Атрак (СИ)

Часть 2

Ещё в те далёкие времена, когда Дракалес только учился у великого Коадира, первейшего из учителей своих, наставник научил своего ученика кузнечному ремеслу. У ратардов оно многим отлично от привычного всякому ремеслу ковки и закалки. Однако это отличие и является причиной столь высокого качества атракских доспехов. В глубоких лавовых озёрах достают чёрные воители особую руду, которая имеет ярко-красный цвет, а после этого из неё и создаются дивные и непробиваемые ни мечом, ни магией доспехи. Но более того, ратарды обладали одной технологией, которая позволяла им быстро и удобно снимать с себя своё обмундирование и таким же образом его надевать. Хотя, конечно, никто из обитателей Атрака никогда не ходил разоблачённым, всё же ратарды научились скрывать весь комплект в одной латной перчатке. Так, если кто захочет походить без доспехов, стоит ему активировать тайный механизм, сокрытый где-то меж металлических складок перчатки, как весь латный комплект в мгновение укладывается в ней. Это также запускает и обратный процесс, когда доспех уже сложен. Коадир рассказал: «Могучий Ксариор обучил нас этому ремеслу, и мы несём частицу его замыслов в нашем облачении». Ксариора Дракалес не видел никогда. Однако ж считал его не менее великим, чем своего отца. Таким образом, тарелон сковал себе свои доспехи и сделал левую латную перчатку вместилищем для всего комплекта. Из той же красной руды выковал будущий томелон себе оружия, с которыми потом учился управляться у могучего Уара. Но те оружия были просто оружиями, безмолвным металлом в руках могучего воителя. Каждый же воитель, умудрённый в боевом ремесле, ведает, что оружие должно стать другом и союзником. «Однако, — осёкся Уар, — Стоит помнить и о том, что превозносить его не стоит, ведь, почуяв власть, клинок вонзится, скорее, в твоё сердце, нежели во вражье. Уважай его, но не ставь выше себя, сражай им врага, но не упивайся этим. Дай ему имя, которое будет его именем, но не твоим или кого-то, кто выше тебя». Таким образом, в тот миг, как Дракалес понял, что меч будет его союзником, молодой воин, именовал своё оружие Óрхом, прокладывателем смертного пути. А в тот самый миг, как понял Дракалес, что два оружия будут более эффективны в сражении, будущий томелон избрал себе второго союзника, кого назвал Гóром, убийцей ненавистных врагов. И таким образом родились два брата-близнеца, готовые всякий раз к бою. Орхом Дракалес наносил всегда первый удар. Был он точен и быстр. Но если попадётся враг, настолько искусный, что у него получится отбить первый выпад Дракалеса, то Гор непременно нанесёт сокрушительный.

Теперь же ваурд шагал по миру безоружный — его руки не сжимали рукояти Орха и Гора. И это было понятно — бог войны ринулся сюда, в мир безмятежности, чтобы учиться смирению и покорять себя, поняв, как можно добиться чего-то, не приложив к этому своей силы. Однако Дракалес мог призвать свои клинки, как призывает владыка на подмогу своё воинство. Не раз уже говорилось, что ваурды и ратарды наделены своего рода магией, которую они таковой не считают. Магия эта имеет множество воплощений, и одно из них — вызывать своё оружие. Стоит Дракалесу позвать близнецов, как тут же явятся клинки к нему в руки, и таким образом из безоружного путника он обратится в могучего воителя. Но пока в этом не было нужды, и воитель в красном шагал безоружным.

Начали опускаться сумерки. И весь мир стал наполняться ещё большим покоем. Дух безмятежности оплетал ещё сильнее. Но ваурду он был ни по чём, потому что пламень войны, пылающий в его сердце, был велик. Настолько велик, что вырывался наружу и не позволял этому духу покоя владычествовать тут. Учителя рассказывали ему, что ночью все существа из обычных миров отягощаются сонливостью. Их силы истощаются, и они вынуждены терять бдительность, вынуждены укладывать свои тела, как будто бы терпят поражение перед невидимым противником, и лежат таким образом очень долго, словно побеждённые. И это нужно было для того, чтобы за это время их силы восполнились, и они все могли с рассветом нового дня продолжить заниматься своими бесполезными делами. И вот, Дракалес видит, как это происходит, как все живые терпят поражение перед ночью и преклоняются перед ней. Однако ж его дух войны был настолько силён, что не позволял этому случиться. А потому все звери, которых одолевала ночь, вынуждены были бодрствовать и бежать прочь от могучей поступи Победоносца. И так прошло три заката и три восхода.

И вначале третьего дня лес расступился, открывая взору бога войны равнину, на которой располагалось поселение людское. Ваурд не сбавлял хода и шёл к тому месту, предвкушая, сколь холоден будет приём к нему. Вспоминая уроки Лиера, Дракалес предполагал, что люди будут с изумлением взирать на него, стоя в первозданных позициях, отбросив все свои ничего не значащие дела, разинув рты и вперив в него взоры. С человеком связано лицеприятие. Что для них ново, то непременно враждебно. Ваурд, ступивший в их земли с благими намерениями, будет встречен как подобает возможному противнику. И если бы Дракалес пришёл в мир этот не для покорения самого себя, то в таком случае нужно было бы опасаться его прихода. Но люд ничего не ведает о том, кто идёт перед ними — это так же Лиер ему поведал, а потому человек станет страшиться попусту.

И вот, светило пересекло уже зенит. Дракалес входит в город. Горделивый взор, статный вид, спокойный шаг. Человек тут же утерял интерес к своим делам. И сотни глаз впились в незнакомца. Во взорах тех застыло изумление, смешанное со страхом. Он вошёл в поселение, уподобившись в том господину, вошедшему в свой дом: широкий шаг, зоркий глаз, целеустремлённый лик. Люди пред ним — ничто, пустота. Ваурд не одарил их даже и мгновением своего взора, потому что глядел он на сам город: низкие деревянные дома, частоколы ростом со взрослого человека, отсутствие врат или каких-либо иных ограждений в том месте. Глаза Дракалеса превращались из горделивого взора завоевателя в презренный укор. «Что это за место? — изумлялся пришелец, — Облик загона для скота в моём сознании рисовался более благородным местом, нежели то, что видится мною». Несомненно, привыкший к боевой обстановке томелон видел многое из того, что являлось противоположностью боевому укреплению в этом людском обиталище. И это было мерзко в его глазах, подтверждая, что человек делает вид воинственности, когда как сам низок в понимании этого. Глядел воитель на деревянные избы и полнился мерзостью также к ним, ведь лишь одной горящей стрелы, пущенной в это место, хватит, чтобы наплодить тут пламя, которое со временем обратится во всепожирающий пожар, и это станет причиной поражения этих людей. Война состоит из множества событий и манёвров. Так, вознамерившиеся сражаться люди будут выстраивать воинства, оглашая округу боевыми приказами, вести переговоры и, не придя к единому мнению, зачнут войну. И та война будет кровопролитной, великой, несущей разрушение и смерть. Тысячи тысяч людей, сотни машин, горечь потери, плач несправедливости, вопли о помощи. Вот война. Но одна горящая стрела, которая станет причиной гибели целого людского поселения… Разве это достойное поражение? Мерзость это — не более! Посмотрел ваурд на частокол и удивлялся, что это за конструкция. Лиер рассказывал ему, что человек ограждает себя неприступной стеной от бед и несчастий, которые поджидают его за гранью поселения, и в голове Дракалеса рисовалась величественная каменная стена невероятных размеров, массивная крепость, которая способна выдержать любой натиск, будь то хоть стихия, бедствие иль человек. Но что видит он сейчас?! Как это можно назвать оградительным сооружением, если даже хищное животное, вознамерившееся отведать человечины, сможет беспрепятственно пересечь это ограждение и, проникнув в город, пожрать любого, попавшегося у него на пути? Также у мудрого ратарда выведал Дракалес, что человечья натура построена по принципу, который дословно звучит так: «Разделяй и властвуй» — что не может человек иметь общие земли и общие дома, что стремится он к разделению и выделению своей доли из общей. Так, получается, что этим частоколом человек лишь определил границы своего города, дав понять другим людям или, быть может, даже животным, что тут берёт начало иная земля. Таким же образом по соображениям ваурда можно было лишь прочертить ту самую границу.

Взглянул владыка войны на людей. Вот, стоят они нагими и неподготовленными: руки опущены, тела не облачены в броню, взоры сосредоточены, разумы оплетены изумлением. Призови бы в этот миг Дракалес Орха и Гора, эти никчёмные существа не сдвинулись бы с места, не потянулись бы к спасению и защите. Ошеломление стало их поражением. Они изумлялись, глядя на великого незнакомца, и это чувство заставляло их позабыть обо всём, оторваться ото всех дум и сосредоточиться на одной цели — созерцании Дракалеса. Что таилось в этой лихорадочной процедуре разглядывания незнакомца, когда человек самозабвенно отдаёт в жертву своё внимание, не ведая причин тому? Каков смысл вложен в это занятие? Быть может, человек ожидает внезапного откровения, что, наглядевшись на нового гостя достаточно долго, они познают его и душам их откроется таинство бытия этого могучего некто? Но бог войны знал, что человечьи отродья лишены способностей, даруемых душой, которые помогают распознавать негласные речи, глядеть в душу и вычерпывать из неё таинства, сокрытые от самого существа. Слабы, глупы, слепы, глухи. Разве может могучий победитель поднять меч на тех, кто повержен с самого рождения? «Увы, — заключил завоеватель, — В этих землях я не отведаю достойного отпора. Стало быть, здесь я лишь проложу дорогу к самообузданию, нежели к своему величию». Конечно, ваурд смог бы обучить этих бездарных созданий боевому ремеслу, чтобы сделать из них отборных бойцов, а далее покорить их, потешив себя своим величием. Но в ином вопрос состоит — достойны ли они почести стать учениками самого Дракалеса? Столь мерзкие и никчёмные создания, которые только и умеют, как беспомощные букашки, барахтаться по земле и вершить совсем бессмысленные деяния, потешая себя осмысленностью своего бытия. «Если найдётся кто, достойнее этого сброда, — пообещал сам себе ваурд, — Тот и станет моим учеником»

Дракалес продолжал шагать по пыльной дороге, собирая на себе всё больше и больше изумлённых взоров. Всякий, увидевший или услышавший о приходе диковинного существа в их земли, норовил поглядеть воочию на чёрного воителя в красных доспехах. Даже первоначальный шум людской толпы, зародившийся, казалось бы, раньше самого человека, стих и застыл в ожидании того, что должно свершиться вскоре. И в тот миг Дракалес отметил для себя странность одну — человек не страшится духа побед, что несёт бог войны за собой — он чувствовал это. Если смотрел люд на исполина с изумлением, то лишь потому как в диковину было видеть ваурда. Именно видеть, а не ощущать его могущество. Боевая аура предвестника войны не имела над ними власти. Она касалась их тел, проникала в их души, вселялась в их сердцах, но ничего не происходило. «Что это за сила, которая не позволяет гнетущей ауре победы довлеть над ними? — недоумевал бог войны, — Быть может, люди не так уж и никчёмны, — но после этого нашёл иное объяснение тому, — Нет же, люди просто ничтожны и не способны внутренним взором отделить угрозу от ничтожности. Их же сопротивляемость моему величию есть итог их слепоты — не видят во мне угрозы, покуда не начну сокрушать» И тут к грозному воителю из толпы выбежало человеческое дитя. Крошечный мальчик предстал перед ликом высокомерного ваурда и без какого-либо страха глядел в оранжевые глаза войны. Материнский шёпот непрестанно призывал несносного мальчишку вернуться, однако несмышлёныш имел интерес к незнакомцу и потому, невзирая на упрёки, спросил: «А как тебя зовут?»

Дети. Лиер ведал Дракалесу и о них. Дети есть воплощение людей, которые зовутся родителями. Объединившись в союз, именуемый семьёй, два человека порождают на свет дитя, которое будет носить признаки внешности и поведения первого и второго родителя. Дракалесу было открыто, что дети слабы и трусливы, неопытны и глупы, потому в сознании его рисовался образ ничтожного человека, ещё более ничтожного, нежели взрослый человек. Неспособно дитя поднять меч, не способно выдержать тяготы и невзгоды войны, не ведает тактик и манёвров, бежит от опасности и вовсе ещё пребывает на стадии развития и познания. Но ныне пред ним предстал мальчик. Дракалес без проблем прозрел его душу, увидел его сердце и выведал намерения. Возможно, Лиер ошибался. А, возможно, этот ребёнок был уникален. Но что видел ваурд теперь? Ни капли страха, ни намёка на бегство — только любопытство, которое этот малыш поспешил утолить. Любое бы иное дитя непременно было бы изничтожено в тот же миг, как предстало пред грозным ликом, но ваурд проникся толикой уважения к нему.

«Дракалес — имя мне, — отвечал ему громогласно ваурд, так что грохот его слов ещё долго оглашал округу своим могучим эхом, — И здесь я для того, чтобы пройти путь познания себя» Ребёнок убрал ладони с ушей и убежал обратно к матери, ведь гром напугал его. Люд же проникся уважением и трепетом перед огромным воителем, ведь кто из них сможет так громогласно высказать своё слово? Ваурд чуял, как трепетал буквально каждый. Словно загнанный в угол враг, ожидающий своей кончины, словно обессиливший беглец, готовящийся к смерти. Руки Дракалеса сжимались в кулаки, в них будущий томелон уже ощущал присутствие своих оружий. Осталось лишь призвать их — и всё, бога войны не остановить, война будет продолжаться, покуда воитель не ощутит себя победителем. Но кулаки разжались, оранжевое пламя, вспыхнувшее в глазах, вновь сделалось тлеющим угольком зрачка, расставленные ноги сошлись вместе — первое испытание Дракалес выдержал. Вражду в сердце бога войны может покорить лишь сам бог, и теперь он познал самообладание, понял, когда нужно воевать, а когда стоит повременить с этим. Возвысил голос во второй раз ваурд и громогласно сказал: «Держу я путь в столицу вашу. А потому спросить желаю, в каком направлении стоит мне путь держать, чтобы в скором времени прибыть туда?» Унялось эхо могучего голоса, но никто ответ дать не осмелился. Трепетали пред его величием все, и даже дети, которые были бесстрашны вначале, стали затыкать уши ладонями, чтобы не пугаться слов громких. Поняв же, что ответ здесь не прозвучит, путник ринулся далее. Люд, держась на безопасном расстоянии, следовал за ним.

Вскоре страх, источаемый людьми, изгладился, и всякий смотрел на ваурда уже с интересом. Однако стоило Дракалесу заговорить с ними, как они вновь прыгали в объятья этого гнусного чувства и не смели разомкнуть уст. И тут к нему подошла женщина. Страх неимоверный испускало её сердце, однако она возымела в себе силы, чтобы заговорить с незнакомцем: «Прошу прощение, великий и могучий Дракалес, но не могли бы Вы потише говорить? А то мой сын боится Вашего голоса»

Женщины. Ещё один вид человеков. Лиер рассказывал о них, сравнивая с детьми — что так же слабы, подобно этим невыросшим людям, однако они не являются на стадии развития, но считаются полноценными людьми. Однако видел Дракалес — стоит ветру дунуть в её сторону, как упадёт она. Такова сущность женская — что им не доступно ремесло мужчин, однако ж, с охотой занимаются иными делами, не требующими физической силы. Даже средь людей бытует такое высказывание — «слабый пол», нарекая таким образом женщин и указывая на их относительную слабость пред мужчиной. Это в мире людском не считается унижением и принимается как подобает обычаю.

«Да будет так» — ответствовал тише прежнего ваурд, однако голос его всё же был громок, на что женщина сказала: «Простите ещё раз, но Ваш голос всё равно громкий» И Дракалес ответствовал ей, понизив его ещё сильнее: «Так что же, мне вовсе шептать?» После чего женщина отошла от него.

Прибыл бог войны в центр городской, там, где более прочего собрались люди. Шум в этом месте был велик, ведь на то он и центр, что людей там собралось множество, и вели речи они, потребные им. В суть их слов было вложено недавнее громыхание, недоумевая, какая гроза может свершиться в этот ясный час. В тот миг, как Дракалес появился там, люд поутих и стал взирать на незнакомца, перешёптываясь и делясь удивлениями. Тарелон озирался вокруг, ощущая отовсюду бешеное сердцебиение. И лишь от одного человека он не улавливал ритм страха и трепета. Это была старуха, сидящая посреди той самой площади.

Старость. Ещё одно определение, касающееся людей. Лиер рассказывал, что человек отличен от всякого существа, проживающего в разных мирах, тем, что жизнь его ограничена временем. Рождается он, проживает век и увядает, обращаясь из молодого в пожилого. И старость есть признак, что близится день, когда глаза его сомкнутся навечно, и никто никогда уже не пробудит его. Такие люди также приравнивались ратардом к слабым, немощным и ничтожным. И Дракалес видел ту, кому суждено было в скором времени сгинуть со свету.

К той старухе подошёл бог войны и, склонившись, говорил почти что шёпотом: «Имя мне — Дракалес. И здесь я для того, чтобы пройти путь познания себя» Ответом же была безмятежность на женском лице, с которым сидела та до прихода ваурда. Сердце её было спокойно и не выражало никакой тревоги. И тогда обратил внимание бог войны на её глаза — были они сокрыты, как словно она спит. И познал ваурд, что слепа она.

Недуги. Ещё один бич людского бытия. Болезни и лишения поджидают человека на его пути жизни. Одни приобретаются в том путешествии, иные под конец вместе со старостью, третьи в самом его начале, когда человек рождается. Шатко бытие этих существ. И всякая хворь может прилипнуть к их телу иль душе. Невезение иль неосторожность могут послужить тому причиной. И человек, несомненно, страдает от этого. И рок тяготит над их душами и принижает весомость их жизни.

Могущественная рука ваурда коснулась плеча пожилой. Женщина, будто очнувшись ото сна, встрепенулась и заговорила: «Кто здесь, отзовись» Незнакомец повторил: «Имя мне — Дракалес. И здесь я для того, чтобы пройти путь познания себя» На что та отвечала: «Путь познания себя? Это мудрое решение. Тем более с таким голосищем у тебя всё получится, я уверена» — «Именно так. И путь мой пролегает к стольному граду. Укажи мне направление, в котором находится он, чтобы его место нахождения не стало для меня преткновением» — «Вон как разговорился-то. Что ж, такому приятному собеседнику не грех помощь-то оказать. Помоги мне подняться» Старуха потянула в сторону Дракалеса руку. Тот взял её и потянул на себя весьма осторожно. Поднявшись с земли, женщина отвечала: «А теперь поверни-ка меня на юг» Дракалес повернулся так, чтобы светило оставалось по правую руку, и отвечал: «Теперь мы смотрим на юг» А далее задумался: «Если же там стольный град, то, получается, я шёл в противоположную сторону» Женщина же рассмеялась, говоря: «Нам туда не надо, — развернувшись, она продолжила, — На севере он» И, поблагодарив наводчицу, ваурд двинулся туда.

Люд перестал идти за Дракалесом, когда тот пересёк границу их города. Провожая его своими взорами, они толпились на месте. Каждый из них задавался вопросом в тот миг: для чего же этот диковинный чудак явился к ним? Никто не мог поверить, что ваурд и в самом деле только искал путь к столице. Дневное светило уже клонилось к западу.

Шагает пара ног, обутых в латы, по пыльному пути. Словно пожар, неспешно шествующий по дороге, предназначенной для хождения по ней людей, двигался воитель в красных доспехах. Дневное светило уже затерялось за горизонтом, и над миром сгущались сумерки, хотя на западе небеса ещё синели. В этот час настиг Дракалес одного человека. Это был пожилой мужчина. Увидев издалека путника, он подозвал незнакомца и попросил помощи. Ваурд приблизился к нему. В сумерках было не понятно, кем является тарелон, потому, не заприметив ничего необычного, человек заговорил: «Помоги, прошу, добрый путник. Золота у меня немного, но сколько могу дам» Ваурд, научившись мирным речам, заговорил, а старик ничего вновь не заподозрил: «Так скажи мне, в чём помощь нужна тебе» Указал мужчина на повозку свою, что лежала полу боком, и отвечал ему так: «Колесо поломалось у меня. Никак домой добраться не могу. Жена там ждёт меня. Снеди везу. А скоро настанет время лихое, воры да мародёры зашагают по дорогам — вовсе не вернусь домой, погибну тут. Помоги, прошу, славный путник. Мужчина ты крепкий, как я погляжу. Подтащи чуток мою повозку. До деревни ближайшей» Ваурд не привык протягивать руку свою, чтобы избавить нуждающегося от беды, ведь научен был так, что от бед нужно избавляться самому, и это весьма мудро. Учил его Коадир: «Если случится так, что останешься ты один, то кто сможет помочь тебе? Учись видеть ситуацию во всех аспектах, чтобы, попав в объятья лиха, ты смог выйти из него самостоятельно, не зависимо оттого, есть ли рядом с тобой союзник иль ты в одиночку вершил свой путь» И в этот бы миг в самую пору пройти мимо, не обратив внимания на происходящее. Но вспомнил воитель, что этот путь есть путь самообуздания. Должен он смирять свои боевые настрои и реагировать на обстоятельства так, как это бы сделал человек. Утихомирил свою беспечность могучий ваурд и прибавил шагу, чтобы поспеть вовремя. И это была вторая победа молодого тарелона над самим собой. Склонился Дракалес над проблемой человечьей и дивился, как же просто решается она. Взял колесо, а далее вдел его в ось. Стало как новым оно. А старик дивился тому, отвечая: «Вот чудо расчудесное-то! Не всякий кузнец способен своими руками вставить колесо на место. Ты же одним движением так легко сделал дело за двоих! Силён ты, добрый молодец. Пусть Озин’Валл даст тебе век прожить и ещё столько же после. Вот, возьми эти десять монет. Был бы богаче я, не поскупился» На что Дракалес ему отвечал: «Оставь, старик, себе свои деньги. В них нужды я не имею. Но буду благодарен тебе, если ты скажешь мне, правильным ли я путём иду, чтобы попасть в столицу?» — «Не сомневайся в дороге, указанной тебе, добрый человек. Иди по ней. И в поселении, что располагается дальше по пути, ты сможешь узнать, как пройти к столице» И Дракалес оставил путника.

Снова этот мир начал постепенно засыпать. Но засыпал только светлый мир. Тёмный же пробуждался. Помнил Дракалес про то, как Лиер рассказывал ему о том, что мир людей есть два мира, но не один. Днём города наполняются честным и трудолюбивым людом. Стоит ночи опуститься над миром, как наступает власть иных людей. Ненавидят они свет и страшатся чужих взоров. Но вершат свои дела под покровом мрака, и дела эти не считаются благородными ни в глазах бога войны, ни в глазах самих людей. Разбойники и убийцы, грабители и насильники шествуют по путям тёмным. Смысл их — напасть сзади и убить. Поступки эти ненавистны богу войны, ведь война не такова: она не подкрадывается, словно скользкий змей, чтобы нанести удар в спину; смысл её состоит не в том, чтобы поживиться чужим добром иль получить выгоду. Потому, если кто из лихого люда встретится на пути владыки Атрака, он будет тут же изничтожен — не успеет и слова сказать. Нет более низкого деяния, нежели нанести удар в спину. И вот издали послушался женский визг. Это означает, что кто-то из представительниц слабого пола попала в беду и нуждается в помощи.

Идя на крики, Дракалес вступил в лесную чащобу. Теперь женский визг выражал не столько страх, сколько радость. А настигнув это место, он вовсе лицезрел нечто странное. Хоть и могуч был наследник Датарола, всё же умел он быть незаметным, когда того требуют обстоятельства. Мог затаиться так, что мимо прошедший человек иль иное какое существо, не сможет и заподозрить чего неладного. Так сделал Дракалес и в этот миг — встав среди дерев, он незримо наблюдал за тем, что творится в том месте. Было там четыре человека, одним из которых была женщина, трое же были мужчинами. И то, что они вершили, походило, скорее, на детскую игру, нежели на истинный разбой. Мужчины как бы пытались её поймать, женщина же нарекала их убийцами и насильниками. И по тому, как всё это происходило так нелепо и неестественно, стало понятно, что всё это лишь спектакль. «Мерзость какая, — заключил в сердце ваурд, — Играют, словно они ещё дети. Изничтожить их — вот мой долг. Однако стоит помнить мне, что этот путь нужно пройти мне без кровопролитий» Подумав так, Дракалес устремился далее на север, идя по дороге.

Сделалось совсем темно. Крики шуток давно затихли, и в безмолвии этом шагал гость по пыльной дороге, размышляя над мерзостями человечьими: «В чём заключается смысл деяний, творимых во мраке? Каково же предназначение этих ничтожных существ? Сгинуть со свету под напором моего нескончаемого воинства? В таком случае их деяния теперь должны быть иными — стоит им взяться за ковку мечей и лат, строительство баррикад и укреплений, вербовку воинов и обучение их боевому ремеслу. А эти… как словно никакой угрозы и нет над ними: веселятся, играют и ничего не хотят ни видеть, ни знать. Иль, быть может, таков их смысл? Не хотят они защищаться, но готовы сдаться в любой миг, а когда этот самый миг придёт, не ведают. Вот и живут, готовые к гибели всякий раз, верша деяния, которые в обычной жизни они никогда бы не вершили» Вспомнились в тот миг ваурду слова, которые Лиер однажды сказал, подчёркивая, что слова эти вновь из людской мудрости взяты: «Будем пить и веселиться, ведь завтра умрём» От осознания этого у Дракалеса сжимались кулаки. Разум уже начинал звать мечей-близнецов. Осталось лишь повторить то, что задумал — и война нагрянет, сокрушит всё вокруг, порадовав тем самым взор повелителя.

Прошло ещё два дня. Всё это время он продолжал наблюдать за этим миром и размышлять о его ничтожности. Однако его измышления были прерваны очередным женским визгом, доносящимся издалека. Дракалес хотел было подумать, что это есть очередная игра и что на неё не стоит обращать внимания, но крики о помощи в тот миг ему показались искренними, потому, прибавив шагу, чёрный исполин направился в ту сторону.

Во второй раз ваурд вступил в лесную чащобу, но теперь Дракалесу пришлось углубиться в неё, чтобы настигнуть место происшествий. И вновь, сделавшись незаметным, он встал в стороне и принялся глядеть за тем, что творилось впереди. Вновь их было четверо: вновь одна дева и трое мужчин. Но то, что отличало настоящее нападение от игры, было сердцебиением. Девичье сердце источало ужас, когда как мужские полнились похоти и мерзости. И того было достаточно, чтобы оставить своё безучастное созерцание и ринуться на помощь. Неслышными шагами ваурд подбирался всё ближе и ближе к тому месту.

Девушка. Совсем ещё молодая. Но взгляд её так мудр и глубок, что, казалось бы, она пережила многие свои поколения и познала старческую мудрость. И всё же то, что она сейчас тут в таких обстоятельствах, заставляет задуматься над тем, что поступки её сродни несмышленой девчушке. Дракалес немного понаблюдал за ней. Своим всепрозревающим взором он разглядывал её сущность. И не мог понять: с одной стороны, в ней было что-то необычное, что выдавало в ней нечеловеческое происхождение, с другой — её сердце трепетало так, что, казалось, оно вот-вот остановится, как это обычно бывает у всех людей. Отчаянье рисовалось на прекрасном лице. Белые волосы словно светились лунным сетом, хотя кроны дерев плотно укрывали небо. Одышка не позволяла ей больше бежать. Сдаваться или сражаться — больше ей ничего не оставалось. Она не слышала насмешливых речей тех троих, что загнали её в угол, как словно она — дикий зверь. Она лишь пыталась придумать, как спасти саму себя. Но вдруг сердце ёкнуло от увиденного — над головой одного из бандитов сияли оранжевые огни. И сердце в тот миг наполнилось радостным биением, как словно она ожидала этого. Почему она не напугалась? Ведь глаза эти намного ужаснее, нежели трое никчёмных убийц, которые жаждут удовлетворить свои низменные желания. Почему?

Дракалес ощутил, как полнится нутро тех троих злодеев пьянящим чувством, чувством, что ему, богу войны, знакомо. Это было чувство триумфа, чувство скорой победы. И насколько же сильно проникся мерзостью к этому всему победитель, ведь лишь в одном случае считал правильным испытывать это ощущение — после того, как была одержана победа. А грядущее празднество скверны есть ли победа? Как же яростны были мысли бога войны, которые он в очередной раз похоронил в себе, покорив очередную душевную злобу, которая грозила ему провалом. Один из насильников, поняв, что жертва глядит ему за спину, осторожно обернулся. И, увидев то же, что и белокурая девушка, отпрянул. Его сердце наполнилось трепетом и страхом, которое потом передалось и его сподвижникам. Теперь они стояли напротив высокого незнакомца. Молчание довлело над ними. Три сердца бились бешено от страха, одно радостно. Дракалеса пока что не волновала та пленница, потому что его сознанье заполонила необходимость наказания троих ничтожных людишек, посмевших упиваться триумфом беспричинно. «Ты…кто?» — наконец выдавил один из них, средний. Грозная тень с яркими глазами ему ответила тихо, но тем не менее угрожающе: «Дракалес — имя мне. И здесь я для того, чтобы пройти путь познания себя. Однако ярость полнит моё сердце, и видит Датарол, я изничтожу вас троих, не успеете вы и глазом моргнуть» Предупреждение незнакомца было принято со смехом: вначале засмеялся средний, а далее его подхватили другие два его помощника, делая это не совсем с охотой. Насмеявшись, они угрожающе выхватили из-за поясов свои оружия: средний вынул меч, правый — два кинжала, левый — два топора. Меченосец принялся отвечать на угрозу: «Знаешь, в Каанхóре меня боятся даже стражники. А они, я тебе скажу, ходят в латных доспехах, как раз в таких же, как и у тебя. Но их облачения не защищают от моих точных и хитрых ударов. Так что, красавчик, я бы на твоём месте бежал отсюда, пока мы заняты этой цыпочкой. А то уж больно мне твои светящиеся зенки нравятся. Если не смоешься вовремя, после того как мы закончим с ней, возьмёмся за тебя. И я отвечаю, ты будешь мучиться, пока мы будем вырезать твои глазки» Бог войны засмеялся…впервые в своём существовании Дракалес разразился громогласным смехом, ведь это было действительно достойно того, дабы посмеяться. Человек…ЧЕЛОВЕК вместо того, чтобы, воспользовавшись неприсущей ваурду снисходительностью, уйти послушно и забыть о своём гнусном ремесле разбоя, угрожает в ответ на угрозу. Грабители затрепетали, услыхав нечеловеческий хохот. Девушка же возрадовалась пуще прежнего. Насмеявшись, бог войны снова возвысил голос: «Скажи, человек, по какой же причине ты так глуп, что на угрозу отвечаешь язвительно? Вот, пред тобой стоит гибель твоя, говоря, что ещё не поздно от неё уйти, а ты стоишь и насмехаешься над её словами? Разве достоин ты после всего этого жить? Что ж, быть тому. Приготовьте свои тела и оружия к битве. И дам совет: сражайтесь так, словно битва эта последняя, словно здесь вы сыщете гибель свою. Как только вы примете мысли эти, ваши тела сами станут сражаться за вас, ведь тот, кому терять уже нечего, попытается дорого продать свою жизнь. И, возможно, уцелеет» Немного помолчав, заговорил средний бандит: «Красивые речи говоришь. А ты, случаем, не поэт, что напялил доспехи и почувствовал себя оттого героем. Тогда слушай наши мудрые изречения: дурак остаётся дураком даже тогда, когда он наденет колпак мудреца. А ещё настоящий мужик мало говорит, но много делает» После этих слов они стали окружать Дракалеса. Тот, что был с кинжалами, стал заходить со спины, разбойник с топорами встал справа. Мечник остался спереди. Тактика этих глупцов была предельно ясна: мечник будет высокомерными словами отвлекать сознание ваурда, когда как зашедший сзади попытается приблизиться и нанести удар в спину. Когда все были на местах, Дракалес заговорил первым, дав тем самым понять, что их тактика известна ему: «Изречения, мною сказанные, не есть результат поэтической мысли, но зовутся боевой мудростью. И не напрасно, ведь, воспользовавшись ими, вы бы смогли одолеть меня, а так…» Воитель прервал своё высказывание, обернувшись к подошедшему на расстоянии удара убийце, договаривая: «…а так твои шаги были слишком громкими, что даже делать вид, словно я тебя не замечаю, не имеется смысла» Затем последовал удар кулака, что отправил неосторожного человека далеко назад, так что лишь дерево смогло остановить его полёт. Долгим было ошеломление двоих его сподвижников. Столь могучего удара никто не видел ещё, а слышать о таком могли они лишь из детских сказок. Далее обратил взор своих пылающих глаз ваурд на тех двоих. Сердце одного полнилось трепетом, и ноги его тщились убежать подалее от этого места, когда как более разговорчивый его товарищ полнился злобой и готов был, невзирая на явное преимущество незнакомца над ними троими, кинуться в бой. Удивился тому Дракалес, ведь человеку не присуща столь великая самоотверженность. Но более внимательно воззрился на него своими могучим взором, и вот открылось ему то, что разум его одурманен.

Алкоголь. В человечьей жизни это слово укоренилось прочнее самых незыблемых обычаев. Это есть напиток, что дурманит сознание и путает мысли. Испивший его обращается в бесстрашное существо, которое говорит направо и налево глупости, совершает их же и не даёт отчёта деяниям своим. Как правило, после того как дурман проходит, человек негодует по поводу головной боли и невозможности вспомнить того, что вершил он или говорил, будучи опьянённым.

Так было и с тем, кто стоит теперь перед Дракалесом. Из себя этот человек ничего не представлял. Был труслив и низок, когда как под воздействием алкогольного напитка он обращался в бесстрашного глупца, что не боится никого и ничего. Он воздвиг меч над головой и, выкрикнув имя своего поверженного друга, помчал на огромного ваурда. Будущий томелон только успел выставить кулак, когда челюсть обезумевшего сама врезалась в него. Третий так вовсе оставил свои топоры и бросился наутёк, что есть мочи. И это было его огромнейшей ошибкой. Побег вызывал у Дракалеса непреодолимое чувство ярости. Взбурлило нутро великого полководца, и унять этот пыл было уже невозможно. В сердце запылал жар битвы, разум туманила пелена мести: догнать и убить. Покуда Дракалес пытался унять это ощущение, беглец уже успел оказаться далеко. Но для разъярённого воителя это не было вовсе проблемой — одним лишь прыжком преодолел Дракалес расстояние меж ними, нагнал беглеца и… Он мог бы одним ударом убить человека, но, сумев пересилить ярый пыл, Дракалес переломал ноги трусу. Боль и стенания огласили сумрачный лес. Дракалес проговорил: «Если уж бежишь, то беги так, чтобы я не увидел этого, либо не догнал тебя» «Пощади» — процедил сквозь боль лежащий. Ваурд ему ответствовал: «Смерти твоей я не желаю, ведь пришёл сюда покорять самого себя. И должен подметить, твоя участь могла быть более скорбной» Договорив это, победитель оставил побеждённого и, ощущая верность пути, двинулся дальше на север, чтобы настигнуть столицу.

«Стойте! — доносилось далеко позади, — Пожалуйста, подождите!» Дракалес обернулся — его нагоняла та самая белокурая девушка, которую спас он, одолев тех самых неблагородных мужчин. Своими маленькими шажками она бежала вслед спасителю. И Дракалес решил подождать её, чтобы узнать, чего желает она. Как же ничтожна казалась она в тот миг ему, ведь своими нелепым бегом лишь подтверждала свою сущность слабого пола. Ваурд прогулочным шагом и то двигается быстрее, нежели она бегом. Вскоре спасённая настигла спасителя и, тяжко дыша, начала говорить: «Я хочу сказать Вам спасибо, доблестный рыцарь. Вы спасли меня от опасности, в которую я так нелепо угодила. В наше время увидеть кого-то подобного уже большая радость. Вы в одиночку без оружия ринулись помочь бедной девушке, выступив против бандитов, превосходивших вас числом и вооружением. Не думала, что испытать эту радость удосужится мне. Спасибо Вам огромное. Вы очень мужественны и самоотверженны» На эти пёстрые речи Дракалес отвечал так: «Благородие во мне воспитали мои учителя, силу свою наращивал я вместе с ними, боевые приёмы я познавал, стоят рядом и глядя на них. Моя же слава ждёт меня ещё впереди» — «Ваши учителя велики, о могучий воитель. Они могут гордиться собой, что смогли воспитать Вас. И я в неоплатном долгу перед Вами. Но у меня есть ещё одна просьба. Пожалуйста, если Вам не трудно, сопроводите меня до дома моего. Ночь опустилась над миром, и злых людей на дорогах прибавилось. Не ровен час, встречусь с ещё одними бандитами, и тогда-то уж точно никто не откликнется на зов о помощи» — «Вначале укажи, где твой дом находится» — «К нему Вы путь держите сейчас. Первая деревня, в которую Вы войдёте, идя по этой дороге, и будет моим домом. Прошу, не откажите» Увидел Дракалес в том очередной способ покорить самого себя, потому-то и отвечал ей так: «Да будет исполнена твоя просьба» И в радости спутница примкнула к Дракалесу, а тот шагал медленнее обычного, чтобы незнакомка поспевала за ним.

Какое-то время их сопровождало безмолвие. Девушка ожидала, когда её спаситель первым проявит к ней интерес и начнёт задавать вопросы. Её-то имени он не ведал. Но, поняв, что этого не произойдёт, решила первой начать беседу: «Тебя же зовут Дракалес?» — «Истинно так» Далее по человеческому обычаю должен последовать вопрос «А тебя?», и девушка ожидала того. Но ваурд не человек, а потому спутница его отвечала без вопроса: «А меня — Золи́на» — «Я запомню твоё имя»

Золина и понятия не имела, какой честью одарил ваурд её в тот миг, когда сказал, что он запомнит её имя, ведь средь ваурдов и ратардов существует принцип, что звучит так: «Враг — лишь ничтожное существо без лика, имени и рода. Если же ты стремишься сразить врага, то имя его тебе нужно предать забвению. Тот же, кто достоин зваться тебе союзником, да будет тебе открыт. Вызнай имя его и запомни, чтобы, встретившись с ним на бранном поле, ты не счёл его врагом, а он, назвав себя, сыскал в глазах твоих снисхождение» Конечно, Дракалес тем выражением лишь выказал своё великое снисхождение к Золине. В голове его и мысли не было на то, чтобы сделать её своей союзницей. Однако сам того не зная, он коснулся предназначения.

«Спасибо» — немного с недоумением ответила девушка, не поняв сути ответа. Чуть помолчав, она вновь обратилась к сопроводителю: «Расскажи немного о себе. Для человека ты слишком высок ростом и неимоверно силён. Ты — пришелец из других миров?» Отвечал ей ваурд: «Истинно так, Золина. Не человек я, и начало своё возымел в ином мире, именуемый Атраком. Свой народ зову я ваурдами. Ратарды же мне учителями приходится. Но в тот миг, как я пройду путь познания самого себя, я буду править ими также» — «Что за путь познания самого себя?» — «Это есть желание моего отца, великого томелона Датарола, вестника войны и непреодолимого победителя. Чтобы стать полноценным богом войны, мало владеть в совершенстве своими боевыми способностями. Нужно ведать границы вражды и мира. В земли человечьи вошёл я, чтобы научить своё тело смирению и укротить тот ярый пыл вражды к ничтожным созданиям, именуемыми людьми. Пробыв в вашем мире весьма недолгое время, я успел повидать столько мерзости, что, не проходя бы в этот миг путь самообуздания, давно бы уже стёр с лица этого мира всякого жителя, всякое строение, сотворённое человеком. Настолько ненавистны для нас люди. Мы, народ, порождённый в сердце Атрака, не ведаем иного смысла, кроме как воевать и покорять. Нам чуждо всё, что связано с миром и покоем, ведь это есть путь к падению. Ворвись в пределы их родины сильный враг, люди не возымеют ни смелости, ни силы, чтобы противостать ему, и покорятся скорее без боя, нежели, пав, как подобает истинному герою. Но мудрый Лиер говорил, что миров, ненавистных нам, бессчётное количество, а городов, населённых существами этими, и того больше. И если мы будем поступать со всяким из них так, как нам диктует наша сущность, то всякий мир будет принадлежать воителям Атрака, и не останется средь бессчётных миров иных существ, кроме как красных завоевателей. Здесь мне суждено приобрести много качеств, которые помогут мне стать мудрым и справедливым повелителем» Золина погрузилась в раздумья. Не нужно было и уметь читать мысли, чтобы понять, о чём были её думы. Обычному человеку, ничего не знавшему о существовании не то, чтобы других миров, но и других народов, открылось сразу столько. Думы охватили бы кого угодно. Чуть помолчав, Золина отвечала: «Ты — наследник, готовящийся занять престол своего отца?» — «Именно. Только не престол, как если бы славный и могучий Датарол всё время восседал на троне. Но я займу его место, стану управлять духом войны, буду повелевать самым могущественным воинством и сам впереди них пойду на завоевания. Отец покидает свою родину, чтобы заняться великими делами, как говорил Коадир. Мне не совсем понятно, что за дела эти. Томелон Датарол был великим ратардом. Он сотворил меня, моих учителей, возможно, создал Атрак. Он — олицетворение войны и персонификация победы. Я жажду пойти по его стопам» — «Ты возносишь своего отца, как бога?» — «Он и есть бог. Безмолвный, грозный, великий. Он правил колесницей войны, и та покоряла многие миры, ввергая их в пучину кровопролитных войн и беспробудных кошмаров. Но сейчас настали иные времена. Мой отец познал предназначение, и оно вело его по своему, одному ему ведомому пути. Он отозвал наместников из всех миров, сотворил меня и через моих учителей наставлял меня на путь величия войны» Девушка молчала в ответ на слова эти, потому что не ей дано судить пришельца из другого мира. Она шла, наслаждаясь каждым мигом, как словно ожидала эти мгновения вечно, и вот, оно настало. Но это было странным, весьма странным, ведь кто может предсказать приход Дракалеса в этот мир? Кто может возрадоваться пришествию вестника войны в мир спокойствия? Чуялась в ней частица предназначения. И Дракалес это ощущал, потому и рассказывал ей столько о себе. А Золина хоть и не могла представить всего того, что ваурд открывал ей, но дивилась сказанному и проявляла великий интерес. «А сколько существует миров вообще?» В тот миг поднял воитель к небу глаза свои и отвечал: «Взгляни, сколько звёзд видишь ты. Неисчислимое множество их. Но ещё больше сокрыто от твоего взора. Столько и миров существует. И даже более. Ничей разум не способен сосчитать их, ничьё терпение не выдержит того процесса. Подобно звёздам, разбросаны они всюду» — «А как попасть в другие миры?» — «Множество путей существует. К примеру, чародеи используют свои разнообразные колдунства и ритуалы, которые позволяют им создавать магические двери и переноситься с их помощью в другие миры. Я же использую особые сооружения, что были названы А́ласом и Ята́гом. Я могу призвать их в любом месте и переместиться туда, куда возжелает душа моя» — «Как всё сложно. Раньше я и представить не могла, что существуют другие миры. Мне всё время говорили, что это лишь сказки и выдумки. А теперь я даже шагаю с самим наследником войны… Прям чудеса какие-то» Дракалес ничего не говорил. Но Золина вновь разорвала затянувшееся молчание: «Расскажи мне о своём народе, ваурдах и ратардах» — «Если же точным быть, то народ мой пока что лишь ваурды. Ратарды — мои наставники и призна́ют меня владыкой лишь тогда, когда я пройду этот путь. Ратарды были созданы моим отцом как воинство его. Эти настоящие мастера войны были его руками и ногами, покоряли миры от его имени, несли его законы и замыслы, поступали так, как велел им томелон Датарол. Ваурды же появились в процессе познания мною моей магии. Мы обладаем своего рода способностью, которую обычный люд прозвал бы чародейством. И хоть мы не принимаем это название, чтобы тебе понятно было, я назову эту власть магией. Силой этой дано владеть лишь тому, кто входит в воинство победы. Никто ещё из проживающих чародеев не покорил нашу магию и не использовал её в угоду себе. Силы наши способны призывать в руку меч, а на тело доспех. Ещё они способны воодушевлять союзника и угнетать противника, а также обращать любое существо в могучего воителя. Получившихся воителей я нарёк ваурдами, и он стали моим народом. Мой же отец мог и того больше. К примеру, навеивать боевое безумие и стравливать врагов между собой. Или же лишать их рассудка, так что они снимали доспехи, выкидывали оружия и таким образом шли воевать. Ещё он мог отвлечь их внимание на незначительные детали и, пока они ведутся на манёвр, достигнуть победы без боя. Мы, воины Атрака, не признаём ничего кроме войны. Но то, что вершит человек, не есть война — лишь пустая трата сил и средств, ведущие к горьким последствиям. Познать войну не может никто, кроме ваурда иль ратарда, потому я не стану даже пытаться этого объяснить тебе. Мы признаём благородие и отвагу, мужество и самоотверженность. Слабого мы угнетаем, бегущего лишаем жизни, неподготовленного настраиваем на бой. Что есть благородие средь людей? Вычурные поступки, влекущие за собой похвалу? Красивое хвастовство? В нашем понимании благородие есть готовность делать праведные деяния безвозмездно, не ожидая получить в ответ и благодарности, ведь свершение благородия и есть благо. И благородие питаем мы лишь к тем, кто достоин. К иным же мы относимся как к беглецам и трусам» — «Значит, я была достойна спасения?» — «Истинно так, дитя человечье. Дева не имеет сил справиться с тремя мужчинами. Потому благородие, вложенное в мою душу, подтолкнуло меня к тому, чтобы помощь тебе оказать» Чуть помолчав, Золина снова заговорил: «Прямо как рыцарь из добрых сказок. Девой называешь, спасаешь из передряг, учтиво относишься. А то все привыкли «баба» да «баба». Обидно. А о благородных поступках так вовсе молчу. Наше общество ненавистно мне. Раньше оно было благородным, и мне было приятно смотреть на этих людей. Теперь же мир затянула пелена зла. И оттого тревожно мне. — выдержав паузу, Золина продолжила, — А мне вот нечего о себе рассказать. Родилась в небогатой, но знатной семье. Была красива собой и выделялась из числа других девушек. Родители умерли. И теперь я одна осталась. И некому обо мне позаботиться. Я так-то домашняя была, на двор из окна глядела всё время. А тут решила выбраться единожды и угодила сразу же в ловушку, а ты вовремя попался и спас меня. Спасибо тебе ещё раз за это» И заметил Дракалес в этом маленьком рассказе нечто нескладное. Некое чувство подсказывало ему, что правды там не более чем треть из всего сказанного, а также много недоговорённого. Типичная человеческая сущность — говорить, но не договаривать. Однако ваурд не придал этому никакого значения, потому что счёл, что их пути разойдутся в тот миг, как он сопроводит её до назначенного места, а далее одиночество и безмолвие вновь скрасит ему путь. Да и какое было ему дело до человеческих интриг?

Светало. Тени бежали прочь, открывая Золине облик сопроводителя. С каждой минутой очертания лица и цвет кожи становились всё более отчётливыми. Они шагали молча. Девушка старалась делать вид, что поглядывает на ваурда совершенно случайно, однако Дракалес понимал, что ей также было интересно поглядеть на диковинного воителя. Но, что победитель нашёл удивительного в ней, это её спокойствие. Ни капли трепета или омерзения. Лишь чистый интерес. И это было очень удивительно. В тот миг, как небеса целиком осветились утренним заревом, оставив лишь мрачно-синий уголок далеко на западе, они подошли к деревне. Золина скрылась за деревом и, глядя вперёд, заговорила: «О нет, это Унтолии́л и Ге́нтолос. Мы с ними как-то дружили, а теперь, как с цепи сорвались, руки́ моей просят, умоляют прям» Дракалес вник в смысл причитаний Золины и сравнил поведение двух мужчин с теми бандитами, с которыми он расправился, спасая деву, а потому сказал так: «Если они досаждают тебе, то я могу расправиться с ними, и более не станут эти двое преткновением для тебя» Но девушка перепугалась, отвечая: «Нет, Дракалес! Они не бандиты. Просто влюблены. Но я не хочу ничего начинать с ними… Хотя ты меня, наверное, не поймёшь. Во всяком случае, не стоит причинять им боль. Они не плохие, хоть и не представляют, как больно каждый раз мне говорить им «нет». Может, увидев тебя, они не станут приставать. Пошли». Вздохнув, Золина вышла из временного укрытия и направилась в деревню. Дракалес шагал следом.

Унтолиил стоял с натянутой тетивой и наложенной на неё стрелой, нацелив своё оружие на грозного некто. Гентолос лишь стоял чуть в стороне и робко придерживал дубину, чтобы та не выскользнула из руки, делая вид, словно он готов её применить. Лучник же весь дрожал, и возникало ощущение, что лук правит его рукой, но не наоборот. Дракалес приблизился к Унтолиилу и остановился, потому что Золина также встала на месте, недоумевающее глядя то на одного, то на другого. Стрелец набрал воздуха в лёгкие и выпалил: «Отойди от неё, грязный ублюдок, — а далее прищурился, приготовившись тем самым получить более пёстрое высказывание в ответ, но добавил, — Совратил бедную девушку и ведёшь её домой?! Ты где учился манерам?!» Напряжённость и срывающийся голос наводили мысль на то, что рад бы этот человек бежать подальше в страхе пред незнакомым исполином, да не мог, ведь казаться желал героем, когда как на самом деле трус. Второй подхватил за первым, говоря ещё более нелепым голосом: «Да, ты где учился?!» Ваурд лишь безмолвно созерцал за тем, что будет твориться далее, ведь ему во второй раз стало интересно продолжение спектакля, что зовётся «угрожать угрожающему». Золина также ожидала продолжения. Пытающиеся глядеть в лицо неприятеля герои робели пред явным преимуществом своего противника. Теперь Дракалес выглядел в их глазах ужасным чудищем, воздвигшимся над ними и жаждущим поглотить их. Рука Унтолиила слабела, и вскоре, не выдержав натяжения тетивы, отпустила стрелу, нацеленную прямиком в голову Дракалеса. Свистнул снаряд, взвизгнула девушка, но в тот же миг удивление прокатилось по рядам свидетелей, собравшиеся на отважные выкрики неудачливого лучника, ведь стрела застыла прямиком пред оранжевым зрачком Дракалеса, зажатая меж трёх пальцев бога войны: большим, указательным и средним — настолько была велика реакция ваурда. Никто не остался равнодушным перед увиденным. Столь малое расстояние и лишь мгновение для того, чтобы словить летящую смерть. Дракалес оглядел стрелу и заговорил тихо, но так, чтобы слова его были слышны всем: «Мерзкое орудие. Древко криво, оперение никудышное, наконечника вовсе нет. Ты оскорбил оружие, человек. Это есть наисквернейшее из преступлений. И плата за это — гибель» Всполошился народ, гомон поднялся. «Как так? — недоумевали многие, — Что за преступление такое, свершённое пред оружием, за которое надо убивать?» Понял Унтолиил ошибку свою, а потому пал тут же на колени и стал умолять: «Прошу, помилуй меня, грешника окаянного! Не буду больше оскорблять оружие! Не убивай лишь!» Глубина презрение Дракалеса всецело отражалась в его взоре. Понимали все, что неверно сделал лучник, а потому далее последует расплата более жестокая, нежели предрекал ему незнакомец. Ваурд переломил своими пальцами стрелу и отвечал: «Признаёшь ли ты, человек, своё поражение предо мной?» Проигравший томился в выборе: согласиться ли со словами воителя или же отринуть его предложение, считая, что один из вариантов правилен, когда как иной вызовет ещё больше гнева. «Соглашайся, — шептал ему Гентолос, — Соглашайся, а то убьёт ведь. Видит Озин’Валл, убьёт» Но Унтолиил поднялся с колен и, пытаясь грозно глянуть в лик победителя, отвечал: «Нет, не признаю» Толпа изумлённо зашепталась. Дракалес заговорил: «Что ж, поступок, достойный воина совершил ты, — Унтолиил облегчённо вздохнул, подумав, как словно угадал с правильным ответом, но ваурд продолжил, — Так что готовься к сражению и пади, как подобает истинному герою» Запаниковал стрелок: «Нет-нет, вы меня не так поняли…» Но Дракалес замахнулся кулаком и устремил его в атаку. Человек приготовился принимать смерть с зажмуренными глазами. Наблюдатели за происходящим не успели понять, что произошло, но увидели только кулак Дракалеса, остановившегося у самого носа. В тот миг, как Унтолиил всё же открыл глаза и понял, что ничего не произошло, Дракалес сказал: «Ничтожное племя. Не способно и слова данного сдержать» Далее ваурд прошёл мимо, а Золина, пребывая в великом изумлении, двинулась за ним следом, как словно вёл её Дракалес.

Изумлённый люд следовал за снисходительным победителем, удерживая достаточное расстояние от могучего воителя, потому что страшились его, подумав, что он в недостаточно дружелюбном расположении духа. Человеку, привыкшему к миру и покою, не понять настрой войны. Подобно тому, как и воину, рождённому в сердце битвы, не понять упивающегося развратника.

Золина остановилась напротив большого деревянного дома. Высотой с четырёх человек он значительно выделялся из числа тех маленьких изб, что стояли в округе. Конечно, в деревне подобных домов было ещё несколько, но всё же оригинальность этого строения была явна, чтобы выделить его также из числа иных домов, ему подобных. Девушка сказала: «Ну, вот и она, моя обитель. Скромный домик в центре неприметной деревушки. Что скажешь, Дракалес, отличается моя халупа от прочих домиков?» И отвечал ей бог войны так: «Отличия имеются непременно. Однако я всё же скажу, что в войне он выстоит не дольше окружающих его» — «Ну в этом я с тобой соглашусь. В войне не выстоит ни один из домов. И явись бы ты к нам с враждой, я была бы уверена, что мир не продержался бы и дня» — «Именно. Мудро мыслишь для человека. Я сдержал своё слово. Вот, стоишь ты на пороге дома своего, цела и невредима, поэтому могу я продолжить путь свой» — «Спасибо тебе ещё раз, славный Дракалес. Ты велик, и любая бы девушка рядом с тобой чувствовала бы себя важной. Знаешь, я всегда была слишком привязанной к этому месту. И вот, идя рядом с тобой, я задумалась: а что, если всего этого вдруг не станет? Как я переживу потерю того, что мне дорого? Вот ты… ты — вольный пилигрим, странствующий по этому миру. Что может опечалить тебя? Твоё воинство непобедимо, твой дом неприступен. Ты ни к чему не привязан, не то что я… С боевой точки зрения это логично, это мудро. И я всего этого раньше не видела, пока не повстречала тебя. Ты перевернул моё мышление, занял в моём сердце особое место, — чуть помолчав, она продолжила, — Возьми меня с собой» И отвечал ей Дракалес тогда так: «Скрывать не стану, имеется в тебе что-то, что приглянулось мне, как словно некое внутреннее сияние войны, что зиждется в твоём туловище огнём неугасимым. Однако путь мой есть путь войны. И человеку в нём нет места. Оставайся тут. И пусть покой сопровождается тебя вечно, дитя из этого мира» — «Но я могу тебе пригодиться» — «Что может дать человек ваурду, кроме лишь хорошего боя? Если можешь ты держать меч и владеть им в совершенстве, то с превеликим удовольствием брошу тебе вызов и поборюсь с тобой» — «Увы, навыка владеть мечом не имею я, да и воевать как-то не привыкла» — «Вот и ответ тебе. Не ходи за мной — целее будешь» — «Скажи хотя бы, чем мне отплатить тебе за моё спасение?» — «Расскажи, как мне попасть в стольный град, и я буду благодарен тебе» — «Что ж, здесь я смогу тебе помощь оказать. Двигайся ещё севернее по этой дороге. Как покинешь ты деревню нашу, пред тобой предстанут два пути: первый всё также на север будет спешить, когда как второй свернёт на запад. Оба путей этих ведут к Каанхору. Однако первый короток, но пролегает он через опасные места. Проведёт он путника через заброшенный погост, который по слухам населён лихом, а далее пройдёт через Драконье поле. Второй же путь более длинный, но опасности на нём гораздо меньше, если и вовсе нет. Он извилист и огибает многие лихие места, заворачивая в некоторые деревни, стоящие на пути к Каанхору» — «Что ж, больше всего жажду я пройти путём первым, ведь лихо не страшно мне, а времени много терять не в части у меня. Благодарен я весьма тебе. Великих свершений, Золина» Договорив это, Дракалес двинулся по указанию бывшей спутницы, а девушка долго глядела ему вслед.