Апокалипсис местного значения

Глава 8

Лабиринт. 15 июня 2019 г. То же время.

Итак, мы стояли перед новой преградой, и я понятия не имел, что же нам делать дальше. Пять звёздочек впереди означали, что и для Шалугина здесь существуют свои табу. Правда, сам он отнюдь не выглядел озабоченным. Осмотревшись, он уверенно направился к металлическому пюпитру, торчащему прямо из бетонного пола. Я тоже подошёл к пульту.

— Вы уверены, что удастся разобраться с этим? — спросил я, разглядывая десятки кнопок на пыльной панели.

— Когда я в последний раз звонил Знамину, то уговорил старика дать мне код доступа, — объяснил Шалугин, сосредоточенно нажимая одну за другой разноцветные кнопки. Пульт никак не реагировал на все эти манипуляции. Шалугин нахмурился, набрал код ещё раз и стал ждать.

— Может питания нет? — предположил я.

— Может, — Шалугин был явно озадачен. Он отошёл от пульта и задумался. В первый раз я увидел на его сильном лице растерянность. Но это продолжалось недолго. Шалугин снова решительно подошёл к пульту и с размаху хватил по нему кулаком.

Тут же на пульте вспыхнула зелёная лампочка, и створки ворот медленно поползли в стороны.

— Фу, чёрт, — вырвалось у меня.

Из щели между створками брызнул призрачный сиреневый свет. Мы шагнули в него и очутились внутри странного сооружения, похожего на цирк. Всё вокруг нас было залито этим загадочным светом и казалось каким-то нереальным. Свет шёл от множества миниатюрных светильников, расположенных не только на высоком сферическом потолке, но и на стенах, а кое-где даже и на полу, уходящем вниз широкими плоскими уступами. Внизу, в самом центре сооружения, мерцало сталью абсолютно круглое озеро. Оно было разбито узкими дамбами на равные сектора, в каждом из которых чернело по островку.

Я посмотрел на Шалугина. На его сиреневом от света лице читался немой восторг, и я понял, что мы попали в святую святых лабиринта.

— Там, — он протянул руку в сторону озерца. — Видишь там, в воде?

— Вижу, — отозвался я тихо. — Но что это? — мне начало передаваться его странное возбуждение.

— Это они. Объекты категории «А». Сколько лет охранял их, а так ни разу и не видел, — в голосе Шалугина я почувствовал привкус грусти. — Ну, что ж, пришло время и познакомиться.

Мы спустились по причудливому амфитеатру к берегу озера. Здесь было заметно светлее из-за большого количества светильников, встроенных прямо в каменный парапет. На каждом шагу попадались знакомые треугольники с символом биологической опасности и трафаретные предупреждения сразу на трёх языках: русском, английском, и немецком.

Мы поднялись на парапет и по дамбе направились к ближнему островку. Сложенная из больших мраморных блоков, дамба явно была построена хозяевами лабиринта не одно столетье назад.

Об этом говорили глубокие вмятины, какие остаются в камне от тысяч и тысяч ног.

То, что Шалугин представил мне как объекты категории «А», вблизи больше походило на огромные коконы. Они казались сплетёнными из какого-то плотного угольно-чёрного вещества, пронизанного золотистыми нитями. Коконов было шесть. Каждый имел размер в рост человека и на треть был погружён в воду.

— Полковник говорил как-то, что это особые контейнеры, — подойдя к кокону и присев перед ним на корточки, сказал Шалугин, — только неизвестно кем и для чего сделанные.

Я осторожно протянул руку и потрогал матовую поверхность. Она оказалась неожиданно тёп-

лой и едва заметно вибрировала под ладонью.

— А что это за вещество? Из чего он? — поинтересовался я.

— Органика. Что-то вроде хитина. Наши спецы считают, что сам контейнер создан искусственно. Вот видишь эти жилки? — он ткнул пальцем в золотистую паутину, — это электр — сплав золота с серебром. Если верить экспертам, он выплавлен четырнадцать тысяч лет назад.

— Не может быть, — я аккуратно поскрёб ногтем по золотистой нитке, пытаясь убедиться, что

это обычный металл. — Кто же его, чёрт возьми, выплавлял?

Шалугин не успел мне ответить. Макушка кокона вдруг с сухим треском лопнула и стала быстро раскрываться, подобно цветочному бутону.

— Осторожно! — рука Шалугина вцепилась мне в плечо и с силой рванула назад.

Я упал на спину и, скользя локтями по мраморным плитам, отполз подальше от проснувшегося кокона. Прямо на глазах бутон начал превращаться в гигантский чёрный, как ночь, тюльпан. Вода вокруг кокона закипела, и облако пара стало заволакивать странный цветок. Я жадно впился глазами в сердцевину кокона и успел разглядеть там кроваво-алую пульсирующую гроздь, слепленную из каких-то пористых, размером с лимон, эллипсоидов. С каждой пульсацией эллипсоиды выбрасывали вверх облачко серебристой пыли, которая поднималось над коконом и медленно оседало на воду.

— Что это? — потрясённо спросил я Шалугина.

— Мутаген, — отозвался он, провожая взглядом очередное облачко. — Вот, смотри, сейчас он растворится и зарядит воду своей энергией.

— Так это и есть «живая вода»?

Он покачал головой:

— Скорее мёртвая. Одной капли хватит, чтобы вызвать цепную мутацию в любом живом организме. Будь то бактерия, крыса или человек. Без разницы.

У меня похолодело внутри. Вот, значит что это за чудо-оружие! Вот чего испугались Штаты. Теперь ясно, почему, имея шестидесятикратное ядерное превосходство, они пошли на мировую во время Карибского кризиса. Мутагенные бомбы. Вот он, решающий аргумент. Передо мной пронеслись мёртвые города, обезображенные трупы людей и животных. Толпы обезумевших мутантов. Агония. Я тряхнул головой, чтобы прогнать виденье.

— Всё дело в концентрации, — задумчиво продолжал Шалугин. — Если содержание мутагена уменьшить раз в сто, то такая вода уже не опасна. Она не вызывает прямых мутаций. Зато может дать такой пинок иммунной системе, что та сама начинает справляться со своими болячками.

— И даже со смертью? — прямо спросил я.

Шалугин грустно посмотрел на меня и вздохнул:

— Со смертью, нет. Хотя был момент, когда казалось: вот оно — лекарство от беззубой. Наши умники даже Кремль известили. Так, мол, и так. Можем, дескать, обессмертить самых нужных партии и народу. Что ты думаешь, из Москвы тут же прислали списки. И началось. Эксперимент за экспериментом. Первые опыты ставили только на пленных да на «врагах народа». Сотни сгубили, пока хоть что-то начало получаться. А Кремль торопит. Звонки. Телеграммы. Что делать? Вызывают как-то в Москву. К самому Суслову. Мама родная! Я старшим. Со мной ещё три десятка офицеров. Взяли нас в оборот. То, да сё. Словом надо, ребята. А ведь тогда как? Если надо — так хоть на амбразуру. Короче, рапорт на участие в опытах подписали все. Мне повезло больше других — я выжил.

Слушая рассказ Шалугина, я почему-то вспомнил, что эти самые пленные и «враги народа» значились в документах «Немезиды» как «биологические объекты». Ни имён, ни фамилий. «Биологический объект» и всё тут. Просто и страшно.

Какое-то время мы молчали, думая каждый о своём и глядя, как смертоносные облачка опадают в бурлящую вокруг кокона воду.

— А каково это быть почти бессмертным? — задал я давно терзавший меня вопрос.

— Паршиво, — Шалугин ответил не задумываясь. — Нет, поначалу мне даже нравилось. Ну, представь — никакая лихоманка до тебя не доберётся. Хоть СПИД, хоть язва сибирская. Живи и радуйся.

— Так это ж здорово, — не удержался я.

— Здорово то, здорово, — вздохнул Шалугин, — Вот только стал я замечать как-то: всё время жрать хочется. Прямо мука какая-то. Да и на баб стало тянуть — спасу нет! Женился. Думал образуется всё. Какое там! Жена сбежала через неделю — не вынесла. С тех пор так семьёй и не обзавёлся.

— А дети? Дети-то есть? — я был слегка озадачен неожиданным аспектом бессмертия.

— Дети есть. Старший мой год как пенсионер. Я для него давно умер. А младшая, девочка,

осенью в третий класс пойдёт.

— И сколько же их у Вас?

— Двенадцать.

— Двенадцать!? Ну, дела! — меня окончательно потряс семейный расклад Шалугина.

— То-то, дела, — невесело усмехнулся он. Ладно, пошли, пора нам. Да и «цветок», гляди, закрывается.

И в самом деле, странный цветок, выстрелив последний заряд мутагена, стал быстро сворачиваться обратно в кокон.

— Куда теперь? — спросил я.

— А теперь, Сергей, мы подошли к финалу. Баста. Пора кончать со всем этим.

— То есть как кончать? — до меня начал доходить страшный смысл его слов. — Да вы в своём уме, Александр Иванович? Это же величайшая научная ценность. — Мне хотелось отговорить его, объяснить как-то, что он не прав, что такие вопросы не должен решать один человек, но мысли мои путались, и с языка слетала всякая чушь про Прогресс человечества и про нашу ответственность перед ним.

— Слушай ты, умник, — Шалугин схватил меня за грудки, — эту величайшую ценность уже приспособили под оружие. Сейчас оно здесь, на острове, и пока никто до него не добрался. Но за ним придут, дай срок. Не Гоффман, так найдётся ещё кто-нибудь. И что тогда будет с твоим прогрессом? — он отпустил меня и продолжал уже спокойней, — Я понимаю, ты аномальщик, тебе страсть как охота пошуровать там, внутри, — он мотнул головой в сторону кокона, — разложить всё по атомам и узнать, что там да как. Только вот миром то правят не учёные, Сергей Александрович. А отдай сейчас «Немезиду» нашему правительству, самому демократическому в мире, так оно тут же начнёт размахивать ею, как дубиной перед носом у той же Америки. Человечество, Сергей, вообще склонно к суициду, но у меня нет никакого желания помогать ему в этом.

Шалугин отступил на пару шагов и вскинул автомат.

— А теперь решай, со мной ты или нет, — сказал он, щёлкнув предохранителем.

В его глазах была спокойная решимость, и я понял — он выстрелит. Но мне уже и без автомата стало ясно, что Шалугин прав, и другого выхода у нас нет.

— Вы меня убедили, Александр Иванович, — сказал я как можно спокойнее, — говорите, что нужно делать. Да, и уберите автомат, я не собираюсь на вас бросаться.

— Добро, — Шалугин опустил оружие с явным облегчением, — тогда слушай сюда. Где-то рядом лаборатория. Там пульт системы самоликвидации. Тогда, во время аварии, она почему-то не была включена. Придётся это сделать сейчас. Вопросы есть?

Вопросов у меня не было. Мы вернулись по дамбе на берег и поднялись по каменному амфитеатру к тому месту, откуда пришли. Я в последний раз оглянулся на чернеющие островки коконов, как бы прощаясь с чем-то несбывшемся и таинственным, что так мимолётно пронеслось передо мной и вот уже ускользает, уходит за зыбкую грань недоступного. Я знал, что когда вернусь с острова, всё, что я здесь увидел, мне придётся внести в отчёт. Не будет в нём лишь одного — этого таинственного озера с его чёрными цветами смерти. Прав Шалугин — мы ещё не готовы.

Беломорск. Взлётная площадка спец. группы «Призрак».

15 июня 2019 г. Полдень.

Капитан Туйтеев, круглолицый и моложавый казах, ещё раз посмотрел на таймер. До контрольного времени оставалось не больше пяти часов, а с острова по-прежнему не было никаких вестей.

Выйдя из радиорубки, капитан зашагал к взлётному полю, где низко парили две пятнистые баржи и прямо под ними, спасаясь от солнечного пекла, на траве дремали десантники. Уже сутки взвод не покидал поля. Ожидание томило бойцов, но без сигнала с острова Туйтеев отдать команду на взлёт не мог. А остров молчал.

— Товарищ капитан, — из рубки выбежал дежурный радист, размахивая бумажным обрывком.

Туйтеев остановился.

— Радиограмма от Скифа, — доложил радист, протягивая распечатку, — только почему-то с Соловков, из монастыря. И открытым текстом.

Капитан бегло просмотрел текст и, сунув распечатку в карман, быстрым шагом направился к баржам.

— Шатохин, — крикнул он на ходу своему напарнику, — Грузи ребят. Взлёт «Батонам».

«Батонами» десантники называли свои ВДБ — воздушные десантные баржи. Эти странные машины, разработанные в КБ Ремезова, и впрямь напоминали летающие батоны. Не было у них не привычных вертолётных винтов, ни крыльев. В воздухе их держала особая турбулентная подушка, создаваемая мощными торсионными двигателемя. А пара обычных турбин толкала их вперёд с приличной скоростью. Десантники полюбили свои «батоны» за бесшумность, манёвренность и фантастическую живучесть в бою.

Через полминуты на стриженой мятой траве не было уже никого. Баржи подняли взвод над опустевшей взлётной площадкой и понесли его в сторону острова.