Актуальные проблемы языкознания ГДР: Язык – Идеология – Общество

Дитер Нериус. К становлению национальной нормы немецкого литературного языка в XVIII веке

[439]

[440]

Исследование процесса развития национального языка является одной из главных задач, стоящих перед языковедами каждой страны. Что касается немецкого языка, то ранние этапы в развитии национального языка уже неоднократно становились предметом изучения. По более же поздним этапам развития, особенно по XVIII веку, почти не проводилось широких и точных исследований, что совершенно неоправданно, поскольку как раз этот период имеет для развития немецкого языка исключительно важное значение. В это время впервые возникает форма немецкого языка, относительно единая для всей территории его распространения.

Образование единого языка, который в дальнейшем мы будем называть национальным литературным языком, происходит в первую очередь благодаря формированию единой для всей территории распространения языка языковой нормы. С этим процессом неразрывно связано совершенствование выразительных возможностей, образование широкого диапазона стилистических форм благодаря использованию языка в самых различных сферах жизни.

Языковую норму мы будем рассматривать здесь в первую очередь как описательное (deskriptiv), а не предписывающее (präskriptiv) понятие, как это часто принято. Это означает, что под нормой здесь подразумевается не более или менее субъективный нормативный идеал, а некий комплекс, который существует в действительности и реализуется в процессе коммуникации.

В конечном счете норма представляет собой, как пишет Г.Ф. Майер,

Следовательно, норму мы рассматриваем как статистически значимый инвариант языкового употребления, как результат преобладающего и более частого употребления одних языковых форм по сравнению с параллельными им другими. Норма появляется как результат отношения между инвариантом и всеми вариантами или из отношения между собой вариантов каждого употребления, и она изменяется с изменением этого отношения. В этом смысле норма и правила языка далеко не всегда идентичны. Скорее, правила представляют собой более или менее удачную попытку зафиксировать выявленную в языковом употреблении норму или же способствовать употреблению определенных форм, сделав их нормой. Языковые нормы существуют, разумеется, и в том случае, когда они не записаны в своде правил; более того, беспрепятственная коммуникация вообще возможна только благодаря наличию в языке норм, то есть благодаря тому, что носители языка пользуются в большинстве случаев одинаковым набором языковых средств[442].

Толкуемое таким образом понятие нормы должно подвергнуться дальнейшему дифференцированному рассмотрению на основе языковых явлений с различных точек зрения, во-первых, в отношении типов нормы и, во-вторых, в отношении ее особенностей.

Что касается типов нормы, то необходимо прежде всего различать нормы, свойственные различным формам существования языка, то есть нормы литературного языка, разговорного языка и диалекта. Согласно данному выше определению, норма, естественно, не должна ограничиваться рамками литературного языка, являющегося в плане выразительных возможностей наиболее развитой, а в плане возможностей применения наиболее дифференцированной формой существования языка. Другие формы существования языка также имеют соответствующие нормы, иначе они не могли бы выполнять свою функцию коммуникативного средства.

Однако среди нормативных систем в языке норма литературного языка занимает, безусловно, особое место и в процессе образования единого национального литературного языка становится самой важной языковой нормой. Это имеет свои исторические, а также функциональные причины.

Литературно-языковая норма является единственной нормой языка, которая достигает сравнительно полного единства внутри всей языковой общности, несмотря даже на то, что в эпоху развития буржуазной нации, о которой здесь идет речь, эта норма была распространена в довольно ограниченном кругу носителей языка и обладала поэтому сравнительно узким социальным базисом. По мере того как происходило формирование единой нормы и все шире раскрывались связанные с этим процессом выразительные возможности нормы на основе использования языка в самых различных сферах жизни, литературный язык постепенно занимал главенствующее положение среди форм существования языка. Благодаря фиксированию нормы литературного языка в грамматиках и сводах правил и прежде всего под влиянием просвещения у носителей языка развивается сознание нормы, заставляющее их видеть в литературно-языковой норме момент обязательности; они признают за ней право быть единственным мерилом так называемой языковой правильности, а отклонения от нее воспринимают как ошибки или нарушения нормы. Напротив, диалектные и разговорно-языковые нормы остаются для носителей языка неосознанными и потому не носят обязательного характера.

Однако в языке не только отдельные формы существования имеют различные нормы, но и сама норма каждой формы существования имеет дифференцированный многообразный характер и делится на поднормы, отличающиеся друг от друга своими характеристиками. Если ограничиться рассмотрением литературного языка, мы должны выделить в нем по меньшей мере следующие нормы:

· орфоэпическая норма – для фонетико-фонологической частной системы;

· орфографическая норма – для графематической частной системы;

· грамматическая норма – для морфологическо-синтаксической частной системы;

· лексическая норма – для лексико-семантической частной системы.

В отношении характеристик мы должны теперь провести дальнейшую дифференциацию внутри этих норм частных систем литературного языка[445]:

а) по их происхождению: существовавшие или установленные нормы;

б) по их устойчивости или их отношению к вариативности: инвариантные нормы (у нормы нет вариантов), вариативные нормы (у нормы есть варианты);

в) по их обязательности: обязательная норма или факультативные нормы;

г) по их способности изменяться: стабильные нормы или меняющиеся нормы.

Хотя здесь и не приводятся более подробные объяснения по отдельным частным системам литературного языка, очевидно, что для понятия нормы характерна многообразная дифференциация, которая, конечно, сказывается на развитии нормы, делая этот процесс тоже дифференцированным и сложным. Таким образом, употребляемый нами термин «национальная норма» представляет собой лишь суммирующее обобщение достигнутого определенного уровня развития в процессе развития литературно-языковой нормы, точнее такого уровня, на котором сформировывается и получает всеобщее распространение норма, потенциально единая для всей языковой общности. При этом определение «национальная» должно подчеркивать многообразные отношения и взаимосвязи, существующие между процессом становления этой нормы и процессом развития буржуазной нации. Правда, здесь следует подчеркнуть, что, как уже было упомянуто выше, вследствие относительно узкого социального базиса литературного языка единый и всеобщий характер литературно-языковой нормы для всего народа в условиях буржуазной нации в известной мере ограничен и полное обобществление литературного языка может быть достигнуто лишь у социалистической нации.

Развитие национальной нормы происходит в процессе отбора и распространения определенных языковых форм из всей совокупности форм, имеющихся в распоряжении языковой общности. В процессе этого развития определенные языковые формы постепенно начинают преобладать и становятся нормой; другие параллельные языковые формы постепенно отходят на задний план или исчезают совсем. О завершении процесса образования национальной нормы можно говорить тогда, когда инвариантный языковой материал в рамках всей области распространения языка становится таким обширным и число вариантов настолько уменьшается, что еще существующие варианты больше не воспринимаются как непонятные или неправильные и внутри области распространения языка возможен свободный, теперь уже беспрепятственный процесс общения. Разумеется, образование национальной нормы не означает полного устранения всех вариантов или дублетов. Развитие языка не останавливается и после образования национальной нормы, возникают новые формы, старые отступают, и в любой отрезок времени сосуществует некоторое количество вариантов, наличие которых, однако, не затрудняет коммуникацию внутри всей территории распространения языка, как это имеет место до образования национальной нормы.

Процесс формирования и осуществления национальной нормы происходит, естественно, не во всех сферах языкового употребления, но в первую очередь лишь в некоторых областях применения, а именно там, где используется высокий стиль языка и ставится целью более широкое воздействие. Сюда, например, относятся язык науки, правоведения, государственной и административной деятельности, церкви и не в последнюю очередь художественной литературы. Другими словами, национальная норма развивается внутри языковой формы существования литературного языка[446], потому что эти области применения (вместе с некоторыми другими) составляют литературный язык. Литературный язык становится носителем национальной нормы и тем самым окончательно закрепляет за собой ведущее положение среди форм существования языка, в то время как диалекты все более и более утрачивают свое значение. Возникновение национальной литературно-языковой нормы находится в тесной взаимосвязи с процессом общественно-исторического развития буржуазной нации, который требует в возрастающей степени глобальной и беспрепятственной коммуникации в рамках языковой общности, совершенно свободного и быстрого взаимопонимания между представителями разных частей территории распространения языка. Ленин четко выделяет эту взаимосвязь между становлением нации и образованием единого, всесторонне развитого языка, когда он пишет:

При этом политические, экономические, культурные и языковые особенности страны, естественно, придают процессу становления национальной нормы специфический характер и определяют его характеристики, его протекание, его длительность. Это видно, например, если сравнить процесс унификации языка в Германии и во Франции. Во Франции образование национального литературного языка, которое среди прочего опиралось на рано достигнутое государственное и экономическое единство страны, проходило существенно по-иному и быстрее, чем в Германии, которая еще в XVIII веке была политически и экономически раздробленной.

Исторические и языковые особенности Германии послужили причиной того, что формирование национальной литературно-языковой нормы было исключительно длительным и сложным процессом. Политико-экономическая раздробленность страны и конфессиональные (религиозные) противоречия, слабость центральной власти императора и политическое бессилие класса буржуазии также служили почти до XIX века серьезной помехой на пути создания единого литературного языка. Кроме того, влиятельные круги общества долгое время вообще не пользовались немецким языком как инструментом общения, презирали его и считали неполноценным по сравнению с другими языками. Поэтому почти до середины XVIII века в науке доминировал латинский язык[448], а употребление французского языка в дворянских кругах отчасти преобладало даже во второй половине XVIII века[449]. Таким образом, в своем становлении общенемецкий литературный язык должен был преодолеть не только партикуляризм, но и сопротивление высших слоев общества. Ведь только тогда можно говорить о завершении формирования общенемецкого литературного языка как потенциального средства общения народа, охватывающего все предметы и явления, когда литературный язык не только имеет единую норму, но и используется в самых разнообразных сферах.

Даже в начале XVIII века еще не может быть речи о наличии общенемецкой литературной нормы, а тем самым и о существовании национального немецкого литературного языка, поскольку на больших пространствах на юге и западе территории распространения немецкого языка все еще имелись более или менее сильные отклонения от языкового употребления в восточносредненемецкой и нижненемецкой языковой области, где уже наблюдалось сравнительное единообразие; так, сильно отличались по языку Швейцария[450] и вся верхнерейнская область[451], рейнско-франкская область[452], а больше всего Швабия[453], Бавария и Австрия[454].

Образование национальной литературно-языковой нормы в Германии просто не могло произойти так же, как это произошло в других европейских странах вследствие существовавшей в них политико-экономической централизации, потому что из-за слабости немецкой буржуазии и раздробленности страны еще в XVIII в. в области политики и экономики происходило лишь очень медленное продвижение по пути к окончательному становлению общенемецкой буржуазной нации[455].

Напротив, в области культуры и не в последнюю очередь в деятельности по развитию языка отчетливо отразилось стремление к национальному единству. Важнейшую роль в этом процессе сыграло творчество выдающихся писателей, получивших всенародное признание. Наряду с этим большое влияние на развитие общенемецкого литературного языка оказали усилия языковедов, направленные на составление правил и установление норм. Обобщая, можно сказать, что процесс отбора и распространения определенных языковых форм в узком смысле происходит прежде всего как результат взаимодействия между этими двумя факторами. Влияние и авторитет отдельных писателей, а также широкое распространение их произведений усиливают воздействие употребляемых ими форм языка, их языковое употребление становится образцом для подражания и часто служит отправным пунктом в деятельности по упорядочению языка. С другой стороны, формирование национального литературного языка невозможно без правил языка, повсеместно признанных обязательными. Потребность в едином языке приводит к более интенсивной разработке теории языка, к стремлению зафиксировать в правилах норму литературного языка и тем самым сделать ее достоянием сознания. Появилось, особенно начиная с середины XVIII века, большое количество грамматик и сводов языковых правил[456]. Вокруг вопроса об окончательной редакции национальной литературно-языковой нормы разгорелись жаркие споры, главным образом между представителями Южной Германии, с одной стороны, и Средне-Восточной и Нижней Германии – с другой. Везде к вопросам языка проявлялся большой интерес, в тот период почти не было журнала, который бы не участвовал в дискуссии по языковым проблемам. Образование национальной нормы явно стало актуальной задачей того времени.

Что касается языкового материала, то при описании процесса формирования национальной нормы немецкого литературного языка в XVIII в. мы ограничимся здесь данными по частному разделу грамматики, а именно по флексии и роду существительных. Как уже упоминалось выше, в различных частных системах языка литературно-языковая норма имеет определенные различия, например различия в вариативности, обязательности или способности изменяться. Этот факт, конечно, отразился и на процессе становления общенемецкой литературно-языковой нормы. Не во всех частных системах литературного языка завершение образования нормы происходит в одно время, равно как и не во все эти системы норма внедряется одинаково полно и одинаково прочно. Поэтому результат исследования такого узкого грамматического раздела, как флексия существительных, не может, конечно, дать общий ответ на вопрос о процессе развития национальной нормы, но представляет собой вклад в решение этой проблемы именно в области исследуемой тематики. Следует, правда, отметить, что для процесса образования общенемецкого литературного языка становление национальной нормы в области грамматики имеет особое значение. Из всех частных систем эта область языка обладает наибольшей стабильностью, и потому ее единообразие служит главной точкой опоры для завершения формирования национального литературного языка; напротив, лексике, как известно, с самого начала свойственна намного большая вариативность.

Нижеследующие данные о развитии нормы в области флексии существительных опираются на анализ текстов, отобранных по определенным принципам. Во-первых, отбирались тексты, относящиеся к разным периодам исследуемой эпохи, так чтобы максимально полно отразить процесс во времени. Преобладают тексты, относящиеся ко второй половине XVIII века, в меньшем объеме представлены тексты первой половины столетия. Во-вторых, в текстах представлены различные диалектные области, входящие в ареал распространения немецкого языка, в первом приближении это Швейцария, Швабия, Бавария, Австрия, франкская область (южнонем. и средненем.), Средне-Восточная Германия и нижненемецкая область.

Если говорить об именах, то можно назвать таких известных авторов, как Галлер, Лафатер, Песталоцци (швейцарцы), Бенгель, Виланд, Шиллер, Шубарт (швабы), Ф. Якоби, Юнг-Штиллинг, Фр. Мюллер (известный под именем «живописец Мюллер»), Гёте (франки), Блумауэр, Дитль, Зонненфельс, Пецль (баварцы и австрийцы), Геллерт, Рабенер, Лессинг, Тюммель (средневосточные немцы), Гёце, Клаудиус, Гиппель (представители Нижней Германии).

В-третьих, используемые тексты относятся к различным стилям. Предметом изучения явилась не только художественная литература, мы проанализировали также научные труды из разных областей науки, теологические сочинения, публицистические статьи, описания путешествий, письма и др. В целом исследованный материал составляет примерно 16.000 печатных страниц.

При рассмотрении флексии существительного основное внимание прежде всего уделялось обозначению косвенных падежей и множественного числа, причем в отношении развития нормы анализировались такие явления, как: умлаут во мн. числе, -er мн. числа, -s мн. числа, -ens в род. пад. ед. числа, -е мн. числа, -en ед. числа, -en мн. числа. Это такие флексии, которые в процессе исторического развития распределяются по различным родам и у которых в рассматриваемую эпоху еще наблюдается некоторая вариативность.

Кроме того, анализу был подвергнут также род существительных, флексия же имен собственных, напротив, не учитывалась, а из иностранных слов рассматривались лишь те, которые ассимилировались в немецкой системе склонения. Лишь в случае с -s во мн. числе были отмечены все соответствующие иностранные слова, поскольку это спорное явление.

Задачей анализа было выяснить, в каком отношении друг к другу находятся параллельные, конкурирующие варианты, чтобы затем, согласно данному вначале определению, сделать общие выводы относительно образования нормы. Для конкурирующих вариантов почти во всех случаях характерны сосуществование форм, свойственных сегодняшнему литературному языку, и форм, отступающих от принятых сегодня (например, род. пад. ед.ч. Greisen наряду с Greises). В связи с этим классификация материала производилась исходя из отклонений от принятых сегодня форм, а не на основании принципов истории языка (по корням), что нередко еще встречается в исследованиях языкового употребления данного периода. Те случаи, в которых и сегодня сосуществуют более или менее факультативные формы, в которых еще не установилась единая норма, к анализу не привлекались (например, Bogen и Bögen, der Knäuel и das Knäuel и др.). В основу такого подхода была положена главным образом работа И. Льюнгеруда[457], а также последнее издание Дудена. Наряду с текстами, а также для сравнения с примерами из текстов был использован ряд грамматик того времени, изданных в различных областях распространения немецкого языка[458].

Рассмотренный материал позволяет прийти к общему заключению, что на протяжении XVIII века число конкурирующих вариантов значительно уменьшилось и что в течение этого времени отдельные формы стали малоупотребительны или совсем исчезли, тогда как другие, параллельные им формы использовались все чаще, начинали преобладать или даже становились единственно употребительными, то есть превращались в норму. Этот вывод вытекает, в частности, из того, что примеры употребления многих вариантов заимствованы преимущественно или целиком из текстов, созданных в первой половине и в начале второй половины века, а в текстах, созданных позднее, эти варианты встречаются редко или совсем не встречаются. Это означает, кроме того, что при большом числе случаев употребления конкурирующих вариантов в старых текстах начала XVIII века еще не может быть речи о наличии общенемецкой нормы в области флексии существительных.

Далее, следует различать региональные, то есть встречающиеся лишь в отдельных частях территории распространения немецкого языка, варианты и варианты общенемецкие, употребляющиеся более или менее по всей языковой территории. Такое различение проводилось в той мере, в какой это позволял сделать исследуемый материал, отражающий лишь самое общее деление ареала немецкого языка.

Особенно велико число региональных вариантов в Южной Германии, к которой здесь должны быть отнесены не только собственно Южная Германия (oberdeutsches Gebiet), но и большая часть западносредненемецкой области, в особенности рейнские земли. Это, конечно, лишь очень общее деление, но оно оправдывается нашей постановкой задачи, поскольку мы здесь проводим не исследование диалектов, а пытаемся посредством анализа употреблений в различных частях страны охватить всю территорию распространения языка, тем более что в ту эпоху выравнивание в литературном языке продвинулось настолько, что более точная локализация вариантов в большинстве случаев уже невозможна.

Например, следующие варианты были наиболее употребительны в XVIII веке преимущественно в южнонемецких областях:

Хотя эти варианты характерны в основном для южнонемецких областей, где они употребляются значительно чаще, тем не менее в остальных частях территории распространения языка они тоже встречаются, так что их нельзя относить исключительно к южнонемецким формам.

Здесь мы имеем дело с вариантом, характерным прежде всего для Швейцарии и рейнских земель, который в этих областях в первой половине XVIII века был особенно употребительным и по меньшей мере равнозначным сильной флексии. Однако уже к началу второй половины века эти формы заметно отошли на задний план и к концу века уже почти не встречаются.

Род: здесь особенно велико число специфических южнонемецких вариантов, среди которых:

Наряду со значительным количеством специфически южнонемецких вариантов число региональных вариантов из восточносредненемецкой и нижненемецкой области сравнительно невелико. Для восточносредненемецкой области характерно главным образом лишь несколько вариантов при передаче рода, как, например формы die Dunst, die Mittwoche, das Honig. А в нижненемецкой области наряду с некоторыми вариантами при передаче рода особенно выделяется такой специфический вариант, как образование множественного числа посредством -s у немецких слов.

Эти данные, полученные в результате исследования текстов, соответствуют указаниям грамматик. Например, южнонемецкие составители грамматик называют многие региональные южнонемецкие варианты нормативными или употребительными формами. В особенности это относится к старым работам Антесперга, Айхингера и Поповича, написанным уже в середине XVIII века, но также и к грамматикам, которые были составлены в 70-х годах особенно консервативными южными немцами Фульдой и Настом.

Например, среди прочего Антесперг в грамматике 1749 г. приводит следующие формы:

Наст еще в работе 1777 – 1778 гг. называет среди прочих следующие формы:

В грамматиках, созданных в восточносредненемецкой и нижненемецкой области, у Готшеда, Хейнаца и прежде всего у Аделунга, общее количество вариантов значительно меньше. Многие из форм, распространенных в основном в Южной Германии, в этих грамматиках совсем не указываются, другие снабжены выразительной пометой «ю.-нем». Как и в текстах, написанных в данных областях на литературном языке, в этих грамматиках почти не встречаются ярко выраженные региональные восточносредненемецкие или нижненемецкие варианты или же их очень немного. Имеющиеся там варианты представляют собой, как правило, формы, в большей или меньшей степени употребительные на всей территории распространения языка.

В сфере флексии существительного становление национальной нормы проявляется в первую очередь в том, что в литературном языке региональные варианты все больше и больше отступают или же исчезают совсем. К концу XVIII века такие варианты почти полностью исчезли как конкурирующие с нормой, хотя единичные примеры их еще встречались; таким образом, с того времени на всей территории распространения языка установилось довольно единообразное языковое употребление. Практически это означает, что на протяжении этого периода именно в Южной Германии постепенно исчезали многочисленные формы, специфические для этой области, и внедрялись формы литературного языка из областей, лежащих к северу. Это также означает, что Восточная Средняя Германия и Нижняя Германия в большинстве случаев возглавляли процесс развития национальной нормы, а Южная Германия следовала за ними. Такой характер развития можно доказать не только на основе анализа текстов, он прослеживается и в грамматиках того времени. Даже самые консервативные из числа южных немцев, например Фульда и Наст, дабы не слишком отходить от фактического языкового употребления, были вынуждены отказаться от ограничения материала рамками традиционных южнонемецких форм и во все большем объеме приводить языковые формы из более северных областей. Как следствие, в большинстве южнонемецких грамматик указывается чрезвычайно много переходных случаев, поскольку авторы этих грамматик часто не хотят предавать забвению специфические формы своего диалекта[459].

Однако исследованный материал позволяет сделать и другой вывод: что наряду с региональными вариантами, вытесняемыми развивающейся нормой, существует целый ряд вариантов, которые регионально не ограничены и употребляются в большей или меньшей степени на всей территории распространения языка. В рассматриваемую здесь эпоху к ним, например, относятся:

Хотя эти варианты также вовлечены в процесс развития нормы, который должен завершиться победой одной из конкурирующих форм, тем не менее они занимают особое место, поскольку имеют распространение уже на всей языковой территории и потому являются в некотором роде общепринятыми для всех носителей языка. Однако и в этих случаях тенденция к единой норме отчетливо видна. Чтобы проиллюстрировать это, сопоставим здесь, не прибегая к примерам из текстов, взгляды грамматиков на одно из таких явлений – окончание -en в род., дат. падежах ед. числа у существительных женского рода.

Антесперг (Вена, 1740 г.) еще дает почти во всех случаях в род. падеже ед. числа слабое окончание[460].

Айхингер (Франкфурт, 1754 г.) пишет:

Попович (Вена, 1754 г.) пишет об окончании -en в род., дат. падежах ед. числа у существительных женского рода:

Готшед (Лейпциг, 1762 г.) пишет:

Бодмер (Цюрих, 1768 г.) отвергает изменение существительных женского рода в ед. числе[464].

Хеммер (Мангейм, 1775 г.) отмечает слабое окончание в род., дат. пад. ед. числа у существительных женского рода как ошибочное[465].

Хейнац (Берлин, 1777 г.) пишет:

Наст и Фульда (Штутгарт, 1777 – 1778 гг.) больше не упоминают слабое окончание у существительных женского рода в ед. числе.

Аделунг (Лейпциг, 1782 г.) указывает, что существительные женского рода в ед. числе не изменяются, и пишет:

И однозначно отрицательное мнение грамматистов (за исключением Антесперга) об окончании -en у существительных женского рода в род., дат. падежах ед. числа, и результаты исследования текстов отчетливо свидетельствуют об интенсивном вытеснении этих вариантов в течение XVIII века. Поэтому можно сделать вывод, что к концу XVIII века варианты на -en тоже перестали конкурировать с нормой при явном преобладании форм, общепринятых и по сей день.

Однако не во всех общераспространенных вариантах к концу XVIII века произошел столь четкий отсев. В ряде случаев еще в конце столетия конкурирующие варианты следует рассматривать как факультативные. Сюда относятся, например, формы: die Sinne – die Sinnen, die Throne – die Thronen, die Monde – die Monden, мн. число на -s наряду с мн. числом на -e у некоторых иностранных слов типа Kavalier, Offizier и др., а также ряд вариантов при передаче рода. В целом, однако, объем этих явлений не настолько велик, чтобы факт становления национальной нормы к концу XVIII века мог быть подвергнут сомнению. Более чем в 75% всех случаев, в которых к началу XVIII века еще имелись различные конкурирующие варианты, в конце XVIII века четко обозначилась устойчивая норма.

В заключение можно констатировать, что в сфере флексии существительного к концу XVIII века в результате почти полного вытеснения региональных вариантов и сильного сокращения числа общераспространенных вариантов сформировалась национальная норма, то есть норма, единая для всей территории распространения языка. Следует также отметить, что в большинстве случаев национальная норма в этой сфере представлена формами, общепринятыми и по сей день. Лишь в немногих случаях формы отклоняются от употребительных в настоящее время, и их можно считать представителями нормы того времени, как, например, формы мн. числа Plane, а не Pläne, Bursche, а не Burschen, Akteurs, а не Akteure, der Krokodil, Labyrinth, а не das Krokodil, Labyrinth.

На основании вывода о сформировании примерно к концу XVIII века национальной нормы можно подтвердить в рамках проведенного исследования, что в этот же период завершилось становление национального немецкого литературного языка.