Актуальные проблемы языкознания ГДР: Язык – Идеология – Общество

[121]

1. К постановке вопроса

Строительство развитого социалистического общества требует также и участия лингвистов. Одной из многочисленных задач, которые лингвистика должна решить в качестве своего вклада в дело создания развитого социалистического общества, является исследование социальной эффективности языка. Эта задача вытекает из значения языка в общественной жизни. Язык окружает и сопровождает отдельную личность и человеческое общество повсюду и всегда; язык является неотъемлемой предпосылкой единства общества и существования человека как члена общества. Поэтому при построении развитого социалистического общества необходимо глубоко исследовать с позиций марксизма-ленинизма значение языка для общественной жизни и его социальную эффективность. Следовательно, речь идет о том, чтобы исчерпывающим образом и с учетом существующих взаимосвязей и переплетений описать различные функции языка в нашем социалистическом обществе и тем самым создать научные предпосылки для наибольшей эффективности языковой коммуникации во всех областях приложения.

Изучение основных вопросов социальной эффективности языка распространяется на все общественно важные сферы его применения. Это относится в равной мере к областям материального производства и духовной жизни, то есть к экономике и обмену, науке и технике, политике и культуре. Марксистско-ленинское языкознание как общественная наука должно внести свой вклад в дело успешной борьбы против империализма на идейно-политическом фронте.

Ниже будут подробно рассмотрены взаимоотношения между языком и политикой в плане вытекающих отсюда задач лингвистического исследования и эффективного использования языка в идейно-политической борьбе.

2. Понятие языка политики и его особенности

В языковедческих дискуссиях часто применяют выражение «язык политики», хотя по смысловому содержанию оно весьма неопределенно и именно ввиду отсутствия строгого определения его содержания не может быть отнесено к разряду терминов. Очевидно, эта ситуация отражает то обстоятельство, что существо явления еще недостаточно изучено. Все же мы можем исходить из предположения, что языковое оформление политического материала отличается от других форм речи особыми инвариантными признаками. Лингвистика располагает для явления, лишь весьма неполно охарактеризованного выражением «язык политики», двумя бесспорно точными терминами: «специальный политический язык» и «функциональный стиль политики». Однако замена выражения «язык политики» одним из этих двух терминов является не только вопросом терминологии, но и содержания. Поэтому необходимо обрисовать проблему более четко, попытавшись выявить особенности этого явления.

С «языком политики» мы встречаемся как в специальных текстах, так и на различных уровнях повседневного общения. Его легко можно опознать по обилию политических терминов. Однако критерий частотности еще не уточнен систематическими исследованиями. Здесь может иметь место только опирающаяся на эмпирические наблюдения гипотеза, связанная с тем, что в социалистическом обществе политика интенсивно проникает во все области жизни. Есть много коммуникативных ситуаций, когда употребляется политическая лексика. Поэтому утверждение, что в каком-либо тексте налицо «язык политики», базируется на употреблении специальной политической лексики, превышающем по объему некоторый средний уровень.

Вышесказанное предполагает наличие особой политической лексики, специального словарного состава политической терминологии. Это предположение не встречает возражений, пока мы под терминологическим словарным составом или профессиональной лексикой понимаем множество обозначений, используемых для выражения понятий определенной науки или определенной области труда. Несомненно, марксистско-ленинская политика представляет собой область знания с собственным терминологическим словарным составом. Это утверждение ни в коей мере не противоречит тому, что рабочий класс под руководством своей партии с величайшей последовательностью добивается того, чтобы активизировать все слои населения при выполнении общих задач, равно как и тому, что с развитием социалистической демократии политика все более становится делом всего народа. Марксистско-ленинская политика, опираясь на научную основу, требует от каждого, кто хочет активно участвовать в политической жизни и принятии политических решений, знания законов общественного развития. Поэтому для осуществления социалистической демократии необходимо постоянное и систематическое идейно-политическое образование всех трудящихся, которое дало бы им в руки оружие марксизма-ленинизма.

Приобретая идейно-политические знания, трудящиеся, естественно, овладевают вместе с содержанием и соответствующими терминами. Отсюда следует, что политическая терминология в социалистическом обществе играет иную роль, чем в буржуазном: в социалистическом обществе планомерно повышается идейно-политический уровень всего населения, так что широкие массы учатся владению словарным составом политической терминологии. И то, что эта терминология постепенно становится всеобщим достоянием, ничего не меняет в том, что по своему существу она остается специальной лексикой. Это так, поскольку семантика политических терминов фиксируется общепринятыми дефинициями или иным способом, в то время как выражения обыденной речи не обладают столь строгой семантической определенностью. Этот признак в социалистическом обществе служит критерием, позволяющим различить специальный и общеязыковой словарный состав, независимо от того, какое количество людей будет правильно употреблять тот или иной термин. Подобное различение, не имеющее ничего общего с лингвистическими принципами формирования понятий, характерно для буржуазного общества и недействительно для социалистического общества.

И все же специальный словарь политики имеет определенные особенности по сравнению с терминологическим словарным составом других областей. Так, например, попытки подразделения специальной лексики в области марксистско-ленинской политики на термины, полутермины и профессиональные арготизмы[122] сталкиваются с трудностями. В социалистических странах ситуация характеризуется тем, что все большее число специальных обозначений путем введения установочных определений превращается в термины, так что слой полутерминов с трудом поддается выделению, и здесь могут быть однозначно вычленены лишь два вида специальной лексики:

· политические термины, представляющие собой специальные выражения, значение которых фиксировано установочными дефинициями; сюда относятся также выражения политического обихода (например, «рабочий класс», «оппортунизм», «сельскохозяйственная производственная кооперация»);

· политические арготизмы – специальные выражения, смысловое содержание которых не закреплено однозначными определениями и которые, как правило, отличаются образностью и экспрессивностью (например, Normenschaukelei, Tonnenideologie, Einpeitscher)[123].

Иначе обстоит дело с лексикой в буржуазной политике. Эта лексика характеризуется как раз большим количеством очень расплывчатых по содержанию «терминов», причем буржуазные словари почти не содержат строгих дефиниций, а ограничиваются в большинстве случаев неточными описаниями понятия, поскольку буржуазия заинтересована в маскировке принадлежности власти в капиталистическом обществе и созданная ею идеология служит этой цели.

Следовательно, хотя марксистско-ленинская политика и имеет свой специальный словарь со множеством определенных терминов, замена выражения «язык политики» обозначением «специальный язык политики» представляется проблематичной. В научных дискуссиях бытует довольно единодушное мнение, что специальные языки не представляют собой гомогенного явления, а обнаруживают иногда вертикальное членение. Обычно они включают в себя два или три пласта[124]. Однако именно в языке марксистско-ленинской политики можно лишь с трудом обнаружить различие между специально-теоретическим и научно-популярным, специально-практическим языковым пластом. Поскольку, кроме того, в языке марксистско-ленинской политики до сих пор не обнаружено использование каких-либо специфических грамматических или фонетических средств, не вписывающихся в рамки общеязыковых правил, то представляется безосновательным предполагать наличие особого специального языка марксистско-ленинской политики.

Тем самым отпадает термин «специальный политический язык». Столь же непригодным представляется и обозначение «функциональный стиль политики». Можно проследить, как, с одной стороны, в области политики – в рамках различных жанров – проявляются различные стили, а с другой стороны – применение тех или иных стилей не ограничивается языком политики. Следовательно, можно обнаружить наличие всевозможных явлений интерференции между языком политики и различаемыми стилистикой типами стилей. Поэтому нецелесообразно говорить о каком-либо функциональном стиле политики. Что касается вопроса о том, существуют ли свои собственные роды или виды стилей в политике, то на этот вопрос можно ответить, лишь сопоставив стилистический тип специфического политического жанра (например, передовицы) с аналогичным, не ограниченным политической тематикой жанром (комментарий, рецензия).

Итак, у нас остаются обозначения «специальный словарный состав (или специальная лексика) политики» и «язык политики». Мы применяем оба эти выражения, причем более широкое понятие (язык политики) включает в себя более узкое (терминология политики) и, кроме того, отражает специфический аспект эффективности применяемой политической терминологии.

Общим признаком политической лексики, как марксистско-ленинской, так и буржуазной, является ее идеологическая обусловленность. Я понимаю под этим семантическую детерминированность слова, вытекающую из его принадлежности к специфическому словарному составу определенной идеологии или идеологического варианта и из его роли в этом словарном составе[125]. Так, например, каждый из звуковых комплексов демократия, свобода, империализм представляет собой два омонима, относящихся к марксистско-ленинской и буржуазной идеологии; их различные значения зависят от принадлежности к той или другой системе идеологической лексики и от их роли в ней. Слово демократия как термин имеет в марксистско-ленинской и буржуазной политике соответственно совершенно различное содержание. Эта особенность идеологической обусловленности объединяет политическую лексику со специальным словарным составом других областей идеологии, этим отличается идеологическая лексика от других терминологий.

Другая особенность специальной лексики марксистско-ленинской политики заключается в ее отношении к общеязыковому словарному составу. Здесь имеются очень тесные, многообразные и сложные взаимоотношения. Так, вследствие интенсивного и всестороннего проникновения политики в жизнь социалистического общества, чему способствуют различные средства массовой коммуникации, происходит непрерывный процесс превращения политических терминов в достояние общеязыкового словарного состава; это относится, например, к терминам мирное сосуществование, империализм, ультиматум и др., причем они в разной степени теряют свой терминологический характер. С другой стороны, множество слов из общеязыкового словарного состава вследствие специализации их значения и соответствующих дефиниций превратилось и будет превращаться в политические термины; ср., например, слово труд, являющееся и общеязыковым понятием и термином политической экономии, аналогично собственность, свобода, план и др.

Необходимо, впрочем, отметить, что описанные выше процессы в значительно большей степени характерны для социалистического общества, чем для буржуазного. Это связано с тем, что рядового гражданина в буржуазном обществе сознательно отвлекают от политического мышления и он, следовательно, значительно меньше знаком с научным подходом к вопросам политики, чем граждане социалистических государств. Кроме того, в противоположность социалистическому в буржуазном обществе смысловое уточнение политических терминов не играет роли вследствие вуалирующего характера буржуазной идеологии. Когда мы говорим о научном подходе к вопросам политики, то это справедливо только для социалистического общества.

Результатом вышеобозначенных встречных тенденций явилось сосуществование политической лексики и общеязыковых омонимов. Этот вид омонимии следует отличать от омонимии, вызванной идеологической обусловленностью. Разумеется, чрезвычайно важно учитывать оба вида омонимов для успешного использования языка в идейно-политической борьбе и формировании социалистического сознания, так как в противном случае могут возникать неясности и недоразумения, которые значительно ослабляют желаемый эффект[126].

Другой особенностью политической лексики является сравнительно высокий процент специальных арготизмов по сравнению с другими специальными лексиками. Образование и употребление все большего числа новых специальных арготизмов зависят, пожалуй, и от того, что политическая борьба часто принимает полемический характер. Арготизмы отличаются обычно повышенной экспрессивностью; они особенно уместны при выражении иронии, сарказма и негативных оценок, например: Marxtöter, Schlotbaron.

3. Языковые пласты в политической терминологии

Следующей лингвистической проблемой является дифференциация в составе политической терминологии. В дополнение к вышерассмотренному делению политики на сферы и подсферы я исхожу из гипотезы, что в специальной лексике марксистско-ленинской политики можно выделить такие элементы, которые встречаются во всех подсферах политики, и такие, которые относятся лишь к определенным подсферам политики, как хозяйственная политика, культурная политика, социальная политика и т.д. К первой группе, ядру словарного состава марксистско-ленинской политики, принадлежат, в частности, такие слова, как

· эксплуатация,

· идеология,

· капитализм,

· классовая борьба,

· коммунизм,

· революция,

· солидарность,

· социалистическая демократия,

· интернациональный,

· марксистско-ленинский,

· реакционный и т.д.

Это прежде всего обозначения основополагающих понятий марксистско-ленинской политики, особенно термины из области диалектического и исторического материализма, политической экономии и теории научного коммунизма, равно как особенно важные и актуальные специальные выражения из различных областей практической политики.

Наряду с этим ядерным словарным составом, встречающимся во всех сферах и подсферах политики, имеются словарные составы, специфические для отдельных подсфер. Так, внешняя политика, экономическая политика, социальная политика, культурная политика и т.д. имеют соответственно свои специальные словарные составы, которые группируются вокруг центральной специальной лексики.

Специальные словарные составы отдельных подсфер политики требуют, однако, с другой стороны, разграничения по отношению к близким к ним терминологиям соответствующих наук и профессий; например, специальный словарный состав социальной политики должен быть отграничен от словаря медицины, гигиены и т.д., термины политики в области народного образования должны быть отделены от терминов педагогики. Эта ситуация отражает проникновение политики во все области жизни. Следовательно, необходимо выработать критерии для разграничения терминов различных областей деятельности человека (научных дисциплин, видов искусства, отраслей техники и т.д.) и соответствующих подсфер политики. Значительные трудности возникают не только при разграничении политической лексики и терминологий, относящихся к другим областям, но и при необходимости установить различие между специальной лексикой и общеязыковым словарным составом. Это вызвано тем, что границы между специальными лексиками во всех направлениях крайне неустойчивы и в отдельных случаях с трудом поддаются определению. Так, например, слова

· образование,

· воспитание,

· общеобразовательная школа,

· классные занятия

являются терминами педагогики, которые, однако, с одной стороны, относятся к специальной лексике политики народного образования, а с другой – принадлежат к общеязыковому словарному составу; такие выражения, как

· единая средняя школа,

· социалистический закон об обязательном среднем образовании,

· преимущественное право на образование и т.д.,

напротив, первоначально являлись терминами политики народного образования, но в дальнейшем вошли в общеязыковой словарный состав, а также заняли свое место в терминологии педагогики.

Суждение может быть высказано в каждом отдельном случае лишь с учетом соответствующего контекста. Однако в интересах теоретического исследования этих сложных отношений в аспекте тенденций развития нашего современного языка следовало бы попытаться сделать определенные обобщения и разработать общие критерии на основании факторов и соображений, используемых для оценок в отдельных конкретных случаях. Было бы целесообразно начать с классификации денотата и, опираясь на специальные словари и соответствующие печатные труды, определить область происхождения терминов (специальные науки, определенный раздел политики, общеязыковое употребление); затем можно проследить происходящие в отдельных случаях переходы из одной области в другую. При этом всегда следует учитывать, что некоторые выражения могут принадлежать одновременно различным областям.

4. Аспекты политической лексики

Уточнив общие вопросы политической терминологии, рассмотрим далее некоторые ее аспекты, существенные для анализа или для составления политических текстов. Это прежде всего семантический аспект, идеологический аспект и аспект эффективности (Wirkungsaspekt) политической лексики, которым подчинены соответственно стилистический, социологический и психологический аспекты. Данная здесь последовательность перечисления не отражает степени важности отдельных аспектов, и еще меньше она связана со значимостью соответствующих проблем, если иметь в виду эффективность отдельных политических терминов; наконец, здесь не ставится цель исследовать данную проблематику исчерпывающим образом; мы намереваемся рассмотреть лишь несколько вопросов, представляющихся особо важными для дальнейших исследований.

Семантический аспект выдвигается на первое место лингвистического исследования, потому что воздействие того или иного выражения, содержащегося в тексте, зависит главным образом от его смыслового значения. Поэтому смысловое значение слов должно быть охвачено и описано особенно полно и точно. Как известно, существуют различные методы семантического анализа[127]; я имею в виду прежде всего процедуры, связанные с выявлением компонентов и элементов смыслового значения слова, их иерархии и доминантности; эти процедуры, впрочем, нуждаются еще в совершенствовании[128]. Необходимо также подвергнуть уточнению и дальнейшей дифференциации семантическую модель, восходящую еще к Отто Эрдману[129]. Так, многие слова содержат наряду и в сочетании со смысловым компонентом, составляющим ядро смыслового значения[130], еще оценочный и эмоциональный компоненты. В некоторых выражениях можно обнаружить также волюнтативный компонент[131].

Так, семантический анализ слова Konzentrationslager позволяет установить в качестве ядра смыслового значения семантический компонент

(Если речь будет идти о концентрационных лагерях, создававшихся англичанами во времена войн с бурами или создаваемых в настоящее время фашистскими режимами в Южной Америке, то это должно быть отражено соответствующим определением к данному слову.) От данного семантического компонента неотделим определенный негативный оценочный компонент: создание концентрационных лагерей осуждается. От семантического и оценочного компонентов зависит сильный эмоциональный компонент значения, который можно охарактеризовать как «отвращение, ненависть» к фашистскому варварству, и, наконец, рассматриваемое слово, пожалуй, содержит – по крайней мере для антифашистски настроенных людей – еще и волюнтативный компонент значения, который может быть определен как «готовность, воля к борьбе против подобных заведений».

Особую проблему представляет иерархия компонентов значения слова. Если исходить из того, что в силу обобщающего характера слова смысловой компонент составляет ядро его значения, то тем самым он объявляется центром кристаллизации остальных компонентов значения. Однако эту генетическую связь не следует понимать так, что смысловой компонент всегда является доминирующим в значении слова. Под влиянием контекста определенные элементы значения слова могут быть особо акцентированы, или же, наоборот, отодвинуты на задний план, или даже в отдельных случаях совсем исчезнуть[132]; так, в сочетании с определениями verbrecherisch «преступный» и barbarisch «варварский», например

оценочный и эмоциональный компоненты значения существительного особо усиливаются и выделяются. Но коннотативные компоненты могут быть акцентированы и без помощи контекста; например, в слове Besatzer «захватчик» по сравнению с равнозначным ему Besatzungssoldat «солдат оккупационных войск» отчетливо преобладают негативный оценочный и соответствующий ему эмоциональный компоненты.

Таким образом, если центральное положение смыслового компонента значения слова не вызывает сомнения, то сложные взаимосвязи остальных потенциально возможных компонентов представляются не столь ясными. Можно, опираясь на положения марксистской социальной психологии, считать эмоциональный компонент значения слова в целом зависящим от оценочного компонента, коль скоро наши эмоции определяются как

Это означает, что оценка той или иной ситуации или положения вещей со стороны некоторого индивидуума или целой группы таковых находит свое выражение в определенном чувстве. Отмечаемая психологией на основе «теории активизации эмоций» тесная взаимосвязь между «оценкой» и чувством обнаруживается при семантическом анализе в виде координированного проявления оценочного и эмоционального компонентов значения слова: вытекающий из смыслового компонента позитивный или негативный оценочный компонент появляется, как правило, в сочетании с соответствующим эмоциональным компонентом.

Это явление может быть интерпретировано с позиций лингвистики двояко, а именно:

· как выражение основной зависимости эмоционального компонента от оценочного или

· как признак интеграции оценочного и эмоционального компонентов.

Характер подчинения смыслового, оценочного и эмоционального компонентов можно проиллюстрировать следующими схемами:

При наличии также волюнтативного компонента необходимо в каждом случае конкретно проверить, не основывается ли он на смысловом, оценочном и (или) эмоциональном компоненте, если нельзя вообще предположить, что данный волюнтативный компонент значения слова вытекает из оценочного и (или) эмоционального компонентов и поэтому одному из них (или им) подчинен.

Идеологический аспект политической лексики весьма тесно связан с семантическим. Это вытекает из самой сущности идеологии и ее роли в общественном сознании. Рассмотрение идеологических проблем с позиций философии не входит в задачи лингвистического исследования, однако разрешение вопросов лингвистики должно опираться на философский базис. В основу последующего анализа положено определение, данное Гаральдом Шливой:

Поэтому в нашем лингвистическом исследовании мы должны исходить из рассмотрения отражательного и семиотического аспектов идеологической проблемы[135]. Вопрос может быть сформулирован так: как влияет идеология на семантику языковых знаков и как она воздействует через посредство языка на общественное поведение людей?

Приведенное выше определение идеологии как «части результатов умственно-практического освоения» подводит нас к проблеме соотношения идеологии и науки как специфической формы теоретического освоения действительности. Франк Фидлер и Гельмут Зайдель в своей работе «Der Marxsche Wissenschaftsbegriff» указывают на то, что наука и идеология как результат и выражение разных форм освоения действительности принадлежат разным сферам соответствующей общественной системы и потому являются предметом разных дисциплин, входящих в состав марксистско-ленинской философии.

Согласно марксистско-ленинскому мировоззрению, следовательно, не существует «чистого», или безоценочного, познания, идеология также не выступает в «чистом» виде, а существует всегда в определенных формах сознания, включающих познание.

Марксистско-ленинская философия говорит в этой связи об «отношении к действительности, характеризующемся двойным отражением»[138], и о «внутренних связях между познанием и идеологией в философии»[139].

Ответ на вопрос о конкретных формах существования и проявления идеологии сводится к тому, что идеология некоторой общественной формации не представляет собой

С этих позиций определенные формы общественного сознания, как, например, политика и философия, представляются особенно «идеологически насыщенными», то есть обладают высокой степенью «идеологической релевантности»[142].

Для работы лингвиста раскрытие этих зависимостей очень важно. Если исходить из того, что значения языковых знаков являются по содержанию отражением предметов, явлений и отношений объективной реальности[143], тогда точное описание этого процесса отражения становится обязательной предпосылкой для научно обоснованных суждений об идеологическом аспекте политической лексики. Так познание единства когнитивного и идеологического освоения действительности определяет наши взгляды на процесс языковой объективизации идеологических образов.

Уже было справедливо отмечено, что точно так же, как идеология не может рассматриваться в качестве автономной формы общественного сознания, так не существует и особой группы языковых знаков, которые являлись бы

Это не требует дальнейшего обсуждения. Лингвистическая проблема заключается в первую очередь в том, каким образом идеологическое наполнение языковых знаков находит свое выражение в их семантической структуре. Можно ли говорить об «идеологическом значении» или об особом идеологическом компоненте значения слова? Очевидно, нет, если согласиться с положением о единстве познавательного и идеологического освоения действительности. Согласно этому положению, идеологическое отражение происходит в единстве с когнитивным; лингвистическим следствием отсюда является то, что смысловой компонент значения слова уже идеологически оформлен, «идеологически связан».

Идеологическая обусловленность уже затрагивалась мною в другом месте[145], здесь она будет охарактеризована кратко.

находит свое языковое претворение в соответствующих терминологиях, образующих сравнительно замкнутые подгруппы в словарном составе языка. В целом эта специальная лексика в ее общественном аспекте носит классовый характер. Значения отдельных терминов в качестве образов объективно существующих явлений детерминированы также принадлежностью терминов к определенной идеологии, точнее, их местоположением в идеологической лексике. Эта ситуация может быть охарактеризована как идеологическая обусловленность.

Вторая часть вопроса, предпосланного нами параграфу, посвященному идеологическому аспекту политической лексики, касается того, как идеология оказывает свое воздействие посредством языка. Язык является важнейшей формой объективизации и важнейшим инструментом передачи идеологии.

Вышеприведенные рассуждения призваны показать, как идеология проявляется уже в лексике, преимущественно в выражениях идеологического словарного состава. Это явление мы охватили терминами «идеологическая релевантность» и «идеологическая обусловленность». Разумеется, объективизация идеологии не исчерпывается идеологической обусловленностью языковых знаков, а реализуется в языковом контексте при сознательном использовании определенных средств грамматической структуры языка, равно как путем применения особых стилистических приемов. Было бы, однако, неверно рассматривать только чисто лингвистические факторы воздействия идеологии посредством языка, то есть лексические, грамматические, стилистические и – в данном случае – терминологические аспекты проблемы. Специальные языковые средства всех видов приобретают эффективность только на фоне общей логико-психологической ситуации, целенаправленной стратегии и тактики речи, которая находит свое выражение в композиции и архитектонике, в своей внутренней и внешней структуре[148]. Ограничение анализа воздействия идеологии одним лишь исследованием употребления языковых средств не достигнет цели, поскольку тогда не будет учтен комплексный характер действующих факторов.

Этот комплексный характер обнаруживается при рассмотрении текстов в целом и элементов политической лексики в отдельности с точки зрения аспекта эффективности. Язык, как важнейшее средство общественной коммуникации, является социальным феноменом. Любой языковой коммуникативный процесс представляет собой общественную активность. При этом общение с помощью языка должно всегда рассматриваться в тесной связи с практической деятельностью участников коммуникации, поскольку язык постоянно подвергается значительному влиянию общества, будучи

Классы общества и другие социальные группы оказывают влияние на употребление языковых знаков и их значение. Следовательно, при рассмотрении аспекта эффективности мы имеем дело со специфическими общественными, социальными сторонами коммуникативного процесса.

Тем самым эффективность языковых знаков оказывается наиболее всеобъемлющим аспектом, которому могут быть подчинены прочие аспекты, но который в свою очередь не может быть описан без учета прочих аспектов. В ходе научного исследования социальной эффективности языка представляется целесообразным и правомерным рассматривать различные аспекты языковых знаков по отдельности, но при этом следует остерегаться опасности нарушения важных взаимосвязей. Суть проблемы видна из следующей формулировки Георга Клауса:

Здесь семантический компонент коммуникативного эффекта отчетливо отделен от чувств, отношений, побуждений. Это порождает вопрос, в какой мере указанные различные эффекты обусловлены языковыми знаками и (или) в какой мере они вызваны психологическими, социологическими, биологическими и другими внеязыковыми факторами[152]. Тем самым, однако, на передний план, во-первых, отчетливо выступает комплексный характер аспекта эффективности и исследования действенности языка, а во-вторых, возникает лингвистическая проблема семантической структуры: каковы компоненты значения слова и в каких отношениях они находятся?

Ответ на эти вопросы может быть, очевидно, найден лишь на пути диалектического постижения соотношения языка и общества. Мы исходим из того, что, с одной стороны,

а, с другой стороны, процесс отображения действительности совершается

Принадлежность к классам общества и другим группам определяет протекание и результат процесса отражения при практическом и теоретическом освоении объективной реальности; образы, реализуемые в виде значений слов, находятся в специфической зависимости от каждой социальной группы. И наоборот, языковые знаки производят на адресатов в зависимости от их принадлежности к определенным классам и группам различный коммуникативный эффект. Однако к коммуникативному эффекту относятся не только возникающие у адресата образы в плане рациональной информации, но и связанные с ними оценки, чувства и побуждения. Поэтому отделение рационально-смыслового компонента от прочих составляющих коммуникативного эффекта и признание языковым лишь первого представляется сомнительным не только в теоретическом отношении; такой подход оказывается и практически неосуществимым. Ведь только при этом необходимом условии справедливо утверждение Клауса о том, что при рассмотрении «прагматического аспекта» речь идет об отношениях между знаками и людьми, которые эти знаки создают, передают и принимают[155], и только тогда его формулировка может быть приемлемой, если прагматика будет в первую очередь заниматься психологическими и социологическими компонентами при употреблении языковых знаков.

Подобные соображения высказывались неоднократно, они нашли свое лингвистическое выражение в различных попытках классификации языковых знаков по признаку эффективности их воздействия на адресата. Наиболее известными и успешными были до сих пор модель органона Карла Бюлера и классификация языковых знаков Чарльза Морриса[156]. Было предпринято сопоставление этих двух попыток[157]; мы его здесь повторять не будем.

Дальнейшим результатом работы над аспектом социальной эффективности языковых знаков явились теоретические и практические посылки для разработки так называемых прагматических категорий, как-то: полезность, партийность, цель, правдоподобность, очевидность и др. Особые заслуги в области создания основ марксистско-ленинской теории прагматических категорий в ГДР имеет Георг Клаус, однако в этом направлении, безусловно, предстоит еще много сделать[158]. Здесь прежде всего представляет интерес вопрос, каким образом понятие прагматических категорий может оказаться полезным для исследования социальной эффективности языка и для создаваемого учения о его эффективном использовании в идеологической борьбе с политическим противником и формировании социалистического сознания[159]. Выяснение вопроса о том, какие существуют прагматические категории и как можно добиться их точного определения и разграничения, связано для нас, следовательно, непосредственно с задачей проверки того, в какой мере находят свое отражение прагматические категории в виде предпочтительного применения определенных языковых средств и какими стратегическими коммуникативными особенностями они отличаются.

При исследовании и описании возможностей воздействия на человека посредством языка важны, разумеется, не только желательные и достижимые воздействия на мысли и чувства участника коммуникации, но и контроль за поведением последнего. При этом следует различать воздействие в двух плоскостях. С помощью языка может быть оказано различное непосредственное воздействие на состояние и поведение участника коммуникации путем побуждения его к ответу на вопросы, сообщению каких-либо сведений, выполнению тех или иных просьб и пожеланий, приказов и т.п. Наряду с этим непосредственным воздействием известно также косвенное, которое при употреблении языковых знаков происходит в какой-то мере имманентно, часто даже непреднамеренно и бессознательно. Внутри общества и внутри различных социальных групп существуют определенные формы поведения и взгляды, которые признаются или отвергаются данным обществом или данным коллективом и в силу этого занимают определенное место в системе оценок, специфической для данного общества или данной группы. Формулировка и кодификация таких оценок, как выражение общественного мнения, осуществляются с помощью языковых средств. Причем это происходит не путем оценочных высказываний, как-то: «Это – хорошо, это – плохо», а через посредство различных языковых обозначений, которые сами по себе содержат социально обусловленный оценочный компонент. Применение подобных обозначений позволяет выразить оценки имплицитно и вызвать соответствующее отношение и поведение. При этом имеется в виду не то воздействие, которое язык оказывает или распространяет сам по себе, а тот факт, что оценки и взгляды определенных социальных групп закрепляются в определенных языковых знаках и в дальнейшем переносятся языком как специфическое воздействие соответствующих обществ и социальных групп (например, Blutrichter, Revanchepolitiker, Streikbrecher).

Наша работа имела целью показать при рассмотрении лингвистического аспекта данной проблематики, что исследование и описание роли языка в идейно-политической борьбе и при формировании сознания, равно как и разработка рекомендаций по эффективному применению языковых средств для этой цели, не составляют задачу одной лишь лингвистики. Исследование социальной эффективности языка не может ограничиться лингвистической постановкой вопроса и методикой; успех этого исследования зависит от сотрудничества с социологией, психологией и рядом других дисциплин.