве Бэттл) упомянуты 776 кораблей и названы имена четырнадцати магнатов, которые снарядили их и передали в распоряжение Вильгельма вместе с 280 рыцарями.[10]
Герцог отдал приказ кораблям, везущим пехоту и лучников, пристать к берегу первыми, а воинам, плывшим на них, в полной боевой готовности двигаться вперед. Они обшарили всю бухту, не встретив никакого сопротивления, но выставили дозорных на случай внезапного нападения. Бароны и рыцари следили за тем, как конюхи вели на берег их драгоценных коней; лошадям дали размяться, а затем их накормили и напоили. Другие слуги выгружали всевозможные припасы и поклажу, в том числе шатры для герцога и других баронов. Повара и их помощники занялись приготовлением обеда. Когда все было готово, высадились герцог и его приближенные.
Уильям Мальмсберийский пишет, что, выходя на берег, Вильгельм оступился и упал. Окружающие оцепенели, но когда он поднялся, все увидели, что герцог держит в руках пригоршни земли. Стоявший неподалеку Вильгельм Фиц-Осберн воскликнул: «Вы держите в руках Англию, герцог, вы будете королем!» Вильгельм, также стремясь перетолковать дурное предзнаменование, ответил: «Клянусь Господом! Я вступил во владение своим королевством, земля Англии в моих руках». Один из караульных принес клок соломы с крыши стоявшей неподалеку хижины и дал его герцогу. Тот взял солому со словами: «Я принимаю ее, и да будет с нами Бог!»[11]
В то время Певенси-Бэй была большой и довольно мелководной лагуной с обширными топями в северо-восточной части. С тех пор уровень моря понизился, и береговая линия на несколько миль сдвинулась к югу. У нас нет подтверждений того, что Вильгельм сознательно выбрал Певенси в качестве опорного пункта, но эти места были хорошо знакомы феканским монахам, от которых герцог мог получить информацию о подходящих местах для высадки. Возможно, он выбрал бухту Певенси из-за ее удаленности от укрепленных прибрежных городов, — Дувра, Сандвича и Ромни.
При короле Эдуарде эти города, как, возможно, и некоторые другие, выставляли небольшие боевые корабли с командой примерно из двадцати человек для обороны побережья. В береговой флотилии насчитывалось 40–50 таких судов. Кроме того, все порты имели собственные укрепления.
Певенси был не лучшим плацдармом: окружавшие его болота затрудняли продвижение вперед, и герцог удовольствовался тем, что занял старый римский форт Андерида. Там его люди быстро возвели земляную насыпь с деревянной башней и палисадом, собрав их из привезенных с собой готовых частей. Укрепление находилось в юго-восточном углу старой крепости в Андериде и было защищено насыпью и рвом. Герцог привез из Нормандии все необходимые деревянные части для нескольких крепостей: их можно было быстро собрать, как только были готовы насыпь (не меньше 10–20 футов высотой) и сухой ров.
Данные «Книги Страшного суда»[12] свидетельствуют о сокращении годового дохода (и, соответственно, урожая) в поместьях, расположенных к западу от Певенси сразу после Нормандского завоевания. Таким образом, мы имеем подтверждение того, что эти земли — на юг современного шоссе А27 и до города Льюис — были разорены нормандцами. Можно предположить, что, укрепившись в этой местности, захватчики решили пополнить запасы свежего мяса и прочих съестных припасов. За этим последовало логичное продолжение: уже после победы на Гастингсе в лагере нормандцев началась дизентерия. Помимо своей сугубо практической цели эти грабежи служили средством устрашения местного населения. Взяв то, что было им нужно, нормандцы уничтожили крестьянские дома. Это было спланировано заранее: герцог Вильгельм знал, что даже при такой внушительной флотилии он не сумеет привезти провиант для столь многочисленного войска. Он знал также, что на правах захватчика сможет кормить своих людей, безжалостно разоряя всю территорию вокруг лагеря. Он делал то, чего король Гарольд не мог допустить: земли Сассекса были его вотчиной, а местные жители — его людьми.
Либо 29, либо 30 сентября герцог решил отвести свой флот вдоль берега к Гастингсу, в то время как конники и пехота двигались по суше, наводя грабежами ужас на местное население. Решение Вильгельма перенести лагерь было обусловлено тем, что Певенси-Бэй был слишком открыт, а окружавшие его болота оставляли мало мест для маневра; кораблям нужна была более безопасная гавань. Перемещение целого флота могло занять не один день. Корабли двигались вдоль северного берега гавани. Их путь можно проследить по списку «опустошенных» поместий в «Книге Страшного суда» (они утратили до трех четвертей своего дохода). Одновременно сухопутное войско прошло по побережью, там следы разрушений видны еще больше. Не имея карт, нормандцы двигались от одного поселения к другому, ориентируясь по солнцу и линии берега. Нормандские хронисты упоминают, что воины Вильгельма, приходя в деревни, уводили с собой весь скот, а также брали в плен юношей, девушек и даже вдов — чтобы использовать их как слуг. Местные жители бежали, захватив с собой свое добро и скот. Со временем грабителям-фуражерам приходилось отправляться все дальше, чтобы обеспечить войско необходимыми припасами. Флот отплыл с утренним приливом и примерно через два часа достиг пункта назначения, по-прежнему не встретив никакого организованного сопротивления. Местный фюрд — воинское ополчение — был распущен 8 сентября, и затем многие из тэнов ушли на север, к Стамфорд-Бриджу, вместе с войском короля Гарольда.
Нормандские суда расположились в устье реки Булверхит и заливе Кумб-Хейвен, а войско встало лагерем у Гастингса. Герцог Вильгельм понимал, что должен сберечь свой флот. Город располагался на берегу, на южном конце маленького полуострова размером 10 на 6 миль, защищенного с трех сторон морем и реками Бред и Кукмир. Единственная дорога от побережья вела на север, по гряде холмов, через Андредский лес. Она проходила там, где сейчас находятся города Седлскомб и Кэт-сфилд — это была построенная еще римлянами дорога к Мэйдстону. Герцог приказал возвести вторую крепость, которая контролировала бы город и прилегающие земли. Таким образом он обеспечил себе плацдарм для обороны и занял гавань, в которую можно было доставить подкрепления и припасы и из которой в случае надобности он и его люди могли бы отплыть на континент. Ожидая реакции англичан, Вильгельм держался поблизости от своих укреплений и кораблей. Сведения о падении доходности местных угодий свидетельствуют о нормандских грабежах в окрестностях Гастингса.
Основным намерением герцога в этот момент было выбраться с узкой полоски земли и найти подходящее место, где можно было бы дать бой противнику — кем бы он ни оказался. Он выбрал Гастингс потому, что к северу от города проходила дорога в Лондон, так что разведчики Вильгельма могли следить за приближением сил противника. Полуостров между Гастингсом и Раем принадлежал Феканскому аббатству. Его выбор обусловил и место битвы, навсегда вошедшей в историю.
Возможно, еще в Певенси (но более вероятно, в Гастингсе) герцог сделал смотр своей флотилии и обнаружил нехватку двух кораблей. Тогда же он узнал о судьбе нормандского священника, предсказавшего, что Вильгельм завоюет Англию без единой битвы: бедняга выпал за борт и утонул во время перехода через Ла-Манш. Герцог иронически заметил: «Плох тот провидец, который не может предугадать свою судьбу и час собственной смерти. Глупо полагаться на слова такого пророка».[13]
Спустя несколько дней выяснилось, что пропавшие корабли отстали от остального флота и пристали к берегу в Ромни; их команды и пассажиры были убиты местными жителями. Придет время, и жители Ромни поплатятся за этот опрометчивый поступок.[14]
Прибытие нормандского флота, конечно же, не осталось незамеченным. Местные тэны следили за передвижением нормандского войска и в Певенси, и в Гастингсе. По меньшей мере один человек наблюдал высадку пеших воинов и лучников и видел рыцарей и их коней. Его, наверное, поразил воинственный вид этих людей с коротко обрезанными волосами: короткий ежик сзади и с боков, а спереди — густая челка (похожую стрижку носят американские военные моряки). Бретонцы, вероятно, выделялись среди гладко выбритых нормандцев своими бородами.
Тэн, видевший высадку, помчался в Лондон, чтобы предупредить короля Гарольда. Логично предположить, что подобная мысль возникла не у одного человека. Не менее пяти дней требуется, чтобы весть о вторжении достигла Йорка, расположенного в 250 милях от Гастингса, следовательно, Гарольд мог узнать о нападении не раньше 3 или 4 октября. Некоторые авторы полагали, что это произошло еще в Йорке, где король праздновал победу при Стамфорд-Бридже. Но более вероятно, что весть застала его уже на пути в Лондон. Какое-то время потребовалось королю, чтобы устроить дела в Йорке: в отсутствие эрла Моркара провинцией должен был править герефа[15] Линкольншира Мэрлсвейн. Только после этого, оставив добычу, захваченную в битве, в надежных руках Элдреда, архиепископа Йоркского, Гарольд отправился в обратный путь и добрался до Лондона 5 октября.
В это время герцог Нормандский предпринял очередную вылазку — одну из тех, что стали его типичной тактикой в завоевании Англии. Он прошел вдоль южного побережья, разрушая и сжигая все на своем пути и убивая местных жителей. Не дожидаясь ответных действий, он приказал своим воинам применить тактику выжженной земли и на побережье к северу от Гастингса. Герцог и сам выехал из лагеря в сопровождении двадцати пяти рыцарей, чтобы добыть провиант и разведать местность между Гастингсом и Андредским лесом. Он вполне мог добраться до холма Тэлем-Хилл или даже до Старс-Грин в долине, где должна была состояться битва. Вильгельм из Пуатье пишет, что рельеф в тех местах был такой неровный, что на обратном пути герцогу пришлось пройти часть дороги пешком. В какой-то момент он даже нес не только собственный хауберк (кольчугу с капюшоном), снятый из-за жары, но и хауберк своего спутника, Вильгельма Фиц-Осберна.
По свидетельству нормандского хрониста Вильгельма из Пуатье, до битвы происходили переговоры между герцогом Вильгельмом и королем Гарольдом. Герцог, утверждает Вильгельм, отправил гонцом к Гарольду феканского монаха. Передавая содержание этого гипотетического послания, Вильгельм из Пуатье, по сути, излагает аргументы, которыми нормандцы оправдывали вторжение. Если отбросить все сентиментальные красоты, они утверждали, что король Эдуард сделал своим наследником герцога Вильгельма, что Гарольд отправился в Нормандию, чтобы подтвердить право герцога на престол, и поклялся помочь ему получить причитающееся, а затем нарушил клятву, захватил трон и тем самым предал своего законного повелителя. Король Гарольд, как говорит далее хронист, с презрением отверг притязания Вильгельма и заявил, что именно его, а не герцога, умирающий король назвал своим наследником.[16]
Во время своего пребывания в Гастингсе Вильгельм получил послание также из другого источника. Конюший (придворный, занимавший важное место при дворе) Роберт Фиц-Уимарк, бретонец по рождению, отправил герцогу предупреждение, составленное в довольно резких выражениях. Он описал сокрушительную победу Гарольда над норвежцами при Стамфорд-Бридже и гибель Харальда Сурового и эрла Тости.
Он сообщил Вильгельму, что король Гарольд движется к Гастингсу «со всей скоростью… и… с огромным войском, готовым к войне», в сравнении с которым Вильгельм и его нормандцы выглядят лишь «сворой дворняг». Фиц-Уимарк советовал герцогу Вильгельму скрыться за укреплениями и не вступать в битву.
Герцог, вероятно считая, что послание отправлено самим Гарольдом или по его наущению, ответил конюшему, что лучше бы ему «не сдабривать оскорблениями» свои вести и что сам он, герцог, намерен выйти на битву «как можно скорее». Он похвалялся, что дал бы бой, даже если бы в его распоряжении было всего десять тысяч воинов, а не шестьдесят (sic!). Эта цифра, конечно же, сильно преувеличена и должна была лишь показать, что войско Вильгельма насчитывало существенно больше десяти тысяч.[17]
Вильгельм из Пуатье рассказывает, что еще до того, как герцог отправил к Гарольду своего гонца, он, находясь у своих кораблей, выслушал послание от Гарольда из уст безымянного английского монаха. Похоже хронист изменил порядок событий: то, что говорит монах, больше похоже на опровержение, выдвинутое Гарольдом против притязаний Вильгельма, которые в тексте представлены как ответ герцога.
Поскольку между высадкой нормандцев и событиями при Гастингсе счет шел на дни, а не на недели, едва ли переговоры между герцогом и королем заняли много времени. Скорее, они свелись к ультиматуму, посланному Бастардом, и полному негодования ответу короля. Но в речи, вложенной в уста герцога нормандским хронистом, повторяются обвинения, выдвинутые Вильгельмом против Гарольда в начале 1066 года в качестве оправдания своего вторжения, и приводятся известные ему ответные слова Гарольда.
Вильгельм из Пуатье, по его собственному признанию, не был с герцогом перед битвой и не мог знать, что происходило между ним и королем Гарольдом. Но зато он мог знать содержание требований, предъявленных английскому королю в начале года.
Таким образом, Вильгельм из Пуатье признает, что не знает, что говорил герцог перед битвой, а затем излагает читателю якобы его собственные слова! Таков был обычай хронистов той эпохи, берущий начало еще в трудах римских историков: автор попросту выдумывал подходящую речь для того или иного исторического лица, где излагалось то, что от него ожидали услышать.
Единственным новым элементом в этом обмене посланиями было предложение Вильгельма решить спор в поединке один на один. Нормандский обычай судебного поединка не был известен в Англии и, следовательно, был неприемлем для Гарольда, о чем Вильгельм хорошо знал. В Нормандии часто бросали такие вызовы перед боем, чтобы сбить противника с толку и тем самым обеспечить себе преимущество.
Без сомнения, король и герцог обменялись краткими посланиями. Герольд передал Вильгельму слова Гарольда: «Возвращайся в свою страну вместе с твоими людьми!», на что Бастард отозвался: «Королевство мое! Пусть Гарольд отдаст его. Я готов рискнуть в бою своей жизнью!» Говорят, что, услышав эти слова, Гарольд воскликнул: «Передайте герцогу мои слова: пусть Бог решит спор между нами!» А своим приближенным он сказал: «Вперед! Вперед, на битву!».[18]
Сцены перед боем, запечатленные на гобелене из Байё, иллюстрируют этот рассказ. Нормандские рыцари изображены выезжающими из Гастингса на поиски провианта. Нормандца по имени Виталий спрашивают, не видел ли он войско Гарольда, а человек в доспехах докладывает Гарольду, что войско герцога уже близко.[19] Итак, в понедельник 9 или во вторник 10 октября герцог Вильгельм узнал, что за корону ему придется сражаться. Какие же события породили эту критическую ситуацию?