Анаконда

26 МАРТА. КОНЕЦ ДИМЫ ЭФЕССКОГО. АФИНЫ. ДЖЕЙРАН МАГОМЕДОВА

Это по паспорту она была Джейран, а так с детства подруги звали просто Жанной. И в Париже, и в Москве. В Париже потому, что она родилась в семье замечательного советского разведчика, резидента КГБ во Франции Тореза Магомедова. Сына дагестанского пастуха назвали Торезом в честь Мориса Тореза, руководителя французских коммунистов. Разве думал его отец, давая юному горцу имя, что определит ему этим именем и судьбу? Вначале мальчик с французским именем увлекся в школе французским языком, потом поступил в институт иностранных языков, по иронии судьбы тоже имени Тореза. А потом свободно владевшего французским, жгучего красивого брюнета пригласили, как говорится, куда надо. Надо ли было туда Торезу, он сразу и не решил. Но когда увидел девушку, на которой, по мысли пригласивших его, ему надо было жениться, чуть дар речи не потерял, совершенно сраженный ее красотой. Так что вначале он решил жениться на красавице польке Станиславе Пшебышевской, которая должна была изображать из себя болгарку, а потом уже решил дать согласие на работу во внешней разведке. Запутано, конечно, было в их судьбе все до невозможности. Стася выехала в Софию и после скорострельного изучения болгарского языка поступила в Софийский университет; он вылетел в Турцию и месяц наряду с изучением турецкого (который знал еще у себя на родине) осваивал, как сейчас бы сказали, маркетинг коврового дела. Когда его наставникам стало ясно, что в ковровом мониторинге, лизинге и маркетинге юный горец превзошел своих турецких друзей, его направили в Париж, где он и открыл свой магазин «Ковры из Турции» недалеко от Елисейских полей. Через полгода в Париж прилетела из Софии Стася.

Они «случайно» познакомились и поженились. Через год родилась девочка. Такая красивая, что ее сразу назвали Джейран.

Ну а девчонки-парижанки звали ее просто Жанна.

То, что Жанна была необычайно хороша собой, это от родителей, давших ее лицу все краски красоты славянской и кавказской.

А вот то, что у нее была прелестная фигура, — заслуга уже ее личная. С юных лет занималась она разными видами спорта и своего добилась. Так что, когда на нее обратил внимание знаменитый парижский кутюрье Жюль Годье, она была тем брильянтом, который нужно лишь слегка подправить. Огранка была сделана раньше.

Джейран ходила как богиня. Или как джейран, одно из самых грациозных животных на свете. Ей было достаточно нескольких уроков, чтобы стать одной из лучших моделей Парижа.

— У вас есть армянские ковры XIX века?

— У нас все есть...

— А персидские XVII?

— У нас все есть.

— И немецкие шпалеры XVIII века?

— Нет, у нас только ковры.

— А говорите, что у вас все есть.

— Все есть только в Греции.

Вначале магазинчик отца переехал в Афины, где Жанна добавила к отличному французскому приличный греческий, а затем... затем красивый «турок» примелькался, и к нему стали проявлять повышенное внимание резиденты ЦРУ, Интеллидженс сервис и Моссада.

Пришлось вернуться в Москву, в аппарат Первого главного управления КГБ СССР, передавать свой богатый жизненный опыт молодым сотрудникам.

Магомедов был даже рад этому. Стася довольно быстро привыкла к Москве. А вот с Джейран стали возникать проблемы. Впрочем, после 1991 года, с развалом СССР и КГБ, и проблемы стали вроде как мельче.

Карьере в аппарате уже не мешал тот факт, что дочь полковника ФСБ работала фотомоделью в Париже, Лондоне, Амстердаме и Афинах.

Однако Торез Магомедов все же ушел в отставку. Какие-то традиции КГБ сохранялись и в ФСК. Один из неписаных законов — отец и сын одновременно в аппарате не служат. Подрос сын Николя, в паспорте которого тоже место рождения без затей указывалось как «Париж». Николя к свободному французскому добавил, уже в «Вышке», свободные испанский, португальский и английский, послужил в Мозамбике и Анголе. Для роста ему не мешало послужить в центральном аппарате.

И Торез ушел в действующий резерв.

Николя Магомедов перешел в Службу внешней разведки. А Джейран Магомедова перешла с положения свободной фото-модели, работавшей по своему выбору с лучшими кутюрье и фотографами Европы, на положение совсем не свободного агента Хозяйки.

Это произошло в Амстердаме в 1995 году. Ее задержали в аэропорту с партией сырых алмазов. Алмазы ей не принадлежали. Наоборот. Они принадлежали системе Хозяйки. А подложил в сумочку Джейран пакетик с двадцатью крупными сырыми алмазами агент Мадам в Голландии, сотрудник торгового представительства Якутии-Саха Семен Семенов. Не по своей инициативе, по приказу Мадам. Да и Мадам тут действовала по конкретному приказу: срочно завербовать манекенщицу, желательно из России, владеющую основными европейскими языками.

Нужен был выход на брильянты графини Строгановой-Дювалье из Лихтенштейна.

Два сотрудника Мадам подошли в аэропорту к ожидающей приглашения на посадку Джейран, предъявили фальшивые, но очень тщательно сделанные удостоверения офицеров Интерпола, осмотрели ее сумочку, нашли сырые алмазы и предложили тут же обсудить все варианты выхода из этого щекотливого положения:

а) Джейран передают голландской полиции; в этом случае ей грозит приличный срок отсидки в местной тюрьме;

б) Джейран Интерпол передает России, и ей впаривает уже российский суд приличный срок за массу нарушений российских законов;

в) Джейран выплачивает стоимость конфискованных у нее сырых алмазов, компенсируя Интерполу затраты на поиск и задержание такого рода нарушителей таможенных правил, в сумме двадцать пять тысяч долларов, каковой у Джейран на ту минуту с собой не оказалось ни в чеках, ни наличными. Что же касается кредитной карточки «Америкен-экспресс», по которой она могла бы получить нужную сумму (на ее счетах в ряде европейских банков были суммы на порядок больше), то, как ни рылась в сумочке, найти не могла; должно быть, выронила, когда покупала свежие модные журналы в дорогу.

Таким образом, три предложенных варианта были Джейран отвергнуты. Оставался последний из предложенных — подписать тут же, в аэропорту, некое искусно составленное соглашение о намерениях с обязательством выплатить фирме «Мадам Саша» в Амстердаме сумму в миллион долларов в случае нарушения взятых Джейран на себя обязательств.

«Обложили, суки», — подумала на русском языке Джейран, не стала переводить эту фразу ни вслух, ни мысленно на другие европейские языки.

Она согласилась сотрудничать.

Дочь разведчика, она быстро «просекла» и фальшивые ксивы интерполовцев, и криминальное дно фирмы «Мадам Саша». Но поняла и другое: она им нужна, и так просто они с нее не слезут. Оставалась дилемма: либо сотрудничать с этой бандой и зарабатывать приличные бабки, или иметь кучу неприятностей, откровенно обещанных ей «интерполовцами» в случае отказа: от сдачи ее полиции до переломанных ног в результате столкновения с автопогрузчиком, что грозило потерей товарного вида и прощанием с профессией.

Первое проверочное задание Мадам она выполнила легко. Села на свой рейс, но не по своему билету, а который ей передали перед окончанием регистрации. Заморочила голову разговорами своему соседу по салону для некурящих.

А когда он на минуту отлучился, чтобы «помыть руки», насыпала незаметно в его бокал с минеральной водой бесцветного порошка. Он и в организме не оставлял следов. Так что, когда сосед, сделав глоток воды, собрался было рассказать очаровательной соседке, чем же все-таки ознаменовались его переговоры с возможными будущими партнерами в Амстердаме, закончить фразу он не сумел. Врач, как всегда нашедшийся среди пассажиров, без сомнений определил сердечный приступ и предположил смерть от обширного инфаркта.

Как ни странно, анамнез подтвердился в Москве. Вскрытие не показало иных причин смерти. Инфаркт. Никаких следов порошок в организме незадачливого гендиректора фирмы «Второй ренессанс» из Москвы не оставил. А его компаньон уже был сговорчивее. Он не верил в случайные инфаркты у человека, имевшего абсолютно здоровое, судя по кардиограмме, сделанной накануне отлета в Амстердам, сердце. Сомневаться в компетентности врачей из санатория «Звенигород» у него оснований не было. Как и в компетентности серьезного молодого человека, показавшего ему на следующий день после похорон друга, однокашника по МГУ и компаньона, пистолет «беретту» с глушителем у бронированной двери его собственной квартиры.

Так фирма «Мадам Саша», дочернее предприятие Мадам в Амстердаме, приобрела наконец нужную ячейку в сотовой системе торговли русским антиквариатом с Европой.

А Джейран получила новое задание. Вместе с чековой книжкой, кофром, в котором была чудная коллекция Анни Пиренье, все ее размера, поддельные драгоценности графини Строгановой-Дювалье и краткая родословная графини.

Уже через неделю после возвращения из Амстердама в Москве, начиная постепенно привыкать к новым ритмам своей жизни, Джейран вылетела в Париж. Там ее в течение трех суток вывели на некоего российского журналюгу, кормившегося с руки Хозяйки и в Москве, и в Париже.

Он вел на ТВ передачу «У камелька», в которой рассказывал вначале советским, а затем российским телезрителям трогательно-ностальгические истории о русской эмиграции, публиковал те же рассказы и интервью с «осколками прошлого» в журнале «Волшебная лампа», играл по-крупному в парижских казино, выигрывал, а чаще проигрывал, с каждой командировкой во Францию залезая все в большие долги, оказался на примете и у полиции, и у криминальных кругов. И скорее всего был бы либо арестован за какое-либо уголовное преступление и посажен во французскую тюрьму, или пристрелен за не отданный в срок долг чести русскими бригадами в Париже, если бы не представитель Хозяйки во Франции Иван Легостаев, бывший выпускник МГИМО, бывший сотрудник нашего торгового представительства, а ныне дистрибьютер системы Хозяйки в Париже и его окрестностях.

Он немного посорил деньгами и выкупил журналюгу у всех, кто имел к нему претензии.

И журналюга стал наводчиком.

Он втирался в доверие к представителям русских аристократических семей во Франции, посещал их, привозил из Москвы селедку, ржаной хлеб, фотографии старой и новой Москвы, даже пакетики земли с могил родственников, почивших в России.

И одновременно запоминал систему сигнализации, расположение картин на стенах, ящичков, из которых хозяева доставали и показывали ему уникальные семейные реликвии — ордена, монеты, письма, драгоценности.

Иногда ему даже удавалось снять оттиск с ключей. Но редко.

Впрочем, ключи — это уже роскошь. У Хозяйки в Европе работали последние годы такие мастера, такие затейники...

Так что добыть драгоценности графини Строгановой не составило труда.

Особенно после того, как в гости к графине напросилась Джейран Магомедова, известная парижскому полусвету как Жанна Маго.

Графиня приехала из своего имения в Лихтенштейне в Париж всего на два-три дня. Остановилась, как обычно, в своих апартаментах, ей принадлежал целый этаж старинного особняка на бульваре Сен-Мишель. Дом был построен чуть ли не при Наполеоне I, но в середине XX века реконструирован, перестроен, а в 80-е годы, когда графиня купила себе третий этаж, насчитывающий двадцать комнат, был сделан евроремонт. Теперь в квартире, которую ее хозяйка занимала три-четыре раза в год, были самые современные ванны-джакузи, туалетные комнаты, гардеробные, костюмерные...

Дело в том, что графиня обожала красивую и модную одежду и, несмотря на свои восемьдесят семь лет, носила каждый сезон «самый писк» от лучших кутюрье Франции.

В короткую программу очередного пребывания в Париже у графини, как обычно, входило посещение русского кладбища в Сен-Женевьев де Буа, знакомство с новой коллекцией ее любимого модельера Клода Шерера, ужин в ресторане «Пти Пари» в

Латинском квартале с понравившейся ей моделью и вечер с вином у себя дома, на котором модель за очень приличное вознаграждение должна быть в драгоценностях графини.

Графиня обладала изумительной коллекцией жемчуга, наверное, лучшей в мире, но сама уже давно не украшала свою сморщенную шею жемчужным ожерельем, не отягощала вялые мочки морщинистых ушей тяжелыми серьгами с белыми и черными крупными жемчужинами, а вялую плоскую грудь не пыталась приободрить жемчужными подвесками.

Последние двадцать лет у графини появилось странное хобби, о котором знали в светских салонах Европы и взахлеб писали модные журналы и желтые газеты.

Три-четыре раза в год графиня приезжала из имения в Лихтенштейне, принадлежавшего ее покойному мужу, барону Дювалье, останавливалась в своей большой квартире, нанимала лучшую на тот момент модель, и та демонстрировала графине ее изумительную коллекцию жемчуга.

Только один вечер.

После чего коллекция снова пряталась в сейф, графиня возвращалась в имение Дювалье в Лихтенштейне, а модель — к исполнению своих обязанностей на подиуме.

При этом модель становилась на пять тысяч долларов богаче, у графини поднималось настроение и снижалось давление, а жемчугу было ни плохо, ни хорошо. Впрочем, скорее хорошо. Потому что старый жемчуг, как и старое платье, нуждается в том, чтобы его время от времени «перетряхивали» на солнышке.

У жемчуга, и старого, и молодого, есть и еще она особенность, которой не обладает платье. Он старится, если подолгу не соприкасается с человеческим телом. Жемчуг словно берет от тела тепло и энергию. От молодого тела — молодую энергию.

Графиня обожала жемчуг. У нее не было лесбийских наклонностей, как поговаривали в парижском полусвете. Просто старая графиня была на редкость рациональным человеком. И подпитывала несколько раз в год свой жемчуг молодой энергией тел модных моделей. С таким же успехом она могла бы нанимать прачек, зеленщиц, юных гризеток, чтобы подпитывать свой старый жемчуг.

Но графиня Лидия Строганова-Дювалье была еще и эстеткой, эстетическим гурманом. Она не просто омолаживала в каждый свой приезд в Париж коллекцию редчайших жемчужин, но еще и устраивала своего рода представление, где выступала и автором пьесы, и ее постановщиком.

В это мартовское утро графиня проснулась с головной болью. Сильно давило виски. Боль отдавалась в глазах. «Уж не простуда ли?» — подумала Лидия Строганова, рассматривая покрытый желтым налетом язык в зеркальце в серебряной оправе в виде поднявшегося над волной дельфина, работы несравненного Бенвенуто Челлини.

Язык графине не понравился. Как, впрочем, и все остальное, демонстрируемое старинным зеркальцем.

Она проглотила две разноцветные таблетки, поданные прислугой на крохотном серебряном блюдечке, запила их слабым настоем шалфея.

И только после этого вставила зубы.

Еще раз посмотрелась в зеркальце, расправила мешочки под глазами, оттянула кожу к вискам. Так уже лучше. Улыбнулась, демонстрируя великолепную работу лучших стоматологов Швейцарии.

Улыбка получилась ослепительной, в глазах зажегся огонек.

Впрочем, возможно, виной тому была не проснувшаяся в графине молодость и энергия, а брильянтовые клипсы, надетые ею после принятия лекарства и постановки на место зубных протезов.

Позвонила в серебряный колокольчик. В ту же секунду ждавшая сигнала за дверью прислуга вкатила в спальню столик с судками.

На завтрак графиня откушала немного овсяной каши на воде с ложкой подсолнечного масла и кусочек отварной форели. Крохотная чашка чая «Липтон» с молоком завершила скромную трапезу.

Часа два ушло на макияж и одевание.

Стиль графини — элегантная строгость. Минимум украшений — брильянтовые клипсы, совсем простенькие, в центре камешек средних размеров и вокруг мелкая россыпь. Такой же перстень на левой руке, один к одному с клипсами, и брошь с подвесками.

На просмотр новой коллекции любимого кутюрье она на этот раз пришла не для того, чтобы найти модель на сегодняшний вечер.

Модель она уже нашла.

Это была Жанна Маго.

Ее привел к ней в гости вчера, в день приезда в Париж, русский журналист Морис Волков.

Он сделал для своего журнала чудное интервью с ней, графиней Строгановой, — с воспоминаниями детства, юности, с публикацией ее девичьих стихов. Удачными были и опубликованные в журнале фотографии. Фотомастер оказался очень деликатным: снимал на расстоянии, с рассеянным светом. Отлично смотрелись ее брильянты, мебель гостиной, старинные, эпохи Генриха IV, вазы на камине. Прелестные, чудные фотографии. И у нее, Лидии, на них такое значительное лицо, такое таинственное!

Морису она не могла отказать. И он привел к ней в гости русскую девочку. Правда, если быть точной, то она давно не была девочкой — за тридцать, но для старой графини почти дитя. Не была она, если строго смотреть, и русской — смесь польки и аварца. Но из России, однако ж... И была в ее черных раскосых глазах какая-то чертовщинка татарская, а в манере вести себя — русская аристократическая элегантность.

Жанна понравилась графине с первого взгляда. И именно ее она пригласила, не бесплатно, конечно, провести с ней вечер. Традиционный вечер графини в Париже.

Вначале знакомство с новой коллекцией модного кутюрье.

Потом легкий обед на Елисейских полях. Графиня предпочитала открытые ресторанчики. Но было еще прохладно, и они обедали в закрытом, фешенебельном ресторане «Марион» с мебелью красного дерева, чопорными гарсонами и традиционно изысканной кухней.

Две дамы, старая и молодая, усидели по бутылке шабли, съели по огромному куску омара и отдали должное разнообразным сладостям, от мороженого-ассорти до черного кофе эспрессо с крохотными пирожными, начиненными вымоченными в старом коньяке вишенками...

Потом прямо к входу в ресторан был подан экипаж. Графиня каждый приезд совершала поездку в карете по Булонскому лесу. Не стала она нарушать традицию и на этот раз.

Лошади бежали резво, рессоры были отличными, тряски совсем не чувствовалось, свежий мартовский ветерок приятно овевал их лица, не мешая, однако, вести неторопливую светскую беседу о русской архитектуре XVIII века в Санкт-Петербурге, о шатровом зодчестве Москвы и о том, в каком теперь состоянии памятник архитектуры XVII века в имении Строгановых под Москвой.

Ужинали они в Латинском квартале, в греческом ресторанчике, пили густое сладкое вино, заедали его жаренным на вертеле нежным и душистым мясом и с улыбкой наблюдали за темпераментным исполнением танца сиртаки двумя сыновьями хозяина ресторанчика; мальчикам было лет двенадцать-пятнадцать. Одетые в яркие национальные костюмы, они вовсю старались понравиться богатым посетительницам. Их старания не остались незамеченными. Каждый получил по двести франков.

Когда фаэтон привез их к старому дому на бульваре Сен- Мишель, на Париж уже опустились сумерки.

Из окна квартиры графини был виден освещенный электрическим светом абрис собора Секре-Кёр на Монмартре. Однако недолго. Графиня резко задернула штору. Ей всегда казалось, что кто-то за нею подглядывает.

И была недалека от истины.

Когда она в свой прошлый приезд неосторожно открыла сейф, не задернув предварительно шторы, человек, уже несколько дней дежуривший в мансарде дома напротив, не упустил возможности заработать крупную сумму за выполнение особого задания. Он навел сильнейшую подзорную трубу на окно графини и точно считал цифры кода на замке сейфа, отметив порядок и количество поворотов штурвальчика, открывавшего вторую дверцу сейфа.

В тот же день информация, за которую он получил разовую премию в десять тысяч долларов, ушла бригадиру Мадам, от нее — к Хозяйке, от Хозяйки — к Жанне. И вот теперь наконец- то Жанна, вооруженная нужными сведениями, оказалась в нужное время в нужном месте.

Так что не зря, не зря не любила старая графиня незашторенные окна.

Графиня достала из сейфа несколько черных, обтянутых тонкой кожей коробочек, раскрыла их. На черном бархатном фоне призывно переливались под ярким электрическим светом жемчуга графини: ожерелье в три ряда из крупных белых и черных жемчужин, серьги из черных жемчужин, брошь с подвесками из белых и черных жемчужин и два перстня, один с крупной розовой жемчужиной в обрамлении брильянтов, другой точно такой же, но с огромной черной жемчужиной в центре.

Все это надела на себя Жанна.

Они выпили по паре рюмок очень старого арманьяка. Причем разливала напиток Жанна, ибо жемчуг особенно хорош в движении.

Потом Жанна немного походила по гостиной, как она ходила на подиуме, демонстрируя лучшие коллекции парижских кутюрье.

Ну, вот и все. Жанна сняла с себя драгоценности, графиня, удовлетворив свою прихоть, снова упаковала их в черные кожаные футляры и спрятала в сейф, медленно и основательно совершив все необходимые процедуры с охранной сигнализацией, цифровым кодом и сложными замковыми устройствами.

Традиционным окончанием их «праздника жемчуга» в гостиной графини Строгановой был прощальный глоток шампанского.

Графиня всего на миг и отвернулась, привлеченная каким- то стуком в окно, словно камешек расшалившиеся парижские гавроши бросили. Но нет, наверное, показалось.

Этого мгновения Жанне было достаточно, чтобы чуть приоткрыть тайник в перстне на безымянном пальце левой руки и уронить в бокал графини крохотный кристаллик...

Графиня вдруг закрыла глаза, опустила морщинистое личико на левое плечо, устало откинулась на зеленую бархатистую поверхность спинки высокого вольтеровского кресла, из ее синих губок раздался богатырский храп.

Жанна резко поднялась. Времени было не так уж много. Она подошла к сейфу, достала, задрав подол вечернего платья, из трусиков тончайшие лайковые перчатки и осуществила все те манипуляции с замками, охранными датчиками, штурвальчиками, цифровыми кодами, которые прочно сидели в ее памяти. Раскрыв кожаные футляры, бережно достала из них коллекцию знаменитых жемчугов графини Строгановой, опустила их в заранее специально сшитый глухой кармашек в лифе и крепко завязала отверстие кармашка декоративными шелковыми тесемочками, создававшими ощущение банта на низком декольте. После чего поставила все футляры на прежние места.

С одной лишь разницей. В каждой из них была точная копия драгоценности. Настоящими были и золото, и высококлассная работа мастера. Правда, современного. Фальшивыми были только жемчужины. Но отличить их можно было лишь при очень тщательном профессиональном анализе.

...Когда графиня открыла глаза, все было на своих местах. Она с подозрением посмотрела на Жанну. Заметила ли ее гостья, что старушка клюет носом? Вот, чуть не задремала. Сколько секунд она сидела, закрыв глаза и вспоминая детство, проведенное в имении дальних родственников в Баварии. Скорее всего пару секунд. Гостья ничего не заметила.

«Графиня ничего не заметила», — с удовлетворением сказала себе Жанна.

Простились они как сверстницы, подруги; обнялись и расцеловались. Договорились встретиться через два-три месяца и снова провести в Париже чудный вечерок.

— Вы были прелестны, дитя мое, — заверила Жанну графиня.

— А вы, как всегда, ослепительны! — уверила старушку Жанна.

Жанна села в заказанный по телефону таксомотор и, прежде чем отправиться в свою гостиницу, попросила остановить машину возле «Максима». Из знаменитого ресторана вышел красивый элегантный мужчина с седой бородкой, лет пятидесяти — пятидесяти пяти, с прямой офицерской спиной, принял у Жанны замшевый мешочек, сел в свой автомобиль и поехал в сторону Монмартра, а Жанна попросила водителя развернуться в квартале от «Максима» и ехать в противоположную сторону.

Ее задание в Париже было выполнено. А завтра ее ждала информация в Амстердаме.

В Амстердаме было пасмурно. Не холоднее, чем в Париже, но как-то серее, что ли. Накрапывал мелкий противный дождичек.

И, хотя Жанна была в непромокаемом длинном бельгийском пальто, как раз на такую погоду, и на ногах ее были модные туфли с тупыми носками на плотном высоком каблучке, ноги не промокали, все равно чувствовала она себя как-то неуютно и даже казалось, что промозглая амстердамская погода проникает в ее худощавое тело, тряся ее бедные косточки мелкой дрожью.

Она взяла себя в руки. Напрягла мышцы, чтобы согреться, зашла в кафе на улице Рейноолт, возле канала, выпила большую чашку горячего кофе эспрессо, попросив капнуть туда «пару капель» коньяка. Бармен не поскупился, и «пара капель» оказались как раз в таком количестве, чтобы согреться.

Волнения Жанна не испытывала.

Выйдя из кафе, убедилась, что слежки нет, а охрана, наоборот, есть, прошла пешком два квартала вдоль канала и вошла в обитую блестящей медью дверь банка.

В специальном помещении, дождавшись, когда служитель, как положено, откроет своим ключом бокс и отвернется, она вставила в замочную скважину свой ключик, открыла пенал и прочитала лежавшую в нем записку:

«Дима Эфесский в Афинах. Поторопись».

И она поторопилась.

В Афинах была в тот же день, благо рейсы компании «Голландские авиалинии» совершаются дважды в день, а билет был заказан заранее.

В аэропорту ее встречала невысокая черноволосая женщина лет тридцати. Передав ей небольшую кожаную черную сумку, она, не оглядываясь, быстро отошла, села в рейсовый автобус и уехала. А Жанна села в машину, номер которой был указан на переданном ей ключе, и поехала в центр.