Американские дикари

ГЛАВА 1

«Хотя это безумие, но в этом есть смысл».

— Уильям Шекспир

ЛИАМ

ДЕНЬ 1

123.

124.

125.

126.

Я считал, подтягиваясь. Брусья, идущие по потолку, создавали возможность для моей тренировки. Не обращая внимания на жгучую боль в руках, я продолжил подтягиваться. Если бы я не обращал внимания на хриплые, глубокие и воющие голоса вокруг меня, я смог бы обрести тишину в своей новой камере размером шесть на восемь из камня и стали. В течение ста двадцати семи дней я переходил из одной камеры в другую в разных тюрьмах по всему штату ради моей «безопасности». Но все это не имело значения; я был вдали от нее, от своего сына, от своей семьи. Плыть по течению и напрягать каждый мускул до полного изнеможения было единственным способом сохранить остатки здравомыслия, которые у меня еще оставались.

Никаких эмоций. Никакого страха, — та мантра, которой я придерживался, пока ждал.

— Тебе нравится твой новый дворец, Каллахан? — спросил один из офицеров, постукивая ладонью по двери в мою камеру. Без кандалов и стали его бравада была несуществующей. Я знал это, и он тоже.

— Такое впечатление, что ты никогда не был во дворце, — стоически ответил я, снова подтягиваясь; сто пятьдесят подтягиваний, двести приседаний, двести пятьдесят отжиманий… таковы были мои дни здесь.

— Ну, это то, что ты получаешь, когда убиваешь свою жену. Начальник тюрьмы хочет лично поприветствовать тебя в твоем новом доме, — сказал он, и мне захотелось набить ему морду.

Вздохнув, я потянулся, прежде чем схватить свою рубашку с собачьего коврика, который они называли кроватью. Просунув руки в открытую щель двери, маленький придурок защелкнул наручники на моих запястьях сильнее, чем ему было нужно. Но если он искал реакции, то он искал не в том гребаном месте. Отступив назад, я подождал, пока он откроет дверь, прежде чем выйти. Потребовалось трое из них, все плотного телосложения и лысеющие, чтобы сопровождать меня.

— Иди, — заявил старший из них, кивнув в сторону коридора и выпятив грудь, как пингвин. В этом не было ничего нового, это была третья тюрьма, и по какой-то причине все они чувствовали необходимость проявить себя и показать мне, кто был королем этой дыры. Пока я шел, оскорбления были такими же, как и в других заведениях, шквал шума и угроз всегда доносился в мою сторону.

— Ууу, посмотрите на симпатичного белого мальчика.

— Где сейчас твои деньги, Каллахан?

— Каллахан, теперь ты моя сучка.

— Ты не дерьмо, парень!

Направляясь к лестнице из серебристой стали, я просто игнорировал их. Все ждали реакции, просто чтобы их заметили. На одно мгновение в их жалком подобии жизни они захотели, чтобы их увидели и услышали. Я не собирался опускаться до их уровня…У меня были люди для этого.

— Тебе лучше быть осторожнее, Каллахан, — сказал охранник, чье имя я не стал бы утруждать себя запоминанием, открывая передо мной стальную дверь.

Она сидела, зажатая между старым письменным столом и стеной, увешанной наградами, сертификатами и медалями. У нее были короткие рыжие волосы до плеч, она ней были очки в темной оправе и пиджак от костюма. Ей не могло быть больше сорока, и золотая табличка на ее столе гласила: Доктор Рейчел Олден.

— Присаживайтесь, мистер Каллахан. — Она указала на деревянный стул перед своим столом, когда развернулась и схватила мое дело.

Когда я сел, двое охранников позади меня убедились, что об их присутствии известно. Она смотрела на меня как ястреб. Ее руки были сложены, а тело наклонилось вперед, как будто она собиралась наброситься.

— Ваше судебное заседание через двадцать дней.

— Я в курсе, — ответил я.

Она нахмурилась.

— И ваши показания не изменились.

— Нет.

— Они нашли ваш ботинок с кровью вашей жены на нем, звонок из вашего дома…

— Я сейчас перед судом? Потому что, если это так, мне полагается адвокат. — Я откинулся на спинку стула и расслабил плечи.

Она сделала глубокий вдох, прежде чем тоже откинулась назад.

— Прекрасно. Не хотели бы вы объяснить, почему вы находитесь в моем заведении? Или, еще лучше, почему вы побывали в трех окружных тюрьмах за последние четыре месяца?

— Я бы предпочел этого не делать.

— Хватит, умник, или ты отправишься в яму! — рявкнул мужчина позади, схватив меня за плечо.

Я взглянул на его волосатую руку, прежде чем повернуться к ней.

— Очевидно, я не очень хорош в общении с людьми… Если вы хотите большего, может быть, вам стоит им позвонить. Или еще лучше, почитайте мое досье, в конце концов, оно прямо здесь, в центре вашего стола.

— Я предельно ясно выражусь: если в течение следующих двадцати дней вы будете вести себя каким-либо образом или скажете что-либо, что поставит под угрозу жизни моих сотрудников, я лично позабочусь о том, чтобы вас отправили в самую суровую тюрьму строгого режима в штате после того, как вас признают виновным… и поверьте мне, вы будете признаны виновным с тем количеством доказательств, которые продолжают падать на вас с неба. Вы понимаете меня?

Она почти заставила меня захотеть смеяться. Предполагалось, что она будет устрашающей?

— Да, мэм, — я ухмыльнулся, заставив ее бровь дернуться. — И это будет все?

Она кивнула, и двое охранников снова положили руки мне на плечи, подавая знак подняться.

Сделав это, я обернулся в последний раз, чтобы обратиться к ней.

— Мне понадобятся написанные от руки извинения после того, как это закончится, Начальник.

— Ваша самоуверенность, возможно, очаровательна на первый взгляд. Но здесь у вас из-за этого будут неприятности, мистер Каллахан. Приятного обеда, — бросила она, когда дверь открылась.

Я вряд ли мог назвать дерьмом то, что они заставили нас съесть на ланч, но я ничего не сказал, когда мы направились к столовой. В этом месте не было ничего особенного, просто сталь, кирпич и оранжевые комбинезоны. Смотреть было не на что, и ничего заслуживающего внимания. Я был самым волнующим человеком, вошедшим в здание со времен Аль Капоне. Офицеры захихикали, снимая с меня цепи, как только мы достигли двойных красных дверей.

— Я надеюсь, что это место соответствует твоим стандартам, Каллахан. Потому что лучше лучше уже не будет, — сказал он, когда я прикусил язык, чтобы не заговорить.

Не говоря больше ни слова, я направился к пустому столику в дальнем углу. Однако, прежде чем я смог пройти даже половину коридора, передо мной встали двое мужчин с татуировками на руках и шеях.

— Ты не пройдешь здесь, — рявкнул лысый, покрытый татуировками, с сильным чикагским акцентом. Мужчины за его столом скрестили руки на груди, изо всех сил пытаясь запугать меня.

Другой мужчина сделал шаг вперед.

— Или, по крайней мере, не заплатив пошлину.

— Неужели? И почему так?

Поигрывая мускулами, они ухмыльнулись.

— Послушай, ты, маленький сучок, это наш дом, тебе лучше перевестись, или нам, возможно, придется причинить тебе боль. Отряду спецназа потребуется в три минуты, чтобы появиться, парень, и за это время мы можем многое сделать.

Остальные члены команды встали, и тогда я заметил, что желе стоит на столе.

— Ты собираешься это есть?

Они захихикали.

— Парень, ты ебнутый на голову? Ты хочешь, блядь, умереть? Убирайся нахуй из нашей тюрьмы, пока мы не выбили из тебя дерьмо.

— Я уверен, что ты знаешь или слышал мое имя, — прошептал я, не отступая от него, — но ты не знаешь меня, и я уверен, что не захочешь узнать.

Они взглянули друг на друга, прежде чем расхохотаться, как гиены.

— Послушай, ты…

Прежде чем он смог вымолвить еще хоть слово, расплавленная и заостренная вилка вонзилась ему в шею.

Они ворвались так сильно и быстро, что я едва мог разглядеть их лица. Группа за столом была поднята со своих мест и втянута в драку, которая разразилась посреди кафетерия. В конце концов, нас не зря называли боевыми ирландцами. Это распространилось как чума в запертой комнате. Заражая все и вся. Когда я окинул взглядом комнату, я увидел, что даже те, кто не имел к этому никакого отношения, были втянуты и боролись за свои жизни, в то время как каждый мужчина, в котором была хотя бы половина капли ирландской крови, бил их.

— Эээ… — Лысый у моих ног закашлялся, когда его руки прикрыли глубокую колотую рану на шее.

— Это будут долгие три минуты. Ты должен был просто отпустить меня. — Нахмурившись, я сел за стол и взял чашку с красным желе.

Считая секунды до того, как отряд по борьбе с беспорядками, наконец, добрался до зала, я заметил, что на самом верхнем уровне стоит начальник тюрьмы Олден, скрестив руки на груди и свирепо глядя. Поднимая чашку за нее, я с улыбкой произнес тост, прежде чем приступить к делу.

— Все на пол! — заорал надзиратель, начиная растаскивать людей в стороны.

Я прикончил Желе и занял свое место на полу, даже не прерывая зрительного контакта с ней. Она будет учиться точно так же, как и все остальные. Она не владела этим местом…Я тут хозяин. Все, что мне было нужно, — это три дня в любой тюрьме. Первые два дня я сжег его дотла, а на третий день восстановил так, как посчитал нужным.

Если я собирался провести следующие двадцать дней в этой адской дыре, я собирался убедиться, что все они знали, кто я такой и что это значит, если они когда-нибудь перейдут мне дорогу. Я все еще был чертовым Каллаханом, за решеткой или нет.

ДЕНЬ 2

— Ты не преувеличивал, когда сказал, что у тебя проблемы с общением. Этот бунт был из-за тебя, — сказал надзиратель возле двери.

Я сердито посмотрел на нее.

— Кто-нибудь сказал, что из-за меня?

— Это моя тюрьма, Каллахан.

— Те, кому нужно заявить о чем-то как о своей собственности, на самом деле этим не владеют. Если онс действительно принадлежал вам, то это само собой разумеется, Начальник.

Ее глаза ястреба сузились, глядя на меня.

— Твоя мать была здесь, чтобы увидеть тебя. К сожалению, из-за твоей вчерашней выходки мы оказались под карантином. Она даже принесла фотографии, симпатичный у тебя мальчик, но преступникам это запрещено. Детская порнография — это контрабанда.

Я вскочил на ноги и бросился к двери.

— Что, черт возьми, чего ты пытаешься добиться?

— Вот этого гнева. Мы знаем, что ты убийца, но к какому типу монстров ты относишься? Я постоянно вижу таких людей, как ты, и количество тьмы в твоих глазах такое же. Как я уже сказала, это место принадлежит мне.

Успокойся Лиама. Сохраняй спокойствие. Никаких эмоций. Никакого страха.

Я прислонился к двери.

— Вы никогда раньше не встречали такого человека, как я, Начальник, и я с радостью докажу вам это.

— Приятного вам дня, мистер Каллахан, завтра мы вас выпустим, — прошипела она, отворачиваясь от меня.

Охранник изо всех сил протолкнул мой поднос с едой через щель, когда я отступил назад, уронив его на пол… Там даже не было желе

Сжав кулак, я уставился в окно, пытаясь не думать о ней. Я хотел выкинуть ее из своей гребаной головы!

— Черт бы тебя побрал, Мел.

ДЕНЬ 3

Оглядывая двор, я наблюдал, как они проходят мимо меня. Никто не встретился со мной взглядом, они просто пинали камни на земле, проходя мимо. Все они держались в стороне, и небольшая группа ирландцев, тех, кого не отправили в одиночную камеру, стояла не так далеко от меня, прислонившись к стене. Я собирался выбраться отсюда, и когда я это сделаю, последнее, в чем я нуждался, это в том, чтобы полиция пыталась установить связи. Они знали это. Или, по крайней мере, я думал, что знали, пока один из них не подошел.

— Мистер Каллахан.

— Да, О'Коннор? — Спросил я крупного мужчину с рыжими волосами и усами.

— Мы убрали четверых. Но вчера потеряли одного.

— Отправь его имя моему брату. О его семье, как всегда, позаботятся.

— Мы знаем, сэр. Спасибо. Но есть кое-что еще, что вы должны знать.

Вздохнув, я кивнул, взглянув на мужчину.

— Тогда выкладывай.

— Здесь мало итальянцев. Не много, но достаточно, чтобы вызвать проблемы.

Я на мгновение замолчал. Моя челюсть сжалась.

— Они верят, что я убил ее.

— Да, сэр, и они хотят возмездия.

Конечно, они хотели.

Моей семье потребовались годы, чтобы закрепиться ы пенитенциарной системе. Это было гораздо сложнее, чем казалось. Должен быть лидер, который был бы достаточно предан, чтобы держать всех ирландцев в узде за решеткой, достаточно умен, чтобы знать, как вести себя незаметно, и достаточно силен, чтобы вселить страх в сердца каждого ублюдка на свободе. Вдобавок ко всему, они должны были быть приговорены к пожизненному заключению без всякой надежды на освобождение. Если бы это было не так, они бы с радостью продали нас в рамках сделки о признании вины… Таким человеком был О'Коннор. Он убил двух полицейских после того, как они забрали его жену и сына. Сейчас он был бы в окружной тюрьме, если бы не переполнение.

— Кто лидер внутри? — Наконец спросил я.

— Спун.

Когда я посмотрел на него, он только усмехнулся.

— Спун?

Он пожал плечами.

— Этот человек гнет ложки, как ещё его можно было назвать? (Прим. В английском языке слово «spoon» — ложка).

Смеясь, я покачал головой, прежде чем провести рукой по волосам. Затем я откинул голову назад, чтобы погреться на солнце.

— Прекрасно. Устрой мне встречу со Спуном. Я поклянусь итальянцами и их именами.

— Я не знаю, как все пойдет, — пробормотал он.

Нахмурившись, я выпрямился.

— Это не твое дело знать. Просто организуй мне встречу. Есть что-нибудь еще?

— Здесь много людей, которые ищут товар…

— До свидания, О'Коннор, — оборвал я его.

Кивнув, он повернулся и направился обратно к углу вместе с остальными ирландцами.

Мне нужно было сосредоточиться на чем угодно, только не на ней. Но как я мог это сделать, когда каждый раз, когда я чувствовал, как бьется мое сердце, я думал о ней и Итане.

По внутренней связи раздалось оповещение.

— Каллахан, к тебе посетитель. Каллахан, к тебе посетитель.

Оттолкнувшись от забора, я почувствовал на себе их взгляды, когда направился к зданию.

Те, кто остался в группе лысых, не сводили с меня глаз, но не осмеливались подойти ближе. Мексиканцы просто расступились, когда я прошел, в то время как чернокожие сделали вид, что меня не существует. До тех пор, пока они не встанут у меня на пути, с ними все будет в порядке.

Охранники у двери сопроводили меня, закованного в цепи, внутрь. Моя мать в обязательном порядке навещала меня через день, независимо от того, в какой тюрьме я находился и как далеко это было. Она всегда приходила с завитыми волосами, в отглаженном платье, и даже через стекло я чувствовал нежный аромат ее духов, и что бы ни происходило, она всегда одаривала меня самой широкой улыбкой. Я ненавидел то, что мне приходилось видеть ее такой.

— Доброе утро, мам, — прошептал я в трубку.

— Доброе утро, малыш. Как у тебя дела? — Она нахмурилась, оглядывая меня.

— Я в порядке…

— Начальница тюрьмы сказала мне, что вчера был бунт.

— Мам, я в порядке.

— Прекрати так говорить! — рявкнула она. — Ты не в порядке. Находиться здесь — это не в порядке. Я ненавижу, что ты здесь, с этими собаками. Ты не убивал Мелоди.

— Ты думаешь, я этого не знаю, мама? — Огрызнулся я в ответ, чуть привстав со своего места. Охранники сделали шаг вперед, и я снова сел. Проведя руками по волосам, мои ладони снова оказались на подбородке и рту.

— Мне жаль, — прошептала она, но ей не о чем было сожалеть.

— Нет, ма, прости. Как Итан? — Узел в моей груди затянулся еще туже при мысли о нем.

Улыбка вернулась на ее лицо.

— Он такой… он потрясающий. Вчера он чуть не вырвал волосы твоего отца, и в тот момент, когда Седрик начал визжать, Итан начал разговаривать с ним на своем языке. Как будто он пытался подкупить своей красотой.

Я хихикнул при этой мысли.

— Лиам, прошло четыре месяца, тебе нужно его увидеть…

— Нет, мама. Я не допущу, чтобы моего сына привезли в тюрьме. Это не его жизнь. Я отказываюсь, чтобы он когда-либо видел это место изнутри. — Он был Каллаханом. Я бы никогда не стал подвергать его этому без необходимости.

Она вздохнула.

— Прекрасно. Я каждый день показываю ему твои фотографии и видео. Он знает тебя, и я не позволю ему забыть.

— Убедись, что он увидит ее. — Ему нужно было запомнить ее.

— Тогда ей нужно притащить свою задницу домой и вытащить тебя отсюда, — прошипела она сквозь зубы.

— Мама.

— Хорошо. Я поняла. Но когда она вернется, мы с ней еще поговорим.

— Конечно…

— Заканчивайте. Время посещений вышло! — крикнул охранник.

Протянув руку, она положила ее на стекло.

— До следующего раза.

— Мама, ты не обязана приходить…

— Увидимся в следующий раз, — снова сказала она.

— Тогда ладно. — Моя рука коснулась ее руки на стекле, прежде чем мне пришлось повесить трубку. Повесив телефон обратно на крючок, я сделал шаг назад.

Наручники снова защелкнулись, уводя меня прочь от аромата свежих роз. Я надеялся побыть немного один в своей камере, но вместо этого меня отвели обратно в столовую. Все помещение было стерильным, выбеленным сверху донизу, как будто бунта никогда и не было. Наручники были сняты так же быстро, как и надеты, и О'Коннор кивком указал мне на мужчину, одиноко сидевшего за столом. Конечно, он был крупным, с оливковой кожей и копной седых волос.

Продвигаясь вперед тем же путем, которым я шел в предыдущие дни, ни один из скинхедов не осмеливался поднять на меня глаза или даже пошевелиться. Они знали о моем присутствии, но никак не реагировали.

Кто сказал, что нельзя научить старую собаку новым трюкам?

Я сел напротив мужчины, от которого пахло мясом.

— Спун? — Спросил я, и, чтобы ответить на мой вопрос, он просто согнул пластиковую ложку. Он хотел медаль?

— Ты звал, Каллахан? — спросил он с отвращением, ковыряясь пальцами в еде.

— Ты работаешь на мою жену.

— Работал, — поправил он, его темные глаза впились в меня. — В прошедшем времени.

— Нет, в настоящем. Моя жена жива.

Он хихикнул.

— Ты хочешь, чтобы я поверил тебе на слово?

— Да. Потому что я человек слова, и тебе следует подумать о последствиях того, что ты забыл об этом. После всего, что мы с моей женой сделали, ты действительно веришь, что я настолько глуп, чтобы попасться на убийстве? Ты действительно думаешь, что полиция Чикаго, не ФБР или ЦРУ, а гребаная полиция Чикаго, смогла наконец-то посадить меня? На самом деле, ты не кажешься мне идиотом, и все же я здесь, как сказала бы моя жена, трачу слова впустую. — Взяв пудинг с его подноса, я открыл его и откусила кусочек той же ложкой, которую он согнул.

Его челюсть сжалась, и он оглядел меня с ног до головы, оценивая на мгновение. Колесики его очень маленького мозга словно работали сверхурочно, пытаясь осмыслить все, что я сказал. Наконец, он просто замер.

— Ты здесь, потому что сам этого хочешь? — прошептал он, такой смущенный.

— Скорее так, как мне нужно, но ты на правильном пути, — поправил я, прежде чем откусить еще кусочек.

— Ты планируешь что-то грандиозное.

Мне захотелось закатить глаза от того, как взволнованно и глупо он звучал.

— Так и есть. Так что верни своих гребаных людей в строй, потому что ты работаешь на мою жену и, по этому, ты работаешь на меня. Если мне придется напомнить тебе об этом, ты проклянешь тот день, когда ты родился, Николи. Да, я действительно знаю твое имя, и тебе следует перестать называть себя Спуном. Они сделаны из пластика, мой четырехмесячный сын тоже мог бы их согнуть, — сказал я, поднимаясь со скамейки и оставляя ему пустую чашку.

Еще семнадцать дней. Еще семнадцать гребаных дней.