Атаку начинали танкисты

* * *

Батальон выдвигался на новый рубеж ночью. Стальные громадины КВ проходили небольшой маршрут по одному, чтобы не демаскировать себя, легкие танки — короткими, в несколько машин, колоннами. Экипажи наблюдали на холме скопище печных труб, сизое облако над ними. Еще каких-нибудь час-полтора назад здесь глядела на мир ясными окнами подмосковная деревня Крутицы. Фашистские бомбардировщики и пушки разрушили ее до основания. Совершенно без нужды — в деревеньке-то не было ни одного советского солдата. Вот что такое воинствующий фашизм! Его человеконенавистнические устремления не нуждались в словесных характеристиках. Наши бойцы все видели своими глазами, все доходило до их сознания и сердец. И рождались чувства, сопутствующие бойцу-патриоту на войне: светлая, как солнышко, любовь к родной земле и ее добрым людям, пахарям и рабочим, оправданная, лютая ненависть к врагам, варварам и душегубам.

На рубеже новой засады все — и красноармейцы, и командиры — взялись за лопаты: требовалось в короткое время выполнить большую, сверх всяких норм, работу землекопов. К полуночи танки стояли в капонирах.

Прикрываясь полами курток, танкисты покуривали. На ладонях у нас взбухли кроваво-водянистые мозоли.

Пронесся слух, что в частях сейчас командующий 5-й армией генерал-лейтенант Л. А. Говоров.

— Может, и к нам заглянет, — сказал Козинский.

Подумалось: а почему бы и нет — воюем вроде не хуже других.

Не знали, конечно, что наше донесение об уничтоженных из засады двух десятках фашистских танков ему доложили лично, что он вначале не поверил, а потом пожелал непременно встретиться с такими боевыми танкистами.

25 октября в частях, оборонявших рубежи Подмосковья, проходили патриотические митинги. Обсуждалось открытое письмо рабочих Выборгского района Ленинграда и ответ на него москвичей.

«От победы у стен Москвы зависит жизнь Ленинграда и ленинградцев...» — говорилось в письме рабочих.

Чеканились, будто продиктованные массами бойцов, слова ответного письма:

«За нами, за нашими боевыми позициями — родная Москва, город Ленина и вся необъятная Советская страна. Мы клянемся до последнего дыхания защищать нашу родную землю, наши Москву и Ленинград, бороться до полной победы над врагами».

Бойцы и командиры сжимали оружие, слушая эти слова. Выступали на митингах немногие. Говорили очень кратко, без какой-либо подготовки, но как горячо воспринимались их немногословные речи. Наша единодушная поддержка письма выражалась боевыми делами: мы стойко обороняли священные рубежи.

26 октября утром генерал-лейтенант Л. А. Говоров прибыл в 82-ю мотострелковую дивизию. Выслушал доклад командира дивизии генерала Н. И. Орлова, изучил вместе с командирами штаба положение передовых частей.

Как начальник штаба батальона, я находился на КП и поэтому докладывал генерал-лейтенанту о действиях наших танкистов. Они не только уничтожили фашистские танки, но и захватили вчера двух вражеских разведчиков, которые на допросе сообщили о больших потерях их танковых сил под Ляхово. Командарм, слушая, смотрел на меня доброжелательно, и я решился высказать мнение, что в данной обстановке действовать методом засад лучше, вернее.

— Действуете вы правильно, товарищ Ивановский, — заметил генерал-лейтенант. — Танками надо уничтожать вражеские танки.

Командующий объявил нам благодарность. Он побывал в батальоне, беседовал с танкистами. Мы отвечали на его вопросы, внимали его советам, видели его устало-серое лицо и думали, что у него сейчас на плечах тяжесть неимоверная, а ответственность еще большая.

5-я армия находилась на очень важном участке обороны Москвы. Обстановка здесь с каждым днем все более обострялась.

Командир 82-й мотострелковой дивизии вместе со своим штабом старался создать сильные противотанковые узлы обороны. Уделялось внимание укреплению стыков между соединениями. Правым нашим соседом была 50-я стрелковая дивизия, левым — 32-я стрелковая дивизия (ставшая впоследствии 29-й гвардейской и вписавшая в свою боевую историю немало славных страниц).

В ночь на 3 ноября бойцы-пехотинцы рыли окопы, ставили мины. Наши танкисты сооружали капониры, прикрывая боевые машины от осколков снарядов и бомб.

210-й стрелковый полк и наш 27-й отдельный танковый батальон удерживали рубеж западнее Кубинки, проходивший через села Полушкино, Крутицы, Ляхово.

С рассветом 3 ноября противник возобновил наступательные действия. Мощный артналет с переносом огня, частые штурмовки с воздуха, беспрерывные атаки танковых и пехотных подразделений.

На нас двигались более 15 танков, за ними — цепи эсэсовцев. С каждой минутой они приближались: 700 метров, 500, 400... Почему нет команды на отражение атаки? Нельзя же допустить гитлеровцев на бросок гранаты!

Взвилась красная ракета: сигнал открытия огня.

Лес, в котором затаились наши боевые машины с усилением, загрохотал. Огонь вели танки, артиллерийские расчеты, пулеметы, автоматчики. Командовавший подразделением легких танков младший лейтенант В. Суздалев вывел свои машины на самую близкую дистанцию, почти в упор бил по противнику.

Четыре танка с крестами были охвачены черным дымом, остальные стали энергично маневрировать на поле, пытаясь уклониться от огня. Три фашистские машины круто взяли вправо, преодолели насыпь и вывалились на автомагистраль. Но здесь они напоролись на фугасы наших минеров. Не прошли.

Бой понемногу терял силу, динамику. Рубеж, на котором он полыхал несколько часов, оставался пока что неизменным, не сдвинулся ни на восток, ни на запад.

Общая картина боя, которую я очерчивал по памяти в по документам, содержала в себе много различных эпизодов. Не все они мне известны доподлинно, но некоторые запечатлелись накрепко, зримо.

Коротко хочу рассказать о боевых делах экипажа танка КВ, которым командовал Виктор Ермолин, потомственный челябинский рабочий. Кстати, весь его экипаж состоял из тракторозаводцев Челябинска: наводчик Владимир Ласауц, механик-водитель Николай Чунихин, радист-стрелок Степан Мельников.

Выдвинувшись по мелколесью на своей 50-тонной крепости вперед, Ермолин обнаружил на окраине деревни Хомяки немецкую противотанковую батарею. Увидел ее и Ласауц.

Коротко перемолвились, понимая друг друга с полуслова:

— Готовятся к бою...

— Хотят наших встретить огнем.

Связаться по радио с командиром роты не удалось, и Ермолин самостоятельно принял решение:

— Рванем наискосок по полю, навалимся на их позиции с фланга.

— Понял, командир, — бодро откликнулся механик-водитель Чунихин, включая скорость.

Двинулась, пошла, набирая ход, машина. Немцы развернули два орудия, открыли огонь, но поздно. КВ ворочался, топтался на огневой позиции гитлеровских артиллеристов, давил гусеницами орудия и прислугу — ну, право же, как мамонт (немцы так его и называли — мамонт).

Ермолин открыл путь всему батальону. Из засады танки рванулись в атаку. В считанные минуты были разгромлены силы гитлеровцев, сосредоточенные в Хомяках.

В бою КВ Ермолина был поврежден. Всю ночь он маячил на ничейной земле. Экипаж сумел устранить неисправность. Ермолин доложил по радио:

— «Вылечились». Идем к своим.

Ротный ответил:

— Не торопитесь. Встретимся с вами там же.

Но контратака подразделения, которую имел в виду ротный, несколько задержалась. Танк Ермолина еще одну ночь находился перед позициями гитлеровцев. Те, возможно, думали, что в груде металла больше нет жизни.

Утром я подъехал на легком танке к нашему КВ, постучал гаечным ключом по броне:

— Живые кто есть?

— Есть, есть! — послышалось в ответ. — Все живы.

— А чего же торчите здесь, на виду у немцев?

— Да горючего почти нет.

— До леса сможете дотянуться?

— Так точно.

— Давайте. В лесу, вон у той дороги — заправщики.

Танк громыхнул двигателем и двинулся к опушке леса. Первая половина дня прошла относительно спокойно, если не считать артиллерийской перестрелки.

Потом на большой высоте появилась зудящая, ненавистная всем нам «рама». Знали мы, что вслед за ней пойдут бомбардировщики. И точно: прогудели над передовой две группы «юнкерсов», сбросили бомбы в некотором отдалении. Пришли и «лаптежники» — так называли вражеских пикировщиков с неубирающимся шасси — Ю-87. Но что это? Сбрасывали они на сей раз не бомбы, а пустые железные бочки. Падая, набирая скорость, бочки издавали воющий звук — как стая шакалов.

— Психической бомбежкой хочет взять немец, — проговорил находившийся со мной рядом радист. — Не возьмешь!

«Взыграла» вражеская артиллерия. Не жалея снарядов, били и били гитлеровцы по площадям.

Все признаки затеваемой атаки налицо. Но ее не последовало. Вместо того увидели мы в стереотрубы и бинокли, как со стороны Хомяков по автостраде движется большая толпа людей — человек двести. Во, придумали, изверги! Впереди гонят деревенских жителей — женщин, детей, стариков, а за ними идут эсэсовские подразделения.

Я поставил задачу Суздалеву, Ермолину, командирам других машин, которые оказались поблизости: скрытно выйти лесом к автостраде, отсечь от толпы советских людей фашистские подразделения и огнем, гусеницами уничтожить их, раздавить!

Ермолин скомандовал механику-водителю:

— Вперед, Коля, газуй!

В несколько секунд танк Ермолина очутился на шоссе, отгораживая своей массой наших людей от гитлеровцев. Заскрежетал гусеницами, разворачиваясь на асфальте, застучал пулеметными очередями. Гитлеровские артиллеристы открыли огонь по танку, не особенно осторожничая со своими солдатами, находившимися там же. Разрывы вскинулись впереди и сзади — вилка. Снарядом разбило левую гусеницу, и КВ, круто развернувшись, замер.

Несколько часов стоял у дороги закопченный в бою танк. С виду безлюдный. Экипаж, однако, был жив и принимал все меры к спасению боевой машины. Когда стало темнеть и бой затих, хлопцы намотали портянки на кувалду (и сообразили же!), почти бесшумно подтянули, состыковали гусеницу. С рассветом своим ходом направились в лес. Но не дошли. Остановил их командир стрелкового батальона, выдвигавшегося к населенному пункту.

— Видите, левее Хомяков — отдельный дом? В нем пулеметное гнездо, — прохрипел капитан с перебинтованной головой. — Не дают проходу, сволочи. Ударьте по нему, танкисты!

— Мы бы с удовольствием, да снарядов нет, — вздохнул Ермолин.

— Тогда, может, броней стукнете домик-то? В глазах капитана было столько надежды!

— Сейчас, — бросил Ермолин, скрываясь в башне.

Он скомандовал: «Вперед! Направление отдельно стоящий дом — таранить!» И устремился КВ, набирая скорость, вперед.

Деревенский дом рухнул под ударом брони тяжелого танка. Обвалившаяся кровля похоронила пулеметное гнездо фашистов.

Гитлеровцы сразу же после этого открыли огонь по танку из многих орудий. Танк был сильно поврежден. Погибли все члены экипажа, чудом остался в живых только командир машины Виктор Ермолин.

Стрелковый батальон, на пути которого не стало вражеского пулеметного гнезда, успешно продвигался.

Боевое товарищество и взаимовыручка проявляются подчас вот так вроде бы неожиданно и чуть ли не случайно. Мог бы Виктор Ермолин и отмахнуться, не внять просьбе пехотного командира — ведь танк не имел боезапаса и топлива, шел на заправку, экипаж с честью выполнил поставленную ему задачу и, что называется, выдохся в предыдущем бою. Да, могли развести руками танкисты и пояснить: нет силенок, безоружные мы. И никто бы не попрекнул их за это. Но сделали они иначе. Поступили не по установкам, а по зову сердца. По отрывистым словам, по запекшимся губам и яростному взгляду пехотного командира с перевязанной головой понял Ермолин, что не могут они, танкисты, просто не могут остаться в стороне, что по совести должны ввязаться в бой, бить врага броней. И двинули своим танком вперед. И пошли на подвиг и на смерть.

Ермолин, один оставшийся в живых, но весь израненный, долго потом отлеживался в госпиталях и в каждой медсестре «узнавал» женщину, которая шла в толпе гонимых по автостраде жителей подмосковного села Хомяки. И еще по ночам не спал он, бредил, повторяя имена своих боевых товарищей, членов экипажа, выкрикивая в серую больничную темноту: «Капитан, мы раздавили пулеметное гнездо, ты слышишь, капитан?!»