1066. Новая история нормандского завоевания

10. Опустошение Севера: февраль — декабрь 1070 года

В своем «Государе» Никколо Макиавелли писал, что «коль скоро речь идет об интересах родины, не должно рассуждать, справедливо ли сие решение или несправедливо, милосердно или жестоко, похвально или зазорно». Для для описания проведенного Вильгельмом «умиротворения» Нортумбрии лучше всего годятся эти слова. Даже нормандских хронистов потрясло, что король и его военачальники почти целый год разоряли север Англии, превратив в пустыню почти 1000 квадратных миль земли. В их рассказах Вильгельм упивается собственной жестокостью и не предпринимает ничего, чтобы обуздать своих воинов, позволяя тем убивать людей из мести, опустошать земли и обращать в пепелища дома.[250] Нормандцы собирали в одном месте скот, зерно, имущество и любые съестные припасы и сжигали их. Так Вильгельм поставил на грань голодной смерти жителей всех земель к северу от Хамбера. Ордерик оценивает число погибших в 100 тысяч. Вильгельм из Пуатье, видимо, не нашел в себе сил, чтобы описать события 1070 года, и остановился в своем рассказе ранее этой даты.

В конце января 1070 года или, что вероятнее, в феврале король, вопреки ожиданиям датчан и нортумбрийцев, начал военную кампанию неимоверной, варварской жестокости, которая прокатилась по английским землям вплоть до реки Тайн. Эрлы Вальтеоф и Госпатрик снова объявили о своей покорности. Теперь Вальтеоф состоял в более тесной связи с Вильгельмом, поскольку был женат на Юдите, дочери сестры Вильгельма Аделаиды и Энгеррана де Понтье. Эрл Госпатрик отступил в Линдисфарне через Бетлингтон и некую местность, именуемую «Тугала»; это заняло у него три дня и три ночи, включая ночь, проведенную в церкви святого Павла в «Гирвуме», то есть Ярроу. Затем он отправился в Бамбург и отправил посланца к королю с просьбой о примирении, не осмелившись явиться к нему лично.

Сам король двинулся во главе войска в далекие северные области, в патримоний святого Кутберта, добравшись до расположенных на Тайне Ярроу и Уэрмута; в Ярроу он сжег церковь. Вильгельм оставался у Тайна примерно пятнадцать дней, пока ему не сдались оба эрла. Ему стало известно, что его враги прячутся на узком перешейке, защищенном морем и топями. По одной из версий, речь идет о Тод-Пойнт возле Котема на южном берегу устья Тиса. Согласно другим гипотезам, это место располагалось севернее, недалеко от Бамбурга. Возможных вариантов слишком много, чтобы сказать точно, где находилось это убежище. До него можно было добраться только по узкой гати шириной около двадцати футов. Приближение короля Вильгельма так напугало мятежников, что они бежали, несмотря на выгодную оборонительную позицию. Еще около двух недель король провел на Тисе, разослав своих людей с повелением переловить всех англичан в округе. Лагери его войска были разбросаны по территории свыше сотни миль. Ни в какой другой области Англии он не проявлял такой жестокости, как на севере. Эти земли пострадали до такой степени, что Дарем и северная Нортумбрия даже не были учтены во всеобщей переписи 1086 года.

Владения в крайних северных регионах не было нужды переписывать — насколько нам известно, ни один нормандец не желал там селиться; большая часть территорий оставалась невозделанной. Затем король вернулся в Йорк, вероятно через Хелмсли, хотя Ордерик утверждает, что его путь лежал через Хексэм. Вполне возможно, что Вильгельм преследовал мятежников-англичан, следуя вверх по долине Тайна до Хексэма, затем возвратился в Ярроу, а оттуда повернул на юг. (Ордерик верно называет Хексэм его римским названием — Hagustald.) Некоторые историки считают маршрут через Хелмсли более вероятным просто в силу того, что этот город расположен по пути на юг, прямо по римской дороге через Пеннинские горы, и утверждают, что для посещения Хексэма потребовался бы серьезный крюк. Но хексэмский вариант вполне возможен, если бы король двигался по течению Тайна на восток, а потом решил повернуть обратно к югу.

Зима выдалась чрезвычайно холодной, и обратный путь на юг оказался для нормандцев нелегким. Люди страдали от холода и метелей. Путь войска пролегал меж крутых вершин, по узким долинам, заметенным снегом. Пало множество лошадей; говорили, что в какой-то момент сам король потерял из виду свое войско, оставшись всего лишь с шестью рыцарями. Но в конце концов нормандцы сумели добраться до Йорка.[251]

При приближении нормандского войска каноники собора святого Кутберта бежали из Дарема на север, а епископ Этельвине укрылся в Линдисфарне. Им, правда, пришлось оставить большое распятие, подаренное Дарему эрлом Тости и его женой Юдитой: оно было слишком велико и тяжело для перевозки. Прибыв в Дарем 7 апреля, в первое воскресенье Великого поста, нормандцы повалили распятие и сняли с него драгоценную отделку. Король Вильгельм, узнав об этом, разгневался, однако решил не наказывать виновных лично, а послать гонцов к Этельвине с требованием отлучить грабителей от церкви[252] (подобно тому, как брат Этельвине Этельрик отлучил ранее от церкви Хереварда и его людей). Этельвине не дал никакого ответа — возможно, он был слишком напуган, чтобы исполнить просьбу. Таким образом, епископ ослушался королевского приказа; вероятно, после этого он решил собрать всё имущество, какое мог, и отправиться в Кёльн. Этельвине сел на корабль, однако буря выбросила его на берег Шотландии. Весной 1071 года он вновь отправился в путь и встретился в Или с эрлом Моркаром.

По возвращении в Йорк Вильгельм получил вести, подтверждавшие, что Честер по-прежнему остается рассадником смуты, и решил организовать карательную экспедицию. Стояла середина февраля, самое холодное время года, но король не колебался. Его путь лежал через самую пустынную часть Пеннинских гор, по заметенной снегом глуши. Король вполне мог повести своих людей вверх по течению Уорфа, а затем повернуть на юго-запад и через пустоши выйти к Честеру, пройдя между холмами Пендл-Хилл и Боулсворт-Хилл и далее вниз, на Ланкаширскую низменность. Примерно таким путем он, похоже, и двигался.

Поход был так тяжел, что часть королевской армии, во главе с бретонцами, которых поддержали люди из Мэна и Анжу, практически взбунтовалась. Они жаловались, что «не могут подчиняться повелителю, который заставляет их делать невозможное».[253] Он вел их «по тропам столь узким, что и двое не смогли бы идти по ним плечом к плечу». Но суровый нрав и непреклонная воля короля Вильгельма не дали возмущению перерасти в открытый бунт. Он назвал зачинщиков трусами, недостойными служить ему, — но пообещал им при этом большое вознаграждение, если они согласятся двинуться дальше. Он вел свое войско по гористой местности, по узким долинам, через реки и ручьи, над крутыми обрывами и глубокими пропастями. Нормандцам приходилось есть мясо лошадей, погибших в трясине. Перейдя Пеннины, король направился к Честеру. Не сохранилось описания произошедших там событий — известны лишь их итоги. Городом Честером в то время управляли judices civitatis, как их называют позднейшие источники, «городские судьи», вероятно, что-то вроде законоговорителей городов Дэнло; по здравому размышлению они сочли за лучшее сдаться. Но даже после этого вся городская округа была опустошена — типичный пример того, что метко называют «правлением посредством карательных экспедиций». Грабежи захватили затем еще более широкие территории — король Вильгельм не стал сдерживать своих людей, и те обрушились на перепуганное население Чешира, Шропшира, Стаффордшира и Дербишира.

Многие остались без крова и бежали из этих мест. Как свидетельствует хроника монастыря Ившем, некоторые в поисках пропитания забирались далеко на юг и приходили в Ившем в Вустершире. Голод, последовавший за этими грабежами, был так суров, что из каждых шести людей, добравшихся до Ившема, умирали пятеро. Хоронил их приор Эльфрик. Ившемские «гости» были так истощены, что едва могли есть подаваемую им пищу.[254] Нормандцы построили замки в Честере и Стаффорде. Весной того года, после намеренно спровоцированного королем Вильгельмом голода, новых мятежей не последовало. Вильгельм разорил даже солеварни в Нантвиче, несмотря на то что соль была необходимой частью рациона и позволяла делать запасы на зиму. Король, несомненно, заслужил оценку, высказанную после его смерти: «Он был суровый человек и не думал ни о страданиях людей, ни об их ненависти».[255]

После этого король Вильгельм направился в Солсбери. Стоял март; король наградил тех воинов, кто оставался ему верен и хорошо себя проявил в походе. Он позволил им покинуть войско и одарил их золотом и землей. Бунтовщиков он наказал увеличением срока службы.

По-прежнему не была разрешена проблема с датчанами. Ярл Асбьорн провел зиму на Хамбере, старательно удерживая своих людей вне досягаемости нормандского короля. Датчане голодали; им приходилось есть вонючее протухшее мясо. Они были так измучены, что с радостью согласились вернуться в Данию. Но даже в этих условиях, как следует из свидетельства Иоанна Вустерского, королю пришлось фактически прибегнуть к подкупу.[256] Он достиг соглашения с ярлом, позволив датчанам перезимовать в Англии, добывая еду грабежом — при условии, что те не станут нападать на королевские отряды.

Приняв необходимые меры для защиты Йорка, по возвращении из похода на Тайн король Вильгельм отдал приказ об опустошении Нортумбрии. Он отправил своих воинов, чтобы они уничтожали все имеющиеся ресурсы для пропитания; таким образом он хотел заставить своих врагов покинуть эту область и принудить к покорности крестьян. Военные силы мятежников и датчане ушли, и земледельцы остались беззащитными. Король Вильгельм позволил своим отрядам разграбить их дома и земли. Он был намерен принести мир на Север в подлинно римском духе: «Сотвори пустыню и назови это миром». Было уничтожено все посевное зерно, дома и посевы сожжены, скот перебит. Эта намеренная жестокость никогда не будет забыта. Вся Нортумбрия, похоже, выглядела так же, как выглядят в наше время фермы, где хозяева забили скот и сожгли все трупы, чтобы остановить распространение ящура. Не осталось зерна на посев яровых; были уничтожены даже плуги и прочие орудия труда. Вся общественная жизнь на территории от Йоркшира до Тиссайда оказалась нарушенной; подверглась опустошению и долина Тайна. Позднейшие авторы, например Роджер Ховедонский, сетовали, что в разоренных землях «мерзостно было видеть на дорогах и площадях, и в дверях домов трупы, пожираемые червями, ибо не осталось никого, кто мог бы прикрыть их землей». Многие от голода принялись есть кошек, собак и лошадей, и даже, как говорили, человечину. Другие, чтобы выжить, отдавали себя в рабство; сохранились рассказы о добросердечных хозяевах, отпускавших таких людей на свободу в последующие годы. Позднее знатная женщина по имени Гитфлед освободила нескольких людей, включая приверженцев эрла Госпатрика.[257] Дарем стал прибежищем для бедных, слабых и больных, которые умирали в городе от болезней и голода.

Осуществился следующий этап в установлении нормандского владычества — после того как под властью нормандцев оказались Мерсия, йоркширские земли за реками Риббл и Хамбер, территории, ныне относящиеся к Ланкаширу, и земли, лежащие севернее до самого Дарема, нормандские замки появились и еще дальше на севере. Бретонский граф Ален Рыжий сделался правителем Ричмонда, а Дрого де ла Бёвриер — Холдернесса. Земли герефы Мэрлесвейна отошли к Ральфу Паганелю. Честерский эрл, фламандец Гербод, отказался от своего титула и в какой-то момент, до 22 февраля 1071 года, был заменен Гуго д'Авраншем. При поддержке Роберта Рудланского и Роберта Малпасского Гуго вскоре учинил жестокое кровопролитие в Уэльсе. Гербоду подобная задача, видимо, казалась чересчур тяжелой; возможно, на его решение повлияла гибель его брата Фредерика от рук Хереварда Изгнанника и его людей. Граф Гербод жаловался на то, что его покой постоянно тревожат нападения валлийцев и англичан. Он с радостью откликнулся на призыв вернуться во Фландрию, чтобы править в своей вотчине в качестве патрона аббатства святого Петра в Генте. Когда Дрого де ла Бёвриер, в свою очередь, захотел покинуть Англию, его заменил Одо Шампанский.

По мере того как нормандцы создавали всё новые сеньории, нортумбрийские тэны лишались своего статуса и имущества. Богатый тэн Аркхиль был изгнан из страны, также как и Элвине, сын Нортманна, бежавший в Шотландию. Сын Аркхиля Госпатрик, бывший одним из заложников в 1068 году, уцелел и сохранил свое положение. В 1086-м он все еще владел некоторым количеством земли и был одним из немногих англичан, державших земли от самого короля, хотя другую часть своих земель он держал от графа Алена. Земли Гамала, сына Орма, Нортманна и Гамала Варна перешли Вильгельму де Перси. В последующие годы правления Завоевателя в северной Англии не осталось более никого из известных англичан. Вильгельм Фиц-Осберн улучил момент, чтобы прибрать к рукам Брекнок и разбить валлийских предводителей Кадугана, Риса и Маредуда. Это могло произойти в 1070–1071 годах, поскольку на пятый год правления Вильгельм послал своего верного соратника в Нормандию, чтобы тот правил ею на правах регента совместно с королевой Матильдой. Там Фиц-Осберн оказался втянут в борьбу с Фландрией и погиб в битве при Касселе 20 или 21 февраля 1071 года.

Ордерик Виталий перечисляет бенефиции, которые Вильгельм раздал своим приверженцам: многие приобрели свои фьефы лишь в 1070 году или вскоре после этого. Среди этих земель были многие имения рода Годвине, не вошедшие в королевский домен. Ордерик приводит сведения об этих пожалованиях перед упоминанием о возвращении короля в Нормандию зимой 1071/72 года, из чего следует, что многие фьефы в 1070 году или вскоре после того были распределены. О том же свидетельствуют дары, полученные монастырями. Монастырь Бери-Сент-Эдмундс получил земли в Бруке, «когда он [Вильгельм] впервые приехал в Сент-Эдмундс». Аббатству Бэттл, основанному в 1070 году, достались прежние владения короля Гарольда в Лимпсфилде. Бэттл владел и другим поместьем Гарольда, в Бромфилде; вполне возможно, что именно к нему относилось само место битвы. Канское аббатство святого Стефана получило земли в Бринкомбе и Фрэмптоне (Дорсет), принадлежавшие ранее королю Гарольду и его матери Гюте.

Ордерик приводит имена множества участников восстаний 1069–1070 годов, и у всех у них, согласно «Книге Страшного суда», есть четко указанные преемники-нормандцы: наглядное подтверждение, если таковое требуется, того, что король Вильгельм раздал своим приближенным владения влиятельных, но непокорных тэнов. Им принадлежали куски земли в разных местах. Владения Ральфа Паганеля (бывшая собственность скиф-герефы Мэрлсвейна) были разбросаны по всем трем райдингам Йоркшира и Линкольнширу; Паганелю достались и земли Мэрлсвейна в западной части Англии. Как можно видеть, фьефы нормандцев не всегда составляли территориально единое целое. Они возникали при передаче земель конкретного мятежника-англичанина в руки нормандца и иногда состояли из земель нескольких представителей знати. Подобно тому, как король Вильгельм «унаследовал» свое королевство, его нормандские приверженцы утверждали, что «унаследовали» земельные владения своих «предшественников», которые держали эту землю в 1066 году. Некоторые нормандцы женились на вдовах и дочерях прежних землевладельцев, чтобы обеспечить себе мнимое право «наследования».

Период правления Завоевателя с 1069 по 1071 год был скорее временем «крушения системы наследственного землевладения», чем временем «мирного заселения». Несмотря на заявления панегиристов короля Вильгельма, тот действовал вовсе не как христианский монарх в христианской стране. Структура земельных владений вдоль границы с Уэльсом, сложившаяся в Англии до завоевания, была буквально сметена в результате создания графств Валлийской марки (Шрусбери, Честера, Херефорда); «фьефы марки» возникли и в Корнуолле (их владетелем был Роберт де Мортен, сводный брат короля), в Кенте (фьеф епископа Одо), Норфолке (фьеф Ральфа де Гаэля), Сассексе и Южном Ланкашире.

Король Вильгельм решил прибегнуть к столь варварским методам, поскольку мятеж 1069 года поставил под угрозу все его предприятие. Какое-то время казалось, что разрозненные бунты англичан могут превратиться в единое восстание, поддерживаемое датским королем Свейном и шотландским королем Малькольмом. Своим успехом в подавлении бунта и нейтрализации датской угрозы Вильгельм в равной мере обязан как своим полководческим талантам, так и нежеланию датского и шотландского королей оказаться втянутыми в открытую войну — оба предпочитали ограничиться грабежом. Вильгельм, в свою очередь, положил начало планомерному разрушению Севера и вернулся в Винчестер на празднование Пасхи. Методы, к которым он прибег, были исключительными и не имеющими оправдания. Ордерик Виталий, живший в то время, когда уже можно было вслух высказывать мнение по этому поводу писал: «Я не осмеливаюсь одобрять его. Он уравнял виновных и невинных, обрекая их на голодную смерть… он… повинен в огульной расправе… и варварском человекоубийстве».

Северные анналы, включенные в сочинения, автором которых считают Симеона Даремского, описывают ужасающие разрушения. Они повествуют о гниющих и смердящих трупах, о голоде и болезнях, о мужчинах и женщинах, лишившихся всех средств к существованию. Последствия действий Вильгельма можно проследить по «Книге Страшного суда», особенно по той ее части, которая относится к Йоркширу, где нищета царила на протяжении одного, а то и нескольких поколений. Местные поместья одно за другим объявляются «заброшенными» — это означает, что прежние сельскохозяйственные угодья не могли больше дать ни урожая, ни приплода скота. Даже если иметь в виду предшествующие грабежи викингов и шотландцев и междоусобные стычки и принять во внимание существование земель, сведений о которых в переписи не содержится, объем земельного фонда, выведенного из актива в Йоркшире в период после 1066 года и задолго до переписи 1086-го, просто потрясает. Отсутствие информации по некоторым территориям можно объяснить небрежностью, проявленной при проведении переписи в Йоркшире, но более вероятно, что сведения о многих йоркширских угодьях невозможно было получить, поскольку там не осталось никого, кто мог бы их предоставить. Затронутая разрухой территория простиралась на север до самого Дарема, на запад — до Мерсисайда, а на юг — до Дерби.[258]

Записи в «Книге Страшного суда», касающиеся Йоркшира, отличаются по составу от тех, что сделаны в других областях страны. Во множестве случаев приводится лишь название города или манора, размер уплачиваемого за него «гельда», имя нового владельца и, если составители располагали информацией, имя человека, владевшего этой землей в 1066 году. Этого просто перечень налоговых обязательств. Но некоторые обитатели Йоркшира все же выжили, поскольку в 1086 году можно было указать размеры податей с их владений, которые сохранятся до XIII века. Важно заметить, что вплоть до 1086 года ни один держатель, не являвшийся королевским вассалом, не получил ни клочка земли к северу от Риббла.

В результате Йоркшир стал частью административной системы, существовавшей на остальной территории Англии. Владения и область юрисдикции эрла (или графа) Нортумбрии сильно сократились в размерах, а королевский домен увеличился, и Вильгельм назначил шерифов для управления северными регионами.

Некоторые историки стремятся доказать, что опустошение Севера Вильгельмом не было столь уж разрушительным в сравнении с набегами викингов. Они основываются на том, что Англосаксонская хроника довольно сдержана в критике нормандцев (по сравнению с повествованием Ордерика это действительно так). В рукописи «D» сообщается лишь, что король полностью «разграбил и разорил этот скир», а в рукописи «Е» — что «он полностью разрушил Питерборо». Эти известия, по мнению некоторых, куда менее трагичны, чем описание набега датчан в 1006 году, которые, как утверждается, «в каждом скире Уэссекса оставили свою отметину — огнем и грабежом». При этом записи 1070 года эмоциональнее, чем строки, где говорится о короле Хардекнуде, «разграбившем весь Вустершир».[259]

Не следует придавать чрезмерного значения различиям в средствах выражения, используемых разными авторами при описании схожих событий. Рукописи Хроники вполне могли попасться на глаза гостившим в обителях аббатам и епископам, и их авторам приходилось проявлять благоразумие.[260] Как говорилось позже о противниках действий Генриха I, «пусть тем, кто лает, отрубят ноги».

Иоанн Вустерский, писавший в XII веке, заявляет, что король Вильгельм «не прекращал разорять земли, убивать их обитателей и причинить им бесчисленные страдания».[261] Гуго Кантор, Йоркский хронист, говорит, что всю округу «французы опустошили мечами, огнем и голодом». По сообщениям других источников, умерло столько людей, что некому было их похоронить, и на обширном пространстве между Йорком и Даремом не осталось ни одной населенной деревни; земля в этих краях долгие годы оставалась невозделанной.

Частично в причиненном ущербе, конечно, могли быть повинны и не нормандцы. Если северные источники считают весь урон, нанесенный Дарему и обнаруженный епископом Этельвине по возвращении из Линдисфарна, делом рук нормандских отрядов, то Уильям Мальмсберийский возлагает ответственность на эрла Госпатрика.[262] Епископ обнаружил, что большое распятие, дар эрла Тости и его жены Юдиты, сброшено наземь, а собор разграблен. Некоторые утверждают, что Вильгельм просто наказал преступников; хроника Ившема поясняет, что король разорил Север, желая «истребить разбойников и воров, которые наводнили леса», но поскольку это утверждение, видимо, относится к лесным людям — silvatici, оно, скорее всего, является частью нормандской пропаганды, тем более что сам Этельви, настоятель Ившема, с самого начала поддерживал завоевателей. Тем не менее, часть разрушений в наиболее отдаленных северных областях произвел король Шотландии Малькольм. Весной 1070 года, когда Вильгельм возвратился на юг, шотландцы разорили некоторые части Дарема и Кливленда, тем самым усугубив последствия нормандского нашествия. Поскольку король Вильгельм отступил, так и не попытавшись занять спорные земли между Англией и Шотландией, эта часть территории осталась без правителя. Эрл Госпатрик по собственному почину разграбил Камбрию. Рано или поздно Вильгельму предстояло разрешить проблему крайнего севера страны, но в 1070 году он не предпринял ничего.

Согласно северным источникам, деревни обезлюдели и стали «прибежищем для диких зверей и грабителей». Земли были наводнены разбойниками, поскольку уцелевшие стремились выжить любой ценой. Можно с уверенностью сказать, что значительных массовых восстаний в Англии больше не было, хотя противники нормандского завоевания в стране оставались и не все очаги мятежа были погашены.

Значительная часть земель, особенно в городах, была занята под строительство замков, соборов, аббатств, церквей либо передана нормандским купцам. Горожане Шрусбери жаловались на трудности с уплатой податей, поскольку замок графа Рожера занял «51 mansurae» (городских делянок), а еще пятьдесят лежали в запустении, тогда как сорок три горожанина-француза сохраняли во владении те сорок три mansurae, с которых платили гельд еще при короле Эдуарде. Кроме того, граф предписал тридцати девяти горожанам платить подати выстроенному им в городе аббатству, хотя ранее они платили гельд наряду с остальными. Йорк пострадал, когда нормандцы запрудили реку Фосс, чтобы устроить ров, защищавший их замок с юго-восточной стороны. При этом под водой оказались две мельницы и целая «каруката» земли (120 акров). Для возведения башни Бейли были полностью снесены несколько улиц, а после ее постройки город оказался разбит на две половины. Даже в 1086 году еще оставалось 540 негодных и 400 частично пригодных участков земли для аренды. Некоторые были ликвидированы в 1069 году, остальные расчищены для создания внешней границы вокруг городских стен. Французские поселенцы заняли 145 семейных наделов, принадлежавших ранее тэнам и купцам.[263]

События на севере отразились и на прочих областях Англии. Король ужесточил свою политику в отношении англичан и более целенаправленно стремился распределить их земли в качестве фьефов между нормандцами.

Города тоже страдали от действий завоевателей. В 1070 году в Винчестере двенадцать горожан лишились жилья из-за расширения нового королевского дворца; кроме того, часть территории города занял замок. В Линкольне половина застроенной домами земли, принадлежавшей Токи Аутисону, перешла в руки барона Жоффруа Альслена («унаследовавшего» земли Токи в нескольких областях) вместе с двумя церквами и усадьбой Токи — Токис-Холлом. Вторая половина земель Токи, на которой располагалось тридцать домов, была отдана епископу Ремигию под строительство Линкольнского собора.[264] Подобные вещи происходили по всей стране — в Норвиче, Ноттингеме, Кентербери. На фоне столь масштабного захвата собственности бледнеют все обвинения в незаконном отторжении церковных владений, выдвинутые нормандцами против короля Гарольда.

Нормандские лорды подчинили своей власти уцелевших английских землевладельцев, расширив тем самым собственные угодья. В случае, если англичане поднимали бунт, новый лорд попросту забирал их землю себе. Как сказано в Ившемской хронике, когда «королевство было покорено нормандцами и во всей округе [Ившемского аббатства] не осталось никого из прежних лордов, сам аббат [Этельви] принял к себе на службу многих людей и со временем сделался покровителем еще большего их числа, ибо многие богатые люди из тех краев просили у него защиты от нормандцев». Но этот аббат был приверженцем нового короля; он получил право суда в семи западных графствах, скорее всего закрепленных за ним официально в 1070 году. В результате выжившие тэны, которые в дни короля Эдуарда владели землей и «могли перейти со своей землей к любому лорду, к какому только захотят» (до нормандского завоевания Англия была весьма мобильным обществом во всем, что касалось вассальных отношений), теперь должны были подчиниться нормандскому сеньору, ища у него защиты. Но в соответствии с новыми порядками отношения лорда с его людьми предполагали пользование землей на определенных условиях, т. е. за несение рыцарской службы либо сержантерию. Большая часть свидетельств, фиксирующих такие отношения, почерпнута из монастырских картуляриев, однако аналогичная система действовала, вероятно, и для людей, становившихся вассалами светской нормандской аристократии.

Многие менее знатные нормандцы, которые не могли рассчитывать на получение графского титула, становились шерифами. Среди них стоит упомянуть Симона де Санлиса, ставшего шерифом в Ноттингеме, Генриха де Бомона, шерифа Уорика, Роберта де Мобрея, шерифа Дарема и Готье Жиффара, шерифа Бекингема. Сюда же можно добавить Вильгельма де Феррьера из Дерби и Гуго де Гранмениля из Лестера. Другие получали в награду землю. Так, Гуго де Монфор, к примеру, получил землю Гутмунда, чей брат Вульфрик был до завоевания аббатом Или. Бывшая усадьба Гутмунда в Хогли теперь стала caput (центром) фьефа де Монфора (большой фьеф влиятельного барона именовался honor). Позднее людей де Монфора обвинили в незаконном присвоении земель, принадлежавших аббатству Или. Возможно, Гутмунд участвовал в актах сопротивления на острове Или в 1071 году.

Повсюду, особенно к северу от древней римской дороги Уотлинг-стрит и к западу от Фенленда, земли раздавались целыми «сотнями» и «уэпентейками». Неразделенные «сотни» были переданы нормандцам в Понтефракте, Ричмонде и Холдернессе. За распределением земель внимательно следил сам король Вильгельм, использовавший всю доступную ему информацию; он старался не допустить образования обширных территориально единых фьефов, хозяин которых оказался бы обладателем внушительной военной силы; опасность, которой чревато возникновение подобных феодальных княжеств, была хорошо знакома Вильгельму по Франции. Ни один нормандец не обрел такого могущества, какое имели в прежние времена английские эрлы Годвине, Леофрик, Сивард или сам Гарольд.

Но при этом имеются свидетельства, что в некоторых местностях присвоение земель происходило менее упорядочено; особенно это касается восточных графств и Восточной Англии, где владения, вероятно, распределялись в 1067 году, пока король был в Нормандии. Ордерик туманно намекает на обилие случаев «незаконного», т. е. без предварительного разрешения короля, захвата земли, и сопровождает повествование рассказами о людях, не пожелавших признавать необоснованные притязания. Нормандские бароны и рыцари постоянно занимали земли, принадлежавшие церкви (чему, естественно, сохранились письменные свидетельства), пользуясь для этого самыми ничтожными поводами. Земли светской знати также захватывались, о чем свидетельствуют разделы clamores, т. е. «жалобы», в йоркширских и линкольнширских документах переписи, разделы «присвоения» в документах Эссекса и Норфолка, список «вторжений» в Саффолке. В них упомянуто свыше тысячи случаев незаконного захвата земли; сведения о других подобных захватах разбросаны по страницам «Книги Страшного суда». Так, в ней упомянута женщина по имени Элвюн, «свободная женщина, владела землей в Чайлдердитч, и неизвестно, как эта земля попала во владение Роберта Фиц-Уимарка в дни короля Вильгельма». Роберт умер в 1070 году. Управляющий («reeve») Вильгельма де Варенна присвоил кусок земли и двух лошадей и отказался их отдавать. Другой управляющий, Луфа, утверждал, что ему принадлежит Фарнкомб, и на собрании «сотни» было записано, что «он владел этой землей, когда король был в Уэльсе, но Одо пришел в Кент и отнял ее».

Церковь вела долгую и упорную борьбу за отнятые у нее земли и часто добивалась от короны их возвращения. Но даже в этих случаях усилия не всегда приносили благо. Земля возвращалась на том условии, что монастыри должны были передать ее держателям-нормандцам, хотя аббаты, безусловно, предпочли бы просто получить владения обратно. С другой стороны, церковь располагала документами (земельными описями, грамотами, завещаниями), которые она могла представить в поддержку своих притязаний, тогда как светские землевладельцы в большинстве случаев не имели такой возможности. Церковь могла предать анафеме тех, кто наносил ей обиду; о психологическом эффекте подобных мер свидетельствуют рассказы, в которых отлученных преследуют кошмары, поражают нарывы и безумие.

Святая Этельтрюта Илийская, по слухам, насылала на людей сердечные приступы: они описаны как кошмары, в которых святая била провинившегося посохом. Говорили, что подобным образом она обошлась с Жервасом, помощником Пико, шерифа Кембриджшира.[265] Епископ Вустерский Вульфстан рассорился с нормандским шерифом Вустера Урсом д'Абито из-за незаконно занятых земель и проклял последнего: «Ты, кого называют Урсом, да будет на тебе Божье проклятие!» Несомненно, во многих случаях действенность анафемы можно отнести за счет совпадения или психосоматического эффекта самого факта проклятия.

Но наследники тех, кто пал при Гастингсе, погиб во время восстаний, или тех, кто бежал из страны, имели мало — или вовсе не имели — средств для того, чтобы восстановить или уберечь свои вотчины, если у них не было могущественного нормандского покровителя. Один человек по имени Торкель из Ардена заключал сделки со своими нормандскими соседями, чтобы сохранить поместья членов своей семьи. Тэн по имени Одо из Винчестера сумел вернуть себе землю в Комптоне, которую ранее забрал нормандец Вильгельм Лучник. Вот его история: «Он говорит, что владел этой землей T.R.E. (tempore regis Edwardi, т. е. при короле Эдуарде) и лишился ее, когда из-за моря пришел король Вильгельм. Он доказал свое право на эту землю перед королевой [Матильдой]. Гуго де Порт был тому свидетелем, а с ним весь суд сотни».[266]

Рассказ о судебном разбирательстве в Пененден-Хит в Кенте показывает, что никто не мог противостоять хищническим устремлениям епископа Одо из Байё, настолько он был силен; своим могуществом он «привлекал к себе множество людей, которых он незаконно подчинял своему владычеству». Сохранилась история о рыцаре Пьере де Валонь: сам король своим указом заставил его вернуть монастырю Бери-Сент-Эдмундс людей, работавших на монахов, которых он задержал «в плену». Так владения тысяч тэнов перешли в руки нормандцев, а те, кто сохранил свои земли, по большей части пользовались ими как держатели либо от самого короля, либо от его сторонников. По всей вероятности, перераспределение земель в основном завершилось к 1071 году, но значительная часть угодий сменила хозяев в 1075-м, после падения графов Ральфа да Гаэля в Норфолке и Рожера Херефорда.

Согласно версии XII века, приведенной в «Диалоге о Палате шахматной доски», после подавления мятежа, то есть в 1070–1071 годах, король Вильгельм и его магнаты изъездили всю страну и собрали сведения о людях, «поднявших войну против короля и спасшихся бегством». Тем самым они лишили бывших участников восстаний и даже их наследников последней надежды вернуть принадлежавшие им ранее земли, поместья и источники дохода. Считалось «слишком большим благодеянием» позволить им «насладиться счастьем жить под рукой врагов». Фиц-Нигель сообщает, что те, кто не принимал участия в сражении из-за необходимости остаться дома либо из-за неотложных дел, получили возможность распоряжаться частью своей земли, неся службу у новых господ — однако до тех лишь пор, пока на то было желание сеньора. Даже эти люди, говорит Фиц-Нигель, зачастую теряли то, что удалось сохранить, потому что становились ненавистны своим нормандским господам, и те лишали их имущества. Поэтому коренные англичане вскоре подали жалобу королю, и после совещания со своими приближенными Вильгельм постановил, что англичане должны получить неотъемлемое право на землю, которой они владели в момент завоевания, но без возможности требовать себе какие-либо еще наследные угодья.[267]

Вероятно, автор «Диалога» излагает закон в том виде, в каком он был принят в правление Генриха II, а не реальный указ Вильгельма. Но его свидетельство подтверждает тот факт, что в целом по стране продолжалось отторжение земель у англичан в пользу нормандских завоевателей.