Анаконда

25 МАРТА 1997 Г. МОСКВА. ЧЕРНЫЙ МАГ МАРТА УУСМЯГИ

Ирина Юрьевна Бугрова встретила Марту Уусмяги холодно, но с интересом.

— Чай, кофе?

— Чай, если можно.

— Лимон?

— Да, если можно.

— У нас все можно, если очень хочется. У вас бывает, чтобы чего-то очень-очень хотелось? — спросила Бугрова, с прищуром рассматривая и хорошенькое личико Марты, и ее округлые, вероятно, привлекательные для мужиков формы. — Чего вам не хватает? Вам лично?

Если честно, то карманных денег, — наивно распахнула доверчивые глаза Марта.

— Вот так вот? Не просто денег, а карманных... А что, просто денег хватает?

— Муж меня всем обеспечивает, — дипломатично ответила Марта, назвав звонким титулом «муж» толстого Модуса, ни сном ни духом не подозревавшего об изменении своего статуса.

— Печеньица к чаю? — змеино-заботливо прошелестела Бугрова.

— Ой, нельзя, на фигуру действует. Но оно у вас такое миленькое, что не откажусь.

— Вам, простите, сколько?

— Уже 35...

— О, солидный возраст, — согласилась Ирина Юрьевна. — Годам к сорока располнеете, — уверенно спрогнозировала она, — не узнать будет.

— Вам-то хорошо, — деланно-завистливо польстила Марта. — У вас никакой склонности к полноте. Наверное, едите, что хотите.

Ошибаетесь, милочка. На строжайшей диете сижу. То, что вы видите, — результат силы воли, характера. Ну и, не скрою, определенного материального положения. Быть стройной сегодня дорого стоит, — с нескрываемой гордостью пригладила прядь волос Бугрова, мысленно сравнивая свое подтянутое, ладно сбитое тело с расползающимся на глазах телом любовницы ее любовника. Она холодно наблюдала, как Марта положила в чашку с чаем три ложки сахарного песка и, незаметно, за разговором, схрустывала уже третью посыпанную сахарной пудрой большую фирменную, «От Айрапетяна», печенину.

Решив, что толстушка наконец насытилась, Бугрова предложила:

— Что ж, колдуйте. Но с гарантией. Так, чтобы с сегодняшнего дня ноги его у этой мымры не было. И еще: лучше уж сами наколдуйте, чтоб у нее охота трахаться с моим научным сотрудником пропала. А то...

— Что?

— А то сама отобью. Я работаю с гарантией.

— Что ж, начнем.

Марта расставила в разных концах кабинета свечи, зажгла их. Затем маленькую фотографию из «Личного дела» окружила свечами и благоухающими вьетнамскими стерженьками. Тонко чувствующая запахи Бугрова вначале поморщилась, но потом, притерпевшись, смирилась.

Не зная толком настоящего приворота, Марта стала что-то с завыванием бормотать под нос, делая руками смешные размашистые пассы, долженствовавшие отбить вечно потеющего Касатонова у несуществующей блонды-разлучницы и вернуть его в душистые объятия Бугровой.

— Ничего, если я буду работать? Вам не помешает?

— Чего? — не поняла Марта, увлекшись своими заклинаниями.

— Не помешает, если я пока почитаю текст доклада, написанного для меня моими недоумками.

— Пожалуйста, пожалуйста, чувствуйте себя как дома, — без тени юмора ответила Марта.

— Ну, спасибо.

Когда Марта утомилась с непривычки после такой энергичной гимнастики и устало рухнула в кресло, вытирая бумажной салфеткой потное лицо, Бугрова на минуту оторвала глаза от текста.

— Ну, как? Удалось?

— Да, конечно. Духи были с нами.

— Я рада это слышать. Значит, бабенка эта и близко от моего сотрудника не появится?

— Можете быть спокойны!

Бугрова еще раз перечитала текст. Это была «Служебная записка», подготовленная сотрудником ее службы секьюрити, которому было поручено следить за Касатоновым. К записке, подробно описывающей, сколько Касатонов находился ежедневно и квартире, снятой Модусом для своей любовницы Марты Уусмяги, были приложены аудиокассета с записью разговоров Касатонова и Марты, а также ряд фотографий, запечатлевших Витюшу и Марту в баре, на улице в обнимку, в кафе напротив дома Марты. С помощью хорошей оптики был даже сделан снимок обнаженных Марты и Виктора. Марта пытается задернуть штору, Виктор, обняв ее сзади и сжав ладонями полные груди Марты, дурачась, удерживает ее.

Этот последний снимок Бугрова рассматривала дольше всего. При этом ни один мускул не дрогнул на ее ставшем после очередной подтяжки еще более красивом лице. Потом, словно приняв решение, она подняла глаза на Марту.

— Что ж. Вы тоже можете быть... спокойны. Вы честно заработали свои деньги. Получите.

Она достала из ящика письменного стола пачку стодолларовых купюр нового образца и небрежно швырнула их на столик для посетителей, за которым сидела взмокшая Марта.

Марта суетливо собрала купюры, сунула, не считая, в сумочку.

— Если опять возникнет необходимость... — смущенно забормотала она. — Отворот, приворот... Может, на мужа?

— На мужа не надо. Он у меня и так привороченный.

— Ну, может, надо будет отвести порчу от вашего института?

— Типун вам на язык, — деланно испугалась Ирина Юрьевна. — Ни на меня, ни на мой Институт невозможно навести порчу. Наше положение, — тут она назидательно подняла указательный палец с перстеньком, брильянты на котором, если их удачно продать, могли бы послужить финансовой основой широкомасштабного фундаментального научного исследования, — прочно!

— Ну, так я пойду?

— Идите, идите, милочка, вы хорошо потрудились, — внутренне рассмеялась Бугрова. Она уже приняла решение.

...Марта ждала Витюшу. Модус вечером был занят на какой-то презентации. Начальница Витюши присутствовала с главой германской фирмы, поставлявшей в Россию трубы для нефтепроводов, на балетном спектакле в Большом. Это была очень важная для Бугровой деловая встреча. Эти трубы везли из Магнитогорска в Москву; здесь они переоформлялись как стальной прокат и по льготным таможенным тарифам по линии Фонда развития физической культуры женщин отправлялись в Польшу; там снова переоформлялись и шли в Германию. И уже оттуда фирма, с элегантным седовласым главой которой Бугрова сидела в ложе бенуара и равнодушно смотрела на страдания умирающего лебедя, отправляла трубы в Россию.

Это был очень хороший бизнес, который, конечно же, без подписи ее мужа на документах никогда бы так не развился. Но мужа она на балет не взяла. И не только потому, что не хотела лишний раз рядом с ним в обществе маячить; не только потому, что не хотела даже случайно подставить высокого государственного чиновника в контакте с фирмачом. Просто этот немец давно ей нравился. У них, кроме доверительных финансовых отношений, начали завязываться и чисто человеческие. И будучи достаточно тонким психологом, Бугрова точно рассчитала: именно в этот приезд герр Юлий Шварц созреет для адюльтера.

Она только один раз отвлеклась от мыслей о работе, контрактах и предстоящем сексе с немцем. Это когда во втором антракте, в буфете, начав есть бутерброд с красной икрой, представила себе окровавленное тело Марты.

...Когда позвонили, Марта допустила серьезную оплошность. Она сразу открыла дверь. Ждала Витюшу. Сколько раз Модус предупреждал ее, никогда не открывать дверь, не убедившись, что перед «глазком» стоит именно тот человек, которого она ждет. Всем остальным, якобы сантехникам, почтальонам, страховикам, коммивояжерам, якобы посланцам от Модуса и т.д., открывать категорически запрещалось. Особо доверенное лицо Модуса, домработница, имела свои ключи. Модус — тоже.

Ключей не было у Витюши.

И она открыла, чтобы, бросившись на шею любимому, сладостно повиснуть, подставляя лицо под поцелуи неистового любовника.

Но в дверь, властно отжав Марту в сторону, вломилась мощная, крутобедрая и грудастая дама с красивым, но чуть застывшим лицом. Вслед за ней в квартиру просочились две молодые девицы в джинсах и кожаных курточках.

Это были киллеры Хозяйки и Мадам, объединенные на эту операцию в отряд специального назначения. У каждой были в этой группе свои функции. И каждая их строго выполняла.

Матрена, отжав Марту от двери, толкнула ее в просторный холл, на середину. Ринка-блонда закрыла дверь на многочисленные засовы и замки. Ленка-королева раскрыла большую спортивную сумку и стала деловито извлекать оттуда веревки, кляп, всякие там щипчики, ножички, орудовать которыми она была большая мастерица.

Матрена приблизилась к помертвевшей от страха Марте, широко развела свои мощные длани и с размаха ударила ладонями по ее ушам.

Та беззвучно рухнула на паркетный пол холла. Тело оказалось на сизом персидском ковре, а голова с тупым стуком приложилась к ясеневым светлым паркетинам.

Когда Марта очнулась, она обнаружила, что руки и ноги у нее связаны, во рту — кляп, из ушей и из носа течет кровь, что сильно затрудняло дыхание, и ей приходилось буквально захлебываться, все время швыркая носом, чтобы вперемежку с кровью в нее проникал хоть какой-то воздух.

«Сейчас пытать будут, чтобы выведать какую-нибудь информацию про Модуса», — решила Марта.

Толстый любовник так часто говорил ей о своих врагах, что она внутренне была готова к такой ситуации. Что ж, она скажет все, что знает: адреса его дач и квартир, внешние данные его охранников, номера машин, на которых он ездит. А вот номера его счетов за рубежом она не могла бы выдать под самыми страшными пытками — просто не знала.

Она терпеливо ждала, когда кто-нибудь из трех нагловатых бабенок вынет кляп, нельзя же, в самом деле, давать показания, если у тебя во рту кляп.

Но бабенки не спешили вынимать трусики, плотно забившие рот Марты. Они провели быстрый и профессиональный обыск, изъяв и пятнадцать тысяч баксов (ее гонорар от Витюшиной грымзы), и подарки, сделанные в разные годы Модусом, а до

Модуса еще одним старичком-банкиром, лет шестидесяти пяти, тощим козлом.

Закончив обыск, все трое встали перед жертвой, уперев руки в бока.

— Ну, начали! — деловито приказала Матрена.

Она поставила на середину комнаты бутылку из-под французского шампанского, а Ринка и Ленка попытались приподнять Марту над горлышком бутылки. Марта только в эту минуту поняла, что она полураздета: на ней не было ни юбки, ни трусиков, ни колготок.

Однако тощие Ринка и Ленка никак не вписывались в задуманную Матреной физкультурную композицию. У них просто не было сил, чтобы удержать упитанное тело Марты в висячем положении над бутылкой.

— Эх, вы, интеллигенция, — презрительно заметила Матрена. Приказав Ринке и Ленке держать бутылку в вертикальном положении, она зашла сзади, взяла Марту под колени, как держит мать, заботливо приговаривая своему чаду:

— Пись, пись, пись...

Марта и рада была бы сделать «пись-пись», но крик застыл в ее горле, и все тело, казалось, задеревенело в таком положении, которое ему придали могучие ручищи Матрены.

Матрена приподняла Марту на метр над бутылкой и с силой насадила на нее.

На свое счастье, Марта от болевого шока тут же потеряла сознание, так что, когда Ринка-блонда и Ленка-королева стали, срезав веревки и остатки одежды, всячески измываться над ней, плотно сидевшей на высокой бутылке, она уже не чувствовала ничего. Так, не приходя в сознание, и умерла.

Когда Витюша пришел, открыла ему Матрена.

То, что он увидел, привело бы в шок и человека с более крепкими нервами. Витюша крепкими нервами никогда не отличался.

Над его телом приказано было не издеваться и сохранить в целости и сохранности.

Матрена просто задушила его колготками Марты. И пикнуть не успел.

Проверив, что не оставили следов, три дамы, аккуратно упаковав Витюшино тело и превратив его в элегантный сверток, покинули любовное гнездышко банкира Модуса.

В квартире этой до следующего утра ничего и не изменилось, так что прислуга утром застала интерьер в его первозданном кровавом виде.

Что же касается тела Витюши, то оно за вечер и ночь неузнаваемо преобразилось: опытный Врач-биолог с помощью новейших технологий всего за двенадцать часов мумифицировал его, приведя, по желанию заказчицы, детородный орган в постоянно эрегирующее состояние. Мумию и доставили в подвал родного института, в специальное помещение, куда вход посторонним был строго запрещен, и поместили в колбу с формалином...