Американские дикари

ГЛАВА 28

«Жить в сердцах, которые мы оставляем позади, — это не значит умереть»

— Томас Кэмпбелл

МЕЛОДИ

Это было не обо мне и не об Орландо. Однако небольшая часть меня чувствовала вину за то, что я не сделала ничего подобного для него. Никогда я не видела столько ирландцев в одном месте, за пределами Ирландии. Даже несколько моих людей были здесь. Прошло всего два дня, но некоторые прилетели как раз вовремя, в то время как другие ехали часами, только чтобы добраться до Чикаго и посетить прощание с видом на реку. Здесь было красиво, вокруг нас не было ничего, кроме зелени, а внизу текла темно-синяя река.

Сидя за ближайшим к краю обрыва столом, я уставилась на большую фотографию Седрика, которая стояла рядом с трибуной. Был идеальный летний день. Солнце спряталось за облаками, но было все еще тепло, и даже ветер утих, как будто он тоже хотел быть почтительным.

— Седрик растил меня, и с тех пор, как он привел меня в свой дом, я воспринимал его не как своего дядю, а как своего отца, которого я любил…люблю всем сердцем. Ваше здоровье, — Деклан закончил речь, прежде чем вернуться к Коралине.

Она обняла и поцеловала его, прежде чем подняться. Это был первый раз, когда я видела ее без каблуков.

— Привет, — сказала она в микрофон. — Многие из вас знают меня как Коралину Каллахан, жену Деклана. Мы с Седриком не были очень близки. Но он был добр ко мне. Он заставлял меня смеяться…он заставлял всех смеяться, даже не стараясь. У него была двойственная натура: в один момент он завораживал всех присутствующих в комнате, а в следующий — вы забывали, кто он такой. В нем было так много жизни, так много, что можно забыть, что он может умереть. Такие люди, как он, должны жить вечно. Должны жить, чтобы увидеть больше внуков, больше сражений, больше любви. Мне хотелось бы думать, что он здесь с нами, прямо сейчас наблюдает, как мы все говорим о нем с миской попкорна на коленях, потому что он все еще боится, что Эвелин узнает, что он приготовил попкорн с добавлением масла и соли.

Я слышу тихий возглас, доносящийся с другого конца нашего стола, и, оглянувшись, обнаруживаю Эвелин в объятиях Нила, смеющуюся и плачущую одновременно.

— Седрик Каллахан был единственным в своем роде, и с его уходом мир стал еще мрачнее. Мы никогда его не забудем. Ура. — Она вытерла глаза и допила напиток, прежде чем вернуться к столу.

Нил встал и подошел к тому месту, где только что стояла Коралина с бутылкой в руках. Я почувствовала, как Лиам напрягся рядом со мной, как будто он не был уверен, что думать о словах своего брата. Положив мою руку себе на бедро, он накрыл мои руки своими.

— Я все еще не нахожу слов, — начал Нил. — Для некоторых из вас это, возможно, неудивительно. Я никогда не знал, что сказать, где быть или что делать. Я просто следовал примеру своего отца и надеялся, и молился, что он гордился мной. Невозможно отрицать тот факт, что у нас с моим отцом были проблемы, я осмелюсь сказать, что сложно найти отца и сына, у которых их не было, но я знал, что он заботился обо мне. У многих мужчин в его положении нет времени заботиться о своих сыновьях, но у него было. Он всегда заботился обо мне, когда мог.

— Он думал, что я не знаю. Каждое раннее утро, еще до восхода солнца, он проверял меня. С тех пор, как мне исполнилось восемь и пока мне не исполнилось восемнадцать… да, восемнадцать, он приходил в мою комнату и просто рассказывал мне о своем дне, о том глупом дерьме, которое я натворил. Я с нетерпением ждал тех кратких мгновений, когда дверь откроется, и у меня разбилось сердце, когда они остановились.

Он опустил голову и кивнул, как будто ему указывали, что говорить, но я знала, что он просто пытался заставить себя оставаться сильным.

— Когда мне было четырнадцать, он был серьезно ранен и потерял друга. Когда ему стало лучше, и после того, как он вернулся с похорон своего друга, он снова зашел в мою комнату, прислонился к краю двери и сказал: Я не планирую умирать в ближайшее время, сынок, но если по какой-то причине я умру, вам всем лучше попировать, как викингам, и проводить меня, как гребаного короля. О, и ты можешь сообщить своей матери, что я обманом заставил ее встречаться со мной, и что я убил ее рыбку…. но убедись, что я действительно мертв, прежде чем ты скажешь ей это.

С ухмылкой на лице я закатила глаза. Рядом со мной хихикнул Лиам. Конечно, Седрик сказал бы что-нибудь в этом роде.

— Я знала это, — пробормотала Эвелин, качая головой, когда пролилось еще больше слез. Я задавалась вопросом, прекратятся ли они когда-нибудь.

— За него. Ваше здоровье. — Нил поднял бутылку и сделал большой глоток, которым мог бы гордиться любой викинг или ирландец. Все выпили в ответ, даже Лиам.

Лиам встал и подошел к своему брату, и они на мгновение обнялись, прежде чем он сам подошел к микрофону. Он оглядел всех нас, прежде чем начать свою речь.

— Deartháireacha, deirfiúracha, máithreacha, teaghlaigh⁸. — Он говорил по-ирландски, а затем, к моему большому удивлению, перешел на итальянский и сказал: — famiglia allargata⁹, спасибо вам всем, что пришли. Я всегда знал, что мой отец очень много значил для стольких людей, однако видеть это сейчас — унизительно. Многие из вас бросили все, чтобы просто быть здесь из уважения, любви и, давайте будем честны, небольшого страха.

По толпе прокатилось несколько смешков.

— Но великих людей следует бояться, а мой отец был великим человеком. Даже его недостатки были велики. Он ушел, и я смотрю на туфли такого размера, что они могли принадлежать только великану. Мы здесь, потому что каким-то образом он придумал, как объединить нас всех. Ирландец, итальянец, это не имело значения. Я не могу сказать о своем отце ничего такого, чего бы вы уже не знали. У меня есть истории, уходящие почти на три десятилетия назад, с того первого момента, как он бросил меня ребенком, до того, как он закручивал мне руку за спину, чтобы женить на итальянке… При этом на самой дерзкой из всех.

Я хотела ударить его лопатой по голове, но это только подтвердило бы его точку зрения. Эвелин наклонилась ко мне, взяла мою руку и сжала ее.

— Он сказал мне, что все, что я делаю как глава семьи, было сделано не только для меня или моих ближайших родственников, но и для того, чтобы мы все оставались сильными. Он хотел, чтобы я был кем-то, кто не только заботился о нашем наследии, но и напоминал людям, что независимо от того, где они находятся, если им нужна помощь, они могут обратиться к нам. Я обязан ему всей своей силой, и я использую все это, чтобы убедиться, что человек, ответственный за его смерть, сгорел

Их радостные возгласы были подобны грому, когда они начали петь, поднимая свои напитки за Седрика. Это было не грустно, но прекрасно, взявшись за руки, так громко, как только могли, они пели ему до небес.

ЛИАМ

Мы все молча сидели в кабинете, попивая две бутылки бренди девяностолетней выдержки, которое Нил принес из погреба.

— Как он звал свою первую машину? — Спросил Деклан.

— Хеннесси, — пробормотал я, потянувшись за рюмкой, но Деклан перегородил мне путь.

— Неправильно. Фиона. Откуда, черт возьми, ты достал Хеннесси?

Я посмотрел на Нила, ожидая, что он поддержит меня.

— Ты имел ввиду его первый грузовик Хеннесси, который дедушка подарил ему, когда ему было шестнадцать, а не первая машина, которую он купил после женитьбы. — Нил хихикнул, выпив две рюмки.

— Передай мне мой приз, — ухмыльнулся я, выпив.

— Он когда-нибудь произносил перед тобой речь «будь мужчиной»? Или это было что-то особенное для Нила? — Спросил Нил.

Деклан застонал, откидываясь на спинку.

— Из-за этой речи у меня и вполовину не было таких неприятностей, как у вас двоих…

— Чушь собачья! — Я заорал на него. — Тебя просто так и не поймали, подлый ублюдок. По сравнению с тем дерьмом, которое ты натворил, мы с Нилом были святыми. Он чуть не убил тебя, когда ты позвал Коралину с нами в церкви всего через неделю.

Нил фыркнул.

— По крайней мере, он женился на ней. Вы когда-нибудь протаскивали двух девочек в свою комнату, а папа обламал все на полпути?

— Нет, — сказали мы с Декланом одновременно, но он просто кивнул.

— Что он сделал? — Спросил Деклан.

— Сколько тебе было лет? — Это то, что я хотел знать.

— Мне было семнадцать, и это было вечером после того, как у мамы был Рождественский бал. Эти две горячие девчонки облепили меня. По логике вещей, я был очень взволнован, и все шло отлично, пока не вошел папа. Его лицо вытянулось; он бросил на меня тот самый бесстрастный взгляд, а затем просто ушел. Я, будучи идиотом, каким и был, закончил и заставил их уйти. В тот момент, когда он вошел, я забыл, что пытался сказать, но, подводя итог, я говорил ему, что у меня есть потребности. Он сказал мне, что я дурак, что я изливаю свое семя на женщин, которым нужны только деньги нашей семьи. Что быть мужчиной — значит не удовлетворять мои потребности, а следить за тем, чтобы потребности всех остальных вокруг меня были удовлетворены, и что если я не пойму этого, я буду дураком, которому придется платить алименты на ребенка всю оставшуюся жизнь. Он закончил словами: Прими душ, от тебя разит отчаянием.

— Да, это была моя речь, — сказал Деклан со смехом.

— Нет, у меня никогда не было такой проблемы, — солгал я, откидываясь на спинку.

— Да, конечно. Ты ведь знаешь, что мы знали тебя до Мелоди, верно? Ты спал со всем, у кого были ноги. Я удивлен, что папа не отрезал…

— Уф! Заткнись, — я съежился, но затем кивнул. — Я не хочу думать о женщинах до Мелоди, в основном потому, что я думаю, что у нее уши по всей этой комнате и она позже надерет мне задницу. Как будто папа знал, как это будет между нами. Я благодарен, что он продолжал настаивать, даже когда я ругался с ним.

— Ты ругался с ним из-за женитьбы на Мелоди? — Шокировано спросил меня Нил. — Я всегда думал, что ты хороший маленький солдат и делаешь все, что он просит.

— Нет, на самом деле я был взбешен, что ты женился на женщине, которая тебе небезразлична, в то время как я застрял с какой-то итальянской цыпочкой, которую я даже не знал. Затем Деклан влюбился в Коралину минут за десять, отчего мне стало еще хуже. Мы часто ссорились из-за этого, и я, наконец, смирился с этим, что привело к тому, что я спал со всеми подряд. Я думаю, он терпел это только потому, что я больше не ворчала на него.

— Влюбиться в Коралину не заняло и десяти минут, — пробормотал Деклан, выпивая. Мы с Нилом посмотрели на него. Он был пропащим с самого начала отношений с ней. Я понятия не имел, почему он вообще пытался притворяться, что это не так.

Нил покачал головой и нахмурился, опрокидывая очередную рюмку.

— Он сказал мне не жениться на Оливии. Сказал, что она не та женщина, которая мне нужна. И я так разозлился, что сказал ему отвалить к чертовой матери, что я был счастлив.

— У нас произошла серьезная ссора, и я потребовал, чтобы он сказал мне, действительно ли ему не наплевать на меня или он хочет, чтобы я был одинокий и озлобленный всю свою жизнь… Он покачал головой и отвернулся. И вот я здесь, годы спустя, жалею, что просто не закрыл свой проклятый рот и не послушал его. Теперь его смерть висит у меня на шее.

— Твоей шее? — Он винил себя за это?

— Ты убил Оливию, — прошептал Деклан, наливая нам всем еще выпить.

— Верно, но я также был тем, кто привел ее в нашу семью. Хуже всего было то, что она застала меня врасплох. Я никогда не думал, что все так испортится. Если бы я не женился на ней, она бы не помогла этому гребаному ублюдку, и папа, возможно, все еще был бы здесь.

— Хотел бы я переложить это на твои плечи, брат, — прошептал я, глубоко вздохнув и покачав головой. — И насколько правдивы твои слова об Оливии, настолько это не твоя вина. Это была моя. Я беру ответственность за это на себя. Пусть висит на моей шее, и только на моей. Птицелов позвонил мне меньше чем за час до того, как отца убили. Это я поднес спичку к его заднице, и это была моя вина, что он взорвался.

Я молчал, когда сделал последний глоток, прежде чем встать.

— Если он думает, что все кончено, или что я проиграл и выхожу из этого боя, то чертовски ошибается. Я вернусь с жаждой мести и не остановлюсь, пока он не умрет самым ужасным образом.

Наступила тишина, прежде чем я взял единственную недопитую рюмку и вылил ее на пол, расплескав напиток в его честь.

Положив руки им обоим на плечи, я наклонился.

— Отдохните немного, братья, потому что завтра мы начнем все с начала.

Прежде чем вернуться в свою комнату, я зашел к маме. Я ожидал, что она будет в постели, но вместо этого она сидела на полу, окруженная фотографиями, детской одеждой, шапочками и игрушками. Они были повсюду, когда она медленно осматривала их.

Услышав меня, она подняла глаза, улыбнулась и потянулась ко мне. Переступая через все на цыпочках, я добрался до изножья ее кровати и сел на пол рядом с ней. Самое первое, что она мне передала, была моя фотография, где я был совсем крошечным младенцем.

— Он так боялся, что раздавит тебя. — Она хихикнула. — Но после того, как ты посмотрел на него снизу вверх, он ни за что не хотел тебя отпускать.

Сглотнув, я посмотрел на другую фотографию Нила и меня. Я был на руках у папы, и он нес меня с выражением удивления на лице.

— Ты этого не знаешь, но я в некотором роде коллекционер… аккуратный коллекционер, но тем не менее коллекционер. — Она подняла наряд, в котором я был на фотографии, прежде чем оглядеть свою комнату. — Я сохранила многие из этих вещей, потому что так сказал мне твой отец. Каждый Новый год он говорил, что обманул смерть, и знал, что однажды она настигнет его.

— Он сказал мне, что не верит в смерть. Что у него есть план. — Головой я понимал, что это не может быть правдой, но до сих пор не осознавал, насколько меня утешала сама мысль о его аргументации.

Она фыркнула и закатила глаза.

— Чушь собачья. Он часто думал о ней и беспокоился, что вы все будете недостаточно взрослыми, если он умрет. Он прошел через множество опасностей, но он говорил, что ему просто нужно продержаться достаточно долго, чтобы ты смог встать во главе. Не потому, что он умрет, а потому, что ты был готов сделать шаг вперед. Он был втянут в дело, но и хотел, чтобы ты сделал свой выбор.

— Это не было похоже на выбор. — Я никогда не знал ничего, кроме этой жизни. Он слепил меня и подготовил к этой жизни.

— Если бы ты действительно не хотел этого делать, он бы снова взял все в свои руки. Он бы сосредоточился на Ниле или Деклане. Все, что тебе нужно было сделать, это дать ему знать, но он знал, что ты другой. Он очень верил в тебя. Иногда он приходил и говорил, что ему показалось, будто он держит тебя над гигантским утесом и наблюдает, как мужчины склоняются к твоим ногам.

Это, безусловно, объясняло, почему мы смотрели «Короля Льва» так часто, как в детстве. Она достала маленькую музыкальную шкатулку из-под кровати. Открыв ее, я увидел, что в ней была небольшая стопка писем. Она выбрала одно и протянула его мне.

— Каждый год ваш отец писал вам всем по письму на всякий случай. Я просила его сохранить старые, но он сжигал их. Его чувства и мысли менялись каждый год, и он хотел, чтобы у вас была последняя и лучшая версия. Он написал их несколько недель назад, когда Мел попросила его создать новую жизнь для всех нас, — сказала она, когда я взял письмо из ее рук.

— Он написал тебе письмо?

— Да. Но я еще не готова его прочитать. — Она грустно улыбнулась, прежде чем взять другую пачку фотографий.

— Ты прочтешь его вместе со мной?

Она покачала головой и поцеловала меня в щеку.

— Иди почитай его со своими женой и сыном, Лиам.

— Мама, ты можешь пообещать мне, что не…

— Покончу с собой? — Она подняла бровь и нахмурилась. — Я не смогла бы, даже если бы захотела. Твой отец заставил меня пообещать, что я никогда не сделаю этого, как бы плохо я себя ни чувствовала…какой засранец.

Слезы снова навернулись на ее глаза.

— Вероятно, он снова скажет это в своем письме, и, если мне повезет, я доживу до ста двух лет.

Поцеловав ее в висок, я притянул ее в объятия.

— Итану понадобится его бабушка. У него не осталось других бабушек и дедушек…. Без проблем.

Она засмеялась и обняла меня в ответ, прежде чем отпустить.

— Хорошо, иди. Я не хочу снова сорваться прямо сейчас.

Она вытерла слезы и вернулась к просмотру своих фотографий.

— Я так сильно люблю тебя, мама, — сказал я ей, когда встал.

— Я знаю. Я тоже тебя люблю, — ответила она, когда я направился к входной двери.

Выйдя, я закрыл дверь и наткнулся на двух горничных.

— Пусть кто-нибудь проверяет ее каждый час, пока не погаснет свет или она будет слишком тихой, — распорядился я.

Я доверял своей матери, просто не в таком состоянии, и я не похороню ее тоже. Она может разозлиться на меня, если захочет, но я предпочел бы перестраховаться, чем сожалеть.

Я вошел в нашу комнату как раз в тот момент, когда Мел кормила Итана яблочным пюре, слушая новости. Она переоделась в одну из моих рубашек и выглядела просто великолепно.

— Привет. — Она улыбнулась мне, когда Итан потянулся, чтобы съесть еще ложку яблочного пюре. Подойдя к ним, я сел рядом с ней.

— Ты можешь почитать это, пока я покормлю его?

Она кивнула, когда мы обменялись яблочным пюре на письмо.

— Что это? — спросила она, открывая его.

— Письмо от моего отца, — сказал я, улыбаясь Итану.

Она больше ничего не сказала, когда вытащила сложенный лист бумаги из конверта.

— Лиам, если ты убил меня, я буду преследовать тебя всю оставшуюся жизнь.

Я рассмеялся. Конечно, он бы так и начал.

— Задница.

— И не называй меня задницей, это неуважительно.

Я замер, когда посмотрел через ее плечо, и, конечно же, он написал эту фразу. Даже после смерти он знал мой следующий шаг…Я не был уверен, должен ли я злиться или испытывать благоговейный трепет.

— Письма для всех всегда приходили ко мне легко, за исключением тебя и твоей матери. Может быть, это потому, что я могу поставить себя на место вас обоих. Я понимаю, какое давление ты сейчас испытываешь на своих плечах, насколько тяжелым тебе кажется каждый шаг, и я понимаю, каково это — не иметь отца, к которому можно обратиться. Я посвятил свою жизнь тому, чтобы быть рядом с тобой и давать тебе инструменты, необходимые для того, чтобы ты справился без меня.

— Одним из таких инструментов на самом деле была Мелоди… И да, я называю ее инструментом, оружием, твоей опорой, когда тебе нужна помощь. Я знал, кем она была, что она управляла своей семьей, что Орландо умирал. Это была одна из причин, почему я так сильно настаивал на том, чтобы вы двое поженились. Как бы ни было приятно заключить мир с итальянцами, я больше заботился о том, чтобы вы оба были равны. В этом действительно секрет успеха; иметь рядом с собой кого-то, кто готов сражаться, умирать и убивать за тебя…так что я не жалею, что солгал вам обоим. Я наблюдал за вами с явным благоговением и удивлением. Никогда я не видел такой подходящей пары, такой любящей и безумной. Это лучшее письмо, которое я когда-либо писал, потому что теперь я без сомнения знаю, что я тебе больше не нужен.

Это было неправдой.

— Меня утешает осознание того, что я покидаю этот мир без сожалений. Я видел, как мой сын вырос из мальчика в мужчину, и у него появился собственный сын. Я знаю, это больно, или, по крайней мере, лучше бы тебе было немного больно, сопляк, потому что мне тоже больно. Я горжусь тобой. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты не оставил свою мать. Я хочу, чтобы ты остановился и отдышался, находил минутку для себя каждый день, Бог свидетель, тебе это понадобится. Я хочу, чтобы ты не забывал смеяться, помнил, что это нормально — быть счастливым без меня.

— Помни о своих жене и сыне и той жизни, которую ты хочешь им подарить. Но все это произойдет после того, как ты позаботишься о Птицелове. Сотри этого ублюдка с лица Земли, а затем убедись, что ничего подобного больше никогда не повторится. Мне жаль, что это письмо не длиннее. Но твои письма никогда не были длинными. Я никогда не хотел, чтобы ты зацикливался на мне. Прощай, сынок. Будь сильным и знай, что нет ничего, чего ты не мог бы сделать. Я надеюсь, что это поможет, если тебе когда-нибудь понадобится мой совет в будущем. Всегда с любовью, твой отец.

Я оглянулся, чтобы посмотреть, что там еще есть, и рассмеялся. Он впервые в жизни изложил мне свои правила.

Она сложила письмо, и я уставился на Итана, пока он облизывал губы. Когда я откинул его волосы назад, он схватил меня за руки. Боль все еще была там, но ярость затмила ее.

— Завтра мы начнем снова, — сказал я ей.

— Завтра, — согласилась она.