Анаконда

КОНВУЛЬСИИ АНАКОНДЫ

Мадам металась, чувствовала, кольцо вокруг нее сжимается. Куда-то пропадали люди из ее ближнего окружения. Вдруг перестала поступать информация и от нужных людей в разных госструктурах, и, что еще больше пугало, от Хозяйки! Вообще Хозяйка словно под землю провалилась. Роковое знамение!

Если Хозяйка избегала контактов с ней, она «меченая». Значит, либо на нее выдана лицензия кому-то из авторитетов, чьи интересы сильно пострадали в результате операции Мадам; либо на нее вышли неподкупные мужики из РУОПа и Генпрокуратуры...

Вдруг исчезла Инесса. А через нее шли драгоценности, похищаемые из частных коллекций и музеев, через нее направлялись в НИИ Хозяйки древние перстни, кулоны, броши, серьги, табакерки, добываемые кровавым промыслом бригады Рыжей Гали.

Была убита по приказу Хозяйки жена помощника военного атташе в Финляндии. Но что она успела сказать до смерти? Не передала ли какой информации офицерам ОСО Генпрокуратуры? Ведь через нее Мадам пересылала сырые алмазы и брильянты. «Коридор» работал четко. Теперь «коридор» закрыт. Но кто скажет, не было ли утечки информации?

Куда-то сгинул этот Сергей Миронов, которого проследили до 5-го отделения Кардиоцентра ее люди. А когда появился снова, перед его палатой поставили милицейский наряд. Пост никого в отделении не смущал: там лечились крупные чиновники; там делали операцию по шунтированию самому президенту; там лежали на баллонировании только за последний месяц три криминальных авторитета из солнцевской, болшевской и балашихинской группировок. Ну, появился пост, делов-то.

Успел, значит, сучок, что-то наболтать ментам. И все про Мадам?

Слово против слова, как говорил ее корешок капитан Куприн. Если не будет в живых парня, слово к делу не подошьешь.

Она позвонила по сотовому Дикой Люсе.

— Что прикажете, Мадам?

— Уберешь одного пациента в Кардиоцентре.

— У нас по этой части Лиса Алиса.

— Нет у меня Алисы, нет, понятно? Ты уберешь.

— Ладно. У нас медицинского образования нет, так мы зато со скальпелем хорошо справляемся, — усмехнулась Люся. — Срок?

— Вчера.

— Гонорар?

— Сверх твоей месячной «зарплаты» еще пятьдесят тысяч.

— Большой человек?

— Человек небольшой. Знает много.

— Считай, что все забыл. За такие бабки я последнюю память любому академику отобью.

— Ну, с Богом. Сделаешь, позвони. Еще будет срочная работенка.

— Что это, все я да я? Где народ-то?

— Не наглей, милочка! Радуйся, что доверяю. За неделю заработаешь как за год. Неделя будет у нас с тобой тяжелая.

Но неделю Люся не продержалась. Она все сделала правильно. Достала у знакомой нянечки в детсаду белый халат. Пришла в отделение, надела халат на площадке возле лифта и прямо по коридору, к 512-й палате. Да дежурная постовая сестра, Таня Богданова, которая билась неделю в истерике, когда у нее в палате больного убили, а она просмотрела ту рыжую лахудру, которая, сомневаться нечего, и сделала это, дежурная постовая Таня Богданова, с тех пор бывшая особенно настороженной на посторонний медперсонал и уже устраивавшая две ложные тревоги, когда она ухватывала приемом руки за шею «на удержание» сестер из хирургического, приходивших в отделение перед или после сердечных операций навещать своих больных, эта самая Таня Богданова, предупрежденная строго-настрого быть особенно бдительной эту неделю прокурорским генералом Муромцевым, засекла Дикую Люсю, когда та только появилась в коридоре.

Сразу же поняла — киллер.

Почему так решила, Таня объяснить бы не могла. Но что-то в уверенной, мальчишеской, спортивной походке легкой на ногу и на руку Люси сразу же насторожило. Ну не ходят так медсестры и врачи по Кардиоцентру. Не ходят!

И она нажала кнопку, которую специально на этот случай установили на ее посту. Сигнализация вела в одну из ординаторских, благо что отделение было научным и кабинетов для аспирантов, стажеров, ординаторов здесь хватало. Одну из комнат на эту неделю выпросил Муромцев у главного врача поликлиники Кардиоцентра. Там дежурили трое оперативников из ОСО Генпрокуратуры, ребята равно грамотные и физически одаренные. Люся еще не дошла до палаты, а в разных концах коридора, беря ее в кольцо, уже появились парни из отдела Егора Патрикеева. Можно бы и парней из РУОПа задействовать. Да операция деликатная. Решили своими силами. Увидев сослуживцев, юрист первого класса Сергей Смирнов машинально перебиравший страницы журнала «Кардиолог» в кресле, стоявшем в коридоре напротив палаты Сергея Петровича Миронова, чуть было не вскочил. Но, «прочитав» ситуацию, вычислил среди шастающего по коридору отделения медперсонала спортивную фигуру, шествующую в его сторону. В кресле себя удержал и, весь напружинившись, приготовившись к прыжку, замер.

Люся уже подходила к палате, когда Таня, увидевшая ребят из бригады Муромцева в разных концах коридора, окликнула ее, чтобы выиграть время:

— Эй, девушка, вы куда?

Люся не обернулась, сделав вид, что вопрос ее не касается. И действительно, какая она, к чертям собачьим, девушка? Только шаг ускорила. Не обращала она внимания и на сидевшего в кресле напротив нужной палаты и рядом с «Процедурной» молодого парня в спортивном костюме, судя по всему, пациента, ожидавшего процедуру. И напрасно. Стоило ей взяться за ручку двери, парень этот очень грамотно взял ее на прием. Правда, при этом раскрыл свой живот, и Люся наверняка успела бы вонзить в незащищенную селезенку острый стилет, кабы оказавшаяся рядом с парнем, до того, как подбежали офицеры из бригады Муромцева, Таня не перехватила руку с ножом и не завернула ее. А тут уж и офицеры подбежали, аккуратно приняли Дикую Люсю в свои объятия. И хотя Люся начала биться в конвульсиях, что ей не раз помогало огорошить пытавшихся ее арестовать ментов, а ей и секунды достаточно выхватить из-за пазухи «глок» с «глушняком», но парни оказались грамотные, и ствол быстренько вытащили, и какую-то точечку на шее Люсиной нажали. Расслабилась она, отключилась. А когда снова «включилась», было уже поздно: на руках «браслетики», ноги связаны. Подхватив под локотки, как какого-нибудь вождя индейского племени, парни доволокли ее вначале к лифту, потом от лифта к машине, уже ждавшей их во дворе, потом везли ее на Большую Дмитровку, 15а, где в кабинете 32 старший следователь по особо важным делам Александр Михайлович Муромцев истомился весь, уже дожидаючись Люсю, надеясь ухватить «момент истины» и «расколоть» на заказчицу. Имя заказчицы он хорошо знал. Но ему нужно было, чтобы это имя произнесла перед видеокамерой сама Дикая Люся. И то, шла на максимальный срок. Так что стоило ей думать о контактах со следствием.

Папка на Мадам у Муромцева только за последние дни буквально распухла. Информация шла и шла. Как снежный ком. Обрастала по пути все новыми подробностями.

Пока одна группа сотрудников Муромцева дежурила в Кардиоцентре у палаты Миронова, здраво рассуждая, что Мадам непременно пришлет сюда своего лучшего киллера, другая группа устроила «провокацию» «честному менту», капитану Куприну. В отделении, где он служил, организовали утечку информации. Об охране попросила жена крупного банкира Гуральника, Марина Викторовна. Ей, дескать, срочно надо забрать в банке ее драгоценности и вылететь в Лондон, где она должна быть на следующий день на приеме у королевы. Дело, без дураков, по нынешним временам вполне реальное. Гуральник, один из самых богатых людей в России, как клоп распухший на льготах и квотах. Так что и драгоценности у его жены были настоящие, и приглашение королевы вполне взаправдашним могло быть. Куприн срочно связался с Хозяйкой. Не застал. Она вылетела на симпозиум в Брно. Во всяком случае, так отвечали дома и в НИИ. Вышел на связь с Мадам. Она дала «добро» на операцию, тут же договорившись с торговцем драгоценностями с брильянтами, а именно такой была коллекция вечернего наряда у жены банкира, Яном ван дер Плотнигом из Амстердама. Тот брал всю коллекцию, о которой давно знал, за хорошие бабки.

Куприн и четверо его сержантов, в форме, с настоящими документами, остановили «Мерседес» банкирши в квартале от банка, на обратном пути. Сидевшие в машине сержанты, выделенные для охраны, были из роты Куприна. Так что вышло без эксцессов. Если не считать, что банкирша, приговоренная к безвременной кончине (ни Куприн, ни его сослуживцы ее, естественно, ранее в лицо не знали), вдруг вынула ствол, а обе машины, и «канарейку» Куприна, и «мерс» банкирши, в секунду окружили невесть откуда взявшиеся спецназовцы в бронежилетах и с мощными короткоствольными автоматами в руках. То есть сопротивляться, конечно, можно было. Но шансов уцелеть — никаких. А так, чистосердечное-признание... Куприн стал «колоться» в кабинете Муромцева буквально с порога. Весь компромат на Мадам, какой знал, перекочевал в папку «важняка» Муромцева из светлой (в прямом смысле — белокурой) головы молодого, но сильно жадного капитана.

Через час после задержания банды Куприна без лишнего шума на квартире взяли талантливого инженера Петра Степановича Решетнева. Как на него вышли? Это секрет Муромцева и Патрикеева, которым они ни с кем не делились. Но вышли. Конечно, действия талантливого изобретателя подпадали под ряд статей Уголовного кодекса, но ведь и признание вины, и сотрудничество со следствием всегда помогало эту вину смягчить. А Решетнев был человеком разумным. Опять же, ни к Хозяйке, ни к Мадам личной приязни он не питал и не видел причин, почему бы ему не рассказать все, что знал, этому серьезному, уважительному генералу?

Так что многое прояснилось в течение суток для Муромцева, на многие вопросы он получил наконец ответ...

Решетнев без раздумий принял предложение Муромцева. В сопровождении двух сотрудников прокуратуры в штатском, естественно, с соответствующим разрешением на прослушивание телефонных разговоров подозреваемой в совершении тяжких преступлений криминальной дамы по кликухе Анаконда, он выехал в «спальный» район, где жила Мадам, спустился в вычисленный им люк, подключился к телефонной сети, позвонил крупнейшему московскому авторитету Додику Кутаисскому, с которым Мадам все эти годы сотрудничала, но жила в напряженном и хрупком равновесии интересов, и, измененным с помощью прибора, им же изобретенного, голосом стал угрожать Додику всякими карами, унижать его.

Надо знать Додика! Одно обещание поставить раком у параши могло вывести его из себя. А это было еще не самым сильным обещанием в том телефонном разговоре.

Естественно, Додик очень обиделся.

Естественно, у него был телефонный аппарат с определителем номера звонившего.

Естественно, через минуту он знал, что звонили с домашнего телефона Мадам.

Естественно, взвинченный неудачами последнего месяца, бесившей его конкуренцией Мадам в торговле наркотой и «живым» товаром, он искал только повода.

Естественно, уже через час по квартире Мадам были выпущены три заряда ракет «земля — земля», превратившие уютный дом Мадам в состояние полного распыла.

Мадам была в это время в офисе и лихорадочно переводила все российские конторы, всю недвижимость на мужа. Супруг, совершенно растерянный и опустошенный, сидел в кресле, прихлебывал из большого бокала неразбавленное виски и не глядя подписывал все бумаги, которые по кивку Мадам подносил ему ее референт.

О том, что квартира разбабахана в крошево и домработница размазана в кровавое месиво по сожженному паркету, Мадам узнала одной из первых. Она кивнула референту и, не оглядываясь на мужа, покинула офис.

В самолете, взявшем курс на Цюрих, она узнала, что какая-то падла дала цинк на сходняк, якобы она не сбросила процент от операций с якутскими сырыми алмазами. Процент выливался в миллион баксов. В России и не за такие бабки мочат. По сотовому телефону ей передали без околичностей: на нее выдана лицензия.

В Цюрихе, в номере гостиницы, она приняла душ и только после этого, хлебнув для храбрости, позвонила в Москву. Ей сообщили, что муж арестован. Скорее всего именно ему будет предъявлено обвинение в строительстве «пирамид», поскольку все бумаги выправлены на него. По данным ее осведомителя, муж свою вину признал на первом же допросе в Генпрокуратуре.

Чтобы снять напряжение, предложила референту заняться любовью, а уже потом пойти в банк и снять какую-то сумму для первого времени наличными. Или выписать чековую книжку. Или взять пластиковую карту «Америкэн-экспресс». В суматохе она ничего не взяла из Москвы. Вся надежда на хваленые швейцарские банки: ключ от именного цифрового сейфа — на шее, в голове — шифр, код и пароль. Слава Богу, картинку сетчатки ее глаза и дактокарту пальцев подделать нельзя. Через час-два она будет снова богата. А значит, и сильна.

Референт пыхтел изо всех сил. Но она все торопила его, требовала все более изощренных ласк — лишь бы снять жуткое напряжение, овладевшее ею и заставлявшее вибрировать каждую клеточку ее жаждущего жить тела.

Референт старательно делал ей минет, когда зазвонил телефон...

Источник в Москве сообщил, что ее муж Федор только что покончил с собой, повесившись на батарее отопления в камере «Матросской тишины». Зачем он это сделал? Мог бы с дошлым адвокатом от всего отмазаться. Ей ведь главное было — время выиграть. Федю вдруг стало до боли, до слез жалко! Она вспомнила, как он готовил ей по утрам завтрак, как тер спину в ванне, как скучно, но старательно делал минеты. Ей стало так жаль Федю, что она непроизвольно, инстинктивно сжала ноги, которыми обвивала шею референта. Он что-то пискнул. Но она в тот момент думала о другом.

Мадам плакала.

А когда кончила плакать и расслабила ноги, увидела, что референт лежит на ковре возле постели в какой-то странной позе. Она нагнулась над ним и, не будучи медиком, сразу определила причину смерти.

Она просто удушила его своими мощными ляжками!

Смешная смерть. Глупая.

Недаром ее прозвали анакондой. Это ж надо же... задушила парня...

Она действовала спокойно, без паники; в ней словно что-то затвердело, застыло. Оттащила бездыханное тело в ванную комнату, положила его в ванну, пустила воду. Дождалась, когда вода закрыла его с головой, и после этого тщательно заперла ванную на ключ. Вызвала к отелю машину. Спустилась вниз. Предупредила, чтобы «мужа не беспокоили, он спит». Села в машину:

— В банк «Цюрих-экспресс-кредит».

Войдя в высокий, как главный портал католического храма, зал для операций банка, огляделась и, не заметив ничего подозрительного, двинулась к окошку, в котором в прошлый приезд ей выдавали кредитную карточку. В окошке рядом надо было сделать заказ на проход к своему сейфу, куда ее сопроводит служитель банка со своим вторым ключом от хранилища.

Она успела только сказать:

— Гутен таг...

— Гутен морген, — поправила ее дамочка в окошке с седыми букольками на лысеющем черепе, одна из немногих фрау, работавших в этом царстве чиновников-мужчин.

— Действительно, не надо путать день с вечером, а утро с днем, Мадам, — раздался над ее ухом знакомый голос.

Она подняла глаза. Рядом с ней стояли полковник Патрикеев из Генпрокуратуры, полковник милиции Федченко из РУОПа и незнакомый пузатый дядька с добродушным улыбчивым лицом, оказавшийся начальником кантональной полиции. У Патрикеева был ордер на ее арест в России, а у швейцарца — разрешение местной полиции на экстрадицию в соответствии с запросом Интерпола...

Патрикеева она знала по Москве, пыталась его купить год назад. Ни хрена не вышло. И в эту минуту опять пожалела, что не вышло. Хотя это уже ничего в ее биографии не меняло. Надежда оставалась только на Хозяйку. Но захочет ли Хозяйка ей помочь? Во всяком случае, показаний на Хозяйку она давать не будет. В ней последняя надежда...

Под утро ей опять приснилось мужское бородатое лицо. Узкие губы кривились в глумливой усмешке, хитрые глаза смеялись, в лунном свете маслено переливалась соболиной спинкой высокая боярская шапка. Ставшее даже знакомым за последние полгода мужское лицо могло появиться в любой момент, в любую часть ночи, в начале, середине или конце сна. Обычные сны для нее кончились. А кошмар был всегда один и тот же. «Змея, змея... — повторял мужик в боярской шапке, дробно смеялся и добавлял: — Но вашим костылем не служу я...»

Что было совершенно непонятно. И потому особенно страшно.

Москва, 1997 г.

Москва — Цюрих — Вена