Апокалипсис местного значения

Глава 4

Обдумывая последний релиз шефа, я незаметно добрался до места. Короткий апрельский день

был уже на исходе, и впереди, в сумраке, замерцало рубиновое ожерелье сигнальных огней, разбросанных вдоль границ зоны. Прямо перед машиной возникла полосатая штанга шлагбаума с

прицепленной к ней табличкой:

«Внимание! Территория арендована компанией «Полимет — Импекс». Въезд только по пропускам!»

Миновав КПП, я оказался внутри охраняемого периметра. Прошло всего две недели, как наша

группа скупила под видом частной компании несколько окрестных сопок и приступила к работе. Сделать успели многое: обнесли аномалию колючкой, разбили лагерь, отсыпали щебёнкой дорогу.

За поворотом показался лагерь — несколько щитовых домов, вроде тех, что я видел в посёлке, и сорокафутовый трейлер, оборудованный под лабораторию типа «Гефест». В стороне от площад-

ки вспыхивал огонёк сварки. Монтажники собирали каркас будущей смотровой вышки.

Возле трейлера, освещённые одиноким прожектором, дремали старенький джип и микроавто-

бус. Я пристроил к ним на постой свою колымагу и, прихватив «жениховскую» коробку конфет, выбрался из машины. У подножки трейлера меня грозно облаяли. Грей! Не узнал, бродяга. Я поприветствовал пса свистом и поднялся в лабораторию. Больше других мне сейчас нужен был наш генетик Олег Викторович Радостин. К этому часу он наверняка уже вернулся из зоны после очередного осмотра.

Я не ошибся. Профессор был на месте. Он сидел на краю своего рабочего стола возле тубуса ионного микроскопа и задумчиво курил, пуская дым в приоткрытую форточку. Увидев меня, он изящным щелбаном выстрелил окурок в синеющий за окном мрак и спрыгнул на пол.

Если бы я не знал, что передо мной гений современной генетики, по которому давно плачет нобелевка, я, пожалуй, принял бы его за конокрада. Природа наградила Олега Викторовича чёрной цыганской шевелюрой, широкой белозубой улыбкой и умными карими глазами. Всё это богатство дополняла ухоженная окладистая борода.

Радостин протянул мне руку и заявил:

— Привет, Сергей Александрович. У меня есть, что тебе показать.

— У меня тоже есть новости, — я оглянулся, ища, куда бы пристроить коробку ассорти, но всё было завалено, и пришлось водрузить её на масс-спектрограф, — сначала давай выкладывай, что тут у вас.

— Тогда, пройдём, — предложил Олег Викторович, — у меня всё на сервере.

Лаборатория, как подводная лодка, была разбита на отдельные отсеки, и компьютерный отдел

размещался в отдельном боксе, защищенном от всех видов электронной прослушки. И это было отнюдь не излишней предосторожностью.

Мы прошли по узкому пенальному коридору в маленькую, освещённую лишь мерцающими экранами дисплеев, комнату.

— Садись, педагог, — предложил Радостин и занялся клавиатурой компьютера.

— Не просто педагог, заметь, — я нашарил в темноте кресло и сел, — а педагог с передовыми взглядами и свежими идеями.

— Свежие идеи нам сейчас понадобятся, — Радостин доколдовал с программой, широко развернул на меня монитор, и я увидел на экране медленно вращающуюся разноцветную спираль.

— Это структура ДНК, — пояснил Радостин, — мне удалось получить её с фрагментов новообразований в зоне. Так вот, — он показал стрелочкой курсора на оранжево-красную линию, — видишь?

Это третья комплементарная нить. Третья, представляешь!?

Я представлял. Каждый троечник знает ещё со школы, что молекула ДНК сплетена только из

двух нитей.

— Но, самое интересное даже не в этом, — профессор вычленил фрагмент из оранжево-красной нити, и рядом с ним появилась его структурная формула. — Основой всех аминокислотных мономеров в этой третьей нити является железо. Заметь, не углерод, а именно железо.

— Железистая жизнь? Невероятно! Но ведь на земле ничего подобного не существует. Может быть, мутация?

— Мутация? — Радостин задумчиво поскрёб свою цыганскую бороду. — Нет, Серёжа. Здесь всё куда как сложней. Сама основа этой жизни принципиально отличается от земной.

— То есть?

— Видишь ли, есть такое понятие как хиральность. От греческого «хирос» — рука. Так вот, все живые полимерные молекулы на земле имеют правую хиральность. Они как бы закручены правой рукой, — профессор сделал движение, будто завинчивая пробку на воображаемой бутылке. — Понимаешь?

— Понимаю. А эти? — я кивнул на экран. — Эти закручены влево?

— Да. Влево.

Мы помолчали, глядя на странную вращающуюся на экране монитора молекулу.

— И что ты об этом думаешь? — спросил я наконец.

— Думаю, пора объявлять карантин.

— Неужели всё так серьёзно?

— Серьёзней не бывает. Взгляни, — Радостин пробежался по клавиатуре, и на мониторе появилась новая картинка. Я узнал карту района с нанесённым на неё контуром периметра.

— Такой аномалия была две недели назад, когда мы сюда приехали, — объявил Радостин, и в центре экрана появилась красная клякса. — А такой она выглядит сегодня, — клякса раздулась и превратилась во внушительное пятно. Судя по масштабной линейке, габарит пятна достиг сотни метров. — Впечатляет? Если так и дальше пойдёт, она скоро вырвется за периметр.

— Как быстро она растёт? — спросил я, ощущая всё большее беспокойство.

— Скорость эта не равномерна, — отозвался Радостин, — не берусь назвать сейчас всех факторов,

от которых она может зависеть, но один знаю наверняка.

— И какой же?

— Погода. А точнее температурные колебания. Чем теплее…

— Постой, постой, — перебил я Олега Викторовича, — так скоро ведь лето! Полярный день. Это же…

— Вот и я о том же, Сергей. Нельзя тянуть с карантином. Один раз госкомиссия уже лопухну-

лась. Сам видишь, что из этого вышло, — он кивнул на экран.

— Хорошо, — согласился я, — с Москвой я свяжусь. Сам понимаешь, такие вопросы не в моей компетенции. Но и нам надо что-то предпринимать. Ты говорил, активность аномалии зависит от температуры. А что если попытаться «заморозить» зону? Любым криогеном, пусть даже сухим льдом? Расчёты сумеешь сделать?

— Без проблем, — оживился Радостин. — Остановить-то мы её, конечно, не остановим, но время выиграем. А это уже кое-что. Кстати, ты говорил, что привёз какие-то новости.

— Ах да, — спохватился я, — в посёлке ходит слух об одном егере, который, якобы, подцепил в

зоне какую-то болезнь. Незадолго до нашего приезда он умер.

— Сердце? — предположил Радостин.

— Вряд ли. Здоров был, как бык, а угас в считанные дни.

— Что вскрытие?

— Признали рак кожи в последней стадии, — я вспомнил бегающие испуганные глаза главврача поселковой больницы, когда, увидев моё удостоверение, он был вынужден предъявить историю болезни егеря. В синей стандартной книжице я нашёл только две записи: первая — десятилетней давности, когда егерь обращался из-за фурункула, и вторая — о причине смерти. Крайне скудно для ракового больного. — Не верю я местным эскулапам, Олег Викторович.

— Надо эксгумировать тело, — Радостин возбуждённо заметался по комнатке, в темноте задевая длинными руками расставленную на столах аппаратуру. Ты понимаешь, как это может быть важно?

Я дождался, пока профессор перестанет хаотично перемещаться вокруг меня, и сказал:

— Олег Викторович, ты, кажется, забыл, что мы здесь инкогнито. Представляешь, какой вой поднимут в газетах, если мы это сделаем?

Радостин на минуту замер, обдумывая ситуацию и, наконец, согласился:

— Да, да. Ты прав, Сергей, — согласился он, нахмурившись. Конечно, нельзя так. Но что же делать?

Я не успел ответить. За дверью послышались лёгкие шаги.