Атрак (СИ)

Часть 10

С тех самых пор по Каанхору поползли слухи о возвращении багряного воинства. Многим это словосочетание понятным не было, ведь кого станет интересовать сказание, чья достоверность подвержена сомнению? Однако с тех пор, как воитель в красных доспехах стал появляться на глазах у заворожённых людей, многие пересмотрели своё отношение к этой истории. И проблемы с исполненными желаниями начинали истаивать. А между тем, день войны близился.

Золина стоит на развилке. Три дороги пред ней: одна ведёт прямо на север, вторая заворачивает на запад, третья — на восток. А над ними три горы воздвигаются. И на вершинах гор тех стояло трое облачённых в мантии исполинов. Девушка понятия не имела, где она и что ей нужно было делать, как вдруг зашевелился первый горец — он стянул с главы капюшон, и взору воительницы открылось знакомое лицо — это был один из учителей Дракалеса, кого ваурд именовал Уаром. Злобная маска блеснула оранжевым светом, и со стороны северной дороги послышался конский топот. На горизонте показалось неисчислимое множество наездников, а во главе их был виран северный, чей лик был искажён яростью…

Золина пробудилась раньше, чем закончился сон — она разорвала его с помощью силы разума. Тренировки с Дракалесом оказывали на деву непредсказуемое влияние, что порой ваурду мнилось, как словно пред глазами его стоит не человеческое создание, но воительница Атрака. Не теряя времени на борьбу внутри себя, пытаясь отыскать причины, почему она не должна рассказывать своё сновидение учителю, пробудившаяся сразу же обратилась к сидящему на полу исполину: «Началось. Боевой марш двинулся. Нужно готовиться» Дракалес разомкнул глаза и сказал: «Кто пробудился первым?» — «Северный. Гнев» — «Не страшись его пришествия, ведь пройдёт ещё немало времени, прежде чем он переступит границу с военными мыслями. Постарайся забыть то, что тебе приснилось сейчас, а с завтрашним днём мы приступим к сбору воинства» Однако ж Золину терзали также и другие мысли, а потому она даже не попыталась заснуть. Дракалес, зная о том, сам обратился к ней: «Стало быть, имеется ещё нечто, о чём ты умолчала, но теперь над чем ломаешь голову» — «Верно. В том сне… я стояла на перекрёстке трёх дорог: уводящих на север, запад и восток. Над дорогами этими воздвигались три горы, а на вершинах тех гор стояли трое высоких в мантиях: тёмно-красного, тёмно-зелёного и тёмно-синего цветов. Пока я думала, что же мне надо сделать, громила в тёмно-зелёном одеянии вскинул капюшон, и я узнала в нём маску твоего учителя по имени Уар, а дальше началось боевое шествие отрядов по северной дороге во главе с вираном яростным… Дракалес, неужели твои учителя причастны к тому, что три вирана восстанут на нас?» — «Всё верно, Золина, потому как мир в землях этих был крайне непрочным, и только предназначение удерживало вас от войны. Моё же пришествие стало сигналом к тому, что события, которые были запланированы много веков ранее, должны свершиться, и теперь мир исчез. Грядёт эпоха войн. Но не страшись, ведь с вами я. Адин и государство его выстоят. И даже, более того, оно воспрянет над иными странами и будет мир извечен в землях этих» Поверив слову Дракалеса, девушка спокойно улеглась на место. Однако сон её не скоро настиг, ведь долго она измышляла над словами своего учителя.

Поутру ваурд явился к тронному залу Адина и стал дожидаться окончания беседы управителя с тремя посыльными из других городов, которые явились в Каанхор ранним утром. Это были гонцы вирановых наместников наиболее крупных городов Южного государства. Поняв, что пришествие тарелона для его страны значит неминуемое начало войны, его величество задумался о том, чтобы призвать на помощь воинство Гарманду́ра, Севенго́ля и Ра́фида. Однако долго медлил с этим делом, и несколько дней назад вернулся к вопросу этому и разослал в три города послов с просьбой о помощи. Теперь же пришли ответы. Дракалес застал речи последнего из гонцов, но по напряжению, которое рисовалось на лице вирана, понял ваурд, что дела не так хороши, как ожидалось: «… три сотни, не больше. Проблема с набегами диких животных на окрестные деревни так и не улажена. Хищники множатся очень обильно, и часто случается так, что звери забредают в деревни в поисках поживы. Три сотни от силы может выделить Рафид» Потирая свою бороду, которую Адин недавно стал отращивать, ответил: «Неутешительные вести. Если уж случится так, что соберётся на войну с нами вся страна, не говоря уже о союзе стран, мы вряд ли сможем дать им достойный отпор. Но пусть будет так, как есть. Восемь сотен воинов в общей сложности не помеха на бранном поле, — далее Адин обратился к ваурду, — Что ты скажешь на это, друг мой? Устоим ли мы со столь малым подкреплением против троих виранов?» Отвечал на это Дракалес ему так: «Если бы три управителя объединились против тебя, я бы присоветовал собрать на оборону всякого мужчину иль даже женщину, которые способны сражаться и не струхнут при виде вражьего воинства. Но прошлой ночью Золине явился сон вещий, в котором было дано предупреждение. Управитель северный выступил. И он несёт с собой гнев» Глаза Адина вдруг сделались круглыми, как у совы, и виран вострепетал: «Что ж ты вчера об этом не сказал?! Нам нужно готовиться к войне, — далее он обратился к гонцам, — Скачите к трём наместникам и просите у них выслать воинства больше, чем было обещано! Марма́р приближается» Раскланявшись, трое мужчин умчали прочь из дворца, а виран сделался спокойным, говоря: «Как думаешь, мой ход сработает?» — «Непременно. А теперь услышь, что тебе незачем волноваться по поводу грядущей войны, потому что воинство Мармара невелико. Этим вираном правит гнев, что есть наивеличайшей из ошибок в деле войны, потому как не нужно ненавидеть врага. Гнев лишь станет туманить разум, путать мысли, не давать строить тактики и размышлять над манёврами. Возненавидев тебя, Мармар уже обрёк сам себя на поражение. Он непредусмотрительно отнёсся к сбору воинства, он не стал возводить планы и обходные пути. Тур э нуол — вот его девиз. Поражение и забвение. В таком случае тебе поможет одолеть врага холодный разум. Запомни, прощённый виран, что не стоит недооценивать врага, ровно, как и страшиться его. Не нужно питать ненависти или снисхождения. Ты должен делать то, что велит тебе разум: если ворвался в твою страну он — срази его. А если одумался и свернул с пути — отпусти с миром. Если твой разум будет по-иному как относиться к Мармару, будь у тебя хоть воинство, двукратно превосходящее противника, ты падёшь. Но с тактикой и продуманными ходами ты сумеешь победить и в одиночку яростного противника» Глубоки были мысли Адина в тот миг, так что, договорив слова свои, Дракалес удалился.

К полудню вся гвардия (за исключением городского патруля, ведь Каанхор пребывал ещё в волнении от происков эджага) была собрана на главной площади. Тысячи воителей и одна воительница располагались в боевом порядке, показывая свою доблесть и готовность к обороне. Это был лишь ещё показательный сбор. Дракалес и Асон проходили по рядам воителей, рассматривая их: генерал внешне, Дракалес заглядывал в душу. Войсководитель управителя выглядел статно и со всей серьёзностью подошёл к делу. Всякий был безупречен в глазах грозных наблюдателей. Позднее явился сам владыка. В своём боевом доспехе он выглядел величественно. Понял тарелон, что это обмундирование есть наследственные регалии, которые носил сам Астигал (потому что в таких же доспехах прадед нынешнего вирана и был изображён на монументе): шлем-каска с открытым лицом и конским хвостом на затылке; трёхпластинчатые наплечники; на кирасе красовался герб Южного государства, тот самый, что лицезрел ваурд на гобеленах в палатах Адина; обоюдоострый меч с гардой в виде дракона, а рукоятью был его хвост. В общем, Адин подавал вид истинного полководца. Но своим мундиром он не стал хвастаться, хотя тарелон и почуял, как приятно сделалось на душе Адина в тот миг, как услыхал изумлённое перешёптывание среди гвардейцев, и увидел, что его сравнивают с монументом Астигала. Однако невзирая на это, он достал карту, и они с Дракалесом и Асоном стали рассматривать возможные пути наступления врага.

«Обороняющемуся легче одержать победу, — говорил Асон, — Ведь его защищают стены и окружает безысходность — если воители не смогут дать отпор, то отступать им будет некуда, а, значит, они приложат все усилия к тому, чтобы не дать противнику прорваться» И хоть бог войны не придерживался оборонительной тактики, с генералом был всецело согласен, однако добавил к тому: «Не стоит уповать на стены и щиты, если враг надвигается на нас. Разумнее будет двинуться к границам и дать отпор там, — палец Дракалеса указал на самую северную точку, которая рукой вирана была подписана как «Сну́гда», — Потому как цель наша состоит в том, чтобы не только одолеть врага, но и не позволить ему сокрушить то, что Астигалом было возведено» Отвечал виран: «Слова истинного стратега. Но с чего же ты взял, что Мармар двинется напрямик через Снугду?» — «Гнев правит Мармаром. Это состояние души не позволит ему мыслить здраво, а потому владыка северный изберёт дорогу помпезности и станет крушить всё, что попадётся на его пути» — «В таком случае мы должны прибыть в эту деревушку быстрее Мармара. Асон, объявляй сбор. Я же отдам необходимые распоряжение в моё отсутствие» Дракалес занял место в строю, а генерал принялся командовать гвардейцами, выстраивая их в боевом порядке и раскрывая план действий. Вскоре вернулся Адин. С ним было много слуг, а с одним из них он вёл беседы о том, как стоит вести себя в его отсутствие. Другие несли с собой запас провизии на дорогу и уносили их к вратам. Докончив небольшой монолог, повелитель отдал приказ распахнуть врата и выдвигаться в путь. Путешествие обещало быть долгим.

Асон и Адин, восседая на лошадях, возглавляли воинство. Следом двигались три кобылы с провиантом. За поводья их вёл генерал. Дракалес шагал наравне со всеми, явно выделяясь из числа обычных воителей ростом и цветом своего снаряжение. От гвардейцев исходил дух войны. Всякий был готов ко встрече с противником. И ваурд считал так же. Хоть он и не успел подготовить этих воителей так, как счёл нужным, однако уверенность в том, что бойцы Южного государства превзойдут всякого, была незыблема. И Дракалес верил в то, что сумеет исполнить своё предназначение.

Люди переполошились, вызнав о том, что гвардия выдвигается на войну. Это слово давненько не возникало на устах обитателей Каанхора. И многие страшились того, что бедствие это может докатиться до них и унести с собой. Однако всякое сомнение с сердец стирало присутствие Дракалеса. Могучий бог войны, о чьём присутствии наслышан всякий в столице и за её пределами, одним своим видом вселял надежду в сердца людские. И трудно было сказать: было это влияние духа войны, которым окружён Дракалес, или же человек сам усмиряет своё волнение, заверяя себя в том, что ваурд не даст вирану потерпеть поражение. Гневался ли бог войны? Непременно. Ярость в его сердце бурлила негасимым вулканом — ничтожества, не способные защитить самих себя, возлагают свою надежду, свою безопасность, свою жизнь на него, тарелона Атрака, и он уже обязан сделать так, чтобы война не коснулась тех, кто слаб. Однако чёткое видение своей цели не позволяло справедливости превозобладать над беззаконием. А справедливость заключалась в том, что война пожирает слабых и покоряется сильным, когда как в этом случае слабый будет жить, а сильный падёт. Оставив измышления эти, ваурд продолжил путь.

Под вечер воинство изнурилось и пришло в упадок. Адин, настроившись на решительные действия, собирался как можно скорее достигнуть Снугду. Но ваурд подошёл к его лошади и заговорил с его высочеством: «Мне ведомо, что сердце твоё пылает неугасимой тягой поскорее положить конец ещё не начатой войне, а потому и скачешь ты без продыху вперёд. Да вот только взгляни на воинство твоё — измаялось оно и вряд ли кто из них сможет в таком состоянии повергать врага. Остановись же, и пусть твои люди отдохнут и отведают пищи» Поглядел виран на плетущихся позади, и вид изнурённых воителей погасил его гневный пыл на сердце, так что скомандовал он сделать привал и как следует отдохнуть. Понимал Дракалес, что ноша Мармара пытается накинуться на Адина, а потому решительно настроился не спускать глаз с его величества, выискивая в поступках и словах его намёки на влияние гнева. Это и было испытание тарелона — ни гнев, ни алчность, ни безумие не властны над сердцем воителя багряного воинства, однако союзников ваурда три порока этих смутить вполне способны, потому должен был Дракалес оберегать всякого, кто идёт на войну, от влияния разрушительных сил гнева, алчности и безумия.

Присутствие Дракалеса воодушевляло воинство, так что отдых продлился недолго. Сущность Атрака, что исторгал воитель багряного легиона, ускоряла восполнение сил и возрождала тягу к войне. Не успело светило и горизонта коснуться, как путь был продолжен. Адин даже не верил, что они так быстро отдохнули, а потому стал недоумевать и уговаривать своих людей, чтобы они подкрепились как следует. Но всё встало на свои места, когда воитель Атрака рассказал ему о воздействии духа войны. Встревоженным гвардейцам Дракалес присоветовал не обращать внимания на вспышки непонятного гнева, ведь предупредил их о влиянии проклятия Мармара на Адине, а также присоветовал обращать внимание на состояние своего сердца и стараться подавлять излишнее проявление ярости.

Так прошло несколько дней. Дорога, ведущая от главных врат Каанхора на север, огибала все населённые пункты в той части Южного государства, ведь на протяжении всего пути им не повстречались ни один город и ни одна деревня. Управитель на это сказал так: «Мы идём по дороге Мира. В каждом государстве есть такая. Или, по крайней мере, должна быть. Если из какого-нибудь соседнего государства к нам явится гонец или иной представитель, он должен был ступить на дорогу Мира и двигаться по ней, пока не попадёт в столицу. Так он показывает свои мирные намерения, и никто не посмеет на него напасть» Однако приближаясь к приграничному поселению, воители убедились в обратном — ими был обнаружен убитый купец, а рядом с мертвецом стояла совершенно невредимая повозка. Тело бедолаги было истерзано, как словно здесь было нападение хищного животного. Однако Дракалес опроверг этот довод, говоря, что раны на умершем были оставлены явно не зубами и когтями — скорее, холодным оружием. Хотя при осмотре повозки выяснилось, что груз был нетронут и всё так же аккуратно накрыт полотнищем. Вихрь при осмотре тела обнаружил метку, которая имеет отношение к мародёрам, хотя признался, что никаких отметин бандиты не оставляли никогда, а также нашёл странным то, что они не тронули обоз, ведь именно таков смысл каждого бандита. Адин пообещал прислать на это место своих следопытов в тот миг, как они одолеют Мармара, а сейчас требовал продолжить путь. Никто возражать не стал.

В Снугду он вошли ещё спустя четыре дня и застали в деревне переполох. Сельчане претерпевали набеги северян. И вступившее воинство Адина весьма обрадовало их. На поселение напали четверо жестоких воителей Мармара, которые врывались в дома, грабили, насиловали и убивали жителей. Гвардейцы принялись отлавливать их, чтобы предать пыткам и разузнать правду о том, что они тут делают. Но, одержимые неистовым гневом, под влиянием которого они пробыли довольно долгое время, воители Мармара оказали сильное сопротивление гвардии Адина, которое превосходило их числом в тысячу раз. Яростные арбалетчики уподобились диким зверям и нападали на всех без разбору. Трое из воителей прощёного вирана были ранены, но нападавших удалось изловить и пленить. И вот, сидя повязанными на земле, они пришли в себя и явно недоумевали по поводу своего поведения. Чтобы продемонстрировать серьёзность своих намерений, Адин прилюдно казнил двоих пленников и хотел было предать смерти третьего, чтобы под страхом смерти четвёртый всё и поведал, однако Дракалес остановил руку вирана. Конечно, ваурду не было дела до вражьих лазутчиков, и даже более того, он бы сам не прочь предать гибели всех четверых, но на тот миг рукой Адина правила ярость, и это стало причиной, почему ваурд воспрепятствовал смерти соглядатаев Мармара. Но на этот раз развеять кровавый туман в глазах Адина оказалось немного сложнее. Что означало лишь одно — источник ярости был совсем близок. Намерения управителя были приняты всерьёз, поэтому, дополняя друг друга, враги выложили всё, как есть. Это были разведчики неприятеля, которых выслал яростный виран вперёд, чтобы выведать обстановку и доложить его гневливому величеству о положении за рубежом. По словам усатого юнца, они должны были уже вернуться в авангард с докладом о том, что противник на месте замечен не был, но некая неудержимая злоба напала на них, смутила рассудок и подтолкнула к убийству беззащитных людей. Рассказ этот поселил волнение в сердце гвардейцев Адина, и они стали бояться того, что гнев может охватить также их, на что ваурд им отвечал: «Не страшитесь того, что потеряете вы рассудок, ведь я с вами, и да будет дух войны вашим оберегом от смуты Мармара» И дух воителей укрепился. Не страшилась только Золина, потому что во всём уподобилась Дракалесу, и победить её сможет лишь то, что одолеет и её учителя.

«Что же мне с вами делать? — заговорил виран, обращаясь к пленным, — Я бы с радостью убил вас, но тогда я поддамся проклятию вашего владыки и проиграю, потому что мудрый Дракалес говорит, что не стоит мне гневаться на врага своего, но воздавать ему по заслугам. Теперь же моё сердце пылает от нетерпения разрубить вас пополам. Но я поступлю иначе. Я развяжу путы ваши и отпущу восвояси, но с одним наказанием — чтобы явились вы к Мармару и сказали ему так: если он готов принять бой от его величества Адина, вирана Южного, то путь не медлит и приходит, ведь, находясь за границей северных земель, он не является мне врагом» В следующий миг по приказанию Адина двое лазутчиков были отпущены, а Снугда стала обращаться в укрепление, где вскоре состоится сражение…

Строительство всевозможных оборонных сооружений было закончено, вырыто множество ям с ловушками и сотворена дюжина тайных обходных путей. Дракалес лично руководил этим процессом, ссылаясь на то, что гнев победит только тактика. Ваурд говорил: «Всякий из вас был свидетелем того, как яростно сопротивлялись лазутчики Мармара, опьянённые гневом. Поэтому внемлите же, что гнев может быть не только преткновением, но и оружием, если знать границы его действия и не давать этому пороку власти над своим сознанием. А теперь внемлите, что враг, объятый гневом, хоть и мал будет количеством, но всё же сумеет одолеть даже десятерых, если вы возымеете глупость помериться с ними силами. Их разумы ослеплены, а деяния неостановимы. Каждый удар их вдохновлён силой ярости и мощью гнева. Однако вам же присоветую пошире открыть глаза и приготовить свой разум к поискам преткновения, ведь, всецело уповая на гнев, воинство Мармара вовсе позабыло обо всём на свете. И вы должны обратить это против них. И вы познаете, какова цена бесконтрольной ярости» Всякий внял слову ваурда и чётко закрепил в своей памяти тот урок, что против взъярённого противника в открытую им не стоит выступать.

Руки стиснули рукояти оружия, взоры напряглись, души затаились. Но было нечто большее в тот миг, чем просто готовность воевать. Он завивался незримой спиралью над головами гвардейцев Адина, оплетал их руки, ноги и туловища, они дышали им, впускали в сердце и душу, подчиняли и обращали против ещё не показавшегося на горизонте врага. Дух войны. Дракалес позволил частице Атрака войти в мир и помочь воителям прощёного вирана. Для Адина и Золины этот дух был без надобности, ведь бог войны уже наделил их дыханием Атрака, так что они сами могли стать его источником, когда научатся контролировать. Но пока рядом был ваурд, они были только обычными воинами. Тарелон усмирил свою воинственность и собирался вести бой на равных, уподобившись в этом своим ученикам. Однако оружия он не взял в руки, ведь и без того будет он непобедим и смертоносен. Жители Снугды были перемещены в южную часть деревушки, и, запершись в домах своих соседей, они трепетно молили неведомых богов уберечь их от лиха. Многие из них в своё время прибыли в Южное государство, сбежав из зарубежных стран к Адину. Теперь же они готовы были признать, что ошиблись с выбором. Ничтожества это были. Не успели трудности появиться у них на пути, как они поддаются чувству тревоги и поднимают ропот на всё подряд, обвиняя неповинных в том, что им вдруг стало страшно. И мысли эти лишь усилились в тот миг, как далеко с севера до них докатился низкий рёв боевого горна — война началась.

Огонь ярости буквально горел в глазах воителей Мармара. Дракалес же вовсе видел более того — некий дух, пылающий рыжим пламенем, витал над самим управителем Северного государства, как словно тот был одержим. От духа в разные стороны тянулись такие же яркие нити, делая одержимыми и всех воинов. Получалось, что все они соединены одной навязчивой мыслью.

Одержимость. Это есть особое состояние разума, которое питается от разных факторов: безумие, целеустремленность иль даже иное существо, взявшее под контроль сознание, подобно рабу, иль вовсе поселившееся в него и взявшее под контроль ещё и тело. Подобной способностью, а именно вселяться в тела своих жертв и делать их одержимыми обладают существа, именуемые саткарами. Но Лиер говорил, что сейчас в обитаемых мирах существ этих встретить стало невозможно, ведь таким образом распорядилось предназначение. Дракалесу были открыты признаки одержимости саткара, и понимал он, что одержимость Мармара не такая.

Гвардейцы Адина поддались влиянию проклятия северного владыки, совсем позабыв о самом главном правиле войны — глядеть на врага таким образом, чтобы виделся он безликим пятном, не страшил своим жутким видом и не сбивал боевой настрой. И чем ближе становились северяне, тем ещё более жуткими виделись они в глазах прощённого воинства. Рассказывал один из уцелевших в битве той, что казалось ему, как словно выступил против них отряд не людей, но чудовищ: рогатые, крылатые, хвостатые, а, главное, преисполненные могущества и ярости, отчего и руки опускались вести сражение против них. Не менее жуткие истории травили также и другие воители. Золина, видя неготовность сополченцев к битве, глянула вначале на своего учителя, но, поняв, что смотрит он вдаль и мыслями иными его разум полнится, подумала сама воодушевить всех. Решится на это было трудно, ведь и перед обычным-то человеком не привыкла выступать с речами, а тут сам виран нуждался в добром слове. Но, в очередной раз глянув на Дракалеса, она спросила себя: как бы поступил этот могучий воитель на её месте? И ответ родился сам. Отшагав вперёд несколько шагов, она обернулась. Потерянные, изумлённые, напуганные и безнадёжные взоры воителей глянули в тот миг на неё. Адин также обратил на неё внимание. Лишь ваурд стоял, как и раньше, глядя мимо. Набравшись решимости, она возвысила свой голос и, вспоминая, как говорил в подобном случае Дракалес, стала воодушевлять поникшие души. В тот миг тарелон отвлёкся от созерцания духа гнева и стал внимать словам девушки, которая изредка оборачивалась, чтобы понять, стоит ли ей завершать речь или же ещё есть время для поднятия духа. В тот миг в очередной раз убедился тарелон, что уроки его недаром проходят. Начинала Золина скромно, так что всякий воитель только и мотал головой, давая понять, что страх перед врагом сильнее, нежели слова девы. Но таков был замысел Золины — чтобы речь её постепенно становилась более воодушевляющей, заготовив самые сильные аргументы на конец её выступления. Так всё и случилось — под апогей даже самый трусливый воитель громогласно поддерживал боевой дух, источаемый ученицей бога войны, а сам Дракалес утвердительно кивал на убедительные слова, приводимые в пользу войны. Золина так увлеклась своей речью, что даже позабыла о приближении врага. А те уже оказались на расстоянии полёта стрелы. И тут Мармар услышал речи воодушевления, а далее взъярился пуще прежнего и скомандовал наступление. Рёв одержимых водителей прервал возгласы девушки, и воинам Адина пришлось принять бой.

Северяне бежали на южан подобно тому, как хищник мчит на добычу: припрыгивая, вопя и чуть ли не опускаясь на четвереньки. Не было никакой тактики, не применено никаких навыков и манёвров. Волна воинов северного царя налетела на шеренги Адина, подавляя всякое сопротивление и обрушивая всю тяжесть неистовых ударов прямиком на их головы. Одни прыгали выше своего роста и наносили удары сверху. Другие плашмя падали на землю и, катясь на металлическом брюхе, врывались в строй Адина, срубая ноги. Третьи швыряли свои оружия и щиты, а далее набрасывались голыми руками. Их оружия разбивали и щиты, и доспехи. Тяжестью своих тел они сбивали с ног и раздавливали своих противников. Их руки ломали хребты и конечности. Гнев придавал им сверхъестественной силы, как и предрекал Дракалес. Зрелище это, как позже призналась Золина, было диким. Северяне не давали возможности перегруппироваться, нанести ответный удар или хотя бы подняться с земли. На бранном поле начался разброд. Крики страха и зов о помощи, мольбы о пощаде и стоны гибели наполнили Снугду. Трепетали жители деревушки, укрывшись в своих домах. Сам виран Севера участвовал в том же истреблении, покинув седло своей лошади. Он бился с особой жестокостью. Одной рукой он срубает голову опешившего воителя, другой он отрывает руку, которой замахнулся на него второй каанхорец. И ни капли сожаления в диких глазах…да что там сожаления. В тех безумных зенках не было видимо даже рассудка — лишь неистовый и неутолимый гнев. И Адин, потерявший на миг дар речи, лишь стоял, выпучив глаза, и глядел, как его воинство терпит поражение, не успев даже начать бой. Управитель глянул на ваурда, прося помощи, и тут Дракалес вступился.

«Каан далх!» — взревела глотка багряного воителя, вкладывая в это слово силу Атрака и перекрикивая звуки битвы. Дрогнул безумный дух Мармара, дух же водителей Южного государства воспрянул. На мгновение бойня остановилась. И переполненные боевым духом воители воспользовались этим временем. Лежачие сбросили угнетателей и поднялись. Трепещущие отбросили страх и ринулись в битву. Асаид и Вихрь, которые умудрились давать отпор противнику, сделались ещё более могучими воителями. И даже то, что меч выпал из руки сына кузнеца, не помешало ему сражаться. В тот миг огромный щит стал его оружием, оглушающие удары которого лишали боевого безумия тех, кто под эти удары попадал. Вихрь отбросил защитную пластину, а далее вырвал из руки одного из северян булаву и стал вести сражение двумя оружиями, кружась в смертоносном смерче. А что стало с Золиной после этого, вообще не поддаётся описанию. Удары её сделались неуловимыми для человеческого взора, перемещалась она быстрее ветра, а взгляд её…всякий, посмевший посмотреть в её лик, созерцал там пламень войны и подпадал под влияние страха. Боевой клич был настолько сильным, что даже сердца мирных жителей перестали бояться и рвались в бой. С вилами, лопатами, кувалдами и прочими орудиями труда ринулись снугдачи на защищу своей деревни. И битва приняла ещё более жестокий оборот. Теперь кричали нападающие, а некоторые под влиянием страха даже теряли боевой настрой, а вместе с тем и гнев. Мармар же оставался непоколебим. Он сошёлся в поединке с Адином. Хоть дух его дрогнул, но не был утерян, продолжая довлеть над разумом вирана Северного государства. С прежней яростью и жестокостью он наносил свои удары. С прежними силами он вёл сражение, прыгая выше головы, двигаясь, подобно хищнику, и не отступая ни на шаг. Адин уподобился своему противнику и сделался столь же яростным. Но более того, он даже не пытался блокировать, парировать или уклоняться от ударов противника, ведь этого вовсе не требовалось — дух войны, поселившийся в нём, вкупе с воодушевлением, навеянным боевым кличем, сделал из обычного человека сверхъестественное существо с каменной кожей, так что удары Мармара лишь порождали искры и затупляли его клинок. Но ваурд не обращал внимания на преображения Адина, потому что в миг тот прощеный виран обрёл способности настоящего воителя Атрака: каменная кожа, точные удары, размытый взор. Поражение Мармара зависело лишь от желания Южного владыки. Дракалес же глядел на владыку Северного, а точнее на рыжий дух, пылающий в нём. Его наполняло особое чувство, которое он испытывал довольно часто. К примеру, в миг его рождения возникло это ощущение или же когда он принимал решение, обучаться у Татика и Лиера или нет, или же в то миг, как он повстречался впервые с Золиной, а также в иных местах и обстоятельствах, как и теперь. Понимал Дракалес, что этот пламенный дух как-то связан с ним, что юный томелон должен что-то с ним сделать. Но два управителя вели сражение, и он не смел вмешиваться, покуда один из них не будет повержен.

Прошло два дня. Никто не садился есть, никто не хотел спать. Всё это время дух войны и дух гнева поддерживали сражающихся, так что никто ни в чём не нуждался. Однако воинство южан было сильнее, а потому сейчас оно доканчивало расправу над вторженцами. Снугдачи приняли в этом бою малое участие, но каждый считал себя героем хотя бы от того, что не пострашился вступить в битву. Они понятия не имели, что эту отвагу им придал боевой клич Дракалеса, посчитав всё заслугами своих рьяных сердец. Заканчивалась и битва с Мармаром. И хоть воздействие боевого клича на виране улетучилось, ничего изменить уже было нельзя — враг ослаб настолько, что его стало возможно победить благодаря обычным силам. Северянин ещё пытался налетать и наносить удары, но теперь его прыть была не такая, как в начале битвы. Уворачиваясь от незначительных нападений, Адин наносил удар за ударом. Какой бы простой человек давно повалился бы наземь от столь обширных повреждений. Но кровавый Мармар продолжал яриться и делать попытки сразить победителя, несмотря на то что его бой уже проигран. И вот, сил стоять уже не было. Кровавый виран делает очередную жалкую попытку нанести удар своим алым мечом, тщась перерубить Адину ноги, но один пинок сабатона выбивает оружие из ослабших рук и опрокидывает проигравшего на спину. Единственное, на что хватает сил у Мармара, это утробный рык — даже перед смертью ярость не оставляла этого человека. Победитель воздвигся над поверженным и заговорил: «Есть, что сказать перед смертью, виран Северный?» Но, глядя в окровавленное лицо своего врага, искажённое нарастающей яростью, чьи красные зубы вот-вот сломаются от того усилия, с которыми Мармар их стискивал, понял виран, что слова лишни, а потому вонзил свой меч ему в сердце.

Бой вспыхнул вновь. Сражались все со всеми. Поле брани вновь наполнилось криками, но только теперь это были возгласы ярости и гнева. Победители принялись сражаться между собой. Меч Адина, унёсший жизнь гневного владыки, освободил яростный дух, и теперь он пустил корни в сердцах воинства победителей. Начались потери. В основном это были жители Снугды, ведь они не имели боевой подготовки и доспехов, а потому и умирали первыми. Но теперь это никого не пугало. Ярость поглотила страх. Однако не поддались этому тлетворному влиянию Золина и Адин. Дух войны, посеянный в них Дракалесом, делал своё дело. Девушка первая подбежала к нему: «Учитель, это случилось и с нашими воинами! Что нам делать?!» Правитель задал тот же вопрос, с надеждой глядя на воителя. Ваурд только лишь посмотрел на рыжий дух, витающий над телом Мармара и пускающий корни в сердца воюющих (никто же того духа не видел), а далее приблизился к нему, пытаясь заглянуть туда, где по предположению тарелона должны располагаться глаза. Со стороны это выглядело весьма необычно, как словно воитель сошёл с ума. Но никто не посмел вмешаться. Дракалес же чувствовал, как существо пытается пустить корни и в его сердце, но ваурд был защищён от этого. После неудачной попытки бог войны почувствовал, как дух бросает ему вызов, что он хочет сражаться. И ответ был положительным.

Чёрное поле горело рыжим пламенем, тем самым, из которого был сделан дух ярости. Дракалес перенёсся в другое место, где не было войны. Он стоял на одной стороне поля. Напротив же него у другой стороны стоял тоже он, но объятый тем самым духом. Сомнений не возникало, что вскоре тут будет битва. Ваурд не мог представить противника более желаемого, нежели он сам. Но где было взять второго такого воителя? И теперь его мечта исполнилась. Не томясь на месте, он двинулся в бой, предвкушая тот миг, когда он сойдётся с самим собой в поединке. Враг тоже не стал томить и ринулся ему навстречу. Ещё более сладким было осознание того, что здесь можно призвать Орха и Гора. Но Дракалес только и успел подумать об этом, как почуял, что в его руках уже было по оружию. Взглянув на клинки, принц понял, что не властен над своей силой в этом месте, ведь это были простые мечи, которых во дворце вирана можно найти в любой оружейной урне. Но это нисколько не огорчило воителя, потому что он готов сражаться с противником любым оружием. Вражина тоже призвал подобные клинки и надвигался, ничуть не сбавляя хода. Расстояние меж ними сокращалось непрестанно.

Дракалесу вспомнились уроки Татика и Лиера, которые постоянно побеждали его и наносили поражение, несмотря на то что они преподносили уроки из другой области военного ремесла, нежели Уар. Ваурд вступил в это сражение с самим собой, лелея одну мысль — как следует исколотить своего противника, что подразумевает применение лишь навыков владения оружием без применения тактики и разума. Типичный мордобой. Но с данным противником этот приём не сработал. Дракалес наносил удар Орха, прокладывателя смертного пути. Тот удар мог быть нанесён любой рукой, но лишь с одним условием — удар этот должен быть не обязательно точным, главное, чтобы в него была вложена сила. Такой приём привлечёт всё вражеское внимание, и он постарается его блокировать во что бы то ни стало. Тут как раз и будет пригодна сила удара. Если её будет достаточно, Орх пробьёт блок и нанесёт смертельную рану. Если враг устоит от этого удара, то тут в бой вступает Гор, убийца ненавистных врагов, который будет не столько сильный, как Орх, но в него будет вложена точность. Он идёт следом за первым ударом и поражает уязвимые места противника. Этот процесс очень нравился Дракалесу. Сражаясь с Уаром, он часто применял тот способ борьбы, наслаждаясь каждым мгновением поединка, когда как уроки Лиера и Татика не были столь подвижны. Здесь же, в круге гнева, этот способ не срабатывал. Ваурд, подумав, что в мирах не найдётся воина, превышающего его в мастерстве, попытался пользоваться лишь наставлениями Уара. Но ни удар Орха, ни удар Гора не приносили должных результатов — блоки врага не пробивались, уязвимые места не открывались. Но, более того, Лжедракалес делал подобные выпады, и его удары были во много раз сильнее, так что принц не мог ни блокировать Орха, ни избежать удара Гора. Каждая неудачная попытка поразить противника лишь порождала пламень ярости в сердце воителя, от чего в голове рождались мысли на подобии «Сейчас как встану, и ты ляжешь» или «Ну теперь моя очередь бить». Из-за этого каждый последующий удар становился ещё более неудачным и нелепым. Враг же, как словно чувствуя это, возрастал статью и начинал ещё более ярые нападки. Налетая сверху, подкатываясь снизу, оказываясь за спиной… Дракалеса злило ещё то, что никаких тактик или уловок враг не использовал — лишь бездумно бил навскидку и попадал, как словно бог войны потерял свой дар побеждать. И так продолжалось до тех пор, покуда ваурд не понял, что пришла пора остановиться и усмирить бурю негодования в душе. Враг тут же отпрянул.

Хоровод мыслей и приёмов ещё крутился в голове воителя. И унять эту чехарду было не так уж и просто. Но более того, Дракалес никогда не усмирял её, полагая, что такова его сущность, сущность войны. Теперь же настало время остановиться, что было почти невозможно после того, как битва уже началась. С людьми всё обстояло легче — это понял ваурд, ведь с ними он не ввязывался в столь жестокую схватку, а оттого и не требовалось останавливаться. Здесь же всё гораздо сложнее. Он уже настроил своё сердце воевать, он уже заставил всё своё тело напрячься, а взор расфокусироваться. Теперь нужно было поступить иначе. Теперь ему надо было остыть. И постепенно раз за разом боевой раж уходил, равно как вражеская стать умалялась, так что вскоре тот оказался вдвое ниже Дракалеса. Но понял бог войны, что бдительности терять нельзя. Стоит ему возненавидеть врага или прибегнуть к сложным оружейным приёмам, как противник тут же вырастет и сделается ещё сильнее. Лишь боевая хитрость и знания о противнике должны одержать верх, что было очень сложно, ведь в тренировочных боях ваурд привык блистать как раз таки навыками Уара. Придумав некоторые возможные стратегии, тарелон двинулся испытать их на противнике. Лжедракалес также двинулся ему навстречу.

В мыслях всё оказалось куда как легче, нежели на деле. Рука, привыкшая к изощрённым методам войны, по рефлексу применяла манёвр Прокладывателя смертного пути и Убийцы ненавистных врагов, отчего враг лишь подпитывался своей мощью и рос в размерах. Также и не питать к нему ненависти было не таким уж и простым делом. Но и тут во всём виновата лишь привычка, потому что хоть Дракалесу и открыта мудрость Коадира, что нельзя ненавидеть врага, но уважать, сам же молодой томелон не часто вспоминал её во время сражения. Потому он и наставлял свой разум здесь и сейчас. Когда всё шло гладко, враг делался тощим и сгорбившимся, так что в сражении том часто доходило дело до заключительного удара. Но во время его свершения враг делался вновь сильным и отбрасывал победителя. Оно и понятно, ведь перед добиванием в сердце воителя растёт презрение к противнику, что сродни ненависти, которой и питается гневный дух. Шесть раз Дракалес повергал подобным образом противника, и шесть раз тот восставал перед самой своей смертью. А последний раз так вовсе воспрянул и сделался выше прежнего, ведь очередная неудачная попытка возбудила ярость, которую бог войны так тщательно пытался сдерживать. В тот миг ваурд впервые применил отступательную тактику, уворачиваясь от вражеских ударов и парируя их. И тогда, когда противник сровнялся с ним по стати, тарелон сменил тактику на атаку и в седьмой раз добил-таки противника…

Теперь он располагается на бранном поле. Перед ним распростёрто тело Мармара, но теперь в нём нет духа ярости. «Значит, всё это сражение было лишь сном» — пришла первая мысль на ум. Подняв глаза, он увидел, что изумлённые взоры Золины и Адина устремлены на него. В тот миг они поняли, что воитель снова с ними, поэтому девушка сказала: «Слава Атраку, ты с нами! Быстрее, пока они не поубивали друг друга!» Ваурд глянул туда, куда указывает ученица, и увидел, как воинство прощёного вирана стоит в боевом порядке друг напротив друга, но по изумлённым лицам их стало понятно, что борьбы не будет. Некоторые лежали раненными, иные были вовсе сражены намертво дружественным клинком. Подавляющее большинство павших были жителями Снугды. В живых остались только те, кто противостоял не гвардейцам, но соседям. В следующий миг лязг валящихся из рук мечей и щитов ознаменовал окончания безумного сражения. Некоторые принялись рыдать, иные с недоумением поглядывали на окровавленные руки. Асаид боролся с Вихрем. Его доспехи были истерзаны множеством ударов от своего друга, которые он не успевал блокировать щитом, когда как щит, получивший больше повреждений, оказался даже не поцарапан. Вихрь выронил боевой цеп и копьё, которыми он пытался пробить защиту своего друга, а далее принялся просить у него прощение. «И всё же не сон» — понял воитель. «Что это было?» — глаза вирана выпучились от удивления, ведь теперь, когда всё стихло, его разум до конца осознал, что мгновения назад его войско сражалось между собой. «Боевое безумие, — отвечал ему Дракалес, с интересом поглядывая на свои кулаки, — Которое теперь подчинено мне» — «Безумие? Но разве это не удел Иртура?» — «Правитель восточный подвергнется обычному безумию, когда как Мармар объят был гневом, которое отныне в моих руках будет иным его воплощением. Именно воздействие этой силы испытало твоё воинство. Но я сумел одолеть дух вражды и покорил его. Отныне всякий, кто бросит мне вызов, повстречается с боевым безумием, а нам останется лишь стоять и смотреть, как противник побеждает сам себя» — «Что ж, хоть какая-то положительная новость за это время. Получается, что эта способность поможет нам победить Иртура и Гамиона?» — «Быть может, всё так и будет. Теперь же тебе нужно поговорить с народом, потому что победа далась нам не без потерь, и сердца отважные полнятся скорбью и печалью» И Адин направился к народу, чтобы поговорить с ним.

Ночью Дракалес стоял в самой северной части Снугды и глядел в сторону, откуда пришли Мармар и воинство его. Теперь, когда в его сущность вплетён гнев, он ощущает эту силу там, впереди, во вражеском государстве. Рыжий дух ещё не иссяк. Он поглотил только лишь часть его. Остальная продолжает метаться из стороны в сторону, продолжает влиять на умы и сердца людей. В Северном государстве ещё остались враги. И, если тарелон хочет завершить свой путь познания себя, ему нужно положить конец правлению этого нечестивого духа. Война только лишь начинается. Адину необходимо не ослабевать натиск. Нужно собраться с силами и напасть на вражескую страну. Пока эти мысли витали в нём, к нему подошла Золина: «Хотела бы я назвать эту битву славной, но почему-то на душе нет спокойствия, как будто бы мы не победили вовсе» — «Потому что мы и не победили пока. Мы сражаемся не с людьми, а с пороками. И смерть Мармара не означает смерть гнева. Этот нечестивый дух всё ещё правит Северными землями. Как только мы низведём это гнетущее чувство, вот тогда-то и можно будет объявлять о победе» Воительница глядела в целиком оранжевые глаза Победоносца и понимала, что он видит гораздо больше, чем она думает. Поэтому на какое-то время меж ними образовалось затишье. Однако теперь его разорвал Дракалес. Переводя свой взгляд на неё, он менял своё зрение с боевого на обычное. В тот миг, как два оранжевых зрачка глянули на собеседницу, он заговорил: «Твоя воодушевляющая речь была хороша. Ты правильно использовала то, что тебе даровано. Более того, тебе пришлось преодолеть саму себя, перешагнуть через свою человеческую сущность и возвыситься над собой. Отчасти такая внутренняя победа придала сил и тебе самой, и твоим словам. Ведь эта победа воодушевила в первую очередь тебя. А уж потом ты смогла передать это воодушевление другим через свои слова, и воинство воспрянуло над собой» Девушка была польщена такими словами, а потому отвечала: «Ну так… Пример у меня перед глазами. Я лишь сделала то, что, как мне думалось, сделал бы ты» — «Вполне. Только я обошёлся бы одним боевым кличем. Но ты использовала то, чем обладала, и достигла с помощью этого необходимых результатов. Нужное слово, сказанное в подходящее время, обладает большой силой. И эта сила сподвигла воителей перестать трепетать перед противником, собраться духом и сделать первый шаг к победе. Это похвально весьма, — чуть помолчав, ваурд продолжил, — Есть в тебе сокрытая сила, о которой ты не знаешь. Да и мне пока что ещё не дано знать о ней. Но по определённым признакам я могу понять, что ты одарена чем-то, некой сущностью нечеловеческой» «Как Адин?» — подхватила его слова Золина. Дракалес, чуть призадумавшись, ответил: «Нет же. Виран свой дар получил. Когда как ты была рождена с ним, как словно ты некто больше, нежели человек. Существо, очень похожее внешне на обитателей этого мира, но превосходящее всех их» — «Я бы, конечно, поспорила с тобой, но ты видишь больше меня. И ты не знаешь, кто я? Что за существо такое?» — «О многих народах рассказывал мне Лиер, но ни на кого из них ты не похожа. Для урункрока ты стройна весьма. Для хоргана высока. Отличает тебя от сик’хайя отсутствие змеиных признаков. От презренных ульфов — длина твоих ушей. Ты — человек. И все внешние признаки только лишь подтверждают это. Но, глядя на твою душу своим взором, я вижу, что ты и не человек» — «Тогда кто же?» Чуть призадумался воитель, глядя в широко распахнутые глаза собеседницы, а после спросил: «Когда ты поднимаешь голову к небесам, видишь ли ты соцветие эфира? Ощущаешь власть над подарком Йора? Осознаёшь то, что иная?» Золина поспешила посмотреть вверх, чтобы попробовать разглядеть магическое пространство, но тут же ответила: «Нет. Я ничего не вижу» — «Стало быть, ты не ленгерад. Лиер рассказывал, что некоторые сариномы принимали облик человеческий. Но я вижу, что ты состоишь из плоти и крови, что нет в тебе признаков дара Ксариора. А потому совершенно очевидно, что ты не одна из них, не механизм» — «Тогда кто же я?» — «Тайна эта пока что сокрыта от меня, — ваурд устремил взор вдаль, на север, — Но если ты не будешь останавливаться в познании самой себя, тебе это может открыться. Более того, если ты продолжишь развивать свои способности, то, быть может, я стану обучать тебя мастерству боевых кличей» — «Что-то, если честно, я смутно представляю, как мой голос может выкрикивать воодушевляющие слова» — «Ты многого не знаешь о боевых кличах. Об истинных боевых кличах» Дальнейшие их разговоры касались этого мастерства, и так они стояли и разговаривали до рассвета. А Дракалес наблюдал за ней и видел, что Золина, и в самом деле, сильно отличается от человека. Без продыху сражалась она с воинством Мармара. А потому сейчас ей бы в самую пору провалиться в беспробудный сон, поддаться этой слабости и отдыхать целый день и целую ночь. Но нет. Дева бодра и полна сил, когда как мужчины все сейчас отдыхают от этого сражения. Даже Асаид и Вихрь, избранники Дракалеса, сейчас спят. Но она, как будто бы вкусив истинной битвы, лишь восполняла свои силы в этом сражении, но никак не растрачивала их. А даже сейчас, когда он объяснял ей, как именно устроен истинный боевой клич, видно было, что она прилагала все умственные усилия, чтобы постараться понять это. Даже её разум не испытывал утомления. Уже начало светать, но он видел, что её тело наполнено силами, а разум был способен думать и воспринимать то, что лежит за гранями человеческого понимания.

Их разговор был прерван подошедшим Адином: «Я даже не сомневался, что первыми, кого я увижу бодрствующими, будете вы двое» Дракалес приветствовал вирана по-атраковски, ударив правым кулаком в свой левый нагрудник. Тот ответил так же, после чего тарелон отвечал: «Война ещё не окончена, досточтимый виран. То, что я покорил гнев, открыло мне, что этот порок ещё не сокрушён. Государство павшего вирана полнится этим нечестивым духом. А это значит, что не будет покоя твоим землям, пока мы не сокрушим его целиком» — «Я понял, ты хочешь сказать, что мало нам убить Мармара. Для полной победы над Сереным государством нам нужно захватить его» — «Именно так всё. А потому, как только твои воители придут в себя, собирай их. Нам не нужно ослабевать натиск» Адин тяжко выдохнул, дав понять, что его мнение расходится с мнением бога войны. И следующие слова это подтвердили: «Я понимаю тебя, славный воитель, ты желаешь как можно быстрее завершить свой путь познания себя и стать полноправным правителем Атрака, но пойми, что мы только недавно пережили тяжкий бой. Мы понесли большие потери. Нам нужно время, чтобы восполнить силы и воспрянуть духом. С того момента, как мой прадед был благословлён твои отцом, мы не знали войн. А единственной проблемой, с которой я сталкивался, были насильники да убийцы. Мы не умеем вести войны» Дракалес внимательно глядел на управителя, на то, как он распинается перед ним, словно гонец, принёсший плохие известия. В душе ваурда зарождалось презрение к нему. Однако Дракалес гасил эту неприязнь, ведь умом понимал, что перед ним стоит самый обычный человек, слабое существо. А потому не составило труда богу войны погасить эту искру неприязни. Чуть помолчав, он отвечал ему: «Не для того ли я прибыл в Андор, чтобы помочь вам победить? И разве не зовусь я богом? Тогда почему же я чувствую в твоих словах сомнение? Пойми, прощённый виран, что шествовать под руководством великого значит не испытывать страха. Вы сломлены? Я могу восстановить. Вы подавлены? Я могу воодушевить. Вы устали? Я могу дать сил. Собери своё воинство, славный владыка Южных земель. Но для начала соберись сам. И ты ощутишь, насколько великой может быть власть бога» Их взгляды какое-то время яростно боролись друг с другом. Видел тарелон, как виран сражается со своей слабой сущностью, как он буквально бьётся насмерть внутри себя против своей никчёмности. Сердце его тяготил покой, оно жаждало ничего не делать, отдыхать. Но разум понимал, что слова Дракалеса продиктованы боевой мудростью. Он понимал, что нужно ударить по врагу прямо сейчас, что нужно положить конец гневу. А потому заставлял себя, порабощал, бичевал, чтобы сделать так, как надо, а не так, как хотелось его слабой натуре. Дракалес никак не помогал ему принять это решение. Он лишь смотрел за тем, как происходит эта борьба, и видел, что разум побеждал. Брови Адина сдвинулись ещё сильнее, что означало лишь одно: он победил. Ничего не сказав, он оставил Дракалеса и Золину наедине, чтобы объявить сбор. Девушка сказала: «Кажется, он с тобой не согласен» — «Не согласно лишь сердце. Но разум полностью принял мои слова, — вынув один из мечей, что торчал в земле, Дракалес продолжил, — Пока есть время, предлагаю сразиться» «С удовольствием» — ответила воительница, извлекая из ножен Лакизу.

Этот бой был необычным. Золина понимала, что её наставник не прибегает к головокружительным приёмам — от них бы она легко смогла уйти. Нет же. Удары Дракалеса были простыми, однако она всегда проигрывала. Ваурд нападал редко. Он лишь в упор глядел на свою противницу и за редким случаем бросался в атаку. Казалось бы, что может быть легче отбивания простого удара, даже не отвлекающего манёвра? Но нет, эти простые удары всегда достигали своей цели. Золина путалась, терялась, чувствовал себя неуверенно, как будто бы сражается не с Дракалесом. Это был кто-то другой. Кто угодно, однако не её учитель. И это сбивало с толку. Это мешало. Это было причиной постоянных поражений. Она не понимала, почему это так. Но действия показывали одно и то же — все попытки нападать на Дракалеса терпели крах. Все атаки Дракалеса попадали точно в цель. Она не выходила из состояния войны, пытаясь хоть раз победить. Но ничего не получалось. Она сражалась с каким-то другим существом. И только после того, как она опустила свою саблю, всё встало на свои места — перед ней вновь стоял тот Дракалес, которого она знала. «Что это было? — спросила она, — Я как будто бы сражалась не с тобой» Ваурд, сосредоточив свой взор, отвечал ей: «Всё верно. Я поменял своё поведение, изменил тактику и замаскировал свою сущность. Ты сражалась с другим существом» И после этого он принялся ей рассказывать о знании противника, чему его наставлял в своё время Лиер. И в тот миг для Золины открылась новая сторона битвы.

А тем временем гвардейцы вирана нехотя собрались перед своим владыкой. Взоры всех воителей были погасшими, и сердца их не готовы к предстоящей войне. Даже Асаид и Вихрь тяжело воспринимали известие о том, что для окончательной победы сражение должно продолжиться. Однако, в отличие от остальных, они взяли себя в руки и подготовили свои сердца к победе. И слова Адина их подбодрили. Но вот только речи вирана исходили не из сердца, ведь внутреннее состояние управителя Южного государства было столь же хмурым, как и у остальных, а потому он не мог поделиться с ними положительным настроем. И, как итог, воинство не воодушевлялось, но даже наоборот, в какой-то мере падало духом от того, что им придётся ещё воевать. Эти слова слышали также некоторые из жителей Снугды, которые, не будучи воителями, так вовсе впали в уныние от услышанного. И скверный дух начал блуждать по этой деревне. Дракалес и Золина это почувствовали. А потому прервали познание личности противника и предстали перед приунывшими воителями. Адин уже понял, что его слова имеют не то воздействие, которое нужно, а потому перестал бесполезно сотрясать воздух, дав таким образом ваурду возможность говорить. И тогда Дракалес возвысил голос, но не прибегал к силе, а просто принялся говорить, призывая всех воителей собрать все свои силы и начать вторжение в пределы вражьего государства, чтобы окончательно победить гнев. Он обещал даровать преизбыточную силу всем, кто смело последует за ним. Он вкратце рассказал, как в прошлом великие вели свои народы на войну и какие от этого получались исходы. Он обещал, что и они испытают нечто подобное, когда присоединятся к нему. Для двоих его учеников этих слов было достаточно, так что они встали рядом со своим предводителем и ощутили тот самый прилив сил, о котором и говорил Дракалес. Теперь они не просто понимали, что завершить войну необходимо, но они желали этого всем сердцем. Куда-то ушла эта мнимая усталость, пропало нежелание что-либо делать, даже сонливость исчезла. Они были готовы идти в бой. Дракалес даже дал им слово, чтобы эти двое поделились своими ощущениями. И молодой щитник, и бывалый мечник принялись воодушевлять воинство тем воодушевлением, которое они получили сами. Так как их слова исходили из сердца, то попадали в цель — постепенно и воители вирана стали оживать. Как оказалось, среди них был и генерал Асон. Будучи в подавленном состоянии, он ничем не отличался от всех остальных. Но теперь, когда речи Асаида и Вихря затронули его сердце, он воспрянул и обрёл своё прежнее генеральское величие. Теперь, глядя на него, Дракалес видел того самого войсководителя, которым он был на протяжении всего времени. Он стал третьим, кто перешёл на сторону ваурда и принялся призывать своих воителей набраться мужества и силы, чтобы ринуться в этот бой. Так постепенно былой пожар доблести был разожжён. И только лишь один человек пребывал в унынии — сам Адин. Когда все воители встали рядом с Дракалесом, он продолжал стоять против них, как будто виран решил восстать против свои же гвардейцев. Но нет, ваурд видел, что здесь была иная причина. Да, речи Асаида, Вихря и Асона не затронули его сердце так, как других, потому что он настроил свой дух на иное дело. И Дракалес прозрел в этом толк. А потому заговорил, обращаясь к прощённому вирану: «Ты правильно думаешь. Пока мы будем находиться на территории врага нашего, твоя страна останется без надзора. И тебе нужно будет призвать к войне иных людей. Да будет так. Возвращайся в Каанхор, объяви по всему Южному государству о начале военной подготовке. Расскажи о победе в Снугде. И пусть все твои подданные знают, что здесь ведётся самое настоящее сражение. Гнев мы победим этими силами, но для того, чтобы одолеть алчность и безумие, нам понадобится ещё большее войско» Таким образом было решено разделиться: виран возвращается в столицу, а генерал ведёт остатки гвардии на штурм Северного государства.