Апостол Папуа и другие гуманисты III. Эйекатль

30. Краткая новелла о войне и свинстве

Майор Яго Гарсия дождался, когда табло наручных часов покажет 00:00, затем четко произнес в трубку радиотелефона:

— Внимание, командирам экипажей и минометных расчетов! Перевести все машины в походное положение, и доложить о готовности к маршу! Подтвердить понимание!

— Четвертый экипаж понял, выполняю! — послышалось в трубке через полминуты.

— Первый экипаж понял, выполняю! — послышалось следом.

— Второй минометный расчет понял, выполняю!

…И далее в таком же стиле. Убедившись, что все отозвались, он вытащил сигарету из рваной пачки, прикурил, и улегся на раскладную койку под брезентовым навесом.

Сержант-радист, наблюдавший эту сцену, помолчал немного, а затем обратился:

— Сеньор майор, разрешите спросить: что происходит?

— Баста войне, вот что, — ответил Гарсия.

— А-а… Сеньор майор, мы что, проиграли?

— С чего ты так подумал, парень?

— Так это… — неуверенно произнес сержант-радист, — …Мы отступаем в Масахуат на 8 километров к юго-западу, на левый берег Рио-Лемпа. Я слышал, мотопехота, которая расположена к югу от нас, отступает в восточную часть Санта-Ана, за 12-е шоссе.

— Мы, — сообщил Яго Гарсия, — переходим на договорную позицию.

— Но почему, сеньор майор? Тольтеки не победили нас, а мы отдаем им нашу землю.

— Сержант, у тебя семья есть? — спросил Гарсия, выпуская вверх облачко дыма.

— Да, у меня родители, младший братик, и моя девушка, хотя мы еще не поженились.

— Ясно, сержант. А когда ты звонил им, что они говорили?

— Так, всякое говорили…

Майор Гарсия махнул рукой и предложил:

— Давай, парень, высказывайся прямо. Это между нами.

— Ладно, как прикажете. В общем, говорили, что в тылу задница. Электричество в сети накрылось. Хорошо, у соседа в лавке есть дизель-генератор, хоть телефон зарядить. И вообще, хорошо, что у него лавка. Мама догадалась взять там кое-что оптом, а то ведь всякое может быть. Нужен запас: сахар, чай, рис, соль, мыло, спички. Вы понимаете?

— Я понимаю, — сказал Гарсия, — а теперь ты пойми. Мы здесь можем держаться, и даже наступать местами, но от этого электричество не включится, и сахар не появиться. Мы воевали бы, а в тылу кончалась бы жратва. С другой стороны, тольтеки могут хоть год воевать, потому что Великая Кокаиновая Тропа поставляет им все, что надо.

— Это почему так, сеньор майор?

— Потому что политика, — буркнул командир артдивизиона. Наверное, сержант-радист, пользуясь случаем, спросил бы еще что-то, но… По радио стали поступать рапорты о готовности подразделений к маршу. Пора было переходить на договорную позицию.

Около 3 часов ночи, артдивизион РСЗО, соединившись на марше с ротой мотопехоты правого фланга, форсировал Рио-Лемпа по узкому мосту. Тяжелые грузовики крайне осторожно переползали на тот берег, рыча моторами и выбрасывая газолиновый дым. Дальше — проще. Километр дороги до городка. Дорога неплохая, но опять-таки узкая. Прибытие в Масахуат. Недавно это был симпатичный и уютный городок. Пять тысяч жителей, двухэтажная колониальная застройка, некоторые здания сохранились еще от конкистадоров. Зеленые аллеи, парк с колесом обозрения, старая церковь, и несколько закусочных — пупсерий. Но теперь Масахаут был пуст. Ни одного светящегося окна, и уличные фонари не горят. Никаких людей. Есть только несколько брошенных старых автомобилей — видимо, они не завелись, когда жители покидали городок.

Брошенные городки в прифронтовой полосе — типичное следствие локальной войны, и солдаты с опытом работы в «горячих точках» привыкли к этому. Днем или ночью, на горячем фронте или в прифронтовой полосе, они воспринимают брошенное поселение просто, как техногенный объект на местности, пригодный для чего-то (для отдыха, для укрытия от пуль и осколков, для поиска полезных инструментов и продовольствия). У некоторых кабинетных философов-идеалистов даже возникает мысль, что солдат — это вершина эволюции: самый сильный и самый рациональный, самый адаптированный и самый дисциплинированный homo sapiens. Поэтому конструкции «нового идеального общества», рожденные на письменных столах подобных философов, очень похожи на казармы. По кино-ширпотребу действительно может создаться такое впечатление, а в реальности, опытный солдат типичной армии в «горячей точке», это цивилизованный человек с вынужденной социальной амнезией. Он сохраняет ограниченное количество технических навыков, но забывает все социальные навыки, возникшие после перехода человечества от охоты и собирательства к производящему хозяйству. Солдат не может превратиться в настоящего первобытного охотника (у которого все нужные рефлексы сформированы в раннем детстве), но социальное сознание солдата снижается до этого первобытного уровня. Так что, например, он видит дом просто как набор более-менее твердых поверхностей, защищающих от дождя, а также от вражеского наблюдения, и (ограниченно) от пуль и осколков. Город, это просто большое число таких наборов. У солдата не возникает цивилизованная мысль, что в домах жили люди, вели хозяйство, общались, находили друзей, создавали семьи. Если солдат станет думать об этом, то в кратчайший срок сойдет с ума, а на горячем фронте его просто убьют — поскольку его внимание отвлечено этими мыслями от вещей, практически актуальных на войне. Как правило, война когда-то завершается, и солдат возвращается домой — но не может туда вернуться, ведь цивилизованная концепция дома грубо стерта из его сознания.

Итого: опытный солдат из цивилизованной страны, прошедший «горячую точку», это современный человек, быстро переделанный в слабое подобие троглодита. Он может функционально адаптироваться к современности, но психологически такая переделка обычно необратима. В неклассической цивилизации все это может работать иначе, но разговор о Сальвадоре, где цивилизация классическая колониально-испанская…

…Из 250 сальвадорских военных, которые этой ночью приехали в Масахуат, меньше дюжины имели за плечами опыт «горячих точек». На остальных, брошенный городок производил гнетущее впечатление, которое усиливалось темнотой. Лучи фар джипов, составлявших авангард колонны, выхватывали из темноты то серые силуэты домов, то бесформенные кучи бытового мусора на дороге. Около единственного супермаркета перекресток был завален рваными картонными упаковками. Видимо, жители решили, уезжая, забрать все, что получится. Все равно кто-нибудь разграбит, так лучше мы. У продовольственных лавок пировали крысы и какие-то неопрятные птицы. Как в кино-триллере про глобальную катастрофу. Вроде, война не добралась сюда, но вот же…

…Офицерам пришлось приложить серьезные усилия, чтобы вывести солдат из апатии, организовать расквартировку артдивизиона и мотострелковой роты, назначить группу коммуникации, и выставить боевое охранение демаркационной линии в своем районе контроля, на 3-километровый участке берега Рио-Лемпа с мостом, и с двумя бродами.

Только на рассвете старший комсостав из трех офицеров смог передать управление на позиции в руки младшего комсостава, чтобы отдохнуть почти по-человечески. Итак:

…Майор Яго Гарсия — командир артдивизиона.

…Его заместитель — старший лейтенант Пабло Нэгусо.

…И третий офицер: Валенто Андаведо — командир мотопехотной роты.

Почти по-человечески, это (применительно к данному случаю) значит:

…Помыться (в реке, поскольку в городке нет ни электричества, ни водоснабжения).

…Взять тушенку и галеты из продовольственного резерва дивизиона.

…Найти в разграбленном супермаркете дюжину банок пива.

…Устроиться на берегу под мостом.

Тепло, нет угрозы обстрела, зато есть жратва и выпивка. Простое армейское счастье.

Лейтенант Негусо хлебнул пива, затем пригляделся к надпечатке на банке, и сказал:

— «Pilsner Stella», 6 декабря, Санта-Ана. Черт! Всего декаду назад было нормально.

— Уже тогда не было нормально, — возразил майор Гарсия.

— Точно, — согласился с ним капитан Андаведо, — вечером 6-го были теракты, будто бы мафиозные. Но зачем мафии убивать президента Монвисту и его команду?

— Политика, — буркнул майор, — намазывая тушенку на галету, и уточнил, — освобождали очередь для Делкасо.

— Политика, — снова согласился Андаведо, и добавил, — а позавчера Делкасо туда же.

— Как в библии, — философски заметил Негусо, — не пришей, иначе пришит будешь.

Яго Гарсия тоже хлебнул пива, закусил галетой с тушенкой, и пояснил свою идею:

— Я думаю: это началось не 6-го, а намного раньше. Заговоры готовятся задолго.

— Хизбалла! — объявил капитан Андаведо, и опрокинул в себя треть банки пива, — Точно говорю: Хизбалла. Насмотрелся на них в Месопотамии. Крысы. Везде норовят влезть.

— Ты воевал там? — предположил майор.

— Да. Совместная миссия Альянса. Точно говорю: Хизбалла везде такая. И там, и тут.

— Валенто, ты про милицию VEU, что ли? — спросил Негусо.

— Нет, я про их хозяев, которые, то ли в Тегеране, то ли уже в Нью-Йорке. Только у нас Сальвадор, а не Нью-Йорк. Теперь им тут крышка. Все, блин!

— В каком смысле крышка? — поинтересовался Гарсия.

— А вы не в курсе ликвидации сети ирано-палестинской агентуры? — спросил капитан.

Майор смял в руке опустевшую пивную банку, и бросил в маленький водоворот около ближайшей опоры моста, проследил за ее вращением, и произнес:

— Теперь в курсе. А много ликвидировали-то?

— Я точно не знаю. Говорят, почти полста тысяч.

— Опять пришили, кого попало, — флегматично прокомментировал лейтенант Негусо, и откупорил следующую пивную банку.

— Черт знает, — Валенто Андаведо неопределенно пожал плечами, — но, дело сделано. И, главное: война закончилась. Пусть даже так (он показал ладонью на правый берег Рио-Лемпа, занятый теперь Воинами Юкатана). Может, теперь жизнь как-то наладится.

— Жизнь… — отозвался Негусо, — …Хорошо, что больше нет VEU. Совсем хорошо, что чертова война закончилась. Но страна в жопе. Вот же насвинячили всего за декаду…

— Политика, — снова произнес Гарсия, и тоже откупорил следующую пивную банку.